Один только Григорий проявил интерес к старым местным сплетням:
- А дальше что было?
- А дальше объявилась тут Сашкина вдова, да с ребенком еще - будто он с ней на фронте расписался, документ, наверно, был. Татьяна Акимовна обоих признала. Катя медсестра была, пришла в нашу поликлинику работать. Товарка моя - помнишь ее, Лизанька? Как свекровь умерла, она двери свои заперла и на свою родину подалась, в Прибалтику куда-то. Один раз только и приезжала - когда продавать дом решила. У нас останавливалась, ее-то комнаты вовсе в негодность пришли, пол даже сгнил.
- А-а! - вспомнила Лиза, - О чем мы говорим-то! Я же сама Катю с вашей женой познакомила, Юрий Анатольевич. Вы еще сказали, что ищите дачу не задорого, и я Кате ваш телефон дала, помните?
- Так оно и было, - подтвердил Станишевский, в прошлом Лизин начальник, директор НИИ, а она у него в те времена секретаршей была, или, по-нынешнему, референтом.
Собравшиеся помолчали, осмысливая сказанное. Жизнь состоит из случайных вещей, так на первый взгляд всегда кажется. Вот произошел года два назад совершенно пустой разговор, перебросился директор НИИ (закрытого ныне за ненадобностью) двумя фразами с секретаршей: вы, мол, за городом где-то живете, кажется. А не продает ли там кто чего по соседству? Да, как раз соседка продать хочет, да еще поскорей. Спешит к себе в Прибалтику вернуться, боится, что границы перекроют. Давайте я ей ваш телефон дам, она сама позвонит...
А в результате давнего разговора собрались в доме и чай распивают совершенно посторонние друг другу люди, которые иначе и не встретились бы никогда. А те две женщины, что сумели потом быстро договориться о купле-продаже, - их-то как раз здесь и нету. Одна в могиле, другая за границей, которую таки закрыли...
- Иных уж нет, а те далече, - сказала Лиза, уловив общее настроение.
- Значит, фамилия прежней хозяйки - Кулькина? - вывел всех из задумчивости практичный Григорий, - Занятно. А того, что сюда едет, зовут мистер Калкин. Как актера, мальчишка этот, "Один дома", если кто такое кино смотрел. Только тот Маколей Калкин, а наш - Иоахим. Мистер Иоахим Калкин, а по-русски Кулькин. Аким. Ким. Любопы-ытно... Уж не в его ли поместье мы сейчас чаи гоняем?
Кладоискательство - штука заразная, Павлуше и раньше это было известно из книг. Том Сойер и Гекльберри Финн, к примеру, или "Остров сокровищ", но за собой и за своими близкими он такого не числил.
А тут, вернувшись вместе с Лизой из Малаховки - тещу ездили навестить, он пересказал разговор с Григорием отцу и давнему его приятелю Конькову, отставному сыщику-милиционеру. И увидел, как у обоих глаза загорелись. Мало того, Лиза, которая первая посмеялась над новоявленными бриллиантами мадам Петуховой, начала развивать идеи насчет возможных тайников, которые могли существовать в старом доме.
- А если в башенках? - задумчиво спросила она на следующее утро за завтраком, вроде бы и ни к чему, но Павел сразу понял, какие башенки имеются в виду. Те, что венчают по обеим сторонам крышу старого дома, некогда, видимо, застекленные. Сохранились рамы в мелкий переплет, даже снизу было видно - совсем трухлявые. Вместо стекол фанера приколочена изнутри. Что уж там у соседей размещается - Бог весть, у Станишевского же вела наверх какая-то дверца со щеколдой, Павел однажды принял ее за вход в сортир, но она оказалась заколоченной, а данное необходимое учреждение, как выяснилось, находится в совершенно другом месте.
Стало быть, забитая башня попала под подозрение. Не только у Лизы: вечером зазвонил телефон, и возбужденный стариковский голос - Павел не сразу даже признал Станишевского - сообщил, что Марье Фоминичне в поисках чего-то хозяйственного пришлось слазить наверх (читай, в башню), и кое-что она там обнаружила. Павел, сразу мысленно отбросив хозяйственные хлопоты, упомянутые, несомненно, только ради конспирации, как можно спокойнее спросил:
- Кое-что - это что?
И вдруг почувствовал, как сердце заколотилось в ожидании ответа. Оказалось, Марья Фоминична принесла сверху запертую шкатулку, ни один из ключей, имеющихся в доме, не подходит, а ломать... Ну как-то неудобно.
- Понятно, - сказал Павел, - Тяжелая шкатулка?
- Да нет, легкая. Резная такая, рыночной работы, даже и не старинная. Но все же любопытно, правда?
- Правда, - согласился Паша. - Мы с Лизой как раз собирались к вам в субботу.
Вовсе они и не собирались, но он уверен был, что Лиза, прослышав про шкатулку, отменит все другие субботние планы. Так оно и вышло - поехали на уик-энд в Малаховку, еще и Коньков с ними напросился.
По приезде застали неожиданных гостей: перед калиткой поблескивал антрацитом знакомый "мерседес". Стол на веранде накрыт и посредине блюдо пирожков. Навстречу вновь прибывшим поднялся из-за стола Григорий, представил своего спутника:
- Господин Калкин, прошу любить и жаловать.
"Тебя и самого-то любить и жаловать трудновато, а тут еще один" подумал Павел, вслух же сказал вежливо:
- Наслышаны насчет вас, Аким Александрович, - и пожал сухую руку с длинными пальцами.
Гость был чрезвычайно высок, худ, нелеп - седоватые растрепанные кудри вокруг лысины, острый нос торчит задорно, а водянистые глазки утонули в морщинках и складочках. К тому же суетлив: приложился к Лизиной ручке, долго с неуместной сердечностью тряс руку Конькова. Шкатулки на столе, слава Богу, не видать - лучше с ее содержимым без посторонних ознакомиться.
Пока пили чай и ели пироги (Павел заметил, что господин Калкин и в том, и в другом неумерен, наливает чашку за чашкой, метет один пирожок за другим), беседовали о превратностях воздушных путешествий.
На вполне разборчивом русском языке прибывший прямо из Шереметьева гость высказал свои соображения: что самолет, конечно, могут захватить террористы, после взрывов в Нью-Йорке все боятся именно этого. Он же, бывалый путешественник, считает, что шанс оказаться в таком самолете невелик, зато угодить в какую-нибудь забастовку служащих аэропорта, водителей автобусов, диспетчеров - опасность вполне реальная. Просидеть много часов, а то и суток в аэропорту, ожидая, пока твою судьбу решат где-то там посредством вяло текущих переговоров - тоже не подарок, поверьте, господа...
На том вступительная часть и закончилась. Аким Александрович сдвинул к одному краю чашки с блюдцами и опустевшее блюдо, Марья Фоминична подхватила посуду, поспешно унесла в кухню и протерла клеенку сухим полотенцем. И вот уже развернута потемневшая на сгибах карта, слегка дрожащий длинный и узловатый палец водит по ней, и головы присутствующих склонились дружно, и все следят за этим пальцем.
- Не наш дом, - разочарованно сказала Лиза, - Планировка другая совершенно. А башенки - так раньше все строили с башенками. Через одного. А это что? Вот здесь...
На карте, помимо плана, изображен был в нижнем правом углу фасад красивого дома с двумя флигелями, большое, сильно выдвинутое крыльцо с колоннами. Между башенками над вторым этажом - застекленный купол - зимний сад, намечены на рисунке контуры пальм и еще каких-то замысловатых растений. От обоих торцов крытые переходы ведут во флигели, эти переходы и на плане обозначены - узкие, полукруглые. В передней части дома, судя по плану, две просторные комнаты по обе стороны крыльца, а в задней его части - анфилада из четырех небольших комнат.
- Нет, это другой какой-то дом, - согласилась с дочкой Марья Фоминична, - Таких-то хором я тут и не помню, - вздохнула она, вместе с другими оторвавшись от карты. - Порушили, наверно, или само по себе развалилось за столько-то лет. А улица-то какая, Аким Александрович?
- Запамятовал, - сокрушенно сказал гость, - Говорила она, а у меня из головы вон.
- Она - это кто? - сухо спросил Павел..
- У-у, это долго объяснять. Тетя Анюта, двоюродная тетушка моего отца, в общем и грубо говоря. Тут есть свои тонкости.
Скончалась тетушка в прошлом году в Париже, а перед тем поведала, как водится, семейную тайну...
- Господа, надеюсь, вы не принимаете меня за сумасшедшего? - гость вдруг засмеялся, показав не по возрасту безупречные зубы.
- Нет, нет, продолжайте, это очень интересно, - подал голос Юрий Анатольевич, сидевший по обыкновению в углу дивана с кошкой на коленях.
- А то, знаете, все эти истории с кладами... - Аким Александрович покрутил длинным пальцем у виска, - Так вот, тете Анюте ее бабка, а моя, стало быть, прабабка Клавдия Тихоновна Плотицына, царствие ей небесное, рассказывала множество раз, как, уезжая поспешно из загородного дома, побросала в дорожный несессер свои украшения, что под руку попало, остальное же поручила верному слуге спрятать понадежнее... Старушка прямо-таки заклинилась на этих оставленных сокровищах. Жила-то в бедности: несессер, к сожалению, был не слишком вместителен - ненадолго ей средств хватило. Жалела, что мало увезла. И то сказать - задержись она, чтобы прихватить побольше, еще вопрос, успела бы сама ноги унести. Муж ее, мой прадед к тому времени, по слухам, был уже расстрелян, а обеих дочерей, ранее уехавших, она надеялась встретить в Париже, только их там не оказалось, красные их на границе перехватили...
...Ну вот, более или менее ясно. Остались пустяки - найти тот дом, из которого в панике бежала купчиха. Или доверенного слугу - как бишь его?
- Его можно не искать. Как только хозяйка отбыла восвояси, пришли красные, тут же его и казнили. Будто бы как раз за нежелание выдать клад.
- А может, как раз выдал. Или сам украл... - съязвила Лиза. - За то и был казнен.
- Но господа, зачем же так плохо думать о людях? - всплеснул руками Аким Александрович, - Тетка Анюта со слов бабушки утверждала: ценности поручены были абсолютно надежному лицу.
- А такие бывают? - не унималась Лиза. И положила этой репликой начало спору на сей предмет.
Павел участия в споре не принимал, наблюдал как бы со стороны. Может ли человек быть таким наивным? Или этот русский, проживающий не то в Северной Америке, не то в Южной, попросту притворяется дурачком, всех нас за нос водит? Цель какова? А черт его знает. Судя по всему (имя и возраст подходят), он и есть тот мальчонка, которого фронтовая супруга героя в Малаховку невесть откуда привезла, а потом невесть куда увезла. Только он сам об этом ни слова. А как он за границу-то угодил?
Павел пожал плечами, поинтересовался:
- Так вы рассчитываете ценности найти и - как бы это сказать? Вернуть в семью?
- Да нет, это вряд ли, - вполне разумно и трезво ответил гость, - Вот если бы дом удалось вернуть. Или хотя бы землю. Я слышал, что в окрестностях Москвы земля чрезвычайно дорога.
- Это вы в Буэнос-Айресе слышали? Насчет подмосковной земли?
Все-таки сумасшедшим Аким Александрович явно не был. Уловил недоброжелательность и насмешку в речах Павла. Сложил аккуратненько драгоценную реликвию и, обменявшись взглядами с Григорием, поднялся:
- Благодарю за гостеприимство, Мария Фоминична. Лизанька... Юрий Анатольевич... Приятно было... Надеюсь, еще свидимся.
Каждому от гостя по легкому кивку, Гриша отделался общим поклоном - и дверь за ними закрылась, а вскоре слышно стало, как отъезжает "мерседес".
Оставшиеся переглянулись.
- Паша, нарисуй-ка этот план, как запомнил. И фасад. Лиза, ему помоги. Юрий Анатольич, у вас лист бумаги найдется?
В голосе Конькова - командные нотки и азарт. Надо же...
- А вы все же думаете... - завел было Станишевский.
- Думаю - не думаю... Нынешний-то план дома наверняка у вас есть, вот сейчас и сверим.
Пока Павел и Лиза, споря и толкая друг друга над столом плечами, пытались по памяти воспроизвести привезенный из-за границы план и общий вид здания, Коньков в сопровождении Марьи Фоминичны совершил обход той части дома, что принадлежала ныне Станишевскому.
- Веранду позже пристроили, - заметил он и, отойдя, насколько позволял забор, долго разглядывал крышу с двумя башенками. - Говорите, много таких домов было? Возможно. Но это не аргумент. И купол между двумя башнями вполне мог поместиться. Его бы в первую очередь ликвидировали: зимний сад, буржуазная роскошь, только весь дом выстудит... А вы не припомните, Марья Фоминична, что тут еще сносилось да пристраивалось? Крыльцо по центру имелось?
- Если и было, то с другой стороны, - раздумчиво сказала Марья Фоминична. - Мы с вами как бы позади большого дома находимся. Видите четыре окна, два наших и два соседских. А раньше дом был вдвое шире, смотрите, даже стена осталась...
Действительно, с боку выступала небольшая, с полметра, часть стены, бревна неприкаянно торчали, концы их были черные, будто обугленные.
- Пожар, что ли, случился?
- Был пожар. Нежилая часть горела, а где люди жили - там они сами огонь кое-как залили. Я, знаете, тогда в родильном доме лежала с Лизанькой. А жили мы на соседней улице, близко совсем. Тоже могли сгореть запросто...
- Выходит, полдома сгорело, а другая половина осталась, и в ней до сих пор живут... И мы с вами чай пьем. А башни как уцелели?
- А они только над этой частью построены, перед ними стеклянный коридор такой был, а между ними крыша круглая...
Коньков уставился на женщину, начал вдруг внимательно ее разглядывать, чем немало бедную смутил.
- Выходит, вы много чего помните, а, Марья Фоминична?
- Помню, да забыла как-то. Ни к чему вроде. Я в Малаховке с детства, отца до войны еще сюда на работу перевели, он из-за жилплощади согласился. В Москве в подвале бедовали. А тут сразу две комнаты дали во флигеле. Мама все повторяла: прямо свет увидели...
- Во флигеле, говорите? - как бы вскользь проронил Коньков.
- Ну да, во флигеле, - подтвердила собеседница и осеклась, продолжила неуверенно:
- Так тогда называли: флигель.
Похоже, ее дом, возможно, еще до приезда ее родителей с большим домом не соединялся, а флигелем его окрестные жители называли по привычке... Где тогда второй флигель? Их два должно быть, по обе стороны. Коньков прикинул: с того места, где они с Марьей Фоминичной стояли, виднелся за забором убогий домишко, допустим, бывший флигель с садом, выходившим на соседнюю улицу. А там, где симметрично ему должен бы находиться его собрат, торчало, за другим уже забором, с противоположной стороны нечто вовсе несуразное: шпиль над острой, крытой гофрированным железом крышей.
- Там Олег, "новый русский" построился, - зашептала Марья Фоминична, Здешний. Это у них беседка, а дома-то и не видать отсюда. И с улицы не видно.
Та-ак, второй флигель, стало быть, приказал долго жить. Но был ведь?
Из соседского окна в той части дома, что Станишевскому не принадлежала, давно уже наблюдала за ними замызганная тетка, и не догадаешься, что профессорская дочка. Родственница, выходит, господину Калкину. Коньков, сделав вид, будто ничего не замечает, спросил погромче:
- А во второй половине дома кто проживает?
- Психопатка эта, которая с Тамарой Геннадьевной судилась. Сутяга, все ее тут знают.
- Ну, сутяга - это я понимаю. А психопатка-то почему?
- А у нее кошек человек семь, да пять собак!
- И пять человек собак, - поправил распалившуюся собеседницу Коньков, - Любить животных, Марья Фоминична, вовсе не грех, ваша соседка просто добрая женщина.
Наблюдательница скрылась за занавеской. Коньков повторил:
- Добрая, добрейшая. Я и сам всякое зверье обожаю.
И, взяв Марью Фоминичну под руку, увлек ее на веранду со словами:
- Там без нас соскучились.
Но никто, как выяснилось, не скучал. Вокруг стола по-прежнему сидели хозяин и Лиза с Павлом, а на клеенке красовалась распахнутая шкатулка: открыл-таки Павел заветный ларец простой шпилькой. И обнаружил там письмо, которое теперь вслух и читали.
- Садитесь, только что начали, - прошептала Лиза, как в кино.
"Дорогая Ташенька! Наконец-то получил сегодня долгожданное письмо. Признаться, не ожидал подобного финала. Письмо это напомнило мне твое первое послание из Лейпцига по моем возвращении из Монте-Карло. Да, как видно, ты примерная дочка и пляшешь как нельзя лучше под дудку родителей, хотя и упрекаешь в этом меня. Письмо твое поставило меня снова на реальную почву - меня, безумца, мечтавшего о невозможном. Я эти две недели буквально грезил твоим приездом, у меня и в мыслях не было, что ты не отзовешься на подобный призыв. Но увы - я ошибся. Действительность оказалась сильнее грезы. Ты так грубо разбила мои мечты.
Если у тебя действительно не было возможности приехать сюда, то ты должна бы написать иначе. Твои фразы "неужели же ты думаешь, что я теперь могу поехать за границу" и "В какое глупое положение ставишь ты меня перед моими родными, разве они малые ребята, которыми можно крутить вправо и влево" режут острее ножа. Выходит, страдания любимого человека для тебя важнее воображаемого глупого положения родителей. Наконец, от тебя ведь не требовал никто моментального приезда, можно было приехать и через месяц. Получи я твое письмо, подобное моему, я непременно бросил бы все, не думая о "глупых положениях".
Да, не ожидал я от тебя такой горькой обиды.
1 2 3 4 5 6 7 8