Увлекшись, Лиза заставила съехать на обочину вишневую «десятку», водитель которой, очень похожий на очаровательного бандита из недавних грез, посылая проклятия на голову всех женщин за баранкой, энергично крутил пальцем у виска.
Было уже восемь часов вечера, когда Герман Андреевич, отложив в сторону бумаги, встал с рабочего кресла. Разминая затекшие суставы, он прошелся по кабинету. День выдался крайне напряженным, да и чувствовал он себя неважно. Беседа со следователем областной прокуратуры прошла, казалось бы, гладко. Но все же воспоминания давящим грузом вины опять бередили душу. Как бы хотелось ему, разорвав завесу времени, вернуться на пять, а еще лучше на шесть лет назад, когда еще был жив Георгий…
Георгий… Порядочный человек, честный и принципиальный руководитель крупнейшего в области ликероводочного комбината «Сокол», он был не намного старше Германа Андреевича и, пожалуй, не был его близким другом. Они были товарищами, знакомыми еще с далеких студенческих лет. Товарищ… Какое замечательное и вместе с тем незаслуженно забытое слово. Именно так можно было охарактеризовать их отношения. Они мало пересекались по службе, но обычно были в курсе дел друг друга.
В то солнечное февральское утро, когда, казалось бы, зима хотела дать людям передышку, с крыш капала вполне весенняя капель. На деревья перед домом присела стая свиристелей. Они прилетали каждый год именно в феврале. После их веселого нашествия снег перед домом оказывался усыпанным остатками птичьего пиршества – красными, как кровь, ягодами. Тогда и раздался тот телефонный звонок. Захлебываясь рыданиями, женский голос в трубке сообщил, что ночью неизвестные во дворе дома жестоко избили Георгия и его зятя. Меньше чем через сутки Георгий Иванович Громов скончался в больнице, не приходя в сознание.
Если бы в те далекие февральские дни кто-то бросил Дубровскому упрек в его, пусть даже и невольной, причастности к гибели Георгия, тому бы не поздоровилось. Но сейчас, по прошествии пяти лет после гибели товарища, Герман Андреевич почти знал: если бы не он, события могли пойти по совсем иному сценарию и, возможно, Громов был бы жив. Но что он мог сделать?
Несчастье явилось в образе обаятельного молодого человека. Фамилия и имя великого полководца, казалось, были дарованы ему судьбой неспроста. Уже впоследствии многие телеканалы мира, взбудораженные событиями в маленьком уральском городке, повторят имя Александра Суворова. Сам президент в беседе с министром внутренних дел затронет эту проблему. Но тогда… Кто мог предвидеть, что все сложится таким образом? Глава департамента сельского хозяйства Набиев представил ему скромного симпатичного парня как молодого предпринимателя, нуждающегося в протекции. Помнится, Герман Андреевич еще удивился, чем же он может быть полезен. Оказывается, услуга требовалась небольшая – познакомить Суворова с Громовым. Это предложение еще больше удивило Дубровского. Насколько он знал, а знал он это точно, Набиев, как глава департамента сельского хозяйства, ведал вопросами назначения первых руководителей пищевой промышленности области. Соответственно Громов находился в его непосредственном подчинении. Зачем же был нужен Дубровский? Ответ пришел позднее. Эта хитрая лиса Набиев, слегка побаиваясь неукротимого характера Громова, через Дубровского пытался подсунуть на комбинат «нужного» человека. Зная о теплом отношении директора «Сокола» к Герману Андреевичу, Набиев не сомневался в том, что протекция Дубровского будет полезной. Так оно и вышло. Суворов был представлен Громову как предприниматель, занимающийся реализацией винно-водочных изделий. В беседе молодой человек проявил осведомленность о состоянии дел на комбинате, дал понять, что заинтересован в развитии ликероводочного производства, предложил свои услуги по реализации продукции. С последним у предприятия в тот период действительно были трудности. Так что общий язык Громов и Суворов нашли быстро.
О дальнейших событиях Герман Андреевич узнавал из нечастых разговоров с Громовым по телефону и во время редких встреч в коридорах здания областной администрации. Молодой человек развил кипучую деятельность. Однако же созданные им фирмы-реализаторы постепенно перестали рассчитываться за получаемую продукцию. Их долг перед комбинатом исчислялся уже миллиардами рублей. Георгий Иванович нервничал, издал распоряжение о запрете отпуска продукции этим фирмам без предоплаты. Это решение, естественно, пришлось не по душе многим, включая Суворова. Этот молодой бизнесмен с обаятельной внешностью оказался очень напористым, а точнее, нахальным, но избавиться от него было уже невозможно. Супруга Георгия сетовала на то, что муж стал нервным, раздражительным, жаловался на здоровье. Она просила повлиять на него, заставить взять хотя бы отпуск. Незадолго до смерти Георгия Ивановича она, плача, говорила о своих дурных предчувствиях. Дубровский пытался успокоить женщину, полагая, что супруга Громова просто нагнетает обстановку.
– Клавдия, перестань! У тебя героический муж. Вот увидишь, все будет хорошо, – говорил он с легким оттенком иронии. – Волноваться нет никаких оснований!
– Как это никаких? Вчера вечером незнакомый мужской голос спросил Геру по телефону: «Ты разве еще не умер?»
…Вот если бы тогда он задумался! Хотя что бы он мог предпринять? Пожалуй, ничего. Даже тогда, после гибели Громова, он не знал истинных мотивов трагедии. Лишь после получения повестки и первой беседы в прокуратуре области правда открылась ему в своем безжалостном свете. Тот, кого он рекомендовал своему старому товарищу в тот далекий июльский день, тот обаятельный молодой мерзавец и стал причиной гибели Георгия Ивановича Громова.
Тишину прорезал телефонный звонок. От неожиданности Дубровский вздрогнул. Скорее всего это была супруга. Да, ему пора бы уже быть дома.
– Добрый вечер, Герман Андреевич! – раздался в трубке хорошо знакомый вежливый голос.
У Дубровского привычно засосало под ложечкой. Ладони почему-то стали влажными.
– Что вам опять нужно? – сухо поинтересовался он.
– Всего лишь встретиться с вами. Обещаю, это не займет много времени, – бесстрастно продолжал голос.
– Хорошо, давайте завтра. С утра, – предложил Дубровский.
– Сегодня. Ждите через час возле вашего дома, – закончил дискуссию собеседник. – Да, и еще… Пусть охрана не вмешивается. Обещаю, сегодня вам ничего не угрожает. Это просто разговор.
Повесив трубку, Дубровский невидящим взглядом уставился в окно.
Опять они… С самого начала следствия по делу Суворова его не оставляли в покое. Вежливые молодые люди призывали Дубровского к благоразумию. Именно в этой неизменной вежливости скрывалась жестокая по своей беспощадности угроза. Его даже не просили лгать, а всего лишь немного придержать информацию, известную ему из телефонных бесед с Громовым. А еще с ними была девушка… Какую роль играла она во всей этой истории, Дубровский не знал, но что-то неуловимо настораживающее было в жестком взгляде миндалевидных глаз, заметной напряженности кукольного личика. Она только присутствовала при разговорах, не вмешиваясь в беседу. Но что-то подсказывало Герману Андреевичу, что это присутствие вряд ли было случайным.
Самое неприятное заключалось в том, что Дубровский не мог их выгнать, каким-либо образом поставить на место. Что-то в последний момент останавливало его. Вряд ли это был страх. Возможно, простая осторожность? Тем не менее Дубровский знал, что на суде выскажет все, о чем умалчивал ранее. Прости, Георгий, и подожди… до суда.
Герман Андреевич прервал размышления. Был уже поздний час. Вероника, должно быть, уже заждалась. Пора ехать. Закрывая тяжелую дверь собственного кабинета, Дубровский уже без удивления вспомнил, что им известен адрес его дома…
Неприметная «десятка» уже стояла под сенью раскидистого тополя, когда машина Дубровского пересекла двор. Попросив охрану остаться, Герман Андреевич вышел в промозглую сентябрьскую ночь. Подняв глаза вверх, он быстро нашел знакомые окна. Их теплый свет, пробиваясь сквозь хмарь ненастья, приятно согрел сердце. Должно быть, Вероника уже волнуется, поминутно поглядывая на часы. А Софья Илларионовна, успокаивая хозяйку, прикидывает, не пора ли разогревать поздний ужин. На кухне привычно тикают старинные часы, а мохнатый любимец Лизы – спаниель по кличке Бакс – уже дремлет, свернувшись калачиком в прихожей.
– Еще раз добрый вечер, Герман Андреевич. Приносим извинения за столь позднее рандеву! Сами понимаете, дело не терпит отлагательств, – приветливо осклабился здоровенный детина. Его побитое оспой лицо не выражало видимой угрозы.
– Не понимаю, у вас ко мне что-то срочное? Если так, то говорите быстрее. Я тороплюсь, – начал Дубровский.
– Что вы, что вы… Мы вас не задержим. Хотели просто поинтересоваться, как прошел ваш визит в прокуратуру. Уверены, что все нормально? – поинтересовался рябой.
Кукольная девица, стоящая неподалеку в компании двух молодых спортивного вида молодцев, внимательно следила за ходом разговора. Лицо ее напряглось.
– Надеюсь, все так, как мы с вами уже обсуждали, – настырно интересовался здоровяк.
Эх, с каким бы удовольствием Герман Андреевич плюнул сейчас в эту самодовольную рожу! Да еще бы хорошенько растер кулаком. Высказал бы все, что месяцами копилось на сердце. За себя, за Георгия… Ну почему он, Герман Дубровский, вспыльчивый и резкий, не привыкший прощать подлость, ненавидящий людскую низость, стоит сейчас как истукан?
Вместо того Дубровский тихо ответил:
– Да-да. Все именно так, как договорились.
Рябой заулыбался еще шире:
– Приятно иметь дело с разумным человеком. Недаром Александр Петрович Суворов так на вас надеется. Кстати, вам от него горячий привет. Будьте здоровы, Герман Андреевич. И помните: у вас такая очаровательная дочь…
Закончить он не успел, поскольку Дубровский крепко держал его за ворот. На помощь уже спешила охрана. Но вмешательства ее не потребовалось. Спутники рябого среагировали моментально. По знаку кукольной девицы они оттащили здоровяка от Дубровского и запихнули его в машину.
– Простите, Герман Андреевич. Надеюсь, у вас все в порядке. Простите за досадное недоразумение. Больше такого не повторится, – первый раз услышал он мелодичный голос «куклы». – Прощайте.
Наблюдая, как темная «десятка», взвизгнув тормозами, поспешно покидает двор, Дубровский вдруг схватился за сердце.
– Вам плохо? – участливо спросил молодой охранник Володя.
– Нет-нет. Все нормально. Устал очень… Надо бы домой, – поморщился Дубровский.
Тупая ноющая боль, растекаясь в груди, казалось, заполняла собой все пространство. Сковывая движения, она подбиралась к сердцу. Промозглый осенний воздух вдруг начал накаляться. Стало нечем дышать. Внезапно все закружилось в восхитительном вальсе: жухлые листья полуголых деревьев, темное мрачное небо с редкими блестками звезд, перепуганные лица охранников. Они крутились все быстрее и быстрее, вовлекая Дубровского в бездонный смертельный водоворот.
Совершенно некстати вдруг вспомнилась ему фраза, сказанная сегодня следователем прокуратуры: «Можете быть спокойны. Суворов не уйдет от ответственности. Его предали. У нас есть показания, которые произведут эффект атомного взрыва в Хиросиме».
Суворова предали? Но кто же предатель? Одно Дубровский знал определенно: этого человека ждет смерть. Смерть медленная, мучительная и оттого еще более страшная…
Последнее, что увидел Герман Андреевич, перед тем как потерять сознание, были теплые ждущие окна любимого дома.
Вечером того же дня, укрывшись в уютной кабинке ресторана «Атриум», Лиза сообщала последние новости Максу. Тот, снисходительно улыбаясь, выслушивал восторженный поток речи своей подруги. Выждав паузу, он взял руку девушки:
– Знаешь, я действительно очень рад за тебя. И у меня для тебя есть сюрприз. Понимаю, что это банально, но, прости, ничего не мог придумать оригинального…
С этими словами он вынул из кармана длинный бархатный футляр. Открыв его, Лиза восхищенно замерла. На мягкой замшевой подушечке, сверкая зелеными капельками изумрудов, лежал изящный браслет.
– Ну, как тебе? Надеюсь, не очень ужасно? – тихо спросил Максим.
– Что ты! Такая прелесть! – восторженно начала Лиза, но потом осеклась. – Только я не совсем поняла, по какому поводу подарок? По случаю начала новой трудовой жизни, так, что ли?
Макс смутился:
– Нет… То есть да. Впрочем, конечно. Новая жизнь, только другого плана. Короче… – Тут он собрался с духом и, не глядя на Лизу, выпалил: – Давай поженимся.
Лиза не выдержала и расхохоталась.
– Макс, ну ты оригинал! Предлагая руку и сердце, дамам обычно дарят кольцо.
Макс смутился еще больше. Обычно уверенный в себе, в этой ситуации он чувствовал себя как герой дешевого сериала, и эта роль его явно не устраивала.
– Извини, я не понял ответа. Ты не согласна?
Этот прямой вопрос, требующий такого же ответа, обескуражил Лизу.
Что она, собственно, о нем знала? Сынок обеспеченных родителей, Максим Лисицын, как, впрочем, и Елизавета, не знал, что такое нужда, длинные магазинные очереди, продуктовые талоны. Далекое советское детство запечатлелось в его памяти вереницей приятных воспоминаний: рокотом бархатных волн Черноморского побережья, привольем обкомовских дач, сказочными подарками на Новый год и день рождения, белой отцовской «Волгой» с персональным водителем дядей Мишей. Другие воспоминания, прячась в тайниках сознания, редко выплывали наружу. Сопливые дворовые пацаны с вечно драными штанами, смолящие сигаретки в подвале тайком от родителей, не упускали случая поддать тумака «буржуйскому» отпрыску, окатить грязью новенький венгерский костюм, подставить подножку на перемене. Терпкий осадок собственной беспомощности, обида и элементарный страх, сотню раз прокручиваясь в детском мозгу, заставляли искать выход. Обладая от природы гибким, изворотливым умом, с лихвой компенсирующим отсутствие физической силы и храбрости, Максим сделал ставку на покровителей. Таким стал здоровенный восьмиклассник, которого дворовая ребятня окрестила почетным прозвищем Пахан. Сын школьной уборщицы и трижды судимого зэка быстро согласился на выгодную сделку. Получая скромное вознаграждение в виде части школьного завтрака, которое заботливая мать Максима каждое утро укладывала сыну в ранец, Пахан быстро приструнил особо шустрых пацанов.
Избавившись таким образом от отдававшей горечью проблемы, Макс мог вздохнуть свободно. Приятный, с иголочки одетый, всегда вежливый мальчик был глубоко симпатичен как пожилым, так и молоденьким учительницам средней школы. Даже суховатая седовласая директриса, чрезвычайно строгого нрава женщина, находила в нем качества, давно, по ее мнению, утерянные современным поколением: воспитанность, благородство, неизменную корректность по отношению к взрослым. А вот физруку, молодому двадцатипятилетнему здоровяку, Макс так не приглянулся. Испытывая видимое удовольствие, тот постоянно высмеивал скромные физические возможности парня. Девчонки давились от хохота, выслушивая остроумные комментарии молодого преподавателя. Решение, как избавиться от докучливого внимания физкультурника, а заодно и от него самого, пришло не сразу. Используя особое расположение директрисы, Макс как-то в одном из приватных разговоров с ней, краснея, признался в том, чему сам якобы был свидетелем. Физрук подглядывал в раздевалку девочек. Будучи дамой незыблемых моральных устоев, директриса успокоила взволнованного мальчишку и приняла срочные меры. Физрук с треском вылетел из школы, даже не подозревая, что стал жертвой вендетты четырнадцатилетнего школяра. Это происшествие стало для него знаковым – он нашел линию поведения. В дальнейшем покровители и покровительницы, сменяя друг друга на разных этапах жизни молодого человека, позволяли ему вести приятную во всех отношениях жизнь, лишенную досадных помех. Лишь однажды четко налаженная система чуть не дала сбоя. Являясь помощником молодого перспективного депутата Законодательного собрания области, Макс чуть не влип в неприятную историю. Лишь своевременное вмешательство родителей позволило ему избежать тюремной камеры и остаться в числе свидетелей, а не соучастников. Пережив это жизненное испытание, Максим Лисицын решил впредь относиться к выбору покровителей более осторожно.
Обо всем этом Елизавета, конечно же, не знала. Перед ней сидел красивый молодой мужчина с хорошими манерами, уверенный в себе, даже несколько надменный, что выдавали ироничный прищур глаз, горделивая посадка головы, элегантный, даже несколько щеголеватый костюм.
1 2 3 4 5
Было уже восемь часов вечера, когда Герман Андреевич, отложив в сторону бумаги, встал с рабочего кресла. Разминая затекшие суставы, он прошелся по кабинету. День выдался крайне напряженным, да и чувствовал он себя неважно. Беседа со следователем областной прокуратуры прошла, казалось бы, гладко. Но все же воспоминания давящим грузом вины опять бередили душу. Как бы хотелось ему, разорвав завесу времени, вернуться на пять, а еще лучше на шесть лет назад, когда еще был жив Георгий…
Георгий… Порядочный человек, честный и принципиальный руководитель крупнейшего в области ликероводочного комбината «Сокол», он был не намного старше Германа Андреевича и, пожалуй, не был его близким другом. Они были товарищами, знакомыми еще с далеких студенческих лет. Товарищ… Какое замечательное и вместе с тем незаслуженно забытое слово. Именно так можно было охарактеризовать их отношения. Они мало пересекались по службе, но обычно были в курсе дел друг друга.
В то солнечное февральское утро, когда, казалось бы, зима хотела дать людям передышку, с крыш капала вполне весенняя капель. На деревья перед домом присела стая свиристелей. Они прилетали каждый год именно в феврале. После их веселого нашествия снег перед домом оказывался усыпанным остатками птичьего пиршества – красными, как кровь, ягодами. Тогда и раздался тот телефонный звонок. Захлебываясь рыданиями, женский голос в трубке сообщил, что ночью неизвестные во дворе дома жестоко избили Георгия и его зятя. Меньше чем через сутки Георгий Иванович Громов скончался в больнице, не приходя в сознание.
Если бы в те далекие февральские дни кто-то бросил Дубровскому упрек в его, пусть даже и невольной, причастности к гибели Георгия, тому бы не поздоровилось. Но сейчас, по прошествии пяти лет после гибели товарища, Герман Андреевич почти знал: если бы не он, события могли пойти по совсем иному сценарию и, возможно, Громов был бы жив. Но что он мог сделать?
Несчастье явилось в образе обаятельного молодого человека. Фамилия и имя великого полководца, казалось, были дарованы ему судьбой неспроста. Уже впоследствии многие телеканалы мира, взбудораженные событиями в маленьком уральском городке, повторят имя Александра Суворова. Сам президент в беседе с министром внутренних дел затронет эту проблему. Но тогда… Кто мог предвидеть, что все сложится таким образом? Глава департамента сельского хозяйства Набиев представил ему скромного симпатичного парня как молодого предпринимателя, нуждающегося в протекции. Помнится, Герман Андреевич еще удивился, чем же он может быть полезен. Оказывается, услуга требовалась небольшая – познакомить Суворова с Громовым. Это предложение еще больше удивило Дубровского. Насколько он знал, а знал он это точно, Набиев, как глава департамента сельского хозяйства, ведал вопросами назначения первых руководителей пищевой промышленности области. Соответственно Громов находился в его непосредственном подчинении. Зачем же был нужен Дубровский? Ответ пришел позднее. Эта хитрая лиса Набиев, слегка побаиваясь неукротимого характера Громова, через Дубровского пытался подсунуть на комбинат «нужного» человека. Зная о теплом отношении директора «Сокола» к Герману Андреевичу, Набиев не сомневался в том, что протекция Дубровского будет полезной. Так оно и вышло. Суворов был представлен Громову как предприниматель, занимающийся реализацией винно-водочных изделий. В беседе молодой человек проявил осведомленность о состоянии дел на комбинате, дал понять, что заинтересован в развитии ликероводочного производства, предложил свои услуги по реализации продукции. С последним у предприятия в тот период действительно были трудности. Так что общий язык Громов и Суворов нашли быстро.
О дальнейших событиях Герман Андреевич узнавал из нечастых разговоров с Громовым по телефону и во время редких встреч в коридорах здания областной администрации. Молодой человек развил кипучую деятельность. Однако же созданные им фирмы-реализаторы постепенно перестали рассчитываться за получаемую продукцию. Их долг перед комбинатом исчислялся уже миллиардами рублей. Георгий Иванович нервничал, издал распоряжение о запрете отпуска продукции этим фирмам без предоплаты. Это решение, естественно, пришлось не по душе многим, включая Суворова. Этот молодой бизнесмен с обаятельной внешностью оказался очень напористым, а точнее, нахальным, но избавиться от него было уже невозможно. Супруга Георгия сетовала на то, что муж стал нервным, раздражительным, жаловался на здоровье. Она просила повлиять на него, заставить взять хотя бы отпуск. Незадолго до смерти Георгия Ивановича она, плача, говорила о своих дурных предчувствиях. Дубровский пытался успокоить женщину, полагая, что супруга Громова просто нагнетает обстановку.
– Клавдия, перестань! У тебя героический муж. Вот увидишь, все будет хорошо, – говорил он с легким оттенком иронии. – Волноваться нет никаких оснований!
– Как это никаких? Вчера вечером незнакомый мужской голос спросил Геру по телефону: «Ты разве еще не умер?»
…Вот если бы тогда он задумался! Хотя что бы он мог предпринять? Пожалуй, ничего. Даже тогда, после гибели Громова, он не знал истинных мотивов трагедии. Лишь после получения повестки и первой беседы в прокуратуре области правда открылась ему в своем безжалостном свете. Тот, кого он рекомендовал своему старому товарищу в тот далекий июльский день, тот обаятельный молодой мерзавец и стал причиной гибели Георгия Ивановича Громова.
Тишину прорезал телефонный звонок. От неожиданности Дубровский вздрогнул. Скорее всего это была супруга. Да, ему пора бы уже быть дома.
– Добрый вечер, Герман Андреевич! – раздался в трубке хорошо знакомый вежливый голос.
У Дубровского привычно засосало под ложечкой. Ладони почему-то стали влажными.
– Что вам опять нужно? – сухо поинтересовался он.
– Всего лишь встретиться с вами. Обещаю, это не займет много времени, – бесстрастно продолжал голос.
– Хорошо, давайте завтра. С утра, – предложил Дубровский.
– Сегодня. Ждите через час возле вашего дома, – закончил дискуссию собеседник. – Да, и еще… Пусть охрана не вмешивается. Обещаю, сегодня вам ничего не угрожает. Это просто разговор.
Повесив трубку, Дубровский невидящим взглядом уставился в окно.
Опять они… С самого начала следствия по делу Суворова его не оставляли в покое. Вежливые молодые люди призывали Дубровского к благоразумию. Именно в этой неизменной вежливости скрывалась жестокая по своей беспощадности угроза. Его даже не просили лгать, а всего лишь немного придержать информацию, известную ему из телефонных бесед с Громовым. А еще с ними была девушка… Какую роль играла она во всей этой истории, Дубровский не знал, но что-то неуловимо настораживающее было в жестком взгляде миндалевидных глаз, заметной напряженности кукольного личика. Она только присутствовала при разговорах, не вмешиваясь в беседу. Но что-то подсказывало Герману Андреевичу, что это присутствие вряд ли было случайным.
Самое неприятное заключалось в том, что Дубровский не мог их выгнать, каким-либо образом поставить на место. Что-то в последний момент останавливало его. Вряд ли это был страх. Возможно, простая осторожность? Тем не менее Дубровский знал, что на суде выскажет все, о чем умалчивал ранее. Прости, Георгий, и подожди… до суда.
Герман Андреевич прервал размышления. Был уже поздний час. Вероника, должно быть, уже заждалась. Пора ехать. Закрывая тяжелую дверь собственного кабинета, Дубровский уже без удивления вспомнил, что им известен адрес его дома…
Неприметная «десятка» уже стояла под сенью раскидистого тополя, когда машина Дубровского пересекла двор. Попросив охрану остаться, Герман Андреевич вышел в промозглую сентябрьскую ночь. Подняв глаза вверх, он быстро нашел знакомые окна. Их теплый свет, пробиваясь сквозь хмарь ненастья, приятно согрел сердце. Должно быть, Вероника уже волнуется, поминутно поглядывая на часы. А Софья Илларионовна, успокаивая хозяйку, прикидывает, не пора ли разогревать поздний ужин. На кухне привычно тикают старинные часы, а мохнатый любимец Лизы – спаниель по кличке Бакс – уже дремлет, свернувшись калачиком в прихожей.
– Еще раз добрый вечер, Герман Андреевич. Приносим извинения за столь позднее рандеву! Сами понимаете, дело не терпит отлагательств, – приветливо осклабился здоровенный детина. Его побитое оспой лицо не выражало видимой угрозы.
– Не понимаю, у вас ко мне что-то срочное? Если так, то говорите быстрее. Я тороплюсь, – начал Дубровский.
– Что вы, что вы… Мы вас не задержим. Хотели просто поинтересоваться, как прошел ваш визит в прокуратуру. Уверены, что все нормально? – поинтересовался рябой.
Кукольная девица, стоящая неподалеку в компании двух молодых спортивного вида молодцев, внимательно следила за ходом разговора. Лицо ее напряглось.
– Надеюсь, все так, как мы с вами уже обсуждали, – настырно интересовался здоровяк.
Эх, с каким бы удовольствием Герман Андреевич плюнул сейчас в эту самодовольную рожу! Да еще бы хорошенько растер кулаком. Высказал бы все, что месяцами копилось на сердце. За себя, за Георгия… Ну почему он, Герман Дубровский, вспыльчивый и резкий, не привыкший прощать подлость, ненавидящий людскую низость, стоит сейчас как истукан?
Вместо того Дубровский тихо ответил:
– Да-да. Все именно так, как договорились.
Рябой заулыбался еще шире:
– Приятно иметь дело с разумным человеком. Недаром Александр Петрович Суворов так на вас надеется. Кстати, вам от него горячий привет. Будьте здоровы, Герман Андреевич. И помните: у вас такая очаровательная дочь…
Закончить он не успел, поскольку Дубровский крепко держал его за ворот. На помощь уже спешила охрана. Но вмешательства ее не потребовалось. Спутники рябого среагировали моментально. По знаку кукольной девицы они оттащили здоровяка от Дубровского и запихнули его в машину.
– Простите, Герман Андреевич. Надеюсь, у вас все в порядке. Простите за досадное недоразумение. Больше такого не повторится, – первый раз услышал он мелодичный голос «куклы». – Прощайте.
Наблюдая, как темная «десятка», взвизгнув тормозами, поспешно покидает двор, Дубровский вдруг схватился за сердце.
– Вам плохо? – участливо спросил молодой охранник Володя.
– Нет-нет. Все нормально. Устал очень… Надо бы домой, – поморщился Дубровский.
Тупая ноющая боль, растекаясь в груди, казалось, заполняла собой все пространство. Сковывая движения, она подбиралась к сердцу. Промозглый осенний воздух вдруг начал накаляться. Стало нечем дышать. Внезапно все закружилось в восхитительном вальсе: жухлые листья полуголых деревьев, темное мрачное небо с редкими блестками звезд, перепуганные лица охранников. Они крутились все быстрее и быстрее, вовлекая Дубровского в бездонный смертельный водоворот.
Совершенно некстати вдруг вспомнилась ему фраза, сказанная сегодня следователем прокуратуры: «Можете быть спокойны. Суворов не уйдет от ответственности. Его предали. У нас есть показания, которые произведут эффект атомного взрыва в Хиросиме».
Суворова предали? Но кто же предатель? Одно Дубровский знал определенно: этого человека ждет смерть. Смерть медленная, мучительная и оттого еще более страшная…
Последнее, что увидел Герман Андреевич, перед тем как потерять сознание, были теплые ждущие окна любимого дома.
Вечером того же дня, укрывшись в уютной кабинке ресторана «Атриум», Лиза сообщала последние новости Максу. Тот, снисходительно улыбаясь, выслушивал восторженный поток речи своей подруги. Выждав паузу, он взял руку девушки:
– Знаешь, я действительно очень рад за тебя. И у меня для тебя есть сюрприз. Понимаю, что это банально, но, прости, ничего не мог придумать оригинального…
С этими словами он вынул из кармана длинный бархатный футляр. Открыв его, Лиза восхищенно замерла. На мягкой замшевой подушечке, сверкая зелеными капельками изумрудов, лежал изящный браслет.
– Ну, как тебе? Надеюсь, не очень ужасно? – тихо спросил Максим.
– Что ты! Такая прелесть! – восторженно начала Лиза, но потом осеклась. – Только я не совсем поняла, по какому поводу подарок? По случаю начала новой трудовой жизни, так, что ли?
Макс смутился:
– Нет… То есть да. Впрочем, конечно. Новая жизнь, только другого плана. Короче… – Тут он собрался с духом и, не глядя на Лизу, выпалил: – Давай поженимся.
Лиза не выдержала и расхохоталась.
– Макс, ну ты оригинал! Предлагая руку и сердце, дамам обычно дарят кольцо.
Макс смутился еще больше. Обычно уверенный в себе, в этой ситуации он чувствовал себя как герой дешевого сериала, и эта роль его явно не устраивала.
– Извини, я не понял ответа. Ты не согласна?
Этот прямой вопрос, требующий такого же ответа, обескуражил Лизу.
Что она, собственно, о нем знала? Сынок обеспеченных родителей, Максим Лисицын, как, впрочем, и Елизавета, не знал, что такое нужда, длинные магазинные очереди, продуктовые талоны. Далекое советское детство запечатлелось в его памяти вереницей приятных воспоминаний: рокотом бархатных волн Черноморского побережья, привольем обкомовских дач, сказочными подарками на Новый год и день рождения, белой отцовской «Волгой» с персональным водителем дядей Мишей. Другие воспоминания, прячась в тайниках сознания, редко выплывали наружу. Сопливые дворовые пацаны с вечно драными штанами, смолящие сигаретки в подвале тайком от родителей, не упускали случая поддать тумака «буржуйскому» отпрыску, окатить грязью новенький венгерский костюм, подставить подножку на перемене. Терпкий осадок собственной беспомощности, обида и элементарный страх, сотню раз прокручиваясь в детском мозгу, заставляли искать выход. Обладая от природы гибким, изворотливым умом, с лихвой компенсирующим отсутствие физической силы и храбрости, Максим сделал ставку на покровителей. Таким стал здоровенный восьмиклассник, которого дворовая ребятня окрестила почетным прозвищем Пахан. Сын школьной уборщицы и трижды судимого зэка быстро согласился на выгодную сделку. Получая скромное вознаграждение в виде части школьного завтрака, которое заботливая мать Максима каждое утро укладывала сыну в ранец, Пахан быстро приструнил особо шустрых пацанов.
Избавившись таким образом от отдававшей горечью проблемы, Макс мог вздохнуть свободно. Приятный, с иголочки одетый, всегда вежливый мальчик был глубоко симпатичен как пожилым, так и молоденьким учительницам средней школы. Даже суховатая седовласая директриса, чрезвычайно строгого нрава женщина, находила в нем качества, давно, по ее мнению, утерянные современным поколением: воспитанность, благородство, неизменную корректность по отношению к взрослым. А вот физруку, молодому двадцатипятилетнему здоровяку, Макс так не приглянулся. Испытывая видимое удовольствие, тот постоянно высмеивал скромные физические возможности парня. Девчонки давились от хохота, выслушивая остроумные комментарии молодого преподавателя. Решение, как избавиться от докучливого внимания физкультурника, а заодно и от него самого, пришло не сразу. Используя особое расположение директрисы, Макс как-то в одном из приватных разговоров с ней, краснея, признался в том, чему сам якобы был свидетелем. Физрук подглядывал в раздевалку девочек. Будучи дамой незыблемых моральных устоев, директриса успокоила взволнованного мальчишку и приняла срочные меры. Физрук с треском вылетел из школы, даже не подозревая, что стал жертвой вендетты четырнадцатилетнего школяра. Это происшествие стало для него знаковым – он нашел линию поведения. В дальнейшем покровители и покровительницы, сменяя друг друга на разных этапах жизни молодого человека, позволяли ему вести приятную во всех отношениях жизнь, лишенную досадных помех. Лишь однажды четко налаженная система чуть не дала сбоя. Являясь помощником молодого перспективного депутата Законодательного собрания области, Макс чуть не влип в неприятную историю. Лишь своевременное вмешательство родителей позволило ему избежать тюремной камеры и остаться в числе свидетелей, а не соучастников. Пережив это жизненное испытание, Максим Лисицын решил впредь относиться к выбору покровителей более осторожно.
Обо всем этом Елизавета, конечно же, не знала. Перед ней сидел красивый молодой мужчина с хорошими манерами, уверенный в себе, даже несколько надменный, что выдавали ироничный прищур глаз, горделивая посадка головы, элегантный, даже несколько щеголеватый костюм.
1 2 3 4 5