Признаться, он сам об этом узнал несколько часов назад.
Мужчина осторожно приблизился к двери и заглянул в «глазок».
– Открывайте, я знаю, что вы здесь! – пропел игривый женский голос, и ему пришлось подчиниться.
На пороге стояла квартирная хозяйка, дебелая матрона лет эдак за сорок. Она была пышногруда и толстозада и, может быть, кому-то показалась бы аппетитной пышечкой. У Роберта же дамы подобного сорта вызывали неизменную тошноту.
– Что-то не так? – спросил он, тщательно скрывая раздражение. – По-моему, деньги я заплатил вперед за два дня.
– Это я хотела спросить, может, что-то не так? – проворковала женщина. В ее голосе было слишком много сахарного сиропа.
Роберт насторожился. В его положении даже визит одинокой тетки мог быть опасен. Кто знает, кем она сюда направлена.
– …одинокий мужчина. Вот я и подумала, может, вы нуждаетесь в чем-нибудь? Я могла бы принести вам дополнительный комплект постельного белья, ну или там хорошие полотенца. А может, вы будете принимать гостей и вам потребуется посуда? – говорила женщина, внимательным взглядом шаря у него за спиной.
Он так и стоял перед ней – в шелковом халате, с пеной на щеках, – но ее это нимало не смущало.
– Вам стоит только захотеть, и я выполню любое ваше желание, – говорила женщина. Видимо, к комплекту постельного белья она прилагала и себя. Мозг Роберта, как мощный компьютер, тщательно анализировал полученную информацию. Просканировав лицо дамы, ее масленый взгляд и влажный, приоткрытый, как для поцелуя рот, он было успокоился. Обычная похоть престарелой нимфетки. Могла бы в своем возрасте вести себя и достойнее. Мало есть охотников до дамочек ее возраста, изображающих из себя шаловливых девчонок.
– Мне нужен ваш паспорт, – вдруг жестко объявила она.
– Но мы же с вами договаривались, – изумился Роберт.
– Ничего не знаю, – заявила она. – Таковы правила. Конечно, я могла бы сделать исключение, если бы вы…
– Вы не получите паспорта. Я съезжаю. Потрудитесь вернуть деньги, – сказал он и хлопнул дверью прямо перед ее носом…
Юго-Запад. Современная квартира в жилом комплексе. То же утро
Спать три-четыре часа в сутки, когда тебе всего лишь двадцать три – обычное дело. Ролан до глубокой ночи гулял по улицам, потом, вернувшись домой, смотрел старый итальянский фильм, а теперь, солнечным утром того же дня, он уже встал и был полон сил. Открыв створку гардеробной, он не спеша окинул взглядом полки с одеждой и невольно поморщился. Откуда взялась это отвратительная серо-коричневая гамма? Пиджаки, брюки, галстуки… опять пиджаки. Нет, так не годится. Возможно, так он будет одеваться в солидном возрасте, лет так под пятьдесят. Но пока ему хотелось ярких маек и джинсов. Тем более что в окно светило необыкновенно жаркое летнее солнце! Он еще раз прошелся по вешалкам, пересмотрел все полки и в конце концов нашел то, что искал: джинсы с прорезями на коленях, майку нежно-бирюзового цвета с яркими оранжевыми полосами. Бейсболка из той же серии, в ней он выглядел еще лет на пять моложе. Замечательно! Чем же заняться в такой погожий июньский день? Может, махнуть на пляж с Дашкой? Будет здорово, если она не потащит за собой всех своих подруг, шумных, смешливых. Им лучше вдвоем, подальше от любопытных глаз. Там они лягут на белые пушистые полотенца. Он коснется ее горячего тела рукой, и…
– Роман Александрович, вас просят вниз! – прокричал за дверью пронзительный голос домработницы.
Роман? Опять она все путает.
Ролан вышел из спальни и, съехав по перилам небольшой участок пути, оказался внизу. В столовой уже был сервирован завтрак: кофе, чай, как обычно, ароматный бекон и яичница. От горячих масляных лепешек поднимался пар. Он почувствовал волчий аппетит. Впрочем, неудивительно. Молодые всегда хотят есть…
– Вау! Чего это ты так вырядился, пап? – раздался громкий голос справа.
– Ого! Папа решил сменить имидж! – заорал голос слева, и два рыжих молодых парня, вне всяких сомнений, близнецы, уставились на него, как на веселое привидение.
– Мама! – закричали они уже в два голоса, и в проеме двери появилась невысокая плотная женщина с усталым лицом. Увидев мужа, она только покачала головой.
– Роман, ты опять за старое? – спросила она. – Твой костюм отглажен и висит в гардеробной. Иди немедленно переоденься.
– Но я… – растерялся Ролан.
– Ступай, – махнула она рукой. – Подумай, какой пример ты подаешь детям. Тебе сорок восемь лет. Пора бы уже стать серьезнее.
Сорок восемь? Он, должно быть, ослышался.
– Двадцать три, – поправил он нерешительно.
– Двадцать три стукнет твоим сыновьям через месяц, – напомнила жена, поворачиваясь к нему спиной.
Роман потащился назад в гардеробную. Тяжело преодолевая лестницу, он вдруг ощутил, что каждая пройденная ступенька добавляет ему год. Всего их было двадцать пять. По году на каждую. Итого – сорок восемь, как, впрочем, ему и говорила жена.
Высокое, в полный рост, зеркало издевалось над ним, словно он находился не у себя дома, а в комнате смеха. Рыжая бейсболка нелепо смотрелась над одутловатым лицом, набрякшие под глазами мешочки красноречиво свидетельствовали, что правильный режим в сорок восемь лет – вещь обязательная, а не желательная. Пивной животик отвратительно коверкал фигуру, а в бирюзовом цвете он и вовсе выглядел пижоном. Боже мой, до чего он докатился!
Когда, надев костюм с галстуком, Роман Александрович степенно сошел вниз, как и подобает отцу семейства, он чувствовал себя на все свои сорок восемь. Жена удовлетворенно кивнула головой.
– Совсем другое дело. Ты будешь, как всегда, чай с лимоном?
Он уставился в телевизор. Его пацаны уничтожали завтрак и смотрели при этом криминальную хронику, словно фотографии с мест происшествий по утрам поднимали аппетит и жизненный тонус. Роман Александрович хотел было переключить канал, как вдруг на экране черно-белым пугалом возник снимок старого профессора.
– …он погиб на месте, – взволнованно говорила журналистка. – Молодой водитель, находившийся за рулем «Тойоты», не успел затормозить, столь неожиданным для него стало появление на высокоскоростном участке шоссе человека…
– Ты ничего не ешь, – забеспокоилась жена. – Может, тебе предложить что-нибудь еще?
Он остановил ее движением руки, не отводя глаз от экрана.
– Странное дело, я еще вчера видел его живым, – произнес он задумчиво. – Какая непредсказуемая штука жизнь…
Жена его философское замечание оставила без ответа. Ее интересовали темы более приземленные.
– А где ты был вчера вечером? – спросила она. – Я звонила тебе в офис, там сказали, что ты ушел сразу после пяти.
– Я гулял, – сказал он, весь еще во власти утренних видений.
– До трех утра?! Под дождем?! – воскликнула жена и, в отчаянии швырнув кухонное полотенце, заметила: – Не мог соврать удачнее?
Он недоуменно уставился на нее. В самом деле, где он был до трех часов утра?
Глава 2
Три недели спустя. Обычный районный суд. 9 часов утра
Кристина прошла в зал судебных заседаний, предварительно дав себе клятву, что сохранит спокойствие даже в том случае, если ситуация сложится не в ее пользу. Надо сказать, что держать себя в руках было непросто. От природы живая и непосредственная, эта девушка не брала на себя труда примерять чужую маску и казаться выдержаннее или умнее, чем была на самом деле. В свои двадцать три года она еще не утратила юношеского максимализма и искренне верила, что справедливость должна побеждать в любом случае. Но то, что произошло с ней и ее семьей за последние шесть месяцев, сильно поколебало ее веру в себя и в близких. Она пришла под своды Дворца Правосудия с целью покарать зло и была полна решимости сделать это даже в случае, если ей самой придется спуститься в ад.
Впрочем, ей не было необходимости предпринимать столь опасный вояж, поскольку воплощение зла находилось сейчас рядом, за ее спиной, в образе сногсшибательной брюнетки двадцати пяти лет от роду. Ника была ей почти ровесницей, но за столь короткое время успела уже выйти замуж и овдоветь. В этом не было бы ничего примечательного, не приходись красотка мачехой Кристине. Головокружительный роман со старым профессором уложился в полгода, включив в себя все то, что другие пары умудряются пережить за пятьдесят лет совместной жизни: период ухаживания, собственно свадьбу, медовый месяц, супружескую жизнь и пышные похороны. В волосах молодой вдовы не появилось ни одной седой прядки. Она была все также хороша, как и в день бракосочетания, и Кристина могла бы поспорить, что в модной сумке мачехи не было даже платка для того, чтобы осушать слезы.
«Мать» и «дочка» обменялись взглядами. В глазах одной отразилось безразличие, в глазах другой – вызов. Они разошлись в разные стороны, чтобы через десять минут встретиться в судебном поединке. Слушалось гражданское дело…
Молодой адвокат Елизавета Дубровская видела перспективы этого предприятия весьма туманно. Сказать по правде, она предпочитала уголовные дела, где все было намного проще. На скамье подсудимых сидели насильники или убийцы, воры или разбойники. С ними, как правило, бесполезно вести разговоры о спасении души, потому что порочные наклонности сидели в них настолько же крепко, как в некоторых талант к музыке или страсть к рисованию. Их приходилось принимать такими, как есть – плохими, несовершенными, иногда откровенно жалкими, запутавшимися и потерянными. От них она не ждала благородства и благоразумия, а если таковое и проявлялось, охотно меняла мнение в лучшую сторону. В гражданских делах стороны были представлены людьми, которые считали себя честными и добропорядочными, но, сражаясь за квадратные метры жилплощади, деля имущество, показывали порой такую отвратительную изнанку своей натуры, что можно только диву даваться. Дело Кристины Каменевой из той же категории.
Впервые узнав о содержании завещания старого профессора, Дубровская махнула рукой.
– Погоди, может, все образуется.
– Каким, интересно, образом? – поинтересовалась Кристина.
– Ну, твоя мачеха может отказаться от наследства, – пожала плечами Елизавета. – Сколько они прожили вместе? Шесть месяцев? Курам на смех! Куда ей столько барахла?
– Вы просто не знаете Нику, – мрачно резюмировала Кристина…
В том, что девушка была права, Дубровская убедилась почти сразу. Богатая наследница встретила ее в коротком шелковом пеньюаре, как нельзя более выгодно подчеркивающем все ее достоинства. Елизавета вовсе не была ханжой, но, несмотря на свою молодость и широту взглядов, считала, что женщина, недавно потерявшая мужа, должна выглядеть как-то иначе. Холеная, загорелая, при макияже, Ника не производила впечатления человека, пережившего горе.
«Бедняга профессор был обречен, – подумала адвокат. – Если бы не машина в ту дождливую ночь, он определенно скончался бы от инфаркта. Такие потрясения в почтенном возрасте добром не кончаются».
– Да вы, наверно, ополоумели, уважаемая, – выдала гневную тираду молодая вдова. – Чтобы я по собственной воле отказалась от своего имущества? Дурочку нашли? Со мной подобный номер не пройдет!
– Но ведь это имущество не ваше, – напомнила Елизавета. – Не вы жили с профессором сорок лет, не с вашим участием оно приобретено.
– Плюнуть и растереть! – заявила молодуха. – По закону это не имеет значения.
Дубровская вздохнула. Вздорная девица была права.
– Ну подумайте о его дочери, – привела она весьма спорный аргумент. – В конце концов, это несправедливо.
– А справедливо оставлять молодую женщину без гроша в кармане? – ощетинилась вдова. – Вы знаете, каково это – ложиться со стариком в постель? Растирать его дряблые ноги? Да еще делать вид, что его поцелуи доставляют мне удовольствие? Как это называется?
– Я думала, это называется любовь, – напомнила Дубровская.
– Не смешите меня! – огрызнулась красотка. – Не понимаю, на что вы рассчитывали, когда пришли ко мне.
– Я тоже теперь не понимаю, – искренне призналась адвокат.
– Истец, поддерживаете ли вы поданное вами заявление? – спросила судья, устремив на Кристину внимательный взгляд. – Напоминаю, вы просите признать завещание, оставленное вашим отцом, гражданином Каменевым, недействительным.
– Поддерживаю, ваша честь! – ответила девушка, приподнимаясь с места.
– Будьте добры, обоснуйте, по какой причине я это должна сделать?
– Я… Думаю, что отец не мог так поступить. Он знал эту… женщину всего полгода и отдал ей все имеющееся у него имущество… Я не понимаю… Посмотрите на нее.
Судья вздохнула. Ей не нужно было смотреть на злополучную Нику для того, чтобы понять, о чем сейчас толкует взволнованная дочь старого профессора. Представленные вместе с иском документы говорили сами за себя. Скоропалительный брак в более чем зрелом возрасте. Сорокалетняя разница между супругами. Завещание, согласно которому имущество профессора, включающее половину просторной квартиры, загородную дачу, два автомобиля, счета в банках, права на получение вознаграждений от его изобретений и научных трудов, передавались жене. Дочери же он оставил вторую половину квартиры. Весьма скромное утешение.
– Истец, внешний вид ответчика, равно как его личные качества, еще не являются основанием для признания завещания вашего отца недействительным, – мягко заметила судья. По правилам, ей не разрешалось подсказывать ответы сторонам.
– Позвольте мне, – поднялась Дубровская, понимая, что нужно брать защиту в свои руки. – Моя доверительница полагает, что ее отец, составляя завещание, не отдавал отчет своим действиям.
– Я не говорила, что отец был сумасшедшим, – испугалась Кристина. – Все-таки он – профессор, заслуженный человек… ой!
Елизавета наступила ей на ногу, заставив замолчать.
– Моя доверительница считает, что ее отец не мог оставить все имущество фактически посторонней женщине, которой и является ответчица, – с мягкой улыбкой продолжила она. – Завещание составлено под влиянием заблуждения, вызванного болезнью и неблаговидным поведением его молодой жены. В момент составления документа он не мог, в силу своего физического состояния, понимать значение своих поступков.
– О какой болезни вы говорите? – поинтересовалась судья.
– О болезни психического плана, – уклончиво ответила адвокат. – Последнее время профессор вел себя неадекватно. Он казался странным. Мы представим свидетелей, которые подтвердят нездоровое состояние господина Каменева.
– Что скажет ответчик? – судья перевела взгляд в сторону Ники. – Вы признаете иск?
Вдова медленно улыбнулась. Она поднялась в полный рост, и судья вынуждена была признать, что девица была сложена по всем законам красоты. Высокая, стройная, с молодой полной грудью и лицом порочного ангела. Тем не менее во всем ее облике и грации ленивой пантеры читалось неприкрытое пренебрежение ко всем окружающим и ярко выраженное бесстыдство. Судье захотелось сделать ей замечание, но пока нахалка не дала ей повода.
– Иск не признаю, – томно протянула девица. – Мой муж был абсолютно здоров. Во всех смыслах. Ну, если вы понимаете, о чем я…
Ярко-алые напомаженные губы растянулись в презрительной усмешке.
– Суд интересует лишь психическое состояние вашего супруга. Тайны вашей интимной жизни можете оставить при себе.
Кристина побледнела. Она уже поняла, что этот процесс станет серьезным испытанием для ее собственной психики.
До восьми лет Кристина была уверена, что родилась в семье Деда Мороза. Профессор появлялся из своего кабинета неизменно под бой курантов на Новый год. На голове его красовался колпак, а в руке он держал мешок с подарками.
– Итак, кто у нас тут? – спрашивал он, близоруко всматриваясь в маленькую Кристину.
– Девочка у нас, – напоминала жена, чтобы профессор случайно не стал искать мальчишку, которого у них в семье никогда не было.
– О, девочка! – удивлялся Каменев. – А сколько тебе лет?
– Шесть лет, папочка.
– Это не папочка, это Дед Мороз! – шептала ей на ухо Наина.
– А мой папочка и есть Дед Мороз, – просто отвечала девочка.
– Ого! Уже шесть лет, – чесал голову профессор, отчего колпак съезжал в сторону. Глаза его за толстыми стеклами очков казались неправдоподобно большими, как у старого доброго ворона.
– Прочитай Деду стихотворение! – шепотом просила ее мать.
Кристина, взобравшись на стул, читала «Лукоморье», а отец кивал головой и улыбался. Это были, пожалуй, самые светлые минуты ее детских воспоминаний.
– А сейчас нам Дедушка раздаст подарки, – говорила Наина, и профессор лез в мешок, откуда выуживал завернутые в разноцветную бумагу свертки.
1 2 3 4 5
Мужчина осторожно приблизился к двери и заглянул в «глазок».
– Открывайте, я знаю, что вы здесь! – пропел игривый женский голос, и ему пришлось подчиниться.
На пороге стояла квартирная хозяйка, дебелая матрона лет эдак за сорок. Она была пышногруда и толстозада и, может быть, кому-то показалась бы аппетитной пышечкой. У Роберта же дамы подобного сорта вызывали неизменную тошноту.
– Что-то не так? – спросил он, тщательно скрывая раздражение. – По-моему, деньги я заплатил вперед за два дня.
– Это я хотела спросить, может, что-то не так? – проворковала женщина. В ее голосе было слишком много сахарного сиропа.
Роберт насторожился. В его положении даже визит одинокой тетки мог быть опасен. Кто знает, кем она сюда направлена.
– …одинокий мужчина. Вот я и подумала, может, вы нуждаетесь в чем-нибудь? Я могла бы принести вам дополнительный комплект постельного белья, ну или там хорошие полотенца. А может, вы будете принимать гостей и вам потребуется посуда? – говорила женщина, внимательным взглядом шаря у него за спиной.
Он так и стоял перед ней – в шелковом халате, с пеной на щеках, – но ее это нимало не смущало.
– Вам стоит только захотеть, и я выполню любое ваше желание, – говорила женщина. Видимо, к комплекту постельного белья она прилагала и себя. Мозг Роберта, как мощный компьютер, тщательно анализировал полученную информацию. Просканировав лицо дамы, ее масленый взгляд и влажный, приоткрытый, как для поцелуя рот, он было успокоился. Обычная похоть престарелой нимфетки. Могла бы в своем возрасте вести себя и достойнее. Мало есть охотников до дамочек ее возраста, изображающих из себя шаловливых девчонок.
– Мне нужен ваш паспорт, – вдруг жестко объявила она.
– Но мы же с вами договаривались, – изумился Роберт.
– Ничего не знаю, – заявила она. – Таковы правила. Конечно, я могла бы сделать исключение, если бы вы…
– Вы не получите паспорта. Я съезжаю. Потрудитесь вернуть деньги, – сказал он и хлопнул дверью прямо перед ее носом…
Юго-Запад. Современная квартира в жилом комплексе. То же утро
Спать три-четыре часа в сутки, когда тебе всего лишь двадцать три – обычное дело. Ролан до глубокой ночи гулял по улицам, потом, вернувшись домой, смотрел старый итальянский фильм, а теперь, солнечным утром того же дня, он уже встал и был полон сил. Открыв створку гардеробной, он не спеша окинул взглядом полки с одеждой и невольно поморщился. Откуда взялась это отвратительная серо-коричневая гамма? Пиджаки, брюки, галстуки… опять пиджаки. Нет, так не годится. Возможно, так он будет одеваться в солидном возрасте, лет так под пятьдесят. Но пока ему хотелось ярких маек и джинсов. Тем более что в окно светило необыкновенно жаркое летнее солнце! Он еще раз прошелся по вешалкам, пересмотрел все полки и в конце концов нашел то, что искал: джинсы с прорезями на коленях, майку нежно-бирюзового цвета с яркими оранжевыми полосами. Бейсболка из той же серии, в ней он выглядел еще лет на пять моложе. Замечательно! Чем же заняться в такой погожий июньский день? Может, махнуть на пляж с Дашкой? Будет здорово, если она не потащит за собой всех своих подруг, шумных, смешливых. Им лучше вдвоем, подальше от любопытных глаз. Там они лягут на белые пушистые полотенца. Он коснется ее горячего тела рукой, и…
– Роман Александрович, вас просят вниз! – прокричал за дверью пронзительный голос домработницы.
Роман? Опять она все путает.
Ролан вышел из спальни и, съехав по перилам небольшой участок пути, оказался внизу. В столовой уже был сервирован завтрак: кофе, чай, как обычно, ароматный бекон и яичница. От горячих масляных лепешек поднимался пар. Он почувствовал волчий аппетит. Впрочем, неудивительно. Молодые всегда хотят есть…
– Вау! Чего это ты так вырядился, пап? – раздался громкий голос справа.
– Ого! Папа решил сменить имидж! – заорал голос слева, и два рыжих молодых парня, вне всяких сомнений, близнецы, уставились на него, как на веселое привидение.
– Мама! – закричали они уже в два голоса, и в проеме двери появилась невысокая плотная женщина с усталым лицом. Увидев мужа, она только покачала головой.
– Роман, ты опять за старое? – спросила она. – Твой костюм отглажен и висит в гардеробной. Иди немедленно переоденься.
– Но я… – растерялся Ролан.
– Ступай, – махнула она рукой. – Подумай, какой пример ты подаешь детям. Тебе сорок восемь лет. Пора бы уже стать серьезнее.
Сорок восемь? Он, должно быть, ослышался.
– Двадцать три, – поправил он нерешительно.
– Двадцать три стукнет твоим сыновьям через месяц, – напомнила жена, поворачиваясь к нему спиной.
Роман потащился назад в гардеробную. Тяжело преодолевая лестницу, он вдруг ощутил, что каждая пройденная ступенька добавляет ему год. Всего их было двадцать пять. По году на каждую. Итого – сорок восемь, как, впрочем, ему и говорила жена.
Высокое, в полный рост, зеркало издевалось над ним, словно он находился не у себя дома, а в комнате смеха. Рыжая бейсболка нелепо смотрелась над одутловатым лицом, набрякшие под глазами мешочки красноречиво свидетельствовали, что правильный режим в сорок восемь лет – вещь обязательная, а не желательная. Пивной животик отвратительно коверкал фигуру, а в бирюзовом цвете он и вовсе выглядел пижоном. Боже мой, до чего он докатился!
Когда, надев костюм с галстуком, Роман Александрович степенно сошел вниз, как и подобает отцу семейства, он чувствовал себя на все свои сорок восемь. Жена удовлетворенно кивнула головой.
– Совсем другое дело. Ты будешь, как всегда, чай с лимоном?
Он уставился в телевизор. Его пацаны уничтожали завтрак и смотрели при этом криминальную хронику, словно фотографии с мест происшествий по утрам поднимали аппетит и жизненный тонус. Роман Александрович хотел было переключить канал, как вдруг на экране черно-белым пугалом возник снимок старого профессора.
– …он погиб на месте, – взволнованно говорила журналистка. – Молодой водитель, находившийся за рулем «Тойоты», не успел затормозить, столь неожиданным для него стало появление на высокоскоростном участке шоссе человека…
– Ты ничего не ешь, – забеспокоилась жена. – Может, тебе предложить что-нибудь еще?
Он остановил ее движением руки, не отводя глаз от экрана.
– Странное дело, я еще вчера видел его живым, – произнес он задумчиво. – Какая непредсказуемая штука жизнь…
Жена его философское замечание оставила без ответа. Ее интересовали темы более приземленные.
– А где ты был вчера вечером? – спросила она. – Я звонила тебе в офис, там сказали, что ты ушел сразу после пяти.
– Я гулял, – сказал он, весь еще во власти утренних видений.
– До трех утра?! Под дождем?! – воскликнула жена и, в отчаянии швырнув кухонное полотенце, заметила: – Не мог соврать удачнее?
Он недоуменно уставился на нее. В самом деле, где он был до трех часов утра?
Глава 2
Три недели спустя. Обычный районный суд. 9 часов утра
Кристина прошла в зал судебных заседаний, предварительно дав себе клятву, что сохранит спокойствие даже в том случае, если ситуация сложится не в ее пользу. Надо сказать, что держать себя в руках было непросто. От природы живая и непосредственная, эта девушка не брала на себя труда примерять чужую маску и казаться выдержаннее или умнее, чем была на самом деле. В свои двадцать три года она еще не утратила юношеского максимализма и искренне верила, что справедливость должна побеждать в любом случае. Но то, что произошло с ней и ее семьей за последние шесть месяцев, сильно поколебало ее веру в себя и в близких. Она пришла под своды Дворца Правосудия с целью покарать зло и была полна решимости сделать это даже в случае, если ей самой придется спуститься в ад.
Впрочем, ей не было необходимости предпринимать столь опасный вояж, поскольку воплощение зла находилось сейчас рядом, за ее спиной, в образе сногсшибательной брюнетки двадцати пяти лет от роду. Ника была ей почти ровесницей, но за столь короткое время успела уже выйти замуж и овдоветь. В этом не было бы ничего примечательного, не приходись красотка мачехой Кристине. Головокружительный роман со старым профессором уложился в полгода, включив в себя все то, что другие пары умудряются пережить за пятьдесят лет совместной жизни: период ухаживания, собственно свадьбу, медовый месяц, супружескую жизнь и пышные похороны. В волосах молодой вдовы не появилось ни одной седой прядки. Она была все также хороша, как и в день бракосочетания, и Кристина могла бы поспорить, что в модной сумке мачехи не было даже платка для того, чтобы осушать слезы.
«Мать» и «дочка» обменялись взглядами. В глазах одной отразилось безразличие, в глазах другой – вызов. Они разошлись в разные стороны, чтобы через десять минут встретиться в судебном поединке. Слушалось гражданское дело…
Молодой адвокат Елизавета Дубровская видела перспективы этого предприятия весьма туманно. Сказать по правде, она предпочитала уголовные дела, где все было намного проще. На скамье подсудимых сидели насильники или убийцы, воры или разбойники. С ними, как правило, бесполезно вести разговоры о спасении души, потому что порочные наклонности сидели в них настолько же крепко, как в некоторых талант к музыке или страсть к рисованию. Их приходилось принимать такими, как есть – плохими, несовершенными, иногда откровенно жалкими, запутавшимися и потерянными. От них она не ждала благородства и благоразумия, а если таковое и проявлялось, охотно меняла мнение в лучшую сторону. В гражданских делах стороны были представлены людьми, которые считали себя честными и добропорядочными, но, сражаясь за квадратные метры жилплощади, деля имущество, показывали порой такую отвратительную изнанку своей натуры, что можно только диву даваться. Дело Кристины Каменевой из той же категории.
Впервые узнав о содержании завещания старого профессора, Дубровская махнула рукой.
– Погоди, может, все образуется.
– Каким, интересно, образом? – поинтересовалась Кристина.
– Ну, твоя мачеха может отказаться от наследства, – пожала плечами Елизавета. – Сколько они прожили вместе? Шесть месяцев? Курам на смех! Куда ей столько барахла?
– Вы просто не знаете Нику, – мрачно резюмировала Кристина…
В том, что девушка была права, Дубровская убедилась почти сразу. Богатая наследница встретила ее в коротком шелковом пеньюаре, как нельзя более выгодно подчеркивающем все ее достоинства. Елизавета вовсе не была ханжой, но, несмотря на свою молодость и широту взглядов, считала, что женщина, недавно потерявшая мужа, должна выглядеть как-то иначе. Холеная, загорелая, при макияже, Ника не производила впечатления человека, пережившего горе.
«Бедняга профессор был обречен, – подумала адвокат. – Если бы не машина в ту дождливую ночь, он определенно скончался бы от инфаркта. Такие потрясения в почтенном возрасте добром не кончаются».
– Да вы, наверно, ополоумели, уважаемая, – выдала гневную тираду молодая вдова. – Чтобы я по собственной воле отказалась от своего имущества? Дурочку нашли? Со мной подобный номер не пройдет!
– Но ведь это имущество не ваше, – напомнила Елизавета. – Не вы жили с профессором сорок лет, не с вашим участием оно приобретено.
– Плюнуть и растереть! – заявила молодуха. – По закону это не имеет значения.
Дубровская вздохнула. Вздорная девица была права.
– Ну подумайте о его дочери, – привела она весьма спорный аргумент. – В конце концов, это несправедливо.
– А справедливо оставлять молодую женщину без гроша в кармане? – ощетинилась вдова. – Вы знаете, каково это – ложиться со стариком в постель? Растирать его дряблые ноги? Да еще делать вид, что его поцелуи доставляют мне удовольствие? Как это называется?
– Я думала, это называется любовь, – напомнила Дубровская.
– Не смешите меня! – огрызнулась красотка. – Не понимаю, на что вы рассчитывали, когда пришли ко мне.
– Я тоже теперь не понимаю, – искренне призналась адвокат.
– Истец, поддерживаете ли вы поданное вами заявление? – спросила судья, устремив на Кристину внимательный взгляд. – Напоминаю, вы просите признать завещание, оставленное вашим отцом, гражданином Каменевым, недействительным.
– Поддерживаю, ваша честь! – ответила девушка, приподнимаясь с места.
– Будьте добры, обоснуйте, по какой причине я это должна сделать?
– Я… Думаю, что отец не мог так поступить. Он знал эту… женщину всего полгода и отдал ей все имеющееся у него имущество… Я не понимаю… Посмотрите на нее.
Судья вздохнула. Ей не нужно было смотреть на злополучную Нику для того, чтобы понять, о чем сейчас толкует взволнованная дочь старого профессора. Представленные вместе с иском документы говорили сами за себя. Скоропалительный брак в более чем зрелом возрасте. Сорокалетняя разница между супругами. Завещание, согласно которому имущество профессора, включающее половину просторной квартиры, загородную дачу, два автомобиля, счета в банках, права на получение вознаграждений от его изобретений и научных трудов, передавались жене. Дочери же он оставил вторую половину квартиры. Весьма скромное утешение.
– Истец, внешний вид ответчика, равно как его личные качества, еще не являются основанием для признания завещания вашего отца недействительным, – мягко заметила судья. По правилам, ей не разрешалось подсказывать ответы сторонам.
– Позвольте мне, – поднялась Дубровская, понимая, что нужно брать защиту в свои руки. – Моя доверительница полагает, что ее отец, составляя завещание, не отдавал отчет своим действиям.
– Я не говорила, что отец был сумасшедшим, – испугалась Кристина. – Все-таки он – профессор, заслуженный человек… ой!
Елизавета наступила ей на ногу, заставив замолчать.
– Моя доверительница считает, что ее отец не мог оставить все имущество фактически посторонней женщине, которой и является ответчица, – с мягкой улыбкой продолжила она. – Завещание составлено под влиянием заблуждения, вызванного болезнью и неблаговидным поведением его молодой жены. В момент составления документа он не мог, в силу своего физического состояния, понимать значение своих поступков.
– О какой болезни вы говорите? – поинтересовалась судья.
– О болезни психического плана, – уклончиво ответила адвокат. – Последнее время профессор вел себя неадекватно. Он казался странным. Мы представим свидетелей, которые подтвердят нездоровое состояние господина Каменева.
– Что скажет ответчик? – судья перевела взгляд в сторону Ники. – Вы признаете иск?
Вдова медленно улыбнулась. Она поднялась в полный рост, и судья вынуждена была признать, что девица была сложена по всем законам красоты. Высокая, стройная, с молодой полной грудью и лицом порочного ангела. Тем не менее во всем ее облике и грации ленивой пантеры читалось неприкрытое пренебрежение ко всем окружающим и ярко выраженное бесстыдство. Судье захотелось сделать ей замечание, но пока нахалка не дала ей повода.
– Иск не признаю, – томно протянула девица. – Мой муж был абсолютно здоров. Во всех смыслах. Ну, если вы понимаете, о чем я…
Ярко-алые напомаженные губы растянулись в презрительной усмешке.
– Суд интересует лишь психическое состояние вашего супруга. Тайны вашей интимной жизни можете оставить при себе.
Кристина побледнела. Она уже поняла, что этот процесс станет серьезным испытанием для ее собственной психики.
До восьми лет Кристина была уверена, что родилась в семье Деда Мороза. Профессор появлялся из своего кабинета неизменно под бой курантов на Новый год. На голове его красовался колпак, а в руке он держал мешок с подарками.
– Итак, кто у нас тут? – спрашивал он, близоруко всматриваясь в маленькую Кристину.
– Девочка у нас, – напоминала жена, чтобы профессор случайно не стал искать мальчишку, которого у них в семье никогда не было.
– О, девочка! – удивлялся Каменев. – А сколько тебе лет?
– Шесть лет, папочка.
– Это не папочка, это Дед Мороз! – шептала ей на ухо Наина.
– А мой папочка и есть Дед Мороз, – просто отвечала девочка.
– Ого! Уже шесть лет, – чесал голову профессор, отчего колпак съезжал в сторону. Глаза его за толстыми стеклами очков казались неправдоподобно большими, как у старого доброго ворона.
– Прочитай Деду стихотворение! – шепотом просила ее мать.
Кристина, взобравшись на стул, читала «Лукоморье», а отец кивал головой и улыбался. Это были, пожалуй, самые светлые минуты ее детских воспоминаний.
– А сейчас нам Дедушка раздаст подарки, – говорила Наина, и профессор лез в мешок, откуда выуживал завернутые в разноцветную бумагу свертки.
1 2 3 4 5