Сотрудники уголовного розыска установили всех участников преступной группы. Расследование ведется по разным направлениям. Кроме организованной перепродажи книг и церковной утвари, каждый из них промышлял на стороне. Например, те двое домушников, о которых я упоминал вначале и которые стали подручными Москвина, его же, Москвина, все-таки и обворовали. Правда, на этот раз они не проникали в квартиру с помощью подбора ключей. Обманув жену Москвина, они вынесли из его дома наиболее ценные вещи, в том числе и несколько книг, приготовленных к реализации. С их же участием, но уже по указанию дяди Леши, была организована кража из квартиры старика реставратора после его смерти. Они искали справочники, с помощью которых можно было бы установить ценность той или иной книги. Ну вот, пожалуй, и все. Вопросы есть?
- Как с книгами в монастыре? Нашли их? - спросили из зала.
- Книги нашли. Их оказалось несколько сотен, ини отправлены в Москву на исследование. Часть из них потом вернется к нам и будет выставлена в музее.
А разыскал их ваш участковый Карзарян, который принимал непосредственное участие в раскрытии совершенных преступлений. Теперь им уже ничто не угрожает.
Я не случайно так подробно рассказал вам об этом деле. Возможно, кто-нибудь из вас слышал что-то такое об этих событиях или знает какие-то подробности, которые нам пока неизвестны. Мы обращаемся к вам за помощью. Если что-нибудь вам известно, сообщите участковому или позвоните нам по телефону. Можно просто по 02. Так, еще вопросы есть?
- Товарищ генерал, - обратился к Левко молодой парень, сидящий в первом ряду. - Я про книги ничего не знаю. А вот в газете недавно была статья про то, что у вас неправильно уволили одного из уголовного розыска. Что ж получается, провинился один, а наказали другого?
- Я знаю эту статью, - недовольно поморщился Левко. - Сейчас в газетах много чего пишут про милицию. И было бы хорошо, если бы тот, кто берется за эту тему, достаточно квалифицированно разбирался в ней. А еще лучше, был бы к тому же порядочным и объективным человеком. К сожалению, так бывает далеко не всегда. Автор статьи пошел на поводу у нечестных людей и опубликовал искаженный материал, который не только не соответствует действительности, но и оскорбляет тех, кто добросовестно выполняет свой служебный долг. В действительности дело обстояло так.
Наш бывший сотрудник допустил вопиющую безответственность, халатность, безразличие, как хотите называйте, к своим профессиональным обязанностям. Получив от гражданина заявление и другой материал, который был обязан тут же передать по назначению, он попросту забыл о них. А когда возникла опасность разоблачения, попытался всю вину свалить на своего товарища.
Поэтому и был уволен за дискредитацию звания офицера милиции. Чтобы придать своим действиям еще большую достоверность, он направил в инстанции, кроме подложного письма, еще и случайно попавшее в его руки действительное заявление по поводу недостойного поведения другого сотрудника. Хотя жалоба оказалась настоящей, к тому, кто в ней обвиняется, никакого отношения не имела.
- Это как же у вас получается? - возмутилась молодая женщина, до этого молча стоявшая у подоконника. - Опять своих выгораживаете? Как раньше...
Мельком взглянув на покрасневшего Карзаняна, Левко с улыбкой ответил:
- Никто никого не выгораживает. Если наш сотрудник провинился, я вам так и сказал, что мы его уволили. Но имя честного заслуженного человека трепать никому не позволим. Короче говоря, сожитель одной гражданки при знакомстве назвался именем нашего ветерана, ныне покойного, который в свое время арестовывал его за различные преступления. После того как этот мошенник оставил свою сожительницу, считавшую, что он работает в милиции, она написала на него жалобу в УВД. Вот и все.
...Проходя вместе с секретарем профкома и Карзаняном по территории фабрики к проходной, где его ждала машина, Левко ощущал неудовлетворение от только что закончившейся встречи. Как ни пытался он пробудить в собравшихся чувство негодования по отношению к преступникам, в том числе к руководившим коллективом до недавнего времени взяточникам и валютчикам, единодушной поддержки он не получил. Одни, он чувствовал это по реакции зала, оставались равнодушны, другие, видимо, вообще сомневались в справедливости предъявляемых Москвину и Поталову обвинений, законности их ареста и целесообразности привлечения к уголовной ответственности.
Это недовольство работой милиции часто проявлялось в последнее время, и чем чаще, тем больше чувствовал Левко свое бессилие одним махом изменить то, что складывалось в течение многих лет. И сегодняшняя беседа с рабочими - лишь крохотная песчинка в фундаменте, на котором предстоит возрождать авторитет милиции.
Распрощавшись с секретарем профкома, генерал предложил Карзаняну подвезти его до райотдела. Илья хотел было отказаться, но, взглянув на сердито сосредоточенное лицо начальника, не решился и полез на заднее сиденье. Вопреки установившейся практике, Левко сел рядом с ним, а не впереди. Машина плавно взяла с места.
- Скажи честно, Илья Степанович, - неожиданно заговорил генерал, который до этого, казалось, забыл о его присутствии, - ведь ты не очень сильно переживал из-за всей этой истории с заявлением?
Карзанян не торопился отвечать, и Левко продолжал:
- У меня такое ощущение, что ни ты, ни Логвиноз не придали этому особого значения. Со мной была подобная история. Я тогда ночей не спал, боялся, не разберутся по справедливости, с работы уволят. Я тогда только-только из обкома в УВД вернулся. Чего молчишь-то?
- Я не знаю, товарищ генерал. Чего мне было бояться?
- Это понятно. Если совесть чиста, то бояться, конечно, нечего. Но все-таки ведь здорово же переживал?
- Да ничего я не переживал. Некогда, да и...
- Нет, ты уж договаривай, друг любезный, раз начал.
- Это я так, не по делу.
- По делу или нет, а давай выкладывай.
- Если честно, то мне, дядя Сережа, извините, товарищ генерал, мне было обидно, но не страшно. Терять-то ведь нечего.
Левко недоуменно уставился на Илью:
- Как это нечего? А человеческое достоинство?
Честь офицера милиции? Уважение окружающих?
- Честь и достоинство, как бы там ни сложилось, всегда при мне останутся. А насчет работы... И мне и Киму работа везде найдется. При нынешних заработках на производстве, в обслуживании, не говоря уже о кооперативах, куда легче и спокойнее. А главное, полноценным человеком себя чувствуешь, когда твой заработок и вся жизнь только от тебя самого, а не от начальника и от обстоятельств зависят, как у нас. Никому и в голову не придет написать в Министерство черной металлургии, что мастер цеха такой-то недостаточно вежлив с рабочими. А у нас по любой мелочи - сразу в министерство или в УВД. И не то противно, что пишут всякую ерунду, а то, что там, наверху, еще и занимаются проверкой таких писем.
- Ты считаешь, не надо было назначать служебное расследование?
- Не знаю, товарищ генерал. Я бы не стал: чего волокитой заниматься, если всем и так все ясно. Не мог же Логвинов в самом деле заявление Ревзина скрыть и книгу присвоить. А про меня так вообще... - махнул рукой Илья.
- А Сычев мог?
- Конечно!
- Это ты сейчас так говоришь, потому что знаешь, а неделю назад так не ответил бы. Ведь не ответил бы?
Илья понуро молчал.
- Вот видишь. Я потому и настоял на расследовании, чтобы разобраться в этом деле, а не потому, что Логвинова и Карзаняна в чем-то заподозрил. И Смолянинов с Крымовьш меня правильно поняли. Так что дело не в том, где человек работает - на заводе или в милиции, а что это за человек. Чего молчишь?
Не согласен? Так и скажи.
- А что от того изменится, если скажу? По-моему, никому так не достается, как работнику милиции. Кто бы что бы ни натворил, он всегда в конце концов оказывается "крайним", на которого можно свалить всю ответственность. А там и уволить можно, и в тюрьму посадить. Вы же помните, как отца тогда таскали. Никаких доказательств его вины, а никто ничего поделать не мог, ни вы, ни Дмитрий Григорьевич. Я же знаю, как Федор Семеныч в свой отпуск в Москву ездил отца защищать. Все равно его только после смерти в партии восстановили. Я только совсем недавно понял, что отец в последние годы как в круговой обороне жил: сзади "несуществующая" банда Кравцова, которая расстреляла патрульную машину вместе с экипажем и разгромила поселковое отделение милиции, - и все это свалили на пьяных дебоширов, а впереди - персональное дело и "особо принципиальное" мнение первого секретаря райкома партии, не простившего отцу критики на заседании бюро.
Илья замолчал. Он и не подозревал, что когда-нибудь выскажет вслух все, что за последние дни легло на душу тяжелым грузом. Но теперь стало легче, и особенно от того, что сказать все это пришлось человеку, который всегда уважал и ценил отца, а значит, и его, Илью, поймет правильно.
Споря про себя с Ильёй, Левко, конечно, не мог не согласиться, что в последние годы работники правоохранительных органов стали единственной, пожалуй, категорией советских трудящихся, которая, ведя борьбу с преступностью, наиболее беззащитна от нападок.
Тех же работников милиции можно заглазно обвинить в чем угодно - в нарушении законности, злоупотреблении властью или превышении своих полномочий, и любая, даже самая нелепая жалоба будет проверяться.
Но независимо от результатов проверки удар уже нанесен. А с каждым новым незаслуженным оскорблением у человека все меньше и меньше остается желания идти в атаку. Тем более что за самый откровенный пасквиль никто, как правило, ответственности не несет.
- Ты знаешь, на чем твоего отца подловили? - наконец произнес Левко, выделяя интонацией последнее слово. - Видимо, не знаешь. Он не получил письменного разрешения прокурора на производство обыска, договорились по телефону. А потом прокурор от своих слов отказался.
- Почему?
- Наверное, испугался, когда тот человек, у кого преступники хранили награбленное, заявил на суде, что обыск производился без санкции прокурора. А может быть, еще почему. Степан мне сам не рассказывал и Смолянинову, видимо, тоже, но мы потом уже с ним пришли к выводу, что вполне возможно, у твоего отца были в руках какие-то нити, которые вели от этой банды куда-то наверх. Чтобы обрубить их, было достаточно скомпрометировать Степана. Но он сознательно шел на риск. Задержись он тогда с обыском хотя бы на полчаса, мы бы вряд ли это преступление когданибудь распутали бы. А вот ты почему закон нарушаешь? Не догадываешься? - горько усмехнулся Левко, глядя на растерянного Карзаняна. - Ты зачем книги из одной пещеры в другую перепрятал? Вещественные доказательства укрывал? Почему полтора месяца молчал о своей находке? Может быть, ждал, когда сторож признается, где хранит свои сокровища? Ведь, согласись, можно теоретически, конечно, предположить и другое: сторож промолчит, и тогда ты становишься единственным владельцем содержимого монастырского тайника. Ты об этом подумал? И как бы Смолянинов или я должны были реагировать на очередное заявление о том, что участковый Карзанян скрывает, а вернее, похитил у гражданина Смерницкого некие предметы, представляющие государственную ценность?
Они давно уже стояли у машины. Илья низко опустил голову и от этого казался совсем маленьким по сравнению с возвышавшимся над ним генералом Левко.
- Так можешь сказать, что ты собирался делать с этими книгами?
Илья стоял, не поднимая головы.
- Если так и будешь молчать, я подумаю, что частью коллекции ты пополнил личную библиотеку.
Сказав так, Левко тут же пожалел об этом. Илья резко вскинул голову. Лицо его покрылось пятнами, глаза горели злобой.
- Себе? Себе? Мне ничего не надо, товарищ генерал! Я - чтобы всем досталось, чтобы не испарилось, как раньше вещдоки пропадали. Откуда я знал, будет следствие или уголовные дела одно за одним прекратят, как по мановению волшебной палочки. Ищи - свищи тогда эти книги.
- Значит ты ни мне, ни Крымову, ни Смолянинову не веришь?
...Генерал уехал. Совсем стемнело. Зайдя ненадолго в райотдел, Карзанян отправился на опорный пункт, где его ждали дружинники, ребята из комсомольского оперативного отряда. Предстоял очередной рейд по дворам, проводимый, как всегда, в пятницу. До воскресенья оставалось совсем немного.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15