Трамвай был набит, но Вадим уже не обращал внимания ни на что. Он, не отрываясь, следил за пробегающими в окне переулками и думал, что, все-таки, это невероятно - то, что происходит сейчас с ним. Кому-то рассказать после - не поверят. Никто не поверит. Он бы и сам не поверил в это никогда. Ни в жизнь бы не поверил.
Вадим вошел в кафе и огляделся. Светы здесь не было. Но это и не удивительно: еще целых двадцать минут до назначенной встречи. Еще целых двадцать минут. Вадим подошел к стойке и взял кофе с молоком. Потом уселся за столик. Светы не было. Он оглядывался. Он смотрел на улицу. Светы не было. Не было.
Вадим отпил кофе. Он выпил пол чашки. Светы не было.
...Часы показали без пяти минут до назначенной встречи, и... Вадим взял чашку в руку и поставил ее на стол. Света стояла в дверях. Она стояла и смотрела прямо на него...
Она узнала его. Она его узнала. Она видела его раньше. Где? Где она могла его видеть?
Вадим поднялся ей навстречу. Света подошла ближе. Все было так нереально и так фантастично, что не хотелось верить. Это был сон, который продолжался и продолжался, несмотря на то, что пробуждение давно состоялось. Сон за пределами сна. Сон перешагнувший в живую реальность.
Они сидели за столиком польского кафе и смотрели друг на друга. За окном опустился вечер. В провалах между домами зажигались неяркие звезды. Редкие трамваи, наполненные светом и паасажирами, одиноко проскальзывали вдоль узенького авеню, прерывая вечернюю тишину тяжелым, деловым грохотом.
Вадим выяснил, что Света уже побывала замужем. Муж избивал ее. Единственный родившийся у них ребенок умер. Потом мужа посадили в тюрьму. А у Светы появилась возможность съездить в Канаду. Ее пригласили родственники. Виза у Светы на полгода, после чего ее (визу) можно будет попытаться продлить. После - домой, в Туапсе, если не удасться зацепится здесь... Конечно же, удасться! Они поженятся, и Вадим спонсирует ее! Какие еще могут быть вопросы!? Вадим аж приподнялся в кресле и вытер лицо.
Света улыбнулась. Так улыбаетсь человек, которого уже столько раз в жизни обманывали, что он перестал кому-либо и чему-либо верить. Хотя поверить очень хочется. Очень хочется поверить.
Они шли по улице, и Вадим держал Свету за руку. Он удивлялся: какая тонкая и какая мягкая у Светы рука, даже голова кружится... Понять это все невозможно... Продолжение сна.
- Проводишь меня до дома? - Спросила Света.
- Пошли, конечно! - Вадим сжал ее руку еще сильнее.
- Не жми так. - Света улыбнулась. - Больно.
- Прости меня! - Вадим выпустил ее руку.
Он, вдруг, увидел, что все люди вокруг смотрят на него. "Что во мне такого особенного? - Удивлялся Вадим. - Почему они не разглядывают кого-нибудь другого?.."
Они подошли к дому. Большое многоэтажное здание смотрело внимательно на Вадима, сверкая горящими окнами и приглашая внутрь. Там, за стенами большого здания, идет жизнь, жизнь пока неизвестная Вадиму, жизнь призрачная, но все-таки настоящая - такая же настоящая, как эта улица, как эти прохожие, как эти деревья, как это черное небо над головой, как Света, что стоит рядом и доверчиво держится за его, Вадима, ладонь, как вообще все вокруг.
- Пойдем? - Спросила Света. Она смотрела ему прямо в глаза, смотрела, не отрываясь. И повторила: - Пойдем?
- Пошли.
Внутри плохо пахло. Дешевое здание, где живут в основном вэлферщики. "Бедная Света, - подумал Вадим. - Она вынуждена здесь жить. Но ничего. Я заберу ее отсюда. Насовсем заберу."
На шестом этаже пахло блевотой. Двое полицейских вели по коридору угрюмого негра в грязной куртке. Очень пьяный мужик пытался открыть дверь. Ключ его не попадал в замочную скважину, и мужик тихо ругался по-украински.
- Ты давно здесь живешь? - Спросил Вадим.
- Два дня. - Ответила Света.
"Все ясно." Вадим вспомнил, что, находясь в лифте, обратил внимание на отсутствующий в доме тринадцатый этаж: сразу же за двенадцатым следовал четырнадцатый. "Суеверные идиоты," - подумал Вадим.
Света отперла дверь.
- Заходи.
Вадим очутился в крохотной однокомнатной квартирке. Здесь было очень бедно, мебель отсутствовала, в углу лежал матрас. Но зато было чисто и по человечески уютно.
Света повернулась к Вадиму. Она улыбнулась виновато и развела руками.
- У меня тут не очень, конечно... Но ты заходи. Я сейчас чай поставлю. Или ты кофе хочешь?..
Ответить Вадим не успел. Пистолетное дуло уткнулось ему в затылок. Двое показались одновременно. Один держал на прицеле Вадима, другой - Свету. Вадим узнал их. Не мог не узнать. Бывшие туапсинские опера Андрей Тимофеев и Гриша Петренко. Так вот чем они занимаются в Канаде!
- Стоять спокойно. - Сказал Гриша. Он держал пистолет у головы Вадима. - Тихо стоять. Одно движение - и дырка в черепе.
- Мы ребята незлые, - сказал Тимофеев. - Нас только кошельки интересуют. Все, что есть. Кэш, кредитки. Мы свое возьмем и - до дому. Убивать никого не будем. Мы добрые. Убиваем только тогда, когда клиенты случаются нервные. Мы нервных не любим. У нас у самих нервишки пошаливают. Время такое, тяжелое. Да и работа беспокойная... Все ясно?!
Вадиму было ясно все. Пусть они заберут его кошелек и сваливают. Там, кроме четырех кредитных карточек, пятнадцать долларов. Он сейчас же, с ближайшего телефона, позвонит на эти четыре hot line и сообщит, что карточки у него отобрали грабители. Хрен тогда они смогут использовать оттуда хотя бы цент!
Тимофеев опустил пистолет и подошел к Свете. Обыскав, вытащил у нее кошелек, раскрыл, печально присвистнул, сунул кошелек в карман. Потом подошел к Вадиму. Обыскал его. Вадим покосился на дуло, нацеленное ему в глаз. Тимофеев достал кошелек. Раскрыл. Лицо его скривилось, когда он увидел наличность. Но стоило Тимофееву заглянуть в отдел кошелька, где хранились карточки, в глазах появился интерес.
- Четыре кредитки. - Сказал он Грише.
Потом отошел в сторону.
- Четыре кредитки. - Повторил задумчиво. - Четыре кредитки.
Взмахнул пистолетом и, не целясь, всадил Свете пулю в живот. Света, согнувшись, рухнула. Вадим отшатнулся от ужаса и от неожиданности. Пистолетное дуло глянуло ему в лицо. Указательный палец обнял курок.
И в этот момент дверь вылетела от мощного удара снаружи. Два полисмена со стволами наготове ворвались в квартиру. Гриша выстрелил, но тут же свалился, скошенный пулей. Прогрохотало несколько выстрелов. Один из полисменов ударился о белую стену и съехал вниз, прочертив черно-красную полосу. Тимофеев, обхватив руками лицо, рухнул - полицейская пуля вмазала ему точно в лоб.
Оставшийся в живых полицейский опустил пистолет. Его товарищ неподвижно лежал на полу - вокруг растекалась лужа, он был мертв. Гриша с Тимофеевым тоже были мертвы. Света пошевелилась и застонала. Вадим бросился к ней. Полицейский подошел ближе.
- Ты кто? - Спросил он по-английски с сильным славянским акцентом. Покажи документы.
Вадим обернулся и... перед ним стоял одетый в канадскую полицейскую форму рецедивист Миша Холодков. Вадим глянул на убитого полисмена в растекающейся кровавой луже у стены. И опять узнал. У стены лежал Кеша Федотов. Вадим приподнялся. Голова шла кругом. "Бред, - говорил он себе. Это все бред. Бред какой-то."
- Документы покажи. - Повторил свой приказ рецедевист-полицейский Миша Холодков.
Вадим посмотрел на Свету. Та поворачивала голову туда-сюда и тихо стонала. Вадим бросился к ней.
- "Скорую"! - Закричал он. - Срочно вызывайте "скорую"!
Холодков подошел к ней и профессиональным движением пощупал ей пульс.
- Жива, - сказал он.
И тут увидел брошенный на полу кошелек Вадима.
- Твой? - Спросил Холодков, подбирая кошелек.
- Мой. - Ответил Вадим.
Света открыла глаза.
Миша Холодков заглянул внутрь. И застыл неподвижно. Он посмотрел на Вадима. Потом на Свету.
- Здесь четыре кредитки. - Сказал Холодков ледяным голосом. - Четыре кредитки.
Он вытащил пистолет из кармана и, подойдя к Свете, выстрелил ей точно в лоб. Направить дуло на Вадима он не успел. Тот свалил его быстрым прямым ударом в челюсть. Холодков, выронив ствол, упал на пол. Вадим бросился и подхватил пистолет, который продолжала сжимать мертвая рука бандита Гриши Петренко. Рукоятка была мокрой и липла от крови. Вадим стиснул ее до боли в пальцах. Он целился Холодкову между глаз. Палец его лежал на курке. Холодков, который не успел приподняться с пола, застыл. Холодная металлическая смерть своим единственным глазом смотрела ему в расширяющиеся зрачки. Еще секунда и...
- Стой. - Прошептал Холодков, глядя не на Вадима, а в пистолет - так, словно бы пистолет был живым существом и мог самостоятельно что-то решать, самостоятельно думать. Он словно бы уговаривал этот ствол. - Стой. Ты ничего не знаешь. Я тебе все расскажу. Ты ничего не понял. Ты не понял, что произошло. И вообще ничего не понял...
Он сделал движение, чтобы приподняться, и пистолет выстрелил. Сам собою. Вадим даже не нажимал на курок. Он просто вздрогнул так сильно и резко, что мягкий, отзывчивый курок не выдержал. Не выдержал и поддался...
Холодков лежал на полу, разбросав руки. Он смотрел вверх - словно бы рассматривал там сейчас что-то чрезвычайно для себя интересное. Вадим посмотрел на пистолет в своей руке, на пальцы, перемазанные кровью. И прямо в ухо ему, раздраженно и зло затрещал будильник. Его будильник.
Вадим открыл глаза. Он лежал на кровати у себя в комнате. Сон, - понял он. - Все это был только сон.
Вадим вышел из дома через сорок минут. Он знал, что должен сделать: то же самое, что уже сделал сегодня ночью в сне.
Завтрак, купленный по дороге на работу в "Burger King"е, показался ему невкусным - таким же невкусным, как и вся его здешняя жизнь. "Суррогат, думал Вадим. - Это суррогат нормальной пищи. Вся страна сидит на суррогате. Страна, которая поедает искусственные продукты, утоляет жажду искусственными напитками, одевается в искусственную одежду, развлекается искусственной псевдокультурой, смотрит по ящику искусственные, фальшивые, новости и подчиняется власти искусственных правителей - правителей-марионеток. Один сплошной суррогат. Жизнь, состоящая из суррогата полностью, на все сто процентов. Даже любовь, которой занимаются аборигены - даже и она превратилась в суррогат здесь, даже она, в сущности, ненастоящая."
Сидя в метро, Вадим потягивал кофе. Потягивал кофе и смотрел по сторонам. Он видел вокруг самых разных людей: улыбающихся бизнесменов в разглаженных дорогих костюмах, рабочих парней в потертых джинсах, громко орущих подростков, в свисающих дебильного вида штанах - и весь этот странный фон вдруг показался ему каким-то фантастическим театром теней; не люди, а мертвые пластмассовые манекены в масках расхаживали по салону, громко кричали, улыбались и разговаривали друг с другом. Почему-то подумалось, что мир этот, такой сытый и такой благополучный внешне, но сгнивший насквозь до трухи, уже приблизился вплотную к своему концу. Скоро этого мира не будет, все закончится. Останутся только осколки и воспоминания. Историки будут трудится, ковыряя обугленные обломки этой серой, бессмысленной Помпеи. Помпеи, которая даже не создала своей культуры и только смотрела вверх - на звездно-полосатую безжалостную сестру, вооруженную страшным факелом, злое пламя которого пожирало и города и целые страны. "Разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней?.. Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе, ибо на кого не простиралась беспристанно злоба твоя?"..
В офисе Вадим появился чуть позже обычного. Сотрудники явно уже обсудили последние новости и уже посмеялись над утренним анекдотом. Теперь они сидели, каждый за своим столом, и разглядывали свои мониторы.
Вадим устроился за компьютером. И огляделся. Никто не смотрит на него. Никто. Все вокруг заняты своей работой. Вадим открыл туапсинский сайт и минут десять тупо рассматривал картинку, где маленький белый катер красиво и плавно рассекал рябь темно-голубых волн.
"Поехали, - сказал себе Вадим. - Поехали."
На улице начался дождь. Тяжелые крупные капли били в окно и быстро стекали вниз. Но Вадим не замечал ничего. Ничего вообще. Он видел перед собою один только светящийся монитор.
Подошло время идти на lunch. Но Вадим не трогался с места, потому что он уже раскопал данные на Светлану Николаеву, которая действительно проживала в 93-ем году в Туапсе. Спустя год Николаева вышла замуж, родила ребенка и уехала с мужем и со своим маленьким сыном в Ростов, где и проживает в настоящее время. В Ростове (Вадим выяснил это, забравшись уже и в недра ростовского интернета) у Светы родился второй ребенок. И это было все. Подробности отсутствовали. Вадиму очень хотелось увидеть ее более новое фото, хотелось узнать, как она выглядит сегодня, спустя десять лет - но другой фотографии не было, только сухие равнодушные строчки. С единственного, обнаруженного Вадимом фото внимательно и серьезно смотрело такое знакомое и такое далекое теперь лицо. Фото было датированно 93-им годом.
На поиск информации о четырех туапсинских убийцах у Вадима ушло значительно меньше времени. Двое из них действительно работали в 93-ем году в милиции. И их действительно звали Григорий Петренко и Андрей Тимофеев. Тимофеев носил форму до 99-го года, пока ни попал под очередную чистку, когда его выгнали из органов (впрочем никаких уголовных дел против бывшего оперативника возбужденно не было), а Петренко наоборот - повысили, и недавно совсем он примерил погоны майора.
Миша Холодков погиб весной 94-го: его изрешетили из двух стволов милицейского образца, когда Миша поздним вечером выходил из кафе (милиция, разумеется, открестилась от этого дела). Кеша Федотов в настоящее время сидел в тюрьме. Что же касается загадочного убийства чиновника туапсинской администрации, застреленного из пистолета далекой теперь уже весенней ночью далекого 93-го года, то оно так и не осталось нераскрытым и было позднее погребенно в милицейских архивах.
Вадим закончил ковырять интернет и посмотрел на часы. Маленькие часики в углу монитора показывали ему, что рабочий день заканчивается.
По дороге домой Вадим снова зашел в LCBO и купил бутылку кубинского рома.
Потом он медленным шагом прохаживался по оживленной и шумной Yonge Street. Прохожие все очень спешили, каждый торопился по своим делам - и даже не по делам, скорее всего, а домой; но никто из них не обращал никакого внимания на Вадима. Никто. Вообще никто.
Зачем и куда я иду? - Спрашивал он себя, глядя вокруг. - Куда и зачем? Вадиму казалось всегда, что он хорошо знает свое направление, знает, куда ему нужно двигаться в жизни, и, вот, только теперь, вдруг, стало ясно, что компас его давно уже сломан, мертвая стрелка давно застыла; все эти годы он двигался не туда, все эти годы он только блуждал в пустоте, боролся и побеждал, не зная, не догадываясь, что главным и самым большим призом за все эти одержанные им победы является одно только огромное и совершенно ненужное ему Ничто.
Вадим остановился прямо на улице. Вокруг него бурлила все та же бессмысленная и хаотичная толпа. Она непрерывно двигалась, огибая Вадима со всех сторон и совершенно не замечая его.
Вадим стоял, сжимая в руках бутылку рома в бумажном зеленом пакете, при этом растерянно и глупо оглядываясь.
Куда ему идти дальше?
Куда?..
Без аппетита съев ужин, Вадим достал бутылку.
После второго стакана мысли в голове зашумели, задвигались. В какие-то минуты Вадим уже готов был звонить в турагенство и покупать билет на самолет: в Москву. В Москву, а оттуда в Ростов. Но потом останавливался. Что он ей скажет? Ведь у нее муж, дети; и потом - она даже не знает Вадима. Не знает, кто он. Не знает, что он вообще существует. Ничего не знает. И что он ей скажет?..
Вадим уснул прямо на диване, не раздеваясь.
Он снова увидел Туапсе. Ночная улица. Каменные силуэты пятиэтажных зданий. А сверху - нарисованный на небосклоне желтый призрачный круг Луны в окружении крохотных сверкающих звездочек. Туапсе. Туапсе 93-го года. Вадим стоял посреди пустой улицы и слушал, как ветер пробегает по тротуару, перебирая газеты и мусор. Он слышал густой непрерывный шелест и понять не мог - то ли это встревоженные ветром листья рассказывают друг другу нелепые, фантастические истории, то ли это бурлит и пенится холодное море, седое и древнее, которое здесь где-то рядом, в двух-трех кварталах - так близко, что сюда даже долетает его запах - запах прозрачных, соленых волн.
Вадим посмотрел на часы. Без пяти девять.
Без пяти минут! Всего без пяти минут!
И он сразу все вспомнил. Через пять минут у него свидание со Светой. Через пять минут он должен быть у нее. И он опаздывает! Он страшно опаздывает! Ведь он не успеет добежать так быстро!
Вадим помчался.
Он бежал и видел, как фонари проворно расступаются перед ним во все стороны. Деревья шептали ему что-то вслед. Старые дома смотрели сочувственно и словно хотели подбодрить его, словно хотели сказать, что все это, как и положено в старой доброй сказке, закончится хорошо.
1 2 3 4 5
Вадим вошел в кафе и огляделся. Светы здесь не было. Но это и не удивительно: еще целых двадцать минут до назначенной встречи. Еще целых двадцать минут. Вадим подошел к стойке и взял кофе с молоком. Потом уселся за столик. Светы не было. Он оглядывался. Он смотрел на улицу. Светы не было. Не было.
Вадим отпил кофе. Он выпил пол чашки. Светы не было.
...Часы показали без пяти минут до назначенной встречи, и... Вадим взял чашку в руку и поставил ее на стол. Света стояла в дверях. Она стояла и смотрела прямо на него...
Она узнала его. Она его узнала. Она видела его раньше. Где? Где она могла его видеть?
Вадим поднялся ей навстречу. Света подошла ближе. Все было так нереально и так фантастично, что не хотелось верить. Это был сон, который продолжался и продолжался, несмотря на то, что пробуждение давно состоялось. Сон за пределами сна. Сон перешагнувший в живую реальность.
Они сидели за столиком польского кафе и смотрели друг на друга. За окном опустился вечер. В провалах между домами зажигались неяркие звезды. Редкие трамваи, наполненные светом и паасажирами, одиноко проскальзывали вдоль узенького авеню, прерывая вечернюю тишину тяжелым, деловым грохотом.
Вадим выяснил, что Света уже побывала замужем. Муж избивал ее. Единственный родившийся у них ребенок умер. Потом мужа посадили в тюрьму. А у Светы появилась возможность съездить в Канаду. Ее пригласили родственники. Виза у Светы на полгода, после чего ее (визу) можно будет попытаться продлить. После - домой, в Туапсе, если не удасться зацепится здесь... Конечно же, удасться! Они поженятся, и Вадим спонсирует ее! Какие еще могут быть вопросы!? Вадим аж приподнялся в кресле и вытер лицо.
Света улыбнулась. Так улыбаетсь человек, которого уже столько раз в жизни обманывали, что он перестал кому-либо и чему-либо верить. Хотя поверить очень хочется. Очень хочется поверить.
Они шли по улице, и Вадим держал Свету за руку. Он удивлялся: какая тонкая и какая мягкая у Светы рука, даже голова кружится... Понять это все невозможно... Продолжение сна.
- Проводишь меня до дома? - Спросила Света.
- Пошли, конечно! - Вадим сжал ее руку еще сильнее.
- Не жми так. - Света улыбнулась. - Больно.
- Прости меня! - Вадим выпустил ее руку.
Он, вдруг, увидел, что все люди вокруг смотрят на него. "Что во мне такого особенного? - Удивлялся Вадим. - Почему они не разглядывают кого-нибудь другого?.."
Они подошли к дому. Большое многоэтажное здание смотрело внимательно на Вадима, сверкая горящими окнами и приглашая внутрь. Там, за стенами большого здания, идет жизнь, жизнь пока неизвестная Вадиму, жизнь призрачная, но все-таки настоящая - такая же настоящая, как эта улица, как эти прохожие, как эти деревья, как это черное небо над головой, как Света, что стоит рядом и доверчиво держится за его, Вадима, ладонь, как вообще все вокруг.
- Пойдем? - Спросила Света. Она смотрела ему прямо в глаза, смотрела, не отрываясь. И повторила: - Пойдем?
- Пошли.
Внутри плохо пахло. Дешевое здание, где живут в основном вэлферщики. "Бедная Света, - подумал Вадим. - Она вынуждена здесь жить. Но ничего. Я заберу ее отсюда. Насовсем заберу."
На шестом этаже пахло блевотой. Двое полицейских вели по коридору угрюмого негра в грязной куртке. Очень пьяный мужик пытался открыть дверь. Ключ его не попадал в замочную скважину, и мужик тихо ругался по-украински.
- Ты давно здесь живешь? - Спросил Вадим.
- Два дня. - Ответила Света.
"Все ясно." Вадим вспомнил, что, находясь в лифте, обратил внимание на отсутствующий в доме тринадцатый этаж: сразу же за двенадцатым следовал четырнадцатый. "Суеверные идиоты," - подумал Вадим.
Света отперла дверь.
- Заходи.
Вадим очутился в крохотной однокомнатной квартирке. Здесь было очень бедно, мебель отсутствовала, в углу лежал матрас. Но зато было чисто и по человечески уютно.
Света повернулась к Вадиму. Она улыбнулась виновато и развела руками.
- У меня тут не очень, конечно... Но ты заходи. Я сейчас чай поставлю. Или ты кофе хочешь?..
Ответить Вадим не успел. Пистолетное дуло уткнулось ему в затылок. Двое показались одновременно. Один держал на прицеле Вадима, другой - Свету. Вадим узнал их. Не мог не узнать. Бывшие туапсинские опера Андрей Тимофеев и Гриша Петренко. Так вот чем они занимаются в Канаде!
- Стоять спокойно. - Сказал Гриша. Он держал пистолет у головы Вадима. - Тихо стоять. Одно движение - и дырка в черепе.
- Мы ребята незлые, - сказал Тимофеев. - Нас только кошельки интересуют. Все, что есть. Кэш, кредитки. Мы свое возьмем и - до дому. Убивать никого не будем. Мы добрые. Убиваем только тогда, когда клиенты случаются нервные. Мы нервных не любим. У нас у самих нервишки пошаливают. Время такое, тяжелое. Да и работа беспокойная... Все ясно?!
Вадиму было ясно все. Пусть они заберут его кошелек и сваливают. Там, кроме четырех кредитных карточек, пятнадцать долларов. Он сейчас же, с ближайшего телефона, позвонит на эти четыре hot line и сообщит, что карточки у него отобрали грабители. Хрен тогда они смогут использовать оттуда хотя бы цент!
Тимофеев опустил пистолет и подошел к Свете. Обыскав, вытащил у нее кошелек, раскрыл, печально присвистнул, сунул кошелек в карман. Потом подошел к Вадиму. Обыскал его. Вадим покосился на дуло, нацеленное ему в глаз. Тимофеев достал кошелек. Раскрыл. Лицо его скривилось, когда он увидел наличность. Но стоило Тимофееву заглянуть в отдел кошелька, где хранились карточки, в глазах появился интерес.
- Четыре кредитки. - Сказал он Грише.
Потом отошел в сторону.
- Четыре кредитки. - Повторил задумчиво. - Четыре кредитки.
Взмахнул пистолетом и, не целясь, всадил Свете пулю в живот. Света, согнувшись, рухнула. Вадим отшатнулся от ужаса и от неожиданности. Пистолетное дуло глянуло ему в лицо. Указательный палец обнял курок.
И в этот момент дверь вылетела от мощного удара снаружи. Два полисмена со стволами наготове ворвались в квартиру. Гриша выстрелил, но тут же свалился, скошенный пулей. Прогрохотало несколько выстрелов. Один из полисменов ударился о белую стену и съехал вниз, прочертив черно-красную полосу. Тимофеев, обхватив руками лицо, рухнул - полицейская пуля вмазала ему точно в лоб.
Оставшийся в живых полицейский опустил пистолет. Его товарищ неподвижно лежал на полу - вокруг растекалась лужа, он был мертв. Гриша с Тимофеевым тоже были мертвы. Света пошевелилась и застонала. Вадим бросился к ней. Полицейский подошел ближе.
- Ты кто? - Спросил он по-английски с сильным славянским акцентом. Покажи документы.
Вадим обернулся и... перед ним стоял одетый в канадскую полицейскую форму рецедивист Миша Холодков. Вадим глянул на убитого полисмена в растекающейся кровавой луже у стены. И опять узнал. У стены лежал Кеша Федотов. Вадим приподнялся. Голова шла кругом. "Бред, - говорил он себе. Это все бред. Бред какой-то."
- Документы покажи. - Повторил свой приказ рецедевист-полицейский Миша Холодков.
Вадим посмотрел на Свету. Та поворачивала голову туда-сюда и тихо стонала. Вадим бросился к ней.
- "Скорую"! - Закричал он. - Срочно вызывайте "скорую"!
Холодков подошел к ней и профессиональным движением пощупал ей пульс.
- Жива, - сказал он.
И тут увидел брошенный на полу кошелек Вадима.
- Твой? - Спросил Холодков, подбирая кошелек.
- Мой. - Ответил Вадим.
Света открыла глаза.
Миша Холодков заглянул внутрь. И застыл неподвижно. Он посмотрел на Вадима. Потом на Свету.
- Здесь четыре кредитки. - Сказал Холодков ледяным голосом. - Четыре кредитки.
Он вытащил пистолет из кармана и, подойдя к Свете, выстрелил ей точно в лоб. Направить дуло на Вадима он не успел. Тот свалил его быстрым прямым ударом в челюсть. Холодков, выронив ствол, упал на пол. Вадим бросился и подхватил пистолет, который продолжала сжимать мертвая рука бандита Гриши Петренко. Рукоятка была мокрой и липла от крови. Вадим стиснул ее до боли в пальцах. Он целился Холодкову между глаз. Палец его лежал на курке. Холодков, который не успел приподняться с пола, застыл. Холодная металлическая смерть своим единственным глазом смотрела ему в расширяющиеся зрачки. Еще секунда и...
- Стой. - Прошептал Холодков, глядя не на Вадима, а в пистолет - так, словно бы пистолет был живым существом и мог самостоятельно что-то решать, самостоятельно думать. Он словно бы уговаривал этот ствол. - Стой. Ты ничего не знаешь. Я тебе все расскажу. Ты ничего не понял. Ты не понял, что произошло. И вообще ничего не понял...
Он сделал движение, чтобы приподняться, и пистолет выстрелил. Сам собою. Вадим даже не нажимал на курок. Он просто вздрогнул так сильно и резко, что мягкий, отзывчивый курок не выдержал. Не выдержал и поддался...
Холодков лежал на полу, разбросав руки. Он смотрел вверх - словно бы рассматривал там сейчас что-то чрезвычайно для себя интересное. Вадим посмотрел на пистолет в своей руке, на пальцы, перемазанные кровью. И прямо в ухо ему, раздраженно и зло затрещал будильник. Его будильник.
Вадим открыл глаза. Он лежал на кровати у себя в комнате. Сон, - понял он. - Все это был только сон.
Вадим вышел из дома через сорок минут. Он знал, что должен сделать: то же самое, что уже сделал сегодня ночью в сне.
Завтрак, купленный по дороге на работу в "Burger King"е, показался ему невкусным - таким же невкусным, как и вся его здешняя жизнь. "Суррогат, думал Вадим. - Это суррогат нормальной пищи. Вся страна сидит на суррогате. Страна, которая поедает искусственные продукты, утоляет жажду искусственными напитками, одевается в искусственную одежду, развлекается искусственной псевдокультурой, смотрит по ящику искусственные, фальшивые, новости и подчиняется власти искусственных правителей - правителей-марионеток. Один сплошной суррогат. Жизнь, состоящая из суррогата полностью, на все сто процентов. Даже любовь, которой занимаются аборигены - даже и она превратилась в суррогат здесь, даже она, в сущности, ненастоящая."
Сидя в метро, Вадим потягивал кофе. Потягивал кофе и смотрел по сторонам. Он видел вокруг самых разных людей: улыбающихся бизнесменов в разглаженных дорогих костюмах, рабочих парней в потертых джинсах, громко орущих подростков, в свисающих дебильного вида штанах - и весь этот странный фон вдруг показался ему каким-то фантастическим театром теней; не люди, а мертвые пластмассовые манекены в масках расхаживали по салону, громко кричали, улыбались и разговаривали друг с другом. Почему-то подумалось, что мир этот, такой сытый и такой благополучный внешне, но сгнивший насквозь до трухи, уже приблизился вплотную к своему концу. Скоро этого мира не будет, все закончится. Останутся только осколки и воспоминания. Историки будут трудится, ковыряя обугленные обломки этой серой, бессмысленной Помпеи. Помпеи, которая даже не создала своей культуры и только смотрела вверх - на звездно-полосатую безжалостную сестру, вооруженную страшным факелом, злое пламя которого пожирало и города и целые страны. "Разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней?.. Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе, ибо на кого не простиралась беспристанно злоба твоя?"..
В офисе Вадим появился чуть позже обычного. Сотрудники явно уже обсудили последние новости и уже посмеялись над утренним анекдотом. Теперь они сидели, каждый за своим столом, и разглядывали свои мониторы.
Вадим устроился за компьютером. И огляделся. Никто не смотрит на него. Никто. Все вокруг заняты своей работой. Вадим открыл туапсинский сайт и минут десять тупо рассматривал картинку, где маленький белый катер красиво и плавно рассекал рябь темно-голубых волн.
"Поехали, - сказал себе Вадим. - Поехали."
На улице начался дождь. Тяжелые крупные капли били в окно и быстро стекали вниз. Но Вадим не замечал ничего. Ничего вообще. Он видел перед собою один только светящийся монитор.
Подошло время идти на lunch. Но Вадим не трогался с места, потому что он уже раскопал данные на Светлану Николаеву, которая действительно проживала в 93-ем году в Туапсе. Спустя год Николаева вышла замуж, родила ребенка и уехала с мужем и со своим маленьким сыном в Ростов, где и проживает в настоящее время. В Ростове (Вадим выяснил это, забравшись уже и в недра ростовского интернета) у Светы родился второй ребенок. И это было все. Подробности отсутствовали. Вадиму очень хотелось увидеть ее более новое фото, хотелось узнать, как она выглядит сегодня, спустя десять лет - но другой фотографии не было, только сухие равнодушные строчки. С единственного, обнаруженного Вадимом фото внимательно и серьезно смотрело такое знакомое и такое далекое теперь лицо. Фото было датированно 93-им годом.
На поиск информации о четырех туапсинских убийцах у Вадима ушло значительно меньше времени. Двое из них действительно работали в 93-ем году в милиции. И их действительно звали Григорий Петренко и Андрей Тимофеев. Тимофеев носил форму до 99-го года, пока ни попал под очередную чистку, когда его выгнали из органов (впрочем никаких уголовных дел против бывшего оперативника возбужденно не было), а Петренко наоборот - повысили, и недавно совсем он примерил погоны майора.
Миша Холодков погиб весной 94-го: его изрешетили из двух стволов милицейского образца, когда Миша поздним вечером выходил из кафе (милиция, разумеется, открестилась от этого дела). Кеша Федотов в настоящее время сидел в тюрьме. Что же касается загадочного убийства чиновника туапсинской администрации, застреленного из пистолета далекой теперь уже весенней ночью далекого 93-го года, то оно так и не осталось нераскрытым и было позднее погребенно в милицейских архивах.
Вадим закончил ковырять интернет и посмотрел на часы. Маленькие часики в углу монитора показывали ему, что рабочий день заканчивается.
По дороге домой Вадим снова зашел в LCBO и купил бутылку кубинского рома.
Потом он медленным шагом прохаживался по оживленной и шумной Yonge Street. Прохожие все очень спешили, каждый торопился по своим делам - и даже не по делам, скорее всего, а домой; но никто из них не обращал никакого внимания на Вадима. Никто. Вообще никто.
Зачем и куда я иду? - Спрашивал он себя, глядя вокруг. - Куда и зачем? Вадиму казалось всегда, что он хорошо знает свое направление, знает, куда ему нужно двигаться в жизни, и, вот, только теперь, вдруг, стало ясно, что компас его давно уже сломан, мертвая стрелка давно застыла; все эти годы он двигался не туда, все эти годы он только блуждал в пустоте, боролся и побеждал, не зная, не догадываясь, что главным и самым большим призом за все эти одержанные им победы является одно только огромное и совершенно ненужное ему Ничто.
Вадим остановился прямо на улице. Вокруг него бурлила все та же бессмысленная и хаотичная толпа. Она непрерывно двигалась, огибая Вадима со всех сторон и совершенно не замечая его.
Вадим стоял, сжимая в руках бутылку рома в бумажном зеленом пакете, при этом растерянно и глупо оглядываясь.
Куда ему идти дальше?
Куда?..
Без аппетита съев ужин, Вадим достал бутылку.
После второго стакана мысли в голове зашумели, задвигались. В какие-то минуты Вадим уже готов был звонить в турагенство и покупать билет на самолет: в Москву. В Москву, а оттуда в Ростов. Но потом останавливался. Что он ей скажет? Ведь у нее муж, дети; и потом - она даже не знает Вадима. Не знает, кто он. Не знает, что он вообще существует. Ничего не знает. И что он ей скажет?..
Вадим уснул прямо на диване, не раздеваясь.
Он снова увидел Туапсе. Ночная улица. Каменные силуэты пятиэтажных зданий. А сверху - нарисованный на небосклоне желтый призрачный круг Луны в окружении крохотных сверкающих звездочек. Туапсе. Туапсе 93-го года. Вадим стоял посреди пустой улицы и слушал, как ветер пробегает по тротуару, перебирая газеты и мусор. Он слышал густой непрерывный шелест и понять не мог - то ли это встревоженные ветром листья рассказывают друг другу нелепые, фантастические истории, то ли это бурлит и пенится холодное море, седое и древнее, которое здесь где-то рядом, в двух-трех кварталах - так близко, что сюда даже долетает его запах - запах прозрачных, соленых волн.
Вадим посмотрел на часы. Без пяти девять.
Без пяти минут! Всего без пяти минут!
И он сразу все вспомнил. Через пять минут у него свидание со Светой. Через пять минут он должен быть у нее. И он опаздывает! Он страшно опаздывает! Ведь он не успеет добежать так быстро!
Вадим помчался.
Он бежал и видел, как фонари проворно расступаются перед ним во все стороны. Деревья шептали ему что-то вслед. Старые дома смотрели сочувственно и словно хотели подбодрить его, словно хотели сказать, что все это, как и положено в старой доброй сказке, закончится хорошо.
1 2 3 4 5