А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Правда, и сам штандартенфюрер совершил поступок, который в любой разведке подлежит полному осуждению. Поступок этот был неожиданным главным образом для него самого. Возможно, сказалось нервное перенапряжение. Возможно, он просто растерялся. Хотя, конечно, никаких оправданий тут ему быть не может. С другой стороны, все это вроде бы никак и не повлияло на развитие событий. На развитие событий повлияли совершенно другие, вполне чрезвычайные обстоятельства.
Поступок, а вернее сказать проступок, Дитера Рабе заключался в том, что однажды вечером в Лиссабоне, приняв непозволительное количество спиртного, он оказался ночью в квартире красивой молодой испанки, с которой был знаком уже пару лет. Беда в том, что эта испанка была подругой одного португальца, служившего секретным агентом абвера. Португалец этот был молод, энергичен и очень перспективен как завербованный агент. Вдобавок ко всему, как на грех, у Рабе с этим парнем давно уже сложились довольно теплые отношения. В нарушение всех норм, принятых в разведке, штандартенфюрер, приняв на связь португальца от своего предшественника, подпал под его обаяние и даже сам не заметил, как они стали большими друзьями. Они встречались и болтали куда чаще, чем того требовало дело. Хотя потом Рабе понял, что такое афиширование их дружбы тоже можно рассматривать как неплохую маскировку для работы с агентом.
С Хосе – так звали португальца – они разговаривали об истории и живописи, которой оба увлекались, а потом португалец познакомил Дитера и со своей подругой Марией, и они часто встречались уже втроем. А потом... А потом в какой-то момент опасная искорка вспыхнула между Марией и самим Дитером, что, уж конечно, было никак не допустимо ни с точки зрения рабочих, ни человеческих отношений. И Дитер постарался, едва заметив, эту искорку как можно скорее затушить. Вроде бы ему это удалось в свое время, но вот прошел уже год, и они теперь снова случайно встретились в лиссабонском баре с Марией. И выяснилось, что искорка-то еще тлеет. И вовсе даже не тлеет, если честно, а готова вот-вот превратиться в настоящее пламя.
Это произошло как раз в то время, когда Рабе прибыл в Лиссабон со своей особой миссией, – именно тогда он впервые оказался в постели с Марией. Очнувшись рядом с ней, он понял, что все самое страшное, что могло бы с ним произойти, происходит как раз сейчас. Мария лежала рядом – прекрасная и запретная для него во всех смыслах, но великий грех уже был совершен. И теперь Дитер Рабе катился по наклонной ко второму, совсем уже страшному греху, которому никогда не будет прощения. И он испугался до смерти. А испугавшись, сделал невероятное. Рассказал Марии о сестре Люсии, о тайных планах рейха в отношении монахини, о том, где он на самом деле служит и с каким заданием прибыл в Португалию на этот раз. Он в ужасе слышал свой голос, но остановиться уже не мог, словно он гнал на автомобиле по горному серпантину и все только вжимал глубже и глубже педаль газа, понимая, что необходимо затормозить как можно скорее, но ноги не слушались его, и правая нога продолжала давить на газ...
Странное дело, небеса не покарали его за эту страшную ночь двойного предательства. Наоборот, они, похоже, помогли ему, правда, чуть позже.
Хотя куда логичнее было бы предположить, что небеса заботились вовсе не о нем, а о той, о которой им и следовало заботиться, – о сестре Люсии, монахине в монастыре кармелиток.
* * *
Так или иначе, головокружительный замысел рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера полностью сорвался из-за совершенно непредвиденных обстоятельств.
В Лиссабоне штандартенфюрер Рабе должен был получить от важного источника абвера компрометирующие материалы на целый список лиц, представляющих потенциальный интерес для германской военной разведки. В основном это были фотографии, сделанные в специальном баре и ночном ресторане, который в Лиссабоне содержал один латиноамериканец. Владелец бара и ресторана был завербован еще до начала войны и получал от немцев партии дефицитных немецких лекарств, которые позже контрабандой продавались в Соединенных Штатах. В его заведении все эти годы действовала хорошо налаженная система тайной фотосъемки клиентов. К приезду Рабе в Португалию у латиноамериканца уже скопилось достаточное количество новых материалов, которых с нетерпением ожидали в Берлине.
Это было обычное техническое поручение, которое дали штандартенфюреру заодно, в довесок к его совершенно иной и строго секретной миссии.
Скорее всего эта точка абвера в Лиссабоне была засвечена уже давно. Как потом высчитали в Берлине, на левые дела латиноамериканца вышла британская разведка. Британцы вообще были достаточно активны на Иберийском полуострове во время войны благодаря возможностям морского флота. Впрочем, и сами немцы внедрялись в британские порты, используя в качестве плацдарма те же португальские и испанские базы.
Похоже, англичане довольно плотно следили за хитрым заведением и хорошо знали особенности его работы. Потому что в тот самый момент, когда штандартенфюрер Рабе поздним вечером принимал товар у латиноамериканца, все и случилось.
Дело происходило на надежной конспиративной квартире в Лиссабоне. По крайней мере Рабе тогда думал, что она надежна. Их было трое – он сам, владелец заведения и его португальский агент Хосе.
Свет в квартире выключился почти одновременно с ужасным ударом во входную дверь. Латиноамериканца убили сразу, Хосе досталась пуля в ногу, а самого Дитера Рабе потрепало довольно здорово – две пули прошили навылет грудную клетку и одна пробила левую руку. Нападавшие сработали высокопрофессионально, – штандартенфюрер только и успел вытащить пистолет, но вот выстрелить из него ему уже не удалось. Завладев материалами, которые Рабе собирался отвезти позже в Берлин, нападавшие скрылись.
Тут уж ни о какой секретной миссии речи больше не было. Когда Рабе понял, что остался жив, он тайно порадовался, что все произошло именно так, как произошло...
* * *
– ...Фантастическая история, – сказал Николай Дмитриевич, уважительно поглядывая на старика, который сейчас сидел перед ним. – Только откуда вы знаете такие подробности? Например, про разговор этого штандартенфюрера с Гиммлером? И уж тем более про то, о чем думал Рабе, когда ехал мимо дома Гиммлера? Небось книжку пишете, а, Владимир Михайлович?
Почтение в его глазах было неподдельным. Сидевший перед ним старик был живой легендой советской военной разведки. Ходили слухи, что он работал нелегалом еще во время Второй мировой войны чуть ли не в самой Германии, а ведь ему тогда лет-то было совсем ничего. Так уж весьма удачно сложились тогда его семейные обстоятельства...
– Книжками я не балуюсь, для нас с тобой это занятие вредное, – скептически заметил старик. – Теперь все мемуары пишут, а вспоминать, между прочим, не всегда полезно.
* * *
Они сидели в баре со стеклянными стенами, через которые хорошо просматривался уголок старой Москвы. Об этой встрече попросил Николай Дмитриевич. Он вспомнил, что вроде бы когда-то старик что-то ему рассказывал о фатимской истории, теперь он захотел расспросить его об этом поподробнее. Его домашний номер он набирал, немного волнуясь. Они несколько лет не виделись со стариком, и Николай Дмитриевич не знал теперь, в каком он состоянии, возраст все-таки был уже более чем солидный.
В те времена, когда старик рассказывал ему про Фатиму, Николай Дмитриевич еще не получил генеральские погоны, а сам старик был в конторе этаким приходящим консультантом.
– И у кого эти фатимские секреты всплыли на этот раз? – спросил старик по телефону с живым интересом, и Николай Дмитриевич порадовался, услышав довольно энергичный голос.
– Так, у одних жуликов, – ответил он. – Вернее даже сказать, у авантюристов международного класса.
* * *
– Так откуда такие подробности, Владимир Михайлович? – повторил свой вопрос Николай Дмитриевич.
– От моей старой подружки Марии, – ответил старик.
– От какой Марии?
– От той самой испанки, много лет верой и правдой работавшей на Москву.
– И где вы с ней познакомились? Уже здесь?
– Нет, – сказал старик. – Сюда она так и не приехала. Сюда я вернулся один.
– Так вы?.. – Голосу Николая Дмитриевича слегка дрогнул.
– Да, в Лиссабоне меня звали Хосе.
4
...Увидев, как в рецепцию возвращается постоялец из президентского люкса, портье почувствовал бодрящий прилив самой искренней радости.
– Прекрасный день, не правда ли? – громко сказал он, только что не выпрыгивая из-за своей стойки.
Вовремя встретить гостя из президентского люкса – это хорошая примета. Если же у вас в отеле в этом номере поселился русский – это вдвойне хорошая примета. И вдвойне хорошие чаевые – по любому поводу. Главное только, чтобы был повод...
– День еще только начинается, – слегка урезонил его гость. – Дайте-ка мне карту. Вы не знаете, где находится клуб «Какаду»?
– «Какаду»? – переспросил портье и как-то странно посмотрел на гостя. Казалось, он чем-то удивлен. Впрочем, портье быстро одернул сам себя: – Да, конечно, господин Потоцкий! «Какаду»! Конечно! Это не так далеко...
А вот и повод. Ткнув в карту, портье увидел, как прямо рядом с его пальцем легко приземлилась купюра в десять евро. Он был готов сейчас повилять хвостом, но хвоста у него, к сожалению, не было. Все-таки гость оказался не прав. Несмотря на то что день еще только начинался, уже стало понятно, что это прекрасный день.
«Я люблю Россию, – растроганно подумал портье, пока господин Потоцкий направлялся к лестнице. – Господи, как я люблю Россию!» Еще лет пятнадцать назад, когда у русских все это только начиналось, портье был еще совсем мальчишкой и знал всего три настоящих русских слова: бабушка, Горбачев, перестройка. С тех пор он считал, что почти овладел этим сложным и странным языком. Это давало солидную прибавку к жалованью в элитном отеле.
Мимо проходил пожилой охранник Афанасис. Портье хотел было ему сказать, чем интересовался русский гость, но потом вспомнил про купюру в десять евро и благоразумно промолчал. Сначала ему стало немного жаль, что Афанасис так ничего и не узнает, но потом жалость отступила. Зато теперь было приятно осознавать, что он поступил очень порядочно.
Интересно бы только узнать, когда именно господин Потоцкий собирается поехать в клуб, – это будет его смена или уже нет?
* * *
На пляже Потоцкий с огорчением увидел соотечественников. Нет, он вовсе не принадлежал к тем русским, которые тщательно скрывают свое происхождение на европейских курортах. Проблема была в том, что сейчас он увидел именно этих соотечественников.
– Какие люди! – радостно завопил лысый коротышка с подчеркнуто накачанными бицепсами, отчего две германские старушки, мирно сопевшие под зонтом, как по команде вздрогнули и стали испуганно озираться. – Андрюха, где тебя носило?! – Подойдя к Потоцкому поближе, коротышка с интимным придыханием сообщил ему на ухо: – Наши феи все время про тебя спрашивали...
Феи были тут как тут. При виде Потоцкого они немедленно приняли подиумные стойки и тут же дрессированно сделали «дяде ручкой».
«О Боже!» – вздохнул про себя Потоцкий.
Нет, он вовсе не был женоненавистником, даже наоборот. Он не был также верным семьянином по той простой причине, что ни семьи, ни жены у него не было. Он просто не хотел разочаровывать какую-нибудь из этих милых «фей». Феи приезжали на дорогущий критский курорт в самый дорогой сезон вовсе не для того, чтобы легкомысленно флиртовать с мужчинами. Они приезжали сюда на трудную охоту, которая должна была не только окупить расходы на командировку, но и принести значительную прибыль как минимум и стоящего спутника жизни как максимум.
Девушки в первый же день по достоинству оценили экипировку Потоцкого, стоимость часов, очков и даже, вероятно, дорожной сумки. Не стоит уж говорить о том, что они, несомненно, знали, в каком именно номере остановился этот симпатичный мужчина в самом употребимом возрасте – где-то от тридцати пяти до сорока лет. И потому Потоцкому было больно смотреть на то, сколько энергии и нервов они тратят на его приручение, совершенно обманываясь в оценке жертвы. Они тратили свое время впустую, и Потоцкого это угнетало. Обманывать женщин он искренне не любил, хотя делать это приходилось часто, в том числе и по работе. Или из-за работы. До семи лет Потоцкого воспитывали бабушка и дедушка – родители приезжали к нему в гости только на выходные. Поэтому Потоцкого с детства сковали хорошими манерами и определенным кодексом чести. Первой заповедью в этом кодексе было полное почтение к дамам. Дело доходило до того, что по молодости Потоцкий вскакивал в ресторанах при появлении у столика официантки – ведь дедушка с бабушкой внушили ему, что сидеть в присутствии женщины, если она стоит, совершенно неприлично.
* * *
– Мое почтение! – заорал в полный голос лысый коротышка, и две германские старушки, только что опять погрузившиеся в приятный сон на морском бризе, опять вздрогнули и подскочили на своих лежаках.
Самое интересное, заметил Потоцкий, что чуть раньше многочисленная итальянская семья устроила никак не меньший шум по другую сторону от старушек, но их сон это вовсе не нарушило. Они вздрагивали именно от русских голосов. Наверное, просто еще не привыкли к тому, что кто-то в мире может говорить так же громко, как и итальянцы.
Почтение, которое так бурно выражал коротышка, относилось к новому персонажу, степенно бредущему к кромке Эгейского моря. В уши персонажа были плотно засунуты наушники от плейера, висевшего на его мощной шее. Приметив отечественную тусовку на пляже, он снисходительно поприветствовал ее взмахом руки. Только у политиков получаются такие жесты, подумал Потоцкий. Наверное, даже иностранец, не знавший персонажа в лицо, здесь сразу бы понял, что он – политик. В России же это круглое и жизнерадостное лицо с несколькими подбородками было хорошо известно благодаря телевидению и потоку самых смелых идей и реплик, которыми этот персонаж сыпал налево и направо.
– Что слушаете? – вежливо спросил коротышка. Нужно сказать, что он вообще млел от общества, в которое ему удалось попасть на острове Крит. Коротышка, судя по всему, не так давно возглавил какой-то коммерческий банк и вполз благодаря этому в высокую тусовку. Поэтому пока еще каждая узнаваемая фигура вызывала у него естественный восторг. Потоцкий, разумеется, узнаваемой фигурой не был. Правда, среди соотечественников в отеле о нем ходили разные невероятные слухи. Но если отбросить самые смелые предположения, касавшиеся его родственных отношений то ли с Ромой Абрамовичем, то ли с кем-то из арабских шейхов, то среднеарифметическая версия заключалась в том, что он либо нефтяной магнат, либо очень крупный банкир, но и в том и другом случае – очень скрытный.
– Директивы из Кремля идут офигительные! – Политический персонаж потряс наушниками, вынутыми из ушей, и радостно засмеялся. Феи тут же подхватили его веселое настроение. Политик был еще достаточно молод и потому весьма игрив.
Он почтительно раскланялся с Потоцким и присел около фей, которые тут же предложили обтереть его кремом для загара.
– Нужно каким-нибудь защитным кремом, чтобы поменьше загара... – озабоченно сказал политик. – А то, знаете, вернусь в Москву, а Владимир Владимирович опять строго так спросит, где это я загорал...
– Вы прямо вот так?.. – восхищенно спросил коротышка.
– Работа такая, – уставшим и мудрым голосом сказал политик. – А мы с вами, по-моему, где-то раньше виделись, да? Уж не в Куршавеле ли прошлой зимой?
– Так точно, – зарделся от счастья коротышка.
– Правильно, – задумчиво сказал политик, глядя в морскую даль. – Туда нужно летать. Кто не в Куршавеле, тот против нас! – И он опять жизнерадостно засмеялся своей тонкой шутке.
* * *
Потоцкий был рад появлению на пляже политического персонажа. Внимание коротышки и трех фей теперь было сосредоточено на нем. Потоцкий облегченно вздохнул, прилег на спину и прикрыл глаза. Конечно, он мог бы спокойно валяться на собственном пляже, который был также предусмотрен в его бухточке. Но такая причуда в его модель поведения не вписывалась. Крупный финансовый магнат, прибывший отдохнуть и развеяться на Крите. Нужно было лишь одно: чтобы о появлении этого магната узнали не только соотечественники, но и кое-кто за оградой отеля. Теперь, когда прошла неделя, эта задача, похоже, уже была решена. Теперь совсем не стоило резко менять свое поведение. Осталось ждать совсем недолго. До вечерней встречи в клубе «Какаду». Вопрос заключался в том, куда придется лететь после этой встречи. Потоцкий был почти уверен в том, что тот, кого он так ищет, находится совсем не на Крите. Наверное, где-то поближе к Германии. Вот только где? «Потерпи, совсем скоро узнаешь», – сказал сам себе Потоцкий.
1 2 3 4 5 6