Тебе идет. Ты кажешься моложе. И вообще, при маленьком лице ни к чему тяжелый пучок… такой, как ты делала раньше.
– Благодарю… Если это комплимент. – Морин с улыбкой взглянула на нее.
Но Шелли на ее улыбку не ответила.
– Мне тебя успокаивать ни к чему. Ты задала мне вопрос – я ответила. Если б мне не нравилось, я бы так и сказала. А фальшивые комплименты не по мне.
Ответная тирада так и рвалась с языка Морин, но она сумела удержаться.
– Разве можно обидеть человека похвалой? – помолчав, сказала она. – Всегда можно найти хоть что-то достойное комплимента. Иногда самые простые слова участия приносят кому-то облегчение. Разве же это фальшь?
– Думаю, так и есть. Но я не сильна в таких словах. Они застревают у меня в горле.
Шелли заколебалась; на лице у нее появилось совершенно не свойственная ей нерешительность. Но она не привыкла отступать и продолжила:
– Раз уж мы с тобой решили быть честными друг с другом… как насчет моих откровений? Ты отказала мне в деньгах, когда я сказала, что хочу купить новое платье для вечеринки у Глории, помнишь? Так вот, у нас еще кое-что намечается, и на этот раз мне совершенно необходимо новое платье для сентябрьского школьного бала. Я вчера видела одно у Шарман, ну просто фантастика! Ты теперь работаешь – так, может, разрешишь мне его купить, а?
Морин не спешила с ответом. У них все еще так много неоплаченных счетов. Но ведь Шелли впервые за много недель обратилась к ней с просьбой…
– Давай заключим сделку, – наконец, сказала она. – Ты можешь купить себе новое платье – я понимаю, насколько это для тебя важно, – но только не у Шарман. В этом магазине одежда стоит от трехсот долларов и выше. Тебе ни к чему покупать такую дорогую вещь для школьного вечера. Но если ты согласишься на что-нибудь подешевле, скажем, долларов за сто, думаю, мы выкроим на это средства.
Глаза у Шелли сузились, нижняя губа по привычке выпятилась. Без единого слова она развернулась, зашагала из кухни, и ее резиновые шлепанцы злобно захлопали сначала по коридору, потом по лестнице. Через несколько секунд магнитофон в спальне Шелли зашелся в безумном, оглушающем крике.
Следующие несколько дней Шелли совершенно игнорировала Морин. Разговаривала, лишь когда возникала крайняя необходимость, и моментально гасила любую попытку Морин наладить прежние отношения.
И снова, несмотря на грызущее беспокойство Морин о Шелли, она ровным счетом ничего не могла поделать. Если она надавит, Шелли просто-напросто возьмет и уедет. Чтобы этого не случилось, Морин держала язык за зубами и ни о чем ее не спрашивала, хотя Шелли демонстративно вернулась к старой привычке где-то болтаться до ночи, не говоря ей ни слова.
Вопрос о платье больше так и не поднимался. Морин сказала Шелли, что конверт с деньгами лежит в верхнем ящике ее письменного стола, но когда через пару дней она не выдержала и заглянула туда, купюра в сотню долларов, как немая пощечина, осталась на прежнем месте.
Морин уже готова была сдаться, но здравый смысл подсказывал ей, что этим она не добьется ничего, кроме победной усмешки на лице Шелли, а счета тем временем так и останутся неоплаченными.
Но среди проблем этих дней пробился и солнечный лучик. Морин поняла, что не ошибалась в своем природном таланте декоратора. Постепенно на занятиях в колледже она обнаружила, что у нее есть чутье на пропорции и сочетаемость предметов, и была счастлива, когда ее первая серьезная курсовая работа заслужила щедрую похвалу со стороны их куратора Гленны Рейслинг.
Гленне было уже под семьдесят; в прошлом она была владелицей крупной фирмы по устройству интерьеров. И даже отойдя от дел, как сообщила своей группе, она продолжала следить за последними достижениями в этой области. Когда Гленна узнала, что в отличие от большинства остальных студентов Морин заинтересована в профессиональной карьере, она взяла ее под свое крылышко.
За чашечкой кофе в небольшом кафе неподалеку от студенческого городка она развлекала Морин забавными случаями из жизни своих самых знаменитых клиентов, рассказывала об особняках и поместьях, где ей довелось работать. Как выяснилось, среди ее клиентов была даже одна голливудская звезда, для которой Гленна оформила яхту.
Морин впитывала в себя все эти рассказы, запоминала на будущее профессиональные секреты, которыми щедро делилась с ней Гленна. Когда она наконец набралась храбрости и рассказала о своем собственном секрете – тайном желании стать художником-декоратором дома Пола Гарфилда, Гленна вся так и загорелась любопытством.
– Самое сложное для начинающего декоратора – основать свое дело и привлечь клиентуру, – предупредила она. – Слишком много первоначальных затрат. Но если в качестве примера у вас будет дом времен королевы Анны… да, конечно, такой подарок судьбы трудно переоценить. А ваша нынешняя работа на мистера Гарфилда дает вам некоторое преимущество, верно ведь?
Она задумалась, глядя на Морин.
– Прежде всего вы, разумеется, должны быть как следует подготовлены. Этот заказ, если вам удастся его получить, будет крайне сложным. Я могла бы помочь советом, но не больше – это было бы нечестно по отношению к вам. Окончательное решение должно быть за вами, а вы к этому еще далеко не готовы. Вот после года усиленной подготовки – да, возможно. Говоря откровенно, требуются долгие годы обучения у первоклассных специалистов, а потом еще и практический опыт, чтобы достойно выполнить такой сложный заказ… хотя, видит Бог, вокруг полно совершенно неквалифицированных людей, называющих себя художниками по интерьеру.
Морин неуверенно улыбнулась, а Гленна, презрительно фыркнув, добавила:
– Но, на мой взгляд, вы от природы настолько талантливы, что могли бы справиться с этой задачей. Во-первых, вы гораздо более зрелый человек, чем большинство студентов, ну а во-вторых, стремитесь к достижению своей цели. Да, я думаю, это возможно, но очень… повторяю, очень рискованно.
– Рискованно?
– Именно. Видите ли, одна-единственная ваша ошибка может оказаться для клиента весьма дорогостоящей. Одного хорошего вкуса – который, кстати, у вас есть – недостаточно, чтобы найти верный путь среди нагромождения стилей или, к примеру, в изобилии антикварной мебели. Кое-какие вещи в нашем бизнесе приходят лишь с опытом. Я нисколько не сомневаюсь, что после дополнительного обучения вы сумели бы выполнить самый простой заказ… скажем, оформить интерьер в загородном доме какой-нибудь из ваших подруг. Но особняк времен королевы Анны… весьма проблематично.
– И все же… по-вашему, я могла бы уже через год приступить к работе над домом мистера Гарфилда?
– Как минимум через год. А скорее всего, гораздо позже. Я бы предложила вам помимо тех полугодичных курсов, которые вы посещаете, прослушать курс в какой-нибудь известной школе дизайна. Но даже и после этого вам не помешал бы дополнительный тренинг. – Она помолчала, внимательно вглядываясь в лицо Морин. – Вот что вам нужно было бы сделать – поступить на работу ученицей к первоклассному декоратору… или, скажем, в один из самых лучших аукционных домов на Восточном побережье. Вы должны приобрести опыт в оценке антиквариата… да и связи в этих кругах – далеко не лишнее. Подобным пренебрегать не стоит.
Морин покачала головой.
– Я не могу позволить себе отказаться от такого выгодного места ради низкооплачиваемой работы. У меня серьезные материальные проблемы. Кроме того, я должна обеспечить образование дочери.
– Что ж, в таком случае будем исходить из реальных возможностей. Что если я буду лично заниматься с вами? – Гленна отмахнулась от возражений Морин. – Я не возьму с вас за это платы, а вам это поможет восполнить некоторые пробелы в ваших знаниях. К сожалению, диплома вы за это не получите. Какая жалость, что вы так поздно взялись за учебу. Где вы, скажите на милость, были столько лет, Морин, дорогая?
– Н-ну, я была замужем…
– А при чем тут это? Я, заметьте, совмещала карьеру со счастливым браком. Даже вырастила двух сыновей, а уж они у меня были те еще сорванцы! Мой муж, да благословит его Господь, меня всегда поддерживал. Думаю, он решил, что уж лучше предоставить мне свободу действий, чем выслушивать мои жалобы. – Ее улыбка смягчила горечь последних слов: – Я ведь тоже овдовела, скоро уж пятнадцать лет, как его нет. Не представляю, что бы я стала делать без своей работы после смерти Карла.
– А мой муж… понимаете, я вышла за него совсем юной, так что поначалу мне пришлось учиться вести хозяйство, ну а потом вроде бы уж и не было смысла возвращаться в колледж. Я сама так решила. Уверена, что Ллойд тоже не стал бы возражать, если бы я настаивала на работе.
«Но ведь это не совсем так, – сама себе возразила Морин. – Разве Ллойд не давал мне исподволь понять, что ценит во мне свою примерную маленькую женушку? Откуда мне знать, что он не воспротивился бы моему желанию вернуться в колледж и получить диплом?»
– Ну, как говорится, что было, то прошло. Но теперь, когда вы решили воспользоваться талантом, данным вам Господом, вам придется наверстывать упущенное время.
Без лишних проволочек Гленна взялась составлять программу, скромно названную ею «необходимым минимумом», а Морин слушала ее как зачарованная, гадая лишь – как ей выкроить для всего этого время.
Но уже в течение августа она обнаружила, что нет лучшего средства растянуть день до отказа, чем поставленная перед собою цель. Ее работа у Пола очень быстро превратилась в привычную рутину, и она справлялась с ней без особых усилий. Все остальное время она проводила в открывшемся перед ней головокружительном мире идей, в том мире, к которому, как интуитивно чувствовала Морин, она стремилась всю свою жизнь.
Сколько часов в детстве, наказанная за какое-нибудь мелкое прегрешение, она провела в своей комнате, вырезая картинки красивых домов и комнат из модных журналов! Сколько раз она в уме переставляла мебель и украшала стены в родительском доме! Как ей хотелось впустить солнечный свет в комнаты, которые ее мать упорно держала закрытыми, потому что, по ее мнению, от солнца слишком быстро выгорали ковры и обивка! Как мечтала заменить чем-нибудь светлым и радостным те угрюмые обои и отвратительную, лишенную какого-либо стиля мебель, что ее мать выбирала из практических соображений.
Матери было не важно, что во всем доме не было ни единого удобного кресла, а все лампы были слишком слабыми для чтения. В доме все было тщательно вычищено, вымыто, отполировано… а такие излишества, как картины, для оживления мрачных красок были строго запрещены – ведь под ними остались бы светлые пятна на обоях…
И потому свою жажду ярких красок, уюта, разнообразия Морин старалась удовлетворить в мечтах о карьере художника-декоратора. Она представляла себе, как будет создавать для людей прекрасные, полные солнца дома, где им будет просторно и радостно жить.
Когда она сообщила о своем решении учиться на художника-декоратора вместо чего-нибудь более практичного, вроде бухгалтера, отец пришел в неописуемую ярость. Морин пришлось пережить не один скандал, особенно когда он узнал, что дочь выбрала колледж за несколько сотен миль от Майами. То было ее первое неповиновение родительскому авторитету, и ни отец, ни мать так ей этого и не простили. Как не простили и брака с человеком значительно старше себя, не желающим в тридцать девять лет заводить второго ребенка. Она лишила их внуков – и в этом крылась одна из причин, почему Морин не захотела обратиться к родителям за помощью после смерти Ллойда.
Замужество положило конец ее мечтам о карьере, но она легко отказалась от них, потому что теперь у нее был свой дом, и она могла обустраивать его по собственному желанию. Но теперь… неужели уже слишком поздно возрождать ее мечты? Неужели она делает ошибку? Может, лучше не загадывать слишком далеко вперед на будущее, когда оно настолько ненадежно. Достанет ли ей способностей и упорства сделать себе имя в изменчивом мире искусства?
Устав от подобных мыслей, Морин в конце концов выбросила их из головы. Она просто жила день за днем, работая как одержимая, стараясь наладить отношения с Шелли, впитывая всю информацию, что стала доступна ей благодаря помощи Гленны. По вечерам она училась, готовясь к будущему, которое – она это понимала – могло никогда не осуществиться.
И при этом ее внутренний календарь все время отсчитывал дни, оставшиеся до приезда Ноа.
А потом наступил сентябрь, и раздался тот самый долгожданный телефонный звонок. Морин только вернулась из магазина, и ей пришлось сначала пристроить пакет с продуктами на кухонном столе, а уж потом подбежать к телефону.
Вместо какой-нибудь подруги Шелли в трубке раздался голос Ноа:
– Морин? Это Ноа.
Кровь отхлынула от ее лица, и она на мгновение потеряла дар речи, хотя уже много недель жила в ожидании этого звонка.
– Морин? Ты меня слышишь?
Непонятно, как ей удалось сохранить спокойствие.
– Итак, ты снова у нас во Флориде, Ноа.
– Это точно. Душой и телом. Начальству я сообщил, что мне нужен отпуск. Надеюсь, на какое-то время оно вообще забудет о моем существовании.
Она и забыла, как всегда близок в его голосе смех и как он обычно заканчивает предложение на чуть удивленной ноте, словно в его жилах течет ирландская кровь, а не кровь скандинавских викингов.
Естественный тон Морин давался с трудом, и потому она позаимствовала из арсенала Шелли ледяную вежливость:
– Приятно, должно быть, когда ты так нужен.
Ноа воспринял ее замечание как должное.
– Специалистов в этой области очень мало, поэтому на нас всегда такой спрос. Но оставим пока дела. Ты-то как, Морин? Помнишь, я просил тебя освободить к моему приезду время, чтобы мы могли поговорить? Когда мы увидимся?
Его самоуверенность разозлила Морин. Он что, ожидает, что она с той же легкостью упадет в его объятия, как и в первый раз? Как же ему объяснить, что она изменилась и не собирается связываться с человеком, который через пару недель снова растворится в неведомой глуши.
– Мне бы, конечно, очень хотелось повидать тебя, но четыре дня в неделю у меня по вечерам занятия, а по выходным я часто принимаю гостей в доме Пола Гарфилда. Извини, но не в моих силах все это отменить лишь потому, что ты вернулся домой.
Она ждала возражений со стороны Ноа, но он, помолчав, просто сказал:
– Судя по всему, ты теперь очень занята. Обещаю, что не стану тебе мешать. Но мне все же хотелось бы проводить с тобой как можно больше времени. Ты ведь этого тоже хочешь, правда, Морин?
– Да, разумеется… может, приедешь на ужин? Шелли умирает от желания тебя увидеть. Ты же у нее любимый родственник.
– И единственный. Я тоже жду не дождусь, когда увижу принцессу, хоть она и бывает ужасной злючкой. Это все Ллойд виноват. Обращался с ней так, словно она и в самом деле королевская дочь. Не лучший способ подготовить ребенка к реальностям жизни. Я часто думаю – что будет, когда она поймет, что далеко не весь мир крутится вокруг ее желаний и капризов.
«Она уже это поняла», – подумала Морин.
– Думаю, Шелли с этим справится, – коротко произнесла она в трубку. Одно дело – самой думать об этом, и совсем другое – слышать те же слова от Ноа. В конце концов, он же не член их семьи.
– Как и все мы – кто успешно, а кто и не очень. Так когда мне приехать? Сегодня?
– Сегодня у меня занятия… Может, завтра вечером? Мистера Гарфилда нет в городе, и я по субботам не учусь. Уверена, что и Шелли по такому случаю останется дома. Она всегда так рада встрече с тобой.
Но уже через час Шелли сообщила ей ледяным тоном, что на следующий вечер у нее назначено свидание.
– Ноа не станет возражать. Я уверена, что он хочет поговорить с тобой. Кроме того, ты сама сказала, что он побудет какое-то время дома, так что мы с ним еще встретимся.
Морин как раз меньше всего хотелось остаться с Ноа наедине, и она с трудом подавила в себе желание уговорить Шелли отказаться от своей встречи и побыть этот вечер дома.
Весь следующий день она провела за уборкой и другими домашними делами; потом приготовила салат и положила размораживаться стейк, решив, что барбекю безопаснее и меньше располагает к соблазнению, чем интимный ужин при свечах.
Подошло время одеваться, и Морин остановила свой выбор на тайском национальном платье, самом любимом среди ее нарядов. Ллойду оно тоже понравилось, когда она его купила, – но только до первой вечеринки. Она получила массу комплиментов, но Ллойд, вернувшись домой, очень ласково заметил, что это платье добавляет ей парочку лишних фунтов.
С тех пор Морин его больше не надевала, но теперь, убеждала она себя, когда она похудела, оно в самый раз подойдет. Тем более что глухое, запахивающееся наподобие халата платье убедит Ноа, что соблазнение не входит в ее планы на вечер.
Морин быстро набросила платье и взглянула в зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Благодарю… Если это комплимент. – Морин с улыбкой взглянула на нее.
Но Шелли на ее улыбку не ответила.
– Мне тебя успокаивать ни к чему. Ты задала мне вопрос – я ответила. Если б мне не нравилось, я бы так и сказала. А фальшивые комплименты не по мне.
Ответная тирада так и рвалась с языка Морин, но она сумела удержаться.
– Разве можно обидеть человека похвалой? – помолчав, сказала она. – Всегда можно найти хоть что-то достойное комплимента. Иногда самые простые слова участия приносят кому-то облегчение. Разве же это фальшь?
– Думаю, так и есть. Но я не сильна в таких словах. Они застревают у меня в горле.
Шелли заколебалась; на лице у нее появилось совершенно не свойственная ей нерешительность. Но она не привыкла отступать и продолжила:
– Раз уж мы с тобой решили быть честными друг с другом… как насчет моих откровений? Ты отказала мне в деньгах, когда я сказала, что хочу купить новое платье для вечеринки у Глории, помнишь? Так вот, у нас еще кое-что намечается, и на этот раз мне совершенно необходимо новое платье для сентябрьского школьного бала. Я вчера видела одно у Шарман, ну просто фантастика! Ты теперь работаешь – так, может, разрешишь мне его купить, а?
Морин не спешила с ответом. У них все еще так много неоплаченных счетов. Но ведь Шелли впервые за много недель обратилась к ней с просьбой…
– Давай заключим сделку, – наконец, сказала она. – Ты можешь купить себе новое платье – я понимаю, насколько это для тебя важно, – но только не у Шарман. В этом магазине одежда стоит от трехсот долларов и выше. Тебе ни к чему покупать такую дорогую вещь для школьного вечера. Но если ты согласишься на что-нибудь подешевле, скажем, долларов за сто, думаю, мы выкроим на это средства.
Глаза у Шелли сузились, нижняя губа по привычке выпятилась. Без единого слова она развернулась, зашагала из кухни, и ее резиновые шлепанцы злобно захлопали сначала по коридору, потом по лестнице. Через несколько секунд магнитофон в спальне Шелли зашелся в безумном, оглушающем крике.
Следующие несколько дней Шелли совершенно игнорировала Морин. Разговаривала, лишь когда возникала крайняя необходимость, и моментально гасила любую попытку Морин наладить прежние отношения.
И снова, несмотря на грызущее беспокойство Морин о Шелли, она ровным счетом ничего не могла поделать. Если она надавит, Шелли просто-напросто возьмет и уедет. Чтобы этого не случилось, Морин держала язык за зубами и ни о чем ее не спрашивала, хотя Шелли демонстративно вернулась к старой привычке где-то болтаться до ночи, не говоря ей ни слова.
Вопрос о платье больше так и не поднимался. Морин сказала Шелли, что конверт с деньгами лежит в верхнем ящике ее письменного стола, но когда через пару дней она не выдержала и заглянула туда, купюра в сотню долларов, как немая пощечина, осталась на прежнем месте.
Морин уже готова была сдаться, но здравый смысл подсказывал ей, что этим она не добьется ничего, кроме победной усмешки на лице Шелли, а счета тем временем так и останутся неоплаченными.
Но среди проблем этих дней пробился и солнечный лучик. Морин поняла, что не ошибалась в своем природном таланте декоратора. Постепенно на занятиях в колледже она обнаружила, что у нее есть чутье на пропорции и сочетаемость предметов, и была счастлива, когда ее первая серьезная курсовая работа заслужила щедрую похвалу со стороны их куратора Гленны Рейслинг.
Гленне было уже под семьдесят; в прошлом она была владелицей крупной фирмы по устройству интерьеров. И даже отойдя от дел, как сообщила своей группе, она продолжала следить за последними достижениями в этой области. Когда Гленна узнала, что в отличие от большинства остальных студентов Морин заинтересована в профессиональной карьере, она взяла ее под свое крылышко.
За чашечкой кофе в небольшом кафе неподалеку от студенческого городка она развлекала Морин забавными случаями из жизни своих самых знаменитых клиентов, рассказывала об особняках и поместьях, где ей довелось работать. Как выяснилось, среди ее клиентов была даже одна голливудская звезда, для которой Гленна оформила яхту.
Морин впитывала в себя все эти рассказы, запоминала на будущее профессиональные секреты, которыми щедро делилась с ней Гленна. Когда она наконец набралась храбрости и рассказала о своем собственном секрете – тайном желании стать художником-декоратором дома Пола Гарфилда, Гленна вся так и загорелась любопытством.
– Самое сложное для начинающего декоратора – основать свое дело и привлечь клиентуру, – предупредила она. – Слишком много первоначальных затрат. Но если в качестве примера у вас будет дом времен королевы Анны… да, конечно, такой подарок судьбы трудно переоценить. А ваша нынешняя работа на мистера Гарфилда дает вам некоторое преимущество, верно ведь?
Она задумалась, глядя на Морин.
– Прежде всего вы, разумеется, должны быть как следует подготовлены. Этот заказ, если вам удастся его получить, будет крайне сложным. Я могла бы помочь советом, но не больше – это было бы нечестно по отношению к вам. Окончательное решение должно быть за вами, а вы к этому еще далеко не готовы. Вот после года усиленной подготовки – да, возможно. Говоря откровенно, требуются долгие годы обучения у первоклассных специалистов, а потом еще и практический опыт, чтобы достойно выполнить такой сложный заказ… хотя, видит Бог, вокруг полно совершенно неквалифицированных людей, называющих себя художниками по интерьеру.
Морин неуверенно улыбнулась, а Гленна, презрительно фыркнув, добавила:
– Но, на мой взгляд, вы от природы настолько талантливы, что могли бы справиться с этой задачей. Во-первых, вы гораздо более зрелый человек, чем большинство студентов, ну а во-вторых, стремитесь к достижению своей цели. Да, я думаю, это возможно, но очень… повторяю, очень рискованно.
– Рискованно?
– Именно. Видите ли, одна-единственная ваша ошибка может оказаться для клиента весьма дорогостоящей. Одного хорошего вкуса – который, кстати, у вас есть – недостаточно, чтобы найти верный путь среди нагромождения стилей или, к примеру, в изобилии антикварной мебели. Кое-какие вещи в нашем бизнесе приходят лишь с опытом. Я нисколько не сомневаюсь, что после дополнительного обучения вы сумели бы выполнить самый простой заказ… скажем, оформить интерьер в загородном доме какой-нибудь из ваших подруг. Но особняк времен королевы Анны… весьма проблематично.
– И все же… по-вашему, я могла бы уже через год приступить к работе над домом мистера Гарфилда?
– Как минимум через год. А скорее всего, гораздо позже. Я бы предложила вам помимо тех полугодичных курсов, которые вы посещаете, прослушать курс в какой-нибудь известной школе дизайна. Но даже и после этого вам не помешал бы дополнительный тренинг. – Она помолчала, внимательно вглядываясь в лицо Морин. – Вот что вам нужно было бы сделать – поступить на работу ученицей к первоклассному декоратору… или, скажем, в один из самых лучших аукционных домов на Восточном побережье. Вы должны приобрести опыт в оценке антиквариата… да и связи в этих кругах – далеко не лишнее. Подобным пренебрегать не стоит.
Морин покачала головой.
– Я не могу позволить себе отказаться от такого выгодного места ради низкооплачиваемой работы. У меня серьезные материальные проблемы. Кроме того, я должна обеспечить образование дочери.
– Что ж, в таком случае будем исходить из реальных возможностей. Что если я буду лично заниматься с вами? – Гленна отмахнулась от возражений Морин. – Я не возьму с вас за это платы, а вам это поможет восполнить некоторые пробелы в ваших знаниях. К сожалению, диплома вы за это не получите. Какая жалость, что вы так поздно взялись за учебу. Где вы, скажите на милость, были столько лет, Морин, дорогая?
– Н-ну, я была замужем…
– А при чем тут это? Я, заметьте, совмещала карьеру со счастливым браком. Даже вырастила двух сыновей, а уж они у меня были те еще сорванцы! Мой муж, да благословит его Господь, меня всегда поддерживал. Думаю, он решил, что уж лучше предоставить мне свободу действий, чем выслушивать мои жалобы. – Ее улыбка смягчила горечь последних слов: – Я ведь тоже овдовела, скоро уж пятнадцать лет, как его нет. Не представляю, что бы я стала делать без своей работы после смерти Карла.
– А мой муж… понимаете, я вышла за него совсем юной, так что поначалу мне пришлось учиться вести хозяйство, ну а потом вроде бы уж и не было смысла возвращаться в колледж. Я сама так решила. Уверена, что Ллойд тоже не стал бы возражать, если бы я настаивала на работе.
«Но ведь это не совсем так, – сама себе возразила Морин. – Разве Ллойд не давал мне исподволь понять, что ценит во мне свою примерную маленькую женушку? Откуда мне знать, что он не воспротивился бы моему желанию вернуться в колледж и получить диплом?»
– Ну, как говорится, что было, то прошло. Но теперь, когда вы решили воспользоваться талантом, данным вам Господом, вам придется наверстывать упущенное время.
Без лишних проволочек Гленна взялась составлять программу, скромно названную ею «необходимым минимумом», а Морин слушала ее как зачарованная, гадая лишь – как ей выкроить для всего этого время.
Но уже в течение августа она обнаружила, что нет лучшего средства растянуть день до отказа, чем поставленная перед собою цель. Ее работа у Пола очень быстро превратилась в привычную рутину, и она справлялась с ней без особых усилий. Все остальное время она проводила в открывшемся перед ней головокружительном мире идей, в том мире, к которому, как интуитивно чувствовала Морин, она стремилась всю свою жизнь.
Сколько часов в детстве, наказанная за какое-нибудь мелкое прегрешение, она провела в своей комнате, вырезая картинки красивых домов и комнат из модных журналов! Сколько раз она в уме переставляла мебель и украшала стены в родительском доме! Как ей хотелось впустить солнечный свет в комнаты, которые ее мать упорно держала закрытыми, потому что, по ее мнению, от солнца слишком быстро выгорали ковры и обивка! Как мечтала заменить чем-нибудь светлым и радостным те угрюмые обои и отвратительную, лишенную какого-либо стиля мебель, что ее мать выбирала из практических соображений.
Матери было не важно, что во всем доме не было ни единого удобного кресла, а все лампы были слишком слабыми для чтения. В доме все было тщательно вычищено, вымыто, отполировано… а такие излишества, как картины, для оживления мрачных красок были строго запрещены – ведь под ними остались бы светлые пятна на обоях…
И потому свою жажду ярких красок, уюта, разнообразия Морин старалась удовлетворить в мечтах о карьере художника-декоратора. Она представляла себе, как будет создавать для людей прекрасные, полные солнца дома, где им будет просторно и радостно жить.
Когда она сообщила о своем решении учиться на художника-декоратора вместо чего-нибудь более практичного, вроде бухгалтера, отец пришел в неописуемую ярость. Морин пришлось пережить не один скандал, особенно когда он узнал, что дочь выбрала колледж за несколько сотен миль от Майами. То было ее первое неповиновение родительскому авторитету, и ни отец, ни мать так ей этого и не простили. Как не простили и брака с человеком значительно старше себя, не желающим в тридцать девять лет заводить второго ребенка. Она лишила их внуков – и в этом крылась одна из причин, почему Морин не захотела обратиться к родителям за помощью после смерти Ллойда.
Замужество положило конец ее мечтам о карьере, но она легко отказалась от них, потому что теперь у нее был свой дом, и она могла обустраивать его по собственному желанию. Но теперь… неужели уже слишком поздно возрождать ее мечты? Неужели она делает ошибку? Может, лучше не загадывать слишком далеко вперед на будущее, когда оно настолько ненадежно. Достанет ли ей способностей и упорства сделать себе имя в изменчивом мире искусства?
Устав от подобных мыслей, Морин в конце концов выбросила их из головы. Она просто жила день за днем, работая как одержимая, стараясь наладить отношения с Шелли, впитывая всю информацию, что стала доступна ей благодаря помощи Гленны. По вечерам она училась, готовясь к будущему, которое – она это понимала – могло никогда не осуществиться.
И при этом ее внутренний календарь все время отсчитывал дни, оставшиеся до приезда Ноа.
А потом наступил сентябрь, и раздался тот самый долгожданный телефонный звонок. Морин только вернулась из магазина, и ей пришлось сначала пристроить пакет с продуктами на кухонном столе, а уж потом подбежать к телефону.
Вместо какой-нибудь подруги Шелли в трубке раздался голос Ноа:
– Морин? Это Ноа.
Кровь отхлынула от ее лица, и она на мгновение потеряла дар речи, хотя уже много недель жила в ожидании этого звонка.
– Морин? Ты меня слышишь?
Непонятно, как ей удалось сохранить спокойствие.
– Итак, ты снова у нас во Флориде, Ноа.
– Это точно. Душой и телом. Начальству я сообщил, что мне нужен отпуск. Надеюсь, на какое-то время оно вообще забудет о моем существовании.
Она и забыла, как всегда близок в его голосе смех и как он обычно заканчивает предложение на чуть удивленной ноте, словно в его жилах течет ирландская кровь, а не кровь скандинавских викингов.
Естественный тон Морин давался с трудом, и потому она позаимствовала из арсенала Шелли ледяную вежливость:
– Приятно, должно быть, когда ты так нужен.
Ноа воспринял ее замечание как должное.
– Специалистов в этой области очень мало, поэтому на нас всегда такой спрос. Но оставим пока дела. Ты-то как, Морин? Помнишь, я просил тебя освободить к моему приезду время, чтобы мы могли поговорить? Когда мы увидимся?
Его самоуверенность разозлила Морин. Он что, ожидает, что она с той же легкостью упадет в его объятия, как и в первый раз? Как же ему объяснить, что она изменилась и не собирается связываться с человеком, который через пару недель снова растворится в неведомой глуши.
– Мне бы, конечно, очень хотелось повидать тебя, но четыре дня в неделю у меня по вечерам занятия, а по выходным я часто принимаю гостей в доме Пола Гарфилда. Извини, но не в моих силах все это отменить лишь потому, что ты вернулся домой.
Она ждала возражений со стороны Ноа, но он, помолчав, просто сказал:
– Судя по всему, ты теперь очень занята. Обещаю, что не стану тебе мешать. Но мне все же хотелось бы проводить с тобой как можно больше времени. Ты ведь этого тоже хочешь, правда, Морин?
– Да, разумеется… может, приедешь на ужин? Шелли умирает от желания тебя увидеть. Ты же у нее любимый родственник.
– И единственный. Я тоже жду не дождусь, когда увижу принцессу, хоть она и бывает ужасной злючкой. Это все Ллойд виноват. Обращался с ней так, словно она и в самом деле королевская дочь. Не лучший способ подготовить ребенка к реальностям жизни. Я часто думаю – что будет, когда она поймет, что далеко не весь мир крутится вокруг ее желаний и капризов.
«Она уже это поняла», – подумала Морин.
– Думаю, Шелли с этим справится, – коротко произнесла она в трубку. Одно дело – самой думать об этом, и совсем другое – слышать те же слова от Ноа. В конце концов, он же не член их семьи.
– Как и все мы – кто успешно, а кто и не очень. Так когда мне приехать? Сегодня?
– Сегодня у меня занятия… Может, завтра вечером? Мистера Гарфилда нет в городе, и я по субботам не учусь. Уверена, что и Шелли по такому случаю останется дома. Она всегда так рада встрече с тобой.
Но уже через час Шелли сообщила ей ледяным тоном, что на следующий вечер у нее назначено свидание.
– Ноа не станет возражать. Я уверена, что он хочет поговорить с тобой. Кроме того, ты сама сказала, что он побудет какое-то время дома, так что мы с ним еще встретимся.
Морин как раз меньше всего хотелось остаться с Ноа наедине, и она с трудом подавила в себе желание уговорить Шелли отказаться от своей встречи и побыть этот вечер дома.
Весь следующий день она провела за уборкой и другими домашними делами; потом приготовила салат и положила размораживаться стейк, решив, что барбекю безопаснее и меньше располагает к соблазнению, чем интимный ужин при свечах.
Подошло время одеваться, и Морин остановила свой выбор на тайском национальном платье, самом любимом среди ее нарядов. Ллойду оно тоже понравилось, когда она его купила, – но только до первой вечеринки. Она получила массу комплиментов, но Ллойд, вернувшись домой, очень ласково заметил, что это платье добавляет ей парочку лишних фунтов.
С тех пор Морин его больше не надевала, но теперь, убеждала она себя, когда она похудела, оно в самый раз подойдет. Тем более что глухое, запахивающееся наподобие халата платье убедит Ноа, что соблазнение не входит в ее планы на вечер.
Морин быстро набросила платье и взглянула в зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18