Джон КОРТЕС
ЧЕСТНАЯ ИГРА


Лицо у нее было очень печально. Серые, широко расставленные глаза
глядели неподвижно, словно она постоянно размышляла о чем-то запредельном
и навсегда утраченном. Впалые щеки придавали ей болезненный вид, а
продолговатые розовые губы почти всегда были плотно сжаты. Улыбалась она
редко, и все же казалась прекрасной, и красота ее ранила смертельно. Кому
это и знать, как не мне.
Ее нельзя было назвать ни высокой, ни маленькой; она была худенькой,
как подросток. Когда она сжимала руки, под кожей выступали тонкие-тонкие
косточки. Она напоминала изящную фарфоровую статуэтку. Даже голос ее
звучал как-то хрупко, словно замирающее эхо далекого шепота.
Всякий раз, когда Эндикотт обнимал ее, мне делалось страшно, что она
задохнется а его объятиях. Он был силен и могуч, как бык, но, видимо, мог
быть и нежным, ибо его объятия явно ей нравились. Это были те редкие
моменты, когда слабая улыбка оживляла ее губы, и она крепко обнимала и
целовала его в ответ. Я старался не глядеть на них, но как быстро ни
отводил взгляд, сцена объятия неотступно и до боли ярко стояла перед моим
взором.
Увидев, что мы возвращаемся, она выбежала на крыльцо с непокрытой
головой и замахала нам рукой. Эндикотт длинными шагами устремился вперед.
Я неторопливо шел позади, глядя на сизую рябь озера, которое еще не
замерзло. Стоял ноябрь, и на днях выпал первый снежок.
До меня донесся их шепот. Я догадывался, какие ласковые, нежные слова
они говорят друг другу, и старался не обращать на них внимания.
Что с тобой, Лэдлоу? - спросил я себя. - Выкинь это из головы. Ведь
между вами ничего не было, ни малейшего намека. Вряд ли ее вообще
интересует, есть ли ты на свете. К тому же она забудем, и он - славный
парень.
Я подошел ближе, услышал ее слова: "Элрой, прошу тебя..." и заметил,
что она чисто подмела, и смахнул снег с сапог. На юге и на западе тяжелое
свинцовое небо нависло над бесконечным хвойным раздольем, которое здесь
называют Большие Леса.
Эндикотт сказал:
- Заходите же в дом, Лэдлоу!
Я вошел и затворил дверь. Эндикотт стянул с себя красную охотничью
куртку, Розмари аккуратно повесила ее. Его широкая грудь вздымалась,
вбирая воздух.
- У этого кофе отменный аромат! - сказал он. - Давай-ка сюда виски,
малышка, пропущу стаканчик!
Я вошел в свою комнату, снял с плеча винтовку, поставил в угол.
Бросил куртку и шапку на кровать, и присел на край. Не знаю, сколько я
просидел эдесь, сгорбившись, уставясь в пол.
Голос Эндикотта привел меня в чувство.
- Идите к нам пить кофе, Лэдлоу, - позвал он из соседней комнаты.
- Сейчас, - отозвался я.
В одной руке он держал чашку с кофе, в другой - бутылку с виски.
- Погодите, - сказал я. - Не надо виски!
Он удивленно поднял брови.
- Вы ведь всегда пили кофе с виски.
- А сегодня не хочу.
Он пожал плечами.
- Как угодно.
Я почувствовал, что Розмари внимательно глядит на меня, но, как
обычно, притворился, будто не замечаю ее взгляда. Она продолжала смотреть,
не отрываясь, наконец, спросила:
- Сегодня опять не повезло, Сэм?
Я кивнул.
- Не знаю, печалиться этому или радоваться, - сказала она. - Бедные
олени никому не причиняют зла. Почему вы, мужчины, такие жестокие? Зачем
убиваете их?
- Не слушайте ее, Лэдлоу, - сказал Эндикотт. - У нее слишком мягкое
сердце. Она скорее свернет в лужу, чем наступит на жука. - Его смех сотряс
маленькую комнату. - Нельзя быть такой трусихой, малышка.
- Я не трусиха, - возразила она. - Ты это прекрасно знаешь. Просто
мне невыносима сама мысль об убийстве живого существа.
Снова прогремел смех Эндикотта.
- Надо бы тебе пойти со мной и посмотреть, как я подстрелю оленя. Это
тебя вылечит.
Розмари вздрогнула.
- Тебе известно, что я этого не выдержу, и целую неделю буду
совершенно разбитой. Очень надеюсь, что ты никого не подстрелишь.
Эндткотт был крупный и сильный и, как мужчины такого типа, тянулся к
хрупким и беспомощным женщинам. Они могли бы составить превосходную пару,
но он был намного, по-моему, лет на пятнадцать, а то и на все двадцать,
старше ее.
Опять ты за свое, Лэдлоу, - сказал я себе. - Опять сходишь с ума.
Какое тебе дело до их возраста? Только из-за того, что изредка она бросает
на тебя взгляд... Он безумно ее любит, это сразу видно.
Они занялись обедом, причем главным поваром был Эндикотт.
- Хоть здесь могу отвести душу, Лэдлоу, - с улыбкой подмигнул он мне.
- Дома она и на порог кухни меня не пускает.
После обеда он принялся мыть посуду, а она стала вытирать. Я пошел в
свою комнату, лег на неразобранную кровать с журналом в руках, но читать
не смог. До меня доносились обрывки негромкого разговора, подтрунивания
Эндикотта, а потом шум возни, ее упреки и его самодовольные смешки. Я
лежал, делая вид, что ничего не слышу, и вспоминал, как я с ними
познакомился.
Когда Эндикотт предложил мне сто долларов за аренду моей охотничей
хижины плюс оплату мне как егерю в течение девяти дней охоты на оленей, я
понял, кто он такой: богатый собственник из южной части штата, владелец
строительной фирмы или небольшого завода. Я не стал проверять свои
догадки: он заплатил вперед, этого было вполне достаточно. Эндикотт
сказал, что хочет приехать с женой, и я согласился, поскольку представил
себе могучую пятидесятилетнюю амазонку под стать ему. Но приехала Розмари.
Я отложил журнал в сторону и лежал, уставившись в потолок, когда она
сначала заглянула, а затем вошла в мою комнату.
- Я вам не помешаю? - спросила она негромко, почти робко.
- Ничуть, - сказал я, спустил ноги на пол и сел на кровати.
Розмари внимательно поглядела на карабин и винтовку в углу комнаты и
указала на них своим изящным пальцем.
- Зачем вам два ружья?
Сердце бешенно колотилось в моей груди. Ей попросту скучно, - убеждал
я себя, - ей надоело сидеть одной, пока мы с Эндикоттом целый день бродим
по лесу. Наскучило сидеть взаперти в глухом лесу, вдали от городских
развлечений.
Я попытался отделаться шуткой.
- Я - охотник-двухстволка. Как герой вестернов: в каждой руке по
стволу.
Она скользнула по мне проницательным взглядом, и я увидел мимолетную
улыбку.
- Вы смеетесь надо мной, - в голосе ее слышался упрек. - А я говорю
вполне серьезно. Есть между ними какая-нибудь разница?
Я пошел в угол и взял оружие.
- Это винтовка, - объяснил я. - А это карабин. Он короче и легче, и
поэтому с ним не так устаешь, когда ходишь по лесу целый день. Калибр у
них одинаковый: три десятых дюйма.
- Вы мне покажете, как из них стреляют?
Я уставился на нее.
На секунду ее милое бледное лицо вспыхнуло легким румянцем.
- Я... я в самом деле хотела бы научиться стрелять. Из-за Элроя. Он
так любит охоту, а я... я хотела бы участвовать в его развлечениях. Мне
хочется все делить с ним. Но он меня всерьез не принимает. Он поднимет
меня на смех, если я попрошу его об этом. Вы научите меня стрелять?
Я продолжал таращиться на нее. Она отвела было взгляд, но тут же
снова посмотрела на меня своими серыми глазами, а, появившаяся в них
поволока, решила все.
- Когда курок отведен чуть назад, как сейчас, карабин стоит на
предохранителе, - сказал я. - Если вы хотите выстрелить, взведите курок
большим пальцем, вот так. Потом нажмите на спусковой крючок. Чтобы
выбросить пустую гильзу и подать в казенную часть новый патрон, нужно
отжать этот рычажок, вот так. Теперь снова нажмите на собачку, а если
стрелять не будете, отведите курок назад, вот так, поставьте на
предохранитель. Понятно?
Она кивнула.
- Держите! - сказал я. - Попробуйте сами. Он не заряжен.
Розмари отпрянула, как будто я протянул ей гремучую змею.
- Нет, нет, Сэм! Я не могу взять это в руки.
- Как же вы тогда собираетесь учиться стрелять?
- Не торопите меня. Давайте, знаете что сделаем? Завтра я останусь
одна и попробую. Только не заряжайте его. Я потренируюсь, когда буду одна,
чтобы никто надо мной не смеялся. Глупо, конечно, но что поделаешь, такой
уж я родилась. Я очень хочу научиться стрелять, - ради Элроя. Вы научите
меня, правда?
Я ощутил какое-то небывалое одиночество и безнадежное желание.
- Хорошо, м-с Эндикотт, - согласился я. - Я научу вас стрелять.
Олень вышел из чащи и замер на мгновение. Я поймал его на мушку, но
стрелять не стал, прикинув, что если он поднимется по склону, то выйдет
прямехонько на Эндикотта. В конце концов, ведь именно за это он мне
платит. Я мог бы подстрелить для него оленя, но зачем лишать человека
удовольствия убить дичь самому?
Это был самец с развесистыми рогами, но он стоял на изрядном
расстоянии, и я не смог сосчитать число отростков. Мясо у него, скорее
всего, по жесткости не уступает старой автомобильной камере, зато трофей
что надо. Я плотнее прижал палец к собачке. Если он не пойдет сейчас
вверх, я выстрелю.
Но тут как раз олень шевельнулся и двинулся вверх по холму. Он шел не
спеша, легкой походкой. Какое-то время его силуэт выделялся на фоне серого
неба. Потом он изчез.
Я ждал. Громкий выстрел внезапно расколол тишину. Эхо прокатилось
надо мной и смолкло где-то далеко в вечнозеленой чаще. Раздался второй
выстрел, и сразу следом за ним третий. Снова эхо прокатилось вдали,
слабея, замирая...
Странная апатия охватила меня, когда я поднимался по склону. Я не мог
понять ее причины, чуствовал лишь, как силы покидают тело. Была ли тому
виной погода, низкие, унылые облака, зимнее безмолвие, напоминающее
безмерную тишину могилы? И тут в моей памяти возник образ Розмари, и тут
до меня дошло, в чем дело.
Я остановился на вершине холма. Эндикотт сидел на пне внизу, спиной
ко мне. Я стоял на вершине и глядел на него. И тут это пробудилось во мне,
зашевелилось, медленно поворачиваясь в темной глубине, и я не понимал, что
это такое, затем оно стало расти и крепнуть, и я чувствовал, как оно
поднимается, переполняя меня, овладевая мной, и только в последний момент
я удержался - и отогнал это назад, в те глубины, откуда оно поднялось. Я
опустил винтовку с плеча и понял, что меня бьет дрожь.
Наконец я овладел собой и спустился к Эндикотту. Услышав шаги, он
поднялся и подобрал с земли винтовку. Лицо его выражало досаду.
- Промахнулся, - сказал он с горечью. - Три выстрела - и все мимо.
Вы, конечно, слышали?
Я ничего не ответил.
- Он спускался по этому холму, - продолжал Эндикотт, - шел медленно,
совсем рядом. Лучшей мишени быть не могло. Но я промахнулся, и он полетел
стрелой. Я выстрелил еще дважды, но где уж мне было попасть в бегущего,
если я промахнулся, когда он был рядом?.. - Эндикотт пригляделся ко мне. -
Что с вами, Лэдлоу? Вы меня не слышите?
Я вынырнул из черной пропасти зла, из великого темного ужаса, о
существовании которого в себе еще несколько минут назад даже не
подозревал.
- Я слышал, как вы выстрелили, - сказал я деревянным голосом. - Не
повезло. Но у вас будет другой шанс. Может, тогда повезет больше.
Он по-прежнему вглядывался в меня.
- Вид у вас неважный.
Я оглянулся на зеленый круг сосен, пихт и лиственниц, обрамлявших
поляну.
- Все в порядке.
- Вы, наверное, устали, - продолжал он. - Я ног под собой не чую.
Может быть, хватит на сегодня?
Мне не хотелось возвращаться домой и видеть, как она ходит рядом,
слышать ее голос, то и дело чувствовать на себе ее взгляд... Очень не
хотелось, но деваться было некуда.
Поэтому я согласился:
- Ладно, Эндикотт. Пошли назад...
Этим вечером читать я даже не пытался. Лежал на постели, заложив руки
за голову, закрыв глаза, и изо всех сил отгонял от себя воспоминание о
случившемся в лесу, стараясь в то же время не прислушиваться к доносящимся
из-за занавески голосам.
Они играли в карты, и Розмари взвизгивала от удовольствия всякий раз,
когда выигрывала, а Эндикотт ворчал при этом, но ясно было, что ворчит он
добродушно, а на самом деле только рад, что она выигрывает. Не исключено
даже, что он поддавался. Ради нее он готов был на все.
Я не слышал, как она вошла. Глаза мои были закрыты; сначала на меня
повеяло ее духами, а потом я ощутил ее присутствие рядом с собой. Я открыл
глаза: она стояла передо мной и глядела на меня своими серьезными, чуть
печальными глазами, а свет лампы золотил ее локоны.
Эндикотт зашевелился в соседней комнате, загрохотало радио, и, хотя я
терпеть не могу тяжелого рока, но на этот раз даже немного обрадовался.
- Вы не заболели, Сэм? - спросила она. Мне показалось, что это не
формальный вопрос, что в голосе ее прозвучали нотки нежной заботы, но тут
же решил, что это все - мои фантазии.
Я сел на край кровати.
- Нет, я здоров.
- Вы ничего не ели за ужином.
- Не было аппетита.
- Могу я чем-нибудь вам помочь?
- Все в порядке. Вы зря беспокоитесь.
- Я могу что-нибудь приготовить.
Чтобы сменить тему разговора, я спросил:
- Как ваши успехи с карабином? Вы тренировались сегодня? Он легкий, в
самый раз для вас.
Она вздрогнула.
- Я пробовала. Честное слово, пробовала. Взяла его в руки и тут же
поставила назад. Этим дело и кончилось. От оружия у меня мурашки бегу по
телу. Вряд ли я когда-нибудь заставлю себя выстрелить.
- Здесь нет ничего невозможного, - возразил я. - Не понимаю, почему
вы так боитесь.
- Я и сама не понимаю! - воскликнула она, снова вздрогнула и
поежилась, словно от холода. Ее глаза расширились, они видели нечто
таинственное и исполненное печали, скрытое от всех прочих. - У меня это с
детства. Врачи назвали бы это фобией. Наверное что-то испугало меня, когда
я была ребенком, хотя я не помню, что именно. - Она коротко засмеялась, ее
губы нервно задергались. - Может быть, мне следовало пойти к психиатру? Вы
в самом деле не хотите ничего поесть?
- Не хочу. Но большое вам спасибо за заботу.
- Ну что ж, спокойной ночи, Сэм.
- Спокойной ночи, м-с Эндикотт...
Когда я увидел эти следы, что-то насторожило меня в них, но
задумываться над этим я не стал. Да и не до того мне было - душа моя была
подавлена беспомощностью, крушением надежд, отвращением к себе и страхом
перед внезапно разверзшимся во мне глубинами зла.
Я оставил Эндикотта на поляне, а сам пошел по широкой дуге, надеясь
отыскать оленя и выгнать его на Эндикотта, но сегодня оленьих следов в
лесу не было видно. Только чаща вокруг, темно-зеленая, мрачная, спокойная,
исполненная торжественной тишины, навевающая печальные раздумья.
Наконец я описал круг, вышел на собственный след и, поднимаясь по
знакомому холму, вспомнил вчерашний день: преступное искушение, винтовка у
плеча, спина Эндикотта под прицелом - погруженный в эти мучительные
воспоминания, я и заметил эти странные следы.
Они шли параллельно моим, но, в отличие от них, не спускались с
холма, а поднимались вверх по склону. Немного не дойдя до вершины, они
свернули налево, по направлению к сосновому бору.
Эндикотт сидел внизу на том же пне, что и вчера, и курил сигарету.
Ружье лежало у него на коленях. Я заставил себя не замедлять шага и не
останавливаться. Возможно, не остановись я вчера, я не увидел бы ее
мысленный образ, и не возникло бы искушение...
Я спускался намеренно шумно, чтобы он слышал, как я подхожу. Он
поднялся мне навстречу. Его глаза настороженно оглядели меня. Неужели
догадался? Неужели что-то подозревает?
Он глянул на часы.
- Как долго вас не было, - заметил он, и в его голосе мне послышалась
искренняя озабоченность. - Я уже начал беспокоиться.
- О чем же?
Он снова пристально поглядел на меня.
- Сам не знаю. Последние дни вы на себя не похожи. Если вам
нездоровится, мы можем отложить охоту на день-другой.
У меня отлегло от сердца: он ни о чем не подозревает...
- Я совершенно здоров.
- Жаль, что я так и не добыл своего оленя. Ну, ничего, приеду за ним
в следующем году. Посидите дома, хотя бы денек. Я могу побродить и один -
недалеко от хижины и близ тропинок. В любом случае я рассчитаюсь с вами
сполна.
В ответ я едва сдержался. Что за праведника он из себя корчит! Вслух
же произнес:
- Никогда не чувствовал себя лучше. Пошли домой, выпьем.
Она сидела между нами, сгорбившись и вцепившись пальцами в колени. В
мерцании приборного щитка ее лицо казалось бледнее, чем обычно. По лицу
пробегали тени, и я завидовал им - сам я не осмеливался к ней
прикоснуться.
1 2