Он лучше меня знал, что где тут находится. Ну конечно! Как я, дурак, не догадался? Он с отцом моим всегда вежливо так, деликатно, типа, не надо ли Вам чего помочь… Может, отец ему иногда чего поручал… А что он может поручать кроме как водки купить? Я ж не покупал никогда. Ну понятно. Приходит Пашка, приносит водочки, отцу наплел чего-то типа "Меня Саша просил найти у него то-то и то-то". Сам знает, что я в "Восьмерке" в это время, и что быстро я оттуда не вернусь. Насчет выпить отца моего уговаривать не надо, а в водку может и правда чего подмешали… Так выходит, что он отца моего убил… – Сашка стал белым как мел.. – Ну, Пашка… Я его сам убью… Своими руками.
– Саша, успокойся, – закричала Дейрдре.. – Ты завтра пойдешь в милицию и все им расскажешь, только не надо сейчас ничего делать, ладно?
– Ладно, – Сашка вдруг сник, как будто из него выпустили весь воздух. – Ты что, в самом деле думаешь, что я убивать его пойду? Да и в милицию… Это еще доказать все надо. Сейчас все равно ничего не поделаешь… Как это вообще все могло произойти? Не могло такое со мной произойти…
Взгляд у него снова сделался стеклянным. Дейрдре опять стало страшно.
– А мы ужинать будем? – спросил Димка.
Дейрдре посмотрела на него так, как будто хотела испепелить своим взглядом.
– Если хотите, ешьте, я не буду, – проговорил Сашка, глядя в никуда.
– Я тоже не хочу, – сердито ответила Дейрдре, – Димочка, кушай сам, если тебе кусок в горло полезет, когда у человека такое горе.
Димка оторопел. Он не ожидал от Маши такого ехидства.
– А… ты не будешь? Ну ладно.
Ему действительно очень хотелось есть. Ну что он мог с этим поделать? Пришлось идти на кухню одному. Зажигать газ, разогревать очередную овощную смесь. Его тоже удручали все эти события, но зачем же устраивать голодовку? На всякий случай он высыпал на сковородку полный пакет: может, Машуня передумает и поест. Сашка-то вряд ли.
А Сашка все сидел, уставившись в одну точку. Маша примостилась рядом и ласково позвала:
– Саш, а Саш, не надо так. Ты лучше ори, кричи, матом ругайся, но не сиди так. Ты куда-то в себя уходишь, так нельзя.
Сашка посмотрел на нее мутным, отсутствующим взглядом, потом постепенно начал возвращаться к действительности.
– Тебе надо делать что-нибудь. Все равно что… Только не сидеть.
– Убраться надо…
– Во, во, убраться. А я тебе помогу, хочешь? Ты хотел у отца в комнате пол помыть, помнишь?
– А, да, ты права. Надо…
– Давай вместе?
– Да ты чего, там запах… Я окно открыл настежь, и все равно.
– Ничего, там уже, наверное, все выветрилось. Давай вместе возьмем тряпку, ведро, вымоем пол, вещи по местам расставим, а?
Сашка посмотрел на нее с благодарностью
– Спасибо. Пойдем, там, в ванной и тряпка и ведро.. Ты меня так пинай периодически, если я мысли буду уходить, ладно?
– Эй, ребята, – донеслось с кухни, – ну вы точно есть не будете?
Димке никто не ответил. Он вывалил подогретую смесь на тарелку и принялся жевать. Одному на просторной кухне было неуютно и очень одиноко. В коридоре было темно, за окном тоже. Пожалуй, ни разу в Жизни Найси не чувствовал себя так паршиво как здесь, в чужом городе, на чужой кухне, в доме, где недавно убили человека. Он слышал, как, громыхая цинковым ведром, прошли по коридору Сашка и Дейрдре – его Дейрдре.
Девочка ясноглазая
С кудрями белокурыми
И щеками пурпурными.
Ее зубы белы как снег,
Ее губы красны как кровь.
Много крови из-за нее
Будет пролито среди Уладов.
Так гласило предание… Он поймал себя на том, что завидует сейчас Сашке. Это была чудовищная мысль, но это было так. Сашке досталось и сочувствие и внимание, а ему, Димке – сидение на кухне в полном одиночестве. Мысль о том, что можно было встать из-за стола и пойти помочь Сашке (а работы по разгребанию наверняка бы нашлась), как-то не пришла Димке в голову. Ему захотелось плакать, но это было как-то неуместно. А вот Сашка имел сейчас полное право плакать – все-таки отец умер. "А у меня отец жив, интересно?" – подумал Димка – "Я ведь тоже без отца…"
Он доел смесь, сделал себе чай, выпил его. Сашка с Машей ходили по коридору, носили туда-сюда гремучее ведро, отжимали тряпку, тихо переговаривались, и от этого Сашке становилось еще тоскливее. Они вдвоем, а он один. Потом он не выдержал и заглянул в страшную комнату. Там, на мокром полу с тряпкой в руках ползала Дейрдре, а Сашка поднимал с пола какие-то книги и черепки – что-то, видимо упало и разбилось.
– Иди, иди, мы справимся, – бросила через плечо Дейрдре.
Димка, понурив голову, вышел. Кажется, она на него обиделась. Он принял душ и пошел спать. Глаза слипались. Он тоже перенервничал сегодня, хотя, конечно, с Сашкиным горем это не сравнить.
…Уборку они закончили только к часу ночи. Дейрдре выдраила весь коридор, а Сашка светил ей карманным фонариком. Последней была его, Сашкина комната, где беспорядка и грязи было меньше всего.
– Ну все, Маш, большое тебе спасибо. – Сашка окончательно пришел в себя, то ли от физического труда, то ли от того, что переключился на какие-то действия.
– Спокойной ночи. Спасибо тебе.
– А ты-то спать будешь?
– Я… нет, не смогу. Наверное, посижу. Посмотрю, что там от архивов осталось…
– Ты знаешь, мне чего-то тоже спать не хочется. И к Димке идти не хочу, я на него разозлилась. Можно я здесь посижу с тобой?
– Ну посиди.
– Тебе, наверное, тяжело сейчас одному будет?
– В смысле… сегодня или вообще?
– И сегодня и вообще…
– Не знаю, посмотрим… проживу один.. Я ж не маленький.
– Милый, как же тебе сейчас тяжело! – неожиданно для себя воскликнула Дейрдре, подошла к Сашке и обняла его.
Сашка размяк от неожиданной ласки и по-детски уткнулся в Машино плечо. Вышло как-то нелепо, потому что он был выше нее ростом, и они, одновременно заметив это, поспешно опустились на диван. Так и сидели: он, положил ей голову на плечо, а она гладила его по голове, как ребенка, потом обняла и прижала к себе. Сашка быстро задремал, голова у него стала тяжелой.
– Может, спать ляжешь? – прошептала Дейрдре
– Нет, я не сплю, – пробормотал он сквозь сон.
Дейрдре засмеялась.
Они заснули, обнявшись, на Сашкином диване, и проспали аж до десяти. Димка со скорбным видом болтался по квартире. Будить их он не стал – зачем? И так все ясно. Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним. Ну и ладно. Жалко только, что билеты на вечер взял, а то мог бы сейчас уехать, Что ему здесь делать?
Он не стал им ничего говорить, когда они, немного смущенные, появились на кухне, где он тупо смотрел телек. Маша при нем звонила домой, объяснялась с родственниками, которые, конечно, были недовольны, но она сумела-таки им объяснить, почем она остается в Питере еще на два дня. Предки у нее были нормальные, побурчали, конечно, что "А как же учеба?" но, в конце концов. сказали "Твоя сессия, ты и думай потом как тебе ее сдавать".
Димка поехал на Московский вокзал сдавать ее билет.
– Ты извини, что так получилось, – сказала ему Дейрдре, – просто Сашку сейчас нельзя оставлять одного.
– Я все понимаю… – Димка потрепал ее по стриженому затылку.На самом деле он был даже рад, что они расстаются.
– 3 -
Как всегда бывает, начало было нежным и романтическим, продолжение – многообещающим. И если бы кто-то сказал Димке, что вся его лавстори кончится трупом пьяницы в грязной питерской квартире и тем, что в старых романах называли коварной изменой, он вряд ли бы поверил. В жизни так если и случается, то очень редко. Почти никогда. И почему это случилось именно с ним?
– Ну че, ребят, может, покурить?
– Фергус, кинь мне зажигалку!
– Лови!… Ну, блин, ты косорукий!
– Ну сорри…
– Да иди ты… теперь ее фиг отмоешь.
– Ладно, брось болтать, кури быстрее, а то Конхобар вернется, по ушам надает.
Они уже устали копать. Все ж таки студенты, а не землекопы. А Конхобар все подгонял их "давай, давай, ребята, к Самайну должны успеть. Найси вообще сомневался, что стОит сюда переться в Самайн: будет темно, сыро, снег вряд ли еще выпадет, грязи будет по колено. Все-таки Подмосковье – не Изумрудный остров. Но поди докажи это Конхобару. Он верит, что Эмайн Маха здесь. То ли как-то вычислил по своей системе то ли просто ткнул рукой на карту и решил – здесь и точка.
Они облюбовали этот уголок еще весной, но идея праздновать Самайн именно здесь, пришла Кохобару недавно. И он, как человек упертый, решил, что теперь нужно к этой знаменательной дате построить здесь некое подобие древней Эмайн Махи. А если он упирался, то все. Переубедить его или отговорить было невозможно, легче гору сдвинуть. В остальном – нормальный человек, но вот если его склинит на чем-нибудь…
С другой стороны, чем плохо – покопали, потом посидели у костра, попели песни, поговорили за жизнь – и домой. Только бы не упустить электричку: это летом они часто ходят, а сейчас дачников нет почти, вот и электричек мало.
Эмайн Маха явилась московскому Конхобару в сновидении, и, как он сам рассказывал, он проснулся с мыслью о том, что надо непременно восстановить древнюю столицу Улада, где жил когда-то древнеирландский король Конхобар (настоящий) и совершал свои подвиги Кухулин – сильнейший из героев Ирландии. Восстанавливать он собирался, конечно, не на исторической родине Кухулина, а поближе к дому – в родном Подмосковье. Место благодатное и на электричке недалеко.
Кто только не водится в подмосковных лесах! Московские индейцы, собравшиеся на очередное Пау-Вау, пестрые ролевики, древнерусские дружинники и тевтонские рыцари, поклонники Толкиена и прочие романтики, которым неуютно в большом недружелюбном городе среди оборзевших от прагматизма людей, у которых на уме только заработай да купи.
Местные жители за много лет попривыкли к столичной публике. Поначалу такие развлечения казались полным сумасшествием. Ну в самом деле, нормальная молодежь сидит спокойно водку пьет, в карты режется или устраивает мордобой. На то и молодежь. А этим не лень за двести километров из города ехать, да еще выряжаться неизвестно как, песни петь да у костра плясать. И это в почти что трезвом виде-то! Но посмеялись-посмеялись, покрутили пальцем у виска, а потом и перестали замечать.
Бабульки уже не крестились с перепугу при виде индейца в полном парадном облачении; грибники-дачники вежливо здоровались со встречными эльфами и гномами. От всей этой веселой нарядной братии не было никакого вреда, пожалуй, даже некая польза: уже не сосчитать, сколько окрестных мужичков прекратили пить насовсем, встретив как-то раз с бодунца на лесной дороге дозорный отряд гоблинов. Некоторые верующие, правда, были недовольны: все эти костюмированные тусовки откровенно отдавали язычеством. Особенно подозрительными казались индейцы, однако подозрения оставались подозрениями и на что не опирались. Ни с кого в округе скальпов не снимали, никого в жертву загадочным индейским богам не приносили, так что и придраться не к чему.
Теперь в лесу около станции "Платформа 258 километр" обосновались еще и дюжина обитателей будущей Эмайн Махи, студентов и студенток, примерявших на себя имена героев древних ирландских преданий, вызубренных почти буква в букву.
– А вон он идет, смотри… прямо Суибне безумный…
Конхобар то шел, то бежал, поскальзываясь на влажной пожухлой траве. Он как всегда чуть подскакивал при ходьбе и болтал руками, как будто раздвигал какие-то несуществующие преграды.
– Ну что? – спросил его Фергус.
Глаза Конхобара блестели, как у одержимого. Видимо, у него в голове возникала очередная заморочка.
– Ребята, бросайте копать и быстро дуйте на ту поляну! – выпалили Конхобар, указывая куда-то позади себя. – Там.. вы сейчас увидите!
– Что-то случилось? – Найси напрягся и наморщил нос.
Ему не нравились эти резкие перемены в настроении "короля". К тому же ботинки промокали и не держали тепло. Хотелось скорее в электричку и домой. Девчонки уже раскладывали на земле клеенку, вынимали из рюкзаков термосы и пакеты с бутербродами. На свежем воздухе все время тянуло поесть, к тому же было холодновато. Согреваться было решено чаем, который зарядили в термосы еще с утра, и купленным в аптеке кедровым бальзамом.
– Там на соседней полянке – заорал Конхобар, – настоящая Эмайн Маха, а не то что здесь. Зря мы копали… Давайте туда, сами посмотрите, там она – настоящая!
– Да ты че, какая поляна? Какая Эмайн Маха? – Фергус начал злиться. У него, видимо тоже мерзли ноги. – Мы тут зря копали, ё-пэ-рэ-сэ-тэ? Целый день как у бабушки на огороде… Что ты там на поляне нашел? Может поганок каких, вот тебе и приглючилось?
– На соседней на полянке наш Конхобар ел поганки.. – задумчиво произнес Сетанта. Он давно замечал, что с "шефом", как он величал Конхобара, что-то не так.
– А вы сначала посмотрите, а потом глупости говорить будете. Частушечник-фольклорист нашелся! – Конхобар, как ни странно, не обиделся.
Часто он вообще не реагировал на самые едкие подколки, но мог надуться из-за ерунды. Вот чего он вообще не переносил, так это шуток по поводу древних ирландцев, которых он считал самыми правильными людьми из всех, когда-либо живших на свете.
– Кто-нибудь один хотя бы сбегайте за мной, я вам покажу, там такой холм, ребята, вы просто упадете.
– Не, – сказал Фергус, – никуда я не пойду. – раз начали копать здесь, то и будем здесь.
– Да не копать, посмотреть просто…
На соседней поляне, и правда, было на что посмотреть. Середину ее занимал идеально круглый холм, покрытый короткой травой, как ежик иголками. Красиво. Забавно. Прикольно. Наверное, во время Великой Отечественной здесь ДЗОТ какой-нибудь стоял.
– Вот здесь надо будет построить культовое сооружение для праздника, – по-деловому махнул рукой Конхобар, – Конечно, хорошо бы сделать здесь копию какого-нибудь друидического капища, но сведений о том, какими они были во времена друидов у нас нет, и поэтому… Ребят, вы меня слушаете?
– Не-а, – честно сказал Найси, – мы жрать идем.
Конхобар нехотя поплелся за остальными.
Девчонки с трудом, но развели костер, и то, ради чего ехали все, кроме Конхобара, началось. Найси в такие минуты ощущал прилив тихого пьянящего счастья. Над головой – небо, необъятное, какого в городе не увидишь, вокруг такая тишина, что песни сами собой поются, мысли приходят самые приятные, самые легкие, заботы далеко-далеко, за 258 километров отсюда. В душе он, как и все, считал Конхобара чокнутым: чего ради он выдумывал себе несуществующий мир, искал Эмайн Маху там, где ее в помине не было, собирал у себя народ на посиделки и читал псевдоирландские псевдосаги собственного сочинения? А с другой стороны… В одиночку же не уедешь вот так, в никуда на целый день. И потом именно у Конхобара на пьянке-посиделке Найси нашел свою Дейрдре, с которой хотелось рвануть не то что сюда, а вообще на край света… Хорошая, кстати, мысль!
Он посмотрел на Дейрдре. Она разрумянилась так, что не только щеки, но и подбородок у нее стал совсем розовым. Дейрдре…
Девочка ясноглазая С кудрями белокурыми
И щеками пурпурными.
Ее зубы белы как снег,
Ее губы красны как кровь.
Много крови из-за нее
Будет пролито среди Уладов.
Так звали роковую женщину из ирландской саги, красавицу из-за которой погибло много героев.
… По вине твоей будут оплаканы
О, женщина желанная,
Смерть Фиахны, сына Конхобара
И уход от Уладов Фергуса,
Красотой твоей будут вызваны…
И сама в своей горькой ярости
Ты решишься на дело страшное…
Милая московская Дейрдре, смешная и трогательная в своей куцей куртке и синем картузике, улыбалась своему Найси, который тоже не был похож на героя саги, у которого "щеки как кровь, волосы, как ворон, тело как снег". Когда он обнял ее за талию, она уткнулась лицом в его плечо и зажмурила глаза, вдыхая аромат его тела, перемешанный с запахом дыма.
Найси чувствовал, что ничего, кроме Дейрдре не существовало. Колбаскина хотелось послать на все три буквы, как и всю эту замороченную тусовку. Как всегда бывает, поначалу все виделось таким ярким, необычным, веселым и пьянящим. Но постепенно Найси начинал замечать, что из разу в раз повторяется одно и то же, Колбаскин заговаривается, особенно когда его "заносит", он выдает одни и те же мысли, от которых кисло во рту становится.
Песни на непонятных языках сначала казались чуть ли мистическими заклинаниями, потом их по созвучию переделали на русский манер и бретонскую застольную про сидр стали петь по-нашему: "Пей, Сидор, водку из горла, ла-ла! Пей Сидор водку из горла!", причем особо остроумные переделали "Пей Сидор" на совсем уж дурацкий манер, поменяв местами первые буквы. Песня стала нетаинственной и неинтересной. Вообще Найси замечал за внешним миром удивительное свойство: все, что казалось поначалу ярким и притягательным, при ближайшем рассмотрении тускнело и выцветало. То, что завлекало и от чего захватывал дух, становилось понятным и знакомым, и тут же в глаза лезли всякие недостатки, которых раньше почему-то не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Саша, успокойся, – закричала Дейрдре.. – Ты завтра пойдешь в милицию и все им расскажешь, только не надо сейчас ничего делать, ладно?
– Ладно, – Сашка вдруг сник, как будто из него выпустили весь воздух. – Ты что, в самом деле думаешь, что я убивать его пойду? Да и в милицию… Это еще доказать все надо. Сейчас все равно ничего не поделаешь… Как это вообще все могло произойти? Не могло такое со мной произойти…
Взгляд у него снова сделался стеклянным. Дейрдре опять стало страшно.
– А мы ужинать будем? – спросил Димка.
Дейрдре посмотрела на него так, как будто хотела испепелить своим взглядом.
– Если хотите, ешьте, я не буду, – проговорил Сашка, глядя в никуда.
– Я тоже не хочу, – сердито ответила Дейрдре, – Димочка, кушай сам, если тебе кусок в горло полезет, когда у человека такое горе.
Димка оторопел. Он не ожидал от Маши такого ехидства.
– А… ты не будешь? Ну ладно.
Ему действительно очень хотелось есть. Ну что он мог с этим поделать? Пришлось идти на кухню одному. Зажигать газ, разогревать очередную овощную смесь. Его тоже удручали все эти события, но зачем же устраивать голодовку? На всякий случай он высыпал на сковородку полный пакет: может, Машуня передумает и поест. Сашка-то вряд ли.
А Сашка все сидел, уставившись в одну точку. Маша примостилась рядом и ласково позвала:
– Саш, а Саш, не надо так. Ты лучше ори, кричи, матом ругайся, но не сиди так. Ты куда-то в себя уходишь, так нельзя.
Сашка посмотрел на нее мутным, отсутствующим взглядом, потом постепенно начал возвращаться к действительности.
– Тебе надо делать что-нибудь. Все равно что… Только не сидеть.
– Убраться надо…
– Во, во, убраться. А я тебе помогу, хочешь? Ты хотел у отца в комнате пол помыть, помнишь?
– А, да, ты права. Надо…
– Давай вместе?
– Да ты чего, там запах… Я окно открыл настежь, и все равно.
– Ничего, там уже, наверное, все выветрилось. Давай вместе возьмем тряпку, ведро, вымоем пол, вещи по местам расставим, а?
Сашка посмотрел на нее с благодарностью
– Спасибо. Пойдем, там, в ванной и тряпка и ведро.. Ты меня так пинай периодически, если я мысли буду уходить, ладно?
– Эй, ребята, – донеслось с кухни, – ну вы точно есть не будете?
Димке никто не ответил. Он вывалил подогретую смесь на тарелку и принялся жевать. Одному на просторной кухне было неуютно и очень одиноко. В коридоре было темно, за окном тоже. Пожалуй, ни разу в Жизни Найси не чувствовал себя так паршиво как здесь, в чужом городе, на чужой кухне, в доме, где недавно убили человека. Он слышал, как, громыхая цинковым ведром, прошли по коридору Сашка и Дейрдре – его Дейрдре.
Девочка ясноглазая
С кудрями белокурыми
И щеками пурпурными.
Ее зубы белы как снег,
Ее губы красны как кровь.
Много крови из-за нее
Будет пролито среди Уладов.
Так гласило предание… Он поймал себя на том, что завидует сейчас Сашке. Это была чудовищная мысль, но это было так. Сашке досталось и сочувствие и внимание, а ему, Димке – сидение на кухне в полном одиночестве. Мысль о том, что можно было встать из-за стола и пойти помочь Сашке (а работы по разгребанию наверняка бы нашлась), как-то не пришла Димке в голову. Ему захотелось плакать, но это было как-то неуместно. А вот Сашка имел сейчас полное право плакать – все-таки отец умер. "А у меня отец жив, интересно?" – подумал Димка – "Я ведь тоже без отца…"
Он доел смесь, сделал себе чай, выпил его. Сашка с Машей ходили по коридору, носили туда-сюда гремучее ведро, отжимали тряпку, тихо переговаривались, и от этого Сашке становилось еще тоскливее. Они вдвоем, а он один. Потом он не выдержал и заглянул в страшную комнату. Там, на мокром полу с тряпкой в руках ползала Дейрдре, а Сашка поднимал с пола какие-то книги и черепки – что-то, видимо упало и разбилось.
– Иди, иди, мы справимся, – бросила через плечо Дейрдре.
Димка, понурив голову, вышел. Кажется, она на него обиделась. Он принял душ и пошел спать. Глаза слипались. Он тоже перенервничал сегодня, хотя, конечно, с Сашкиным горем это не сравнить.
…Уборку они закончили только к часу ночи. Дейрдре выдраила весь коридор, а Сашка светил ей карманным фонариком. Последней была его, Сашкина комната, где беспорядка и грязи было меньше всего.
– Ну все, Маш, большое тебе спасибо. – Сашка окончательно пришел в себя, то ли от физического труда, то ли от того, что переключился на какие-то действия.
– Спокойной ночи. Спасибо тебе.
– А ты-то спать будешь?
– Я… нет, не смогу. Наверное, посижу. Посмотрю, что там от архивов осталось…
– Ты знаешь, мне чего-то тоже спать не хочется. И к Димке идти не хочу, я на него разозлилась. Можно я здесь посижу с тобой?
– Ну посиди.
– Тебе, наверное, тяжело сейчас одному будет?
– В смысле… сегодня или вообще?
– И сегодня и вообще…
– Не знаю, посмотрим… проживу один.. Я ж не маленький.
– Милый, как же тебе сейчас тяжело! – неожиданно для себя воскликнула Дейрдре, подошла к Сашке и обняла его.
Сашка размяк от неожиданной ласки и по-детски уткнулся в Машино плечо. Вышло как-то нелепо, потому что он был выше нее ростом, и они, одновременно заметив это, поспешно опустились на диван. Так и сидели: он, положил ей голову на плечо, а она гладила его по голове, как ребенка, потом обняла и прижала к себе. Сашка быстро задремал, голова у него стала тяжелой.
– Может, спать ляжешь? – прошептала Дейрдре
– Нет, я не сплю, – пробормотал он сквозь сон.
Дейрдре засмеялась.
Они заснули, обнявшись, на Сашкином диване, и проспали аж до десяти. Димка со скорбным видом болтался по квартире. Будить их он не стал – зачем? И так все ясно. Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним. Ну и ладно. Жалко только, что билеты на вечер взял, а то мог бы сейчас уехать, Что ему здесь делать?
Он не стал им ничего говорить, когда они, немного смущенные, появились на кухне, где он тупо смотрел телек. Маша при нем звонила домой, объяснялась с родственниками, которые, конечно, были недовольны, но она сумела-таки им объяснить, почем она остается в Питере еще на два дня. Предки у нее были нормальные, побурчали, конечно, что "А как же учеба?" но, в конце концов. сказали "Твоя сессия, ты и думай потом как тебе ее сдавать".
Димка поехал на Московский вокзал сдавать ее билет.
– Ты извини, что так получилось, – сказала ему Дейрдре, – просто Сашку сейчас нельзя оставлять одного.
– Я все понимаю… – Димка потрепал ее по стриженому затылку.На самом деле он был даже рад, что они расстаются.
– 3 -
Как всегда бывает, начало было нежным и романтическим, продолжение – многообещающим. И если бы кто-то сказал Димке, что вся его лавстори кончится трупом пьяницы в грязной питерской квартире и тем, что в старых романах называли коварной изменой, он вряд ли бы поверил. В жизни так если и случается, то очень редко. Почти никогда. И почему это случилось именно с ним?
– Ну че, ребят, может, покурить?
– Фергус, кинь мне зажигалку!
– Лови!… Ну, блин, ты косорукий!
– Ну сорри…
– Да иди ты… теперь ее фиг отмоешь.
– Ладно, брось болтать, кури быстрее, а то Конхобар вернется, по ушам надает.
Они уже устали копать. Все ж таки студенты, а не землекопы. А Конхобар все подгонял их "давай, давай, ребята, к Самайну должны успеть. Найси вообще сомневался, что стОит сюда переться в Самайн: будет темно, сыро, снег вряд ли еще выпадет, грязи будет по колено. Все-таки Подмосковье – не Изумрудный остров. Но поди докажи это Конхобару. Он верит, что Эмайн Маха здесь. То ли как-то вычислил по своей системе то ли просто ткнул рукой на карту и решил – здесь и точка.
Они облюбовали этот уголок еще весной, но идея праздновать Самайн именно здесь, пришла Кохобару недавно. И он, как человек упертый, решил, что теперь нужно к этой знаменательной дате построить здесь некое подобие древней Эмайн Махи. А если он упирался, то все. Переубедить его или отговорить было невозможно, легче гору сдвинуть. В остальном – нормальный человек, но вот если его склинит на чем-нибудь…
С другой стороны, чем плохо – покопали, потом посидели у костра, попели песни, поговорили за жизнь – и домой. Только бы не упустить электричку: это летом они часто ходят, а сейчас дачников нет почти, вот и электричек мало.
Эмайн Маха явилась московскому Конхобару в сновидении, и, как он сам рассказывал, он проснулся с мыслью о том, что надо непременно восстановить древнюю столицу Улада, где жил когда-то древнеирландский король Конхобар (настоящий) и совершал свои подвиги Кухулин – сильнейший из героев Ирландии. Восстанавливать он собирался, конечно, не на исторической родине Кухулина, а поближе к дому – в родном Подмосковье. Место благодатное и на электричке недалеко.
Кто только не водится в подмосковных лесах! Московские индейцы, собравшиеся на очередное Пау-Вау, пестрые ролевики, древнерусские дружинники и тевтонские рыцари, поклонники Толкиена и прочие романтики, которым неуютно в большом недружелюбном городе среди оборзевших от прагматизма людей, у которых на уме только заработай да купи.
Местные жители за много лет попривыкли к столичной публике. Поначалу такие развлечения казались полным сумасшествием. Ну в самом деле, нормальная молодежь сидит спокойно водку пьет, в карты режется или устраивает мордобой. На то и молодежь. А этим не лень за двести километров из города ехать, да еще выряжаться неизвестно как, песни петь да у костра плясать. И это в почти что трезвом виде-то! Но посмеялись-посмеялись, покрутили пальцем у виска, а потом и перестали замечать.
Бабульки уже не крестились с перепугу при виде индейца в полном парадном облачении; грибники-дачники вежливо здоровались со встречными эльфами и гномами. От всей этой веселой нарядной братии не было никакого вреда, пожалуй, даже некая польза: уже не сосчитать, сколько окрестных мужичков прекратили пить насовсем, встретив как-то раз с бодунца на лесной дороге дозорный отряд гоблинов. Некоторые верующие, правда, были недовольны: все эти костюмированные тусовки откровенно отдавали язычеством. Особенно подозрительными казались индейцы, однако подозрения оставались подозрениями и на что не опирались. Ни с кого в округе скальпов не снимали, никого в жертву загадочным индейским богам не приносили, так что и придраться не к чему.
Теперь в лесу около станции "Платформа 258 километр" обосновались еще и дюжина обитателей будущей Эмайн Махи, студентов и студенток, примерявших на себя имена героев древних ирландских преданий, вызубренных почти буква в букву.
– А вон он идет, смотри… прямо Суибне безумный…
Конхобар то шел, то бежал, поскальзываясь на влажной пожухлой траве. Он как всегда чуть подскакивал при ходьбе и болтал руками, как будто раздвигал какие-то несуществующие преграды.
– Ну что? – спросил его Фергус.
Глаза Конхобара блестели, как у одержимого. Видимо, у него в голове возникала очередная заморочка.
– Ребята, бросайте копать и быстро дуйте на ту поляну! – выпалили Конхобар, указывая куда-то позади себя. – Там.. вы сейчас увидите!
– Что-то случилось? – Найси напрягся и наморщил нос.
Ему не нравились эти резкие перемены в настроении "короля". К тому же ботинки промокали и не держали тепло. Хотелось скорее в электричку и домой. Девчонки уже раскладывали на земле клеенку, вынимали из рюкзаков термосы и пакеты с бутербродами. На свежем воздухе все время тянуло поесть, к тому же было холодновато. Согреваться было решено чаем, который зарядили в термосы еще с утра, и купленным в аптеке кедровым бальзамом.
– Там на соседней полянке – заорал Конхобар, – настоящая Эмайн Маха, а не то что здесь. Зря мы копали… Давайте туда, сами посмотрите, там она – настоящая!
– Да ты че, какая поляна? Какая Эмайн Маха? – Фергус начал злиться. У него, видимо тоже мерзли ноги. – Мы тут зря копали, ё-пэ-рэ-сэ-тэ? Целый день как у бабушки на огороде… Что ты там на поляне нашел? Может поганок каких, вот тебе и приглючилось?
– На соседней на полянке наш Конхобар ел поганки.. – задумчиво произнес Сетанта. Он давно замечал, что с "шефом", как он величал Конхобара, что-то не так.
– А вы сначала посмотрите, а потом глупости говорить будете. Частушечник-фольклорист нашелся! – Конхобар, как ни странно, не обиделся.
Часто он вообще не реагировал на самые едкие подколки, но мог надуться из-за ерунды. Вот чего он вообще не переносил, так это шуток по поводу древних ирландцев, которых он считал самыми правильными людьми из всех, когда-либо живших на свете.
– Кто-нибудь один хотя бы сбегайте за мной, я вам покажу, там такой холм, ребята, вы просто упадете.
– Не, – сказал Фергус, – никуда я не пойду. – раз начали копать здесь, то и будем здесь.
– Да не копать, посмотреть просто…
На соседней поляне, и правда, было на что посмотреть. Середину ее занимал идеально круглый холм, покрытый короткой травой, как ежик иголками. Красиво. Забавно. Прикольно. Наверное, во время Великой Отечественной здесь ДЗОТ какой-нибудь стоял.
– Вот здесь надо будет построить культовое сооружение для праздника, – по-деловому махнул рукой Конхобар, – Конечно, хорошо бы сделать здесь копию какого-нибудь друидического капища, но сведений о том, какими они были во времена друидов у нас нет, и поэтому… Ребят, вы меня слушаете?
– Не-а, – честно сказал Найси, – мы жрать идем.
Конхобар нехотя поплелся за остальными.
Девчонки с трудом, но развели костер, и то, ради чего ехали все, кроме Конхобара, началось. Найси в такие минуты ощущал прилив тихого пьянящего счастья. Над головой – небо, необъятное, какого в городе не увидишь, вокруг такая тишина, что песни сами собой поются, мысли приходят самые приятные, самые легкие, заботы далеко-далеко, за 258 километров отсюда. В душе он, как и все, считал Конхобара чокнутым: чего ради он выдумывал себе несуществующий мир, искал Эмайн Маху там, где ее в помине не было, собирал у себя народ на посиделки и читал псевдоирландские псевдосаги собственного сочинения? А с другой стороны… В одиночку же не уедешь вот так, в никуда на целый день. И потом именно у Конхобара на пьянке-посиделке Найси нашел свою Дейрдре, с которой хотелось рвануть не то что сюда, а вообще на край света… Хорошая, кстати, мысль!
Он посмотрел на Дейрдре. Она разрумянилась так, что не только щеки, но и подбородок у нее стал совсем розовым. Дейрдре…
Девочка ясноглазая С кудрями белокурыми
И щеками пурпурными.
Ее зубы белы как снег,
Ее губы красны как кровь.
Много крови из-за нее
Будет пролито среди Уладов.
Так звали роковую женщину из ирландской саги, красавицу из-за которой погибло много героев.
… По вине твоей будут оплаканы
О, женщина желанная,
Смерть Фиахны, сына Конхобара
И уход от Уладов Фергуса,
Красотой твоей будут вызваны…
И сама в своей горькой ярости
Ты решишься на дело страшное…
Милая московская Дейрдре, смешная и трогательная в своей куцей куртке и синем картузике, улыбалась своему Найси, который тоже не был похож на героя саги, у которого "щеки как кровь, волосы, как ворон, тело как снег". Когда он обнял ее за талию, она уткнулась лицом в его плечо и зажмурила глаза, вдыхая аромат его тела, перемешанный с запахом дыма.
Найси чувствовал, что ничего, кроме Дейрдре не существовало. Колбаскина хотелось послать на все три буквы, как и всю эту замороченную тусовку. Как всегда бывает, поначалу все виделось таким ярким, необычным, веселым и пьянящим. Но постепенно Найси начинал замечать, что из разу в раз повторяется одно и то же, Колбаскин заговаривается, особенно когда его "заносит", он выдает одни и те же мысли, от которых кисло во рту становится.
Песни на непонятных языках сначала казались чуть ли мистическими заклинаниями, потом их по созвучию переделали на русский манер и бретонскую застольную про сидр стали петь по-нашему: "Пей, Сидор, водку из горла, ла-ла! Пей Сидор водку из горла!", причем особо остроумные переделали "Пей Сидор" на совсем уж дурацкий манер, поменяв местами первые буквы. Песня стала нетаинственной и неинтересной. Вообще Найси замечал за внешним миром удивительное свойство: все, что казалось поначалу ярким и притягательным, при ближайшем рассмотрении тускнело и выцветало. То, что завлекало и от чего захватывал дух, становилось понятным и знакомым, и тут же в глаза лезли всякие недостатки, которых раньше почему-то не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33