Носенков Василий Романович
Последние гастроли
Василий Романович Носенков
ПОСЛЕДНИЕ ГАСТРОЛИ
1
Короток декабрьский день. Еще не рассеялась до конца утренняя мгла, а на смену ей уже спешат вечерние сумерки. Лампы зажигаются в три часа дня.
В небольшом полуподвале мастерской двигаются две тени. Тощая фигура с серым лицом - слесарь Максим.
У него крепкие, как клещи, руки, замедленные, но рассчитанные движения врожденного мастерового. Поверх истертых штанов и полосатой рубахи задубевший от масла и металлических опилок фартук неопределенного цвета, рыжие изношенные ботинки, старая кепка с отвисшим вниз козырьком. Максим склонился над тисками, где зажат тяжелый французский замок. Проверяется работа только что сделанного ключа. От первого оборота ригель плавно выдвигается на сантиметр, от второго - на два. Рывков и заеданий не ощущается..
Другой слесарь, Женька Римус, - полная противоположность Максиму. Он не в меру суетлив и бестолков в движениях, часто бегает без дела из угла в угол. Работая, он успевает смотреть в окно и не пропустит ни одного человека, проходящего по двору мимо мастерской. На мужчин смотрит без особого интереса. Увидев толстяка, лишь изредка буркнет, ни к кому не обращаясь:
- Ух ты, какой сильный барбос!
Зато при виде девушки Женька не утерпит, чтобы не высунуть в приоткрытую дверь свою круглую голову с оттопыренными ушами.
- Эй, чернобровая! Приходи ко мне на ночь, толокно будем толочь! кричит он вслед, бесстыже улыбаясь.
Во дворе мелькнули чьи-то тени. Женька покинул верстак и немедленно подошел к окну. К двери в сопровождении хозяина мастерской Глиновского шел сутулый белобородый старик в черной крытой шубе, с дорогой тростью в руке. Никита Глиновский раболепно выгибался перед ним, что-то доказывал. Не обращая на него внимания, старик остановился перед входом, принялся о железную скобу счищать грязь с подошв бот. Римус безошибочно узнал в этом старике богатого нэпмана-лавочника Кровякова и с необыкновенной поспешностью отскочил от окна. Можно было подумать, что он боится хозяина, хотя на самом деле это было не так. На Никиту Глиновского, как выражался сам Женька, он "чихал с высокой башни".
Пока еще дверь не открылась, Женька переставил лампу со своего верстака на стол, поближе к входу. Сам повернулся спиной к двери и принялся усердно тереть рашпилем какую-то медную трубку. Дверь открылась, и в мастерскую вошли. Кровяков остался стоять у порога.
Слышно было, как он сморкался, нетерпеливо постукивая палкой о холодный цементный пол.
Хозяин, ни слова не говоря, подошел к Максиму и передал ему четырехугольный предмет. Максим вскрыл принятый предмет, оказавшийся коробкой, посмотрел внутрь. Хозяин властно, но тихо заговорил о чем-то.
- Сегодня никак не могу. Устал, а работа тонкая.
Завтра к одиннадцати утра постараюсь сделать, - отвечал Максим.
Глиновский вернулся к лавочнику. Долго и убедительно что-то объяснял. Наконец успокоился.
- Ладно, - сказал старик, поворачиваясь к выходу, а Никита предупредил Максима:
- К одиннадцати чтоб как штык!
Когда хозяин и лавочник ушли, Максим спрятал четырехугольный предмет в шкаф и сел перекурить.
Остаток дня работали молча: Максим по характеру был угрюм и неразговорчив, а Женька считал взгляды своего товарища по работе до того примитивными, что не испытывал никакого удовольствия от бесед с ним. Постепенно за полтора месяца совместной работы он вытянул из Максима всю его биографию и планы на будущее и потерял всякий интерес к этому человеку. Максим, тридцатилетний парень, холостяк, воевал в гражданскую. Отлично владел слесарным инструментом. О таких людях говорят: "золотые руки". Но что проку от этих "золотых рук", если их владелец вечно ходит в старых потертых штанах и грубых ботинках. Мечтал он о работе на заводе, о хороших станках и черт знает еще о чем. Разве это жизнь? Женька не понимал только одного - откуда берутся такие стопроцентные идиоты?
До этого дня Максим не замечал у Римуса особого прилежания в работе, но сегодня парень как с цепи сорвался. Особенно бросилась в глаза эта перемена к концу рабочего дня, после ухода хозяина. Женька стал не в меру старателен, тщательно измерял микрометром толщину деталей и даже ни разу не перекурил.
- Что это, друг, ты под вечер на работу навалился? - не вытерпел Максим.
- Почувствовал в труде моральное удовлетворение, полушутя-полусерьезно объяснил Женька. - Хочу сегодня вот эту собачку закончить, - он покачал на ладони остов французского замка.
В семь часов вечера Максим, как всегда, сложил в шкаф свой инструмент, снял фартук. Потоптался у Женькиного верстака, удивленный, что тот действительно не собирается кончать работу.
- А ты иди, - милостиво разрешил Римус, - у меня, понимаешь, есть желание поработать. Только ключи, пожалуйста, оставь. Мастерскую я закрою сам.
Максим, не торопясь, достал из кармана два нанизанных на кольцо ключа один от шкафа, другой, длинный, от входной двери в мастерскую - и положил их на тумбочку. Уже выходя, крикнул из-за двери:
- Завтра пораньше приди! Я, наоборот, люблю с утра поработать.
- Хорошо, будет сделано.
После ухода Максима Римус некоторое время продолжал с остервенением скрежетать рашпилем по металлу.
Но как только шаги затихли, он, отбросив в сторону инструмент, подошел к низкому окну и пристально всмотрелся в темень двора. Там никого не было видно.
Тогда. Женька плотно задернул полотняную штору, тихо закрыл на внутреннюю задвижку дверь и, осторожно проскользнув к шкафу МаИсима, сунул в замочную скважину короткий ключ.
Железная дверца легко поддалась. На верхней полке, в узких, как пеналы, нишах, лежали испорченные замки , всевозможных систем, размеров и назначений. Тут же рядом в каждой нише находились квитанции с адресами клиентов и описанием заказов. С величайшей осторожностью Римус принялся рассматривать бумажки.
"Сытина Агр. - ключ франц., к 25 дек.".
"Головин Савва - пружина к внутр. замку, к 23 декабря".
"Загребалов Ермолай - два замка навесных, к 22 декабря".
Так он просмотрел десятка полтора всевозможных заказов. Нижняя губа Женьки нервно вздрагивала. Цепкий взгляд быстрых глаз лихорадочно и неотрывно прощупывал содержимое шкафа. Когда дрожащая рука вынула белую бумажку из предпоследней ниши, на угреватом лице Женьки выступил пот. Он поднес к самым глазам плотный, вырванный из записной книжки листок бумаги и прочел:
"Срочно сделать ключ от сейфа г-на Кровякова".
Это было то, что надо. Тут же в нише лежала жестяная коробка из-под монпансье. Римус притронулся к ней сначала одним пальцем, будто убеждаясь, что перед ним действительно коробка. Затем вдруг, отбросив осторожность, с жадностью схватил ее в руки. Внутри коротко лязгнул металлический предмет. Прочно цепляясь ногтями за края крышки, он открыл коробку. На дне, маняще поблескивая отполированной поверхностью, лежал ключ.
Наметанный Женькин глаз безошибочно определил, что ключ этот - от сейфа фирмы Стелькера.
Не теряя времени, Римус достал из кармана пальто карандаш, твердую картонку и кусок желтого воска...
На следующее утро, как договорились, Римус пришел на работу рано, часов в шесть. Приподнятое настроение не покидало его со вчерашнего вечера. Максим появился вскоре после прихода Женьки и заметил перемену в поведении товарища.
- Что это ты посвистываешь, как после аванса? - обратился он, прежде чем пожать крепкую руку Римуса.
- Аванс не аванс, а наследство предвидится. Тетушка концы отдает, улыбаясь, соврал Женька.
- Эгоист ты все-таки, - заключил Максим.
В мрачном помещении мастерской было холодно и оттого еще неуютнее. Не замечая этого, Максим быстро разделся и открыл свой шкаф. В руках у него Римус увидел знакомую коробку.
Чтобы скрыть охватившее его волнение, Женька побежал во двор и нашел на помойке два ломаных стула.
Искромсав крепкое дерево топором, он затопил буржуйку.
Уже от одного треска горящих щепок стало теплее и веселее. Сидя вплотную к печке, Римус исподволь наблюдал ва движением рук Максима, примечая про себя, какими инструментами он пользовался.
Через полтора часа точная копия кровяковского ключа была готова. Максим накинул на себя куртку и вышел, унося срочный заказ хозяину. Не прошло и пяти минут после его ухода, как в мастерскую проскользнул мальчишка лет четырнадцати. До черноты грязные руки и лохмотья, еле прикрывавшие тело, выдавали в нем беспризорника. Мальчишка дважды шмыгнул носом, огляделся и, обращаясь к Риму су, деловито спросил!
- Значит, ты и есть Женька Крестик?
- А ты, шкет, откуда взялся такой шустрый? Кто тебя подослал, говори живо? - растерянно зашипел Римус, с беспокойством поглядывая на дверь.
Но беспризорник не торопился раскрывать карты. Сначала он потоптался у стойки и попросил хлеба. Женька молча вынул из шкафчика завернутый в газету обед и поделился с пришельцем. Ясно, что беспризорник подослан корошами с какой-то вестью, но допрашивать было не в привычке Римуса, и он терпеливо ждал сообщения - пусть мальчишка скажет сам. Словно угадывая его мысли, беспризорник заговорил.
- Нижайший поклон вам от Одессита, - с напускным равнодушием сообщил он, проворно работая челюстями.
- Вот как? - только и смог проговорить Римус.
Руки его беспомощно опустились. Лицо и уши покраснели. Он не сомневался в достоверности переданного сообщения, потому что успел изучить привычки своего бывшего сообщника. Одессит никогда не писал писем, даже презирал это дело. Для связи он использовал знакомых или беспризорников.
- К концу дня он ждет тебя у Феньки Круглой, - предупредил парнишка.
2
Полгода назад в Полтаве Римус познакомился с Иваном Заблоцким. Это был известный в то время на юге одесский бандит-налетчик, при удобном случае любивший прихвастнуть, что он один из немногих уцелевших учеников знаменитого Мишки Япончика. Заблоцкий, инженержелезнодорожник по профессии, давно "переквалифицировался". Он имел много уголовных кличек и вымышленных фамилий: Одессит, Инженер, Ванька-моряк, Заблоцкий, Полонский, Смердов и другие. Громадного роста, атлетического сложения красавец, одетый в длинную комсоставскую шинель и вооруженный всегда не менее чем двумя пистолетами, балдит производил ошеломляющее впечатление.
Случилось, что Заблопкий "потерял" своего напарниказемляка. Римус оказался расторопным малым и сумел быстро завоевать доверие Одессита. Первое время они, как несыгравшиеся музыканты, не совсем понимали друг друга. Трижды ходили "на дело", и трижды фортуна поворачивалась к ним спиной. Казалось, на четвертый раз удача пришла. Но...
По тщательно разработавному плану они ограбили железнодорожную кассу на одной из станций Ставрополья. Тяжелый баул с деньгами нес Женька, а Заблоцкий выполнял роль охранника. Вроде все шло нормально.
Грабители прошли с полкилометра от станции и уже считали, что дело кончилось благополучно, как вдруг их настигли работники уголовного розыска. Выявлять причины провала было некогда. Надеясь на свою изворотливость и силу, Заблоцкий первым открыл стрельбу, расчищая путь к отступлению. Это было испытанное и верное средство.
Грабителям удалось вырваться из кольца и оказаться в тихом переулочке городка.
- Беги! - приказал Одессит Женьке, надеясь, что тот спасет и унесет деньги. - Я их задержу!
Выбора в таких случаях не бывает, и Римус побежал.
Не успел он пробежать и ста метров, как из подворотни одного дома выскочил взлохмаченный рыжий мужик, по виду похожий на дворника или конюха. Мужик этот молча двинулся на Женьку. В ночных сумерках поблескивали отточенные зубья вил. Противник держал их, прижимая рукоятку к правому боку, как винтовку перед броском в штыковую атаку. Женьке стало страшно. Страшнее, чем тогда, когда в него стреляли работники угрозыска. И вместе с тем чертовски хотелось жить. Среагировал он мгновенно, хотя сам, до конца не понял, что и зачем делает: вдруг, развернувшись, он изо всех сил бросил под ноги мужику мешок с деньгами. От неожиданности рыжий отпрянул в сторону и медленно попятился. Но брать мешок снова Римус не решился - мужик мог опомниться. А за спиной шла перестрелка. Воспользовавшись моментом, Женька с необычайной легкостью перепрыгнул через забор и продемонстрировал такой класс спринта, какой не показывал ни до, ни после этой ночи.
К его счастью, в тот раз все обошлось благополучно.
Через четыре дня он был в Ленинграде. Неудачу с ограблением кассы Женька приписывал исключительно Заблоцкому. По его мнению, Одессит, надеясь на свою силу, действовал грубо и опрометчиво. Он пренебрег предложенным планом отхода и погубил дело.
После этого случая Римус окончательно порвал с Одесситом и в мыслях не мог представить себе встречу с ним.
Он устроился на работу в мастерскую, полностью прекратил связи с бывшими дружками-ворами и исподволь присматривал посильное для одного себя "дельце".
И вот, когда от последней "гастрольной" поездки оставались лишь смутные воспоминания, а в руках был ключ or сейфа богатого лавочника, Одессит появился снова и требует встречи.
3
Мрачный пятиэтажный дом стоял на отшибе, упираясь в захламленный пустырь. Большая часть окон была затемнена, и только в немногих мерцали слабые отблески света. Эту хоромину возвел в десятых годах домовладелец Питерин, рассчитывая, что маленькие, как коробки, комнатки будут давать больший доход, чем просторные благоустроенные квартиры. До конца строительство он не довел, - война и революция помешали этому. Теперь в бесхозном недостроенном доме жили незаконные съемщики. Они незаметно, без всякого на то разрешения властей, заняли питеринские квартиры. В основном там жили люди "свободных профессий", как они сами любили себя именовать.
Женьке этот дом был хорошо известен. Знал он и то, что все деловые встречи, пьянки после удачно завершенных "дел", преступные сговоры обычно происходили в комнате Феньки Круглой, хитрой и распутной бабенки.
Римус направился прямо к ней. Уже в первом дворе ему кто-то преградил дорогу. В темноте Женька успел рассмотреть, что одет он был в длинную шинель и армейскую фуражку. После следующего шага он узнал Заблоцкого. На красивом лице его сохранились следы летнего загара, волевой подбородок был разделен пополам ямочкой. Крупные зеленоватые глаза по-волчьи блестели, когда он осматривался вокруг.
- Одессит! Здорово, друг ситный! - бросился к нему Женька.
Но человек в шинели поспешил отвести от себя распахнутые для объятия руки Римуса.
- Женя, я тебе не Мурка с Невского, - проговорил он тоном, в котором явно выделялась нотка пренебрежения.
Про себя Римус даже обрадовался такому высокомерному поведению нежданного гостя. "Чем черт не шутит. Может быть, поссоримся и разойдемся, как в море корабли", - с тайной надеждой подумал он, искоса поглядывая на Заблоцкого. С этой же целью он задал совсем неуместный вопрос о багаже Одессита.
- Какой, к черту, может быть багаж? Одёжа вся на коже, продукты в животе! Вот и все, что необходимо для вольной птицы.
Римус залился веселым смошком. Он знал, что Одессит умен, непроницаем и не "заводится" по мелочам. Между тем Женька даже не заметил, как они оказались на улице. Заблоцкий настойчиво удалялся от мрачного дома.
- Куда спешишь? - спросил вдруг Римус.
- Как куда? К тебе в гости. Парень ты богатый, - спокойно намекнул Одессит.
- Что ж, устрою. Любая хаза твоя! - с готовностью предложил Римус.
Он решил заранее предупредить, что не намерен предоставлять Одесситу ночлег у себя дома.
- С вашей хазы один шаг до исправдома в Крестах, - с презрением ответил Заблоцкий. - Будь любезен, создай мне нужные условия. Ты же здесь дома. Нельзя быть таким беспомощным и негостеприимным. Разве в Одессе я тебя так принимал? Иначе я... - Он угрожающе поджал губы и смерил Римуса решительным взглядом.
- Что "иначе"? - не поддавался Женька.
- Ничего. Гони долг - и гуд бай, как говорят англичане.
- Какой еще долг? - неподдельно удивился Римус.
- Действительно, правду люди говорят, что у должника коротка память, с иронией продолжал Заблоцкий.
И уже с большим подъемом разъяснил: - Баульчик с червонцами последний раз взяли, помнить? Так не забывай: по справедливости там и мне причиталась хотя бы половина. А ты по доброте своей запамятовал, прикарманил все. Нехорошо, Женя, поступаешь.
Римус почувствовал, что спорить и доказывать невиновность перед таким партнером, как Одессит, бесполезно,
Он не мог ничего сказать в свое оправдание. Все складывалось не в его пользу. В самом деле, Одессит, рискуя головой, прикрывал его, он спокойненько ушел, а мешочек с деньгами потерял. Кто поверит, что, спасаясь, он бросил деньги под ноги какому-то дяде с вилами? И все-таки он решил сказать правду.
- Деньги пришлось бросить там же, через десять минут после того, как мы с тобой расстались.
1 2 3 4