Лэр взял ее за локоть.
– Позвольте, я помогу вам.
– Я не нуждаюсь в вашей помощи, – прошипела она, отстраняясь. Схватившись за плечо, удивилась, ощутив что-то липкое, теплое… Отдернула ладонь и тупо уставилась на нее. Только сейчас, кажется, Николетт начала осознавать, что же случилось. Глаза расширились, губы беззвучно шевелились.
Лэр еле успел подхватить ее и отнести к скамье. У нее больше не было сил сопротивляться. Усадив Николетт, Лэр бросился к своему мешку. Достал бритву и вырезал кусок ткани из подола ее балахона.
– Рана должна быть промыта, – он погрузил кусок шерсти в кувшин с водой. Раненая рука давала о себе знать, вода окрасилась его кровью.
– Пришлите ко мне женщину, – прошептала Николетт.
Он посмотрел на нее, как на глупого ребенка.
– Мы же в монастыре. Она вздернула подбородок.
– Я могу подождать.
– Это же глупо!
Лэр выругался про себя, выжимая воду. Если бы Николетт не была ранена, то вряд ли позволила бы ему помочь ей подойти к скамье.
Комната плыла перед глазами Николетт, становясь то больше, то меньше.
– Нет! – пролепетала она, предполагая, чего он хочет от нее. Она закрылась руками, прижалась к стене, стараясь ускользнуть из его рук. Но Лэр схватил за воротник балахона. Она извивалась, словно угорь, и неожиданно ветхая ткань лопнула.
Маленькая грудь, налитая, словно яблочки, с розовыми бутонами сосков, предстала взору Лэра.
Николетт задохнулась от гнева. Подхватив сползающую ткань, она прикрыла грудь. Лэр, видя ее борьбу за свою честь, схватил Николетт за плечо.
– Черт вас подери! Сидите спокойно! И радуйтесь, что вам не перерезали горло.
Николетт сжала зубы и уставилась в окно. Через секунду она замерла, словно мраморная статуя, позволив ему касаться раны и презирая его всем сердцем.
Лэр смыл кровь и увидел, что разрез неглубокий. По форме он походил на полумесяц. Было такое впечатление, что удар нанесли неумело, без расчета.
– Ваш человек никуда не годится, – с холодной яростью в голосе сказала Николетт.
– Какой человек? Альбер?
– Тот, кого вы послали, чтобы убить меня.
– Если бы я захотел убить вас, то смог бы справиться с этим сам.
– Значит, король приказал умертвить меня. Или это был приказ Луи?
– Я ничего не знаю об этом.
– Лжец! – она посмотрела ему в глаза.
– Посидите спокойно, – Лэр нежно коснулся кровавой полосы пальцем. Больше он ничего не может сделать. Как только он сделал шаг назад, Николетт быстро натянула балахон на плечи, судорожно вздрогнув, когда грубая ткань коснулась раны.
Лэр вновь намочил тряпку и промыл свою рану. Затем перевязал руку, зубами затянув узел. Молча посмотрел, как Николетт босиком шла к своей постели. Один ее ботинок лежал у комода, второго не было видно.
Де Фонтен вспомнил об упавшем кинжале ночного убийцы и, взяв свечу, решил найти его. Лэр четко помнил, что слышал стук оружия об пол. Он поднял ботинок Николетт и бросил его рядом с ее тюфяком.
Николетт натянула капюшон на голову и клубочком свернулась на тюфяке. Резкий звук упавшего ботинка заставил ее вздрогнуть. Она повернулась к Лэру.
– Куда вы дели нож? – в голосе де Фонтена звучал гнев. Когда она не ответила, он резко сдернул капюшон с ее головы. Глаза Николетт смотрели с холодной яростью. Он присел на корточки рядом с тюфяком, поставил свечу на пол. – Куда вы дели нож? – повторил Лэр, не отрывая от нее взгляда.
Николетт сжала губы, не желая отвечать. Он грубо схватил ее за подбородок.
– Куда вы спрятали нож? – его голос напоминал рычание.
На глаза Николетт навернулись слезы, но она продолжала упрямо молчать. Он сжал ее щеки двумя пальцами, угрожая выдавить из нее правду, словно сок из яблока. Николетт молчала.
Тогда Лэр сдернул ее с тюфяка и, ухватив одной рукой за шею, другой ощупал балахон. Она попыталась увернуться, ударить его ногой, но руки мужчины держали крепко, а босая нога не могла причинить сильной боли. Но эта атака, сопротивление разозлили его еще больше. Скрипя зубами, он тряс ее измученное тело.
– Где нож?
Его дыхание обдавало ее, словно горячий ветер. Николетт, пытаясь вырваться, замолотила кулаками по груди Лэра, потом ударила в бедро. Разозленный, де Фонтен раненой рукой схватил ее за колено, резко дернул, другой рукой отгибая легкое тело назад. Раненая рука скользнула с колена на бедро, поползла выше… Лэр уже понял, что спрятать нож под балахоном она не могла, но хотел вытрясти из нее правду. Маневр себя оправдал. Николетт была готова драться, но к тому, чтобы он…
– В соломе! – в голосе звенело рыдание. – Я спрятала нож в соломе.
Лэр потащил Николетт к постели. Продолжая одной рукой держать ее, другой отшвырнул перину и начал ощупывать солому, которой был набит тюфяк. Пальцы коснулись чего-то острого и холодного. Нащупав рукоятку, он вытащил нож из соломы. Разъяренный, швырнул Николетт на постель.
– Злобная маленькая шлюха! – прорычал Лэр. – Ты хотела вонзить его мне в спину?
Николетт натянула капюшон на лицо. Униженная, она вновь положила перину на тюфяк, легла и свернулась калачиком. Бедро продолжало ныть от грубого рывка мужской руки. На глаза непроизвольно набежали слезы. Наконец Лэр отошел от нее.
Он засунул нож за пояс и, поставив свечу на стол, решил как-нибудь запереть дверь. Лэр подтащил к двери скамейку. Наверное, это глупо, ночной убийца вряд ли вернется, но все же так спокойнее. Задув свечу, он лег на свою постель. Но сон не шел.
Может быть, в словах Николетт есть доля истины? Явно кто-то пытался убить ее. Может быть, в голове короля или его подлого сына созрело подобное намерение? Но почему тогда убийца заколебался? Увидел его? Вряд ли.
Лэр попытался вспомнить все, что случилось. Он был ведь совсем рядом с убийцей. Де Фонтен помнил его запах, силу, но человек оставался безликим. В какой-то момент ему показалось, что он слышит рыдания. Лэр почувствовал, что ему стыдно: он вел себя грубо, словно животное. Нет, он не способен думать о ней с трезвой ясностью. Впервые увидев Николетт, он был поражен ее невинной, полудетской красотой. От изгиба длинных ресниц, удивительного разреза глаз замирало сердце. Лэр не знал, какое слово подобрать, чтобы описать свои чувства. Тоска? Раздражение? Волнение? Неужели другие мужчины чувствуют то же самое?
* * *
Лэр плохо спал в ту ночь. В комнате еще было темно, когда он встал, зажег свечу и попытался побриться. Вода в кувшине была красной от крови. Держа бритву в перевязанной руке, он неуклюже снял щетину, а заодно, местами, и верхний слой кожи.
Утро встретило морозным воздухом. Лэр пересек двор и вошел в церковь. Уже началась литургия. Свечи едва рассеивали темноту, пахло ладаном и воском. Молодой священник певучим голосом произносил латинские слова.
Лэр и Тьери говорили полушепотом.
– Ты хочешь обвинить меня? – спросил Тьери после того, как узнал о случившемся.
– Нет. Тебе бы это ничего не дало. Есть ли в аббатстве другие гости?
– Несколько певчих и торговец, но… Неужели ты думаешь, что церковь…
– А что за торговец?
– Он говорил о каких-то пряностях и приправах. Ужин здесь был просто ужасный. Ты едешь в Сен-Северин? Там аббат намного великодушнее, и еда получше.
– Торговец был один? – продолжал расспрашивать Лэр.
До него донесся голос священника.
– Requiem aeternam dona eis, Domine.
– Полагаю, у него есть слуги, – ответил Тьери на вопрос брата.
Лэр обежал часовню взглядом. Одни монахи.
– Почему торговца нет на службе?
– Думаю, он уехал. Несколько часов назад я слышал его шаги в коридоре.
– Ты видел, как он уехал? – понизил голос до шепота Лэр.
– Вечером он говорил, что уедет засветло. Господь с тобой, Лэр, этот торговец – старик, и толст, как бочка. Он с трудом проходил в дверной проем. Ты же говорил, что убийца бежал через окно.
Служба продолжалась.
– Et ne nos inducas in tentationem.
Запах курящихся благовоний достиг ноздрей Лэра, и он чихнул. Тьери вновь повернулся к брату.
– А пленница? Она в прядке?
– Небольшая царапина, мне досталось больше, – Лэр взглянул на свою руку в окровавленной повязке.
– Ite missa est.
Служба кончилась. По холодным каменным плитам зашуршали шаги. Лэр и Тьери вышли вслед за монахами.
Небо раскрасили полосы утренней зари.
– Я верю, – сказал Тьери, – что все еще может измениться. Агнес попытается добиться твоего освобождения от обязанностей в Гайяре. Я постараюсь ей помочь.
Лэр посмотрел на брата. В любом случае, Тьери доставались Лагрумские леса.
– Только чудо может что-либо изменить, – Лэр покачал головой.
– Не говори так. Если тебя вызовут из ссылки, то пленницу передадут Конвенту. Агнес говорит, что ходят подобные слухи.
Мимо проходила группа монахов. Тьери окликнул одного из них. Лэр огляделся вокруг и увидел, что под большим каштановым деревом его ждет Альбер. Парень подобрал с земли один из каштанов и начал очищать.
Когда Лэр вновь повернул голову к брату, тот продолжал разговаривать. Честно говоря, Лэра их беседа интересовала крайне мало.
– Я вижу, тебя ждет слуга, – сказал Тьери. – Попрощаемся.
Лэр сжал руку брата. Они обнялись.
– Храни тебя Господь.
– И тебя, – отозвался Лэр.
Альбер подошел к хозяину, когда тот зашагал к конюшне.
– Сержант уже злится, – сказал юноша. Лэр улыбнулся.
– Ему полезно подождать.
Монахи с косами и вилами прошли через двор. Когда они удалились на приличное расстояние, Альбер сказал:
– В доме аббата провел ночь торговец пряностями.
– Да, мне сообщили. Альбер отбросил каштан.
– Я узнал от мальчика из конюшни, что вместе с торговцем приехали трое слуг. А уехали только двое.
Брови Лэра заинтересованно поползли вверх. Альбер, чрезвычайно довольный собой, продолжал:
– Мальчик сказал, что, по словам торговца, третьего слугу застали, когда он хотел что-то украсть. Хозяин прогнал его. Я спросил конюшего, запомнил ли он этого вора в лицо, но тот ответил отрицательно. Он помнит единственное, что третий слуга был моложе двух других.
Лэр пожал плечами. Сунул руку за пояс и достал кинжал. Повязка на ране делала его движения неуклюжими.
– Кто-то уронил это в моей комнате. Альбер взял нож, повертел в руках.
– Красивый.
– Обрати внимание на рисунок серебром на рукояти.
Пальцы Альбера коснулись рисунка.
– Я уверен, – продолжал Лэр, – должен быть меч с таким же узором на рукояти.
Альбер кивнул, возвращая нож.
– Я запомнил рисунок.
Около конюшни фыркали лошади, нетерпеливо перебирая ногами. Утренний туман плыл в воздухе, пронизанном первыми лучами солнца. Люди тоже переминались с ноги на ногу, лениво переговариваясь. Лэр кивнул сержанту. Все начали занимать свои места в седлах, только грузный молодой солдат стоял рядом с пленницей. Лэр отослал его к остальным. Прежде чем взять Николетт за талию и посадить на лошадь, он наклонился к ее уху:
– Кажется, я был слишком груб с вами. Простите меня.
Уже сидя в седле, Николетт посмотрела прямо в глаза де Фонтену. Когда тот отвел взгляд, в уголках его губ пряталась улыбка.
Подъехал Альбер на своем жеребце. Лэр взял поводья кобылы Николетт и передал слуге. Через секунду де Фонтен уже был в седле. Но его не покидала мысль о том, каким всеобъемлющим и странным может быть влечение к женщине.
Далеко на юге, во дворце короля Филиппа служанки Изабеллы укладывали в сундуки оставшиеся двадцать восемь парадных платьев госпожи. Возвращение в Англию могло быть небезопасным, поскольку воды Ла-Манша в это время года трудно назвать спокойными. Каждое платье обкладывалось ароматическими шариками, предохраняющими от паразитов. Белоснежное платье тончайшего шелка, украшенное горностаем, шестьюдесятью рубинами и расшитое золотыми единорогами, потребовало заботы пяти служанок, которые аккуратно завернули его в отрез прозрачного шелка. Мадам де Пернель металась по комнате, отдавая указания.
Многочисленные пары туфель, украшенные жемчугом и золотым шитьем, чепцы, подвязки, лучшее белье Фландрии – сплошные кружева, а также меховые мантильи, перчатки и коробка с драгоценностями… Мадам де Пернель то и дело бросала взгляд на коробку: ходили слухи, что часть драгоценностей попала к Изабелле после того, как их изъяли из сокровищницы тамплиеров.
В соседней комнате у камина сидела Изабелла, завернувшись в мантилью из соболей. На столике стояла ваза с засахаренными фруктами.
– Ты мне нужен здесь, в Париже, – она взяла самый крупный плод. – Не так уж далеко Гайяр и твои владения в Нормандии.
Запах одеколона барона распространился по комнате. Одеколон, высокие элегантные сапоги и пурпурную телячью кожу для костюма Раулю де Конше привезли из Италии. Барона беспокоило, что Изабелла хочет оставить его во Франции, но он постарался не выдавать своих сомнений.
– Знай, я горжусь твоим доверием, – Рауль де Конше теребил серебряный шарик, прикрепленный на шелковой ленте к ручке кресла. – Но мое сердце ноет при мысли о разлуке.
Он медленно встал с резного деревянного кресла, обитого серебристой парчой. Подошел к камину. Маленькие языки пламени лизали черные поленья.
Рауль де Конше был далеко не дурак. Он прекрасно знал, корона на голове Изабеллы совсем не означает, что она перестала быть женщиной. Есть некто Роджер де Мортимор, влиятельнейший человек в Англии, злейший враг Эдуарда, мужа Изабеллы. Рауль не раз утешал себя, что даже Мортимор – всего лишь один из дюжины ее любовников. И каждый достаточно умен, чтобы понимать – он не один в этом мире. А важно вот что: если Рауль будет предан Изабелле (или хотя бы сумеет продемонстрировать это в полной мере), то у него есть шанс получить всю Нормандию. Что гораздо важнее, чем ласки любовницы.
Рауль с улыбкой повернулся к Изабелле, подумав о том, что через десять лет она станет толстой и неряшливой. И в пять раз жаднее.
– Мне будет не хватать ночей, давших неземное блаженство, – с чувством сказал он.
Изабелла встретилась с ним взглядом. Ее губы сложились в пухлый очаровательный бантик.
– Мне тоже, дорогой Рауль, – прошептала она, отправляя лакомство в рот и слизывая с пальцев сахар. Язычок, словно маленькая змея, пробежал по губам. – Но это необходимо, – Изабелла обернулась, услышав шаги мадам де Пернель. – Ну, что там? – голос стал резким.
Вечно взволнованная смотрительница королевских опочивален выдохнула:
– Мессир де Ногаре.
Бросив быстрый взгляд, Изабелла увидела, что на пороге появился главный инквизитор. Взмахнув холеной рукой, она сделала знак мадам де Пернель удалиться.
– Я пришел после заседания в Совете, – сообщил де Ногаре, отступив в сторону, когда испуганная де Пернель заторопилась из комнаты. – Де Мариньи и епископ д'Энбо предложили Святому Отцу аннулировать браки сыновей короля. Процесс может быть долгим. Д'Орфевре тоже был. Он и д'Эгийон выступили с предложением о переводе Николетт Бургундской в Дордон.
Слива, которую Изабелла держала в руке, упала на стол.
– Дордон, – повторила Изабелла таким голосом, будто на язык ей попало что-то ужасно горькое.
Де Ногаре нервно дернул головой.
– Все это, конечно, ради племянника маршала д'Орфевре. Помните, маршал говорил о том, что фламандцы или англичане могут захватить пленницу и предложить за нее выкуп. Я могу уговорить короля, но если он услышит о смерти Лэра де Фонтена, то будет ясно, что опасность реальна. Я предупреждал вас, что так и будет.
Светлые глаза Изабеллы яростно блеснули.
– Вы должны помешать им. Они не могут убить де Фонтена.
Де Конше посмотрел на свою любовницу. С самого начала он был против.
– Слишком поздно. Приказ отдан.
– И не говорите мне, что слишком поздно, – с угрозой в голосе произнесла Изабелла. – Вы утверждали, что Симон Карл – ваша правая рука.
– Да, он предан мне и готов умереть, если понадобится. Но вряд ли обладает способностью читать мои мысли.
Легкая насмешка в тоне Рауля не ускользнула от внимания Изабеллы. Черты ее лица неожиданно заострились, в глазах вспыхнул гнев.
– Курьер на быстрой лошади, – холодно произнесла она. – Послать немедленно! Проследите за этим!
Кожа на скулах Рауля де Конше натянулась. Он бросил на Изабеллу мрачный взгляд, поднялся с места и быстро вышел из комнаты.
– Убедите моего отца, – сказала Изабелла, повернувшись к де Ногаре, – что поместить леди Наваррскую вместе с соучастницами ее преступления в Дордоне было бы не очень разумно.
– Да, да, – пробормотал инквизитор, уже начав обдумывать, какие аргументы он приведет королю в пользу последнего желания Изабеллы.
ГЛАВА 7
Рука Лэра де Фонтена все еще была перевязана окровавленной тряпкой. Они ехали на север, пересекая поля и виноградники, на которых шел сбор урожая. Сборщиками были в основном загорелые крестьянские дети и женщины. Должно быть, работа началась еще до рассвета, потому что немало корзин со спелым виноградом уже стояли на телегах, запряженных быками. Послушники монастыря помогали грузить. Одну телегу уже заполнили, и крупные виноградные гроздья возвышались над краями корзин невысокими пурпурными холмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29