Я решил ускорить развязку и пошел к Навыдову. Он отвернулся и сделал вид, будто играет с малышом в песочнице, но бдительная бабушка, видимо, начитавшись газетных статей о насильниках, прогнала его.
-- Не ожидал вас здесь встретить, -- сказал я. -- Что, в соседнем подъезде кто-то умер? Нужно снять мерку?
-- Иди своей дорогой, -- пробурчал он.
-- Я всегда хожу своей дорогой, но почему-то на ней меня подкарауливают странные люди и бьют, недолго думая.
Он отвернулся.
-- Так нечестно, Навыдов. Вы следили за мной, я вас "проколол" и теперь имею право задать несколько нескромных вопросов.
-- Я за тобой не следил, я тут живу.
-- Странно, мне казалось, что вы живете в Бирюлево. Так, по крайней мере, написано в вашем паспорте.
-- Что тебе надо?
-- Помните меня? Мы учились в одном институте. Не помните? Но это неважно, -- сказал я. -- Кто из ваших друзей в бригаде мастер бить с левой? А главное, за что? Меня, потом Горчицына. Кто следующий?
-- Слушай, ты, -- рявкнул он, -- я сейчас милицию позову.
-- А я скажу, что ты крадешь детей и насилуешь, и вот эта бабушка подтвердит. И милиционеры мне поверят, как частному сыщику, который давно тебя "вычислил" и, наконец, схватил с поличным.
Он стал поспешно уходить.
-- Караул! -- закричал я.
Навыдов встал.
-- Отстань от меня, -- сказал он. -- Говорят тебе русским языком: ты мне не нужен. Я шел к одному человеку.
-- Неужели вам не хватает денег, Навыдов? -- я снова взял официальный тон. -- Неужели Терентьевич платит так много за охрану своей персоны?
-- Чтоб ты понимал!
-- Так объясните. Я не из дураков.
-- Мы общаемся бескорыстно.
-- Мы -- это кто? Коллеги с кладбища?
-- Нет, я один оттуда. Остальные из других мест.
-- А зачем его охранять?
-- Так просто.
-- Логично. И все-таки?
-- Да никто его не охраняет!
-- Вы меня интригуете, как девушку. Тут явно какая-то тайна.
-- Ладно, попробую объяснить, -- снизошел он. -- Ты кто по убеждениям?
-- Знаете, Навыдов, я в политике, как свинья во фруктах. Мое нелегкое дело -- ловить преступников на каждом шагу.
-- Ну, про войну в Сербии ты-то слышал?
-- Краем уха. Как и про Нагорный Карабах. До сих пор не разберу, кто там воюет.
-- А еще журналист!
-- Откуда вы знаете?
-- Да ты один тут дурак набитый! -- рявкнул он. -- Бродишь впотьмах, вынюхиваешь, сам не знаешь чего, хотя у каждого на роже все написано.
-- Почему? Я вынюхиваю вполне конкретного человека, которым можете оказаться и вы, потому что имеете необходимые задатки.
-- Не могу, это не я.
-- А кто?
Он хмыкнул.
-- Ладно, -- решил я блефануть. -- Я вас задерживаю. Пойдемте, ордер на арест я оформлю на месте. Вздумаете бежать, буду стрелять по ногам, а так как стреляю я из рук вон плохо, то могу попасть и в голову.
-- Слушай, -- предложил Навыдов, -- сколько тебе надо, чтобы ты отвалил и забыл про меня?
-- Двадцать пять тысяч, -- прикинул я.
-- У меня только десять, -- ответил он.
-- Давайте, -- согласился я, -- и рассказывайте все, что знаете и думаете.
Мы присели возле песочницы напротив бабушки.
-- Рассказывать особо нечего. Я и еще несколько ребят записались добровольцами в Сербию. Терентьевич скоро уезжает и заберет нас.
-- Неужели наемнику платят больше, чем землекопу на кладбище?
-- Тут дело совести. Тебе не понять.
-- А при чем тут Шекельграббер? -- спросил я.
-- Шекельграббер тут совершенно не при чем.
-- И вы дали мне десять тысяч, чтобы поведать о своей поездке в бывшую СФРЮ? -- удивился я. -- Ладно, а Размахаева с какого бока?
-- Это личное дело Терентьевича.
-- Что ж он личные дела решает вашими совестливыми славянскими кулаками?
Навыдов не нашел ответа.
-- Хорош гусь, нечего сказать, -- решил я за него. -- А если в Сербии Терентьевич огород свой копать заставит?
Я заметил, что Навыдов еле сдерживается, чтобы не наброситься на меня с кулаками, и встал, дружелюбно похлопав по плечу.
-- Когда отъезд? -- спросил я.
-- Билетов еще нет, -- буркнул он.
-- Повезло вам с этой войной, Навыдов, -- сказал я. -- Лет пять назад вы бы уже лес в тайге валили. По совести и без права переписки. А в нынешнем бардаке армия исчезнет -- никто внимания не обратит. Не то что работник кладбища. Может, и мне рвануть в какую-нибудь Эфиопию, помочь родственникам Пушкина? Нет ли у вас на примете знакомого эфиопа-вербовщика? Я мог бы организовать пару установок "Град", на худой конец, танковый корпус. Списали бы по конверсии как гуманитарную помощь металлоломом и вперед на Аддис-Абебу! Только запевай: "И боец молодой вдруг поник головой..."
Навыдов уже побагровел и сжал кулаки. Я решил больше не испытывать его больное терпение. В конце концов, вряд ли оно адское...
По дороге домой проанализировал наш разговор и понял, что Терентьевича со счета сбрасывать пока рано. От таких революционеров чего хочешь можно ожидать. Чем джентльмен отличается от горе-патриота с оскорбленным чувством национального сознания? Джентльмен умеет и может за себя постоять, патриот же стоит за себя горой даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Сам факт, что его нечаянно толкнули локтем в очереди, он рассматривает как вызов своему маленькому угнетенному народу. И если джентльмен вызовет обидчика на дуэль, то патриот сразу даст по голове гаечным ключом. Допустим, Шекельграббер сказал в шутку: "Эх ты, серб недоделанный!" -- Терентьевич убил бы его, не задумываясь, мстя за сожженные хорватами деревни. Но убил бы сразу, а не спустя неделю и не мороча голову кражей документов, которые, как я уже выяснил, украл не он, а Заклепкин.
Что-то не вяжется в словах этого пенсионера. Все в один голос уверяли меня, что Шекельграббер -- душа человек, лучше не придумаешь, а тут старику в четырех квадратных метрах отказал. С чего бы вдруг?.. Нет, не угадаешь. Бывает же так, что просто человек не понравился. Вот и отказал. Может, у него идиосинкразия на значок "50 лет в КПСС"...
Дома в почтовом ящике я нашел письмо. По-моему, это первое за последние два-три-четыре года. Вскрыл, оказалось -- повестка в милицию. Сначала подумал, что это Квочкин вызывает меня таким оригинальным способом, но увидел сумму штрафа прописью. Действительно, пару месяцев назад меня забирали "за появление на улице в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство". Ну уж, дудки! Платить отделению, в котором начальник -- мой подельщик, я не буду. Но все равно, спасибо. Хоть милиция обо мне вспомнила. Теперь знаю, что нужно делать, если хочешь получать письма почаще...
С утра я просмотрел список клиентов "Долины царей", который оставила Кувыркалкина. Фамилии ничего не сообщали. По ним, в лучшем случае, можно было бы составить социологический отчет о национальной клановости нуворишей. Правда, Заклепкина я в списке не обнаружил. Но с чего ему там быть? Карманом он не вышел, обворовать государство по возрасту не удалось, просил он, прямо скажем, милостыню, и договора на посмертное обслуживание с ним никто не заключал. Впрочем, сколько правды сказал мне пенсионер и сколько вранья -- это еще предстояло выяснить. Поэтому я посмотрел в досье, где обитают Опрелин с Кувыркалкиной, и собрался ехать туда.
Но позвонила Размахаева. Я и не предполагал, что она встает в такую рань. Впрочем, телефон мог стоять у кровати, а разговаривать, не глядя в глаза, зиц-вдова и без телефона умела.
-- Вы мне нужны, -- сказала она.
-- Как воздух?
-- Я вас хочу нанять. Меня донимают, мне надо, чтобы вы избавили меня от одного человека. Дело нетрудное, думаю, это он убил Шекельграббера из ревности, или с его подачи, а вы заодно убьете двух зайцев и подработаете.
-- Какого Шекельграббера? -- поиздевался я. -- Который звал вас Мунькой?
-- Ну ладно, хватит! -- разозлилась она.
-- Хватит, хватит, тем более половым воздержанием Шекельграббера не воскресишь, -- согласился я. -- Подозреваю, что речь идет о Терентьевиче.
-- Правильно подозреваете. Этот идиот меня измучил, проходу не дает, а вчера потребовал, чтобы я ехала с ним в Югославию.
-- Наверное, санитаркой? -- предположил я. -- Сейчас многие девушки так делают, но до госпиталя почему-то не доходят, застревают в баре с обнаженной грудью.
-- Вы пошлый дурак! Вы -- Терентьевич наоборот! -- сказала она. -- Вы нанимаетесь или нет?
-- Как же я могу отказать девушке со стажем! А чем будете платить? Любовью?
-- Нет. Я уже запятнала девичью честь нескромными поцелуями. Зачем вам такая? Вам нужна любовь чистая и светлая, как квартира после обмена или ремонта. Нечто похожее у вас уже есть, поэтому берите деньгами, -- предложила она.
-- Какой же нахал покрыл ваши щеки пятнами стыда? -спросил я.
-- Муж, -- ответила она.
-- Разве у вас был муж?
-- Был.
-- И куда он делся?
-- Да куда-то делся.
-- Посмотрите под кроватью или в шкафу, -- посоветовал я.
-- Уже смотрела.
-- Значит, вы еще замужем?
-- Фамилией.
-- Так что ж вам бояться этого патриота? Скажите, что муж вернулся.
-- Вы не знаете Терентьевича. Он не уступит дорогу, даже если муж окажется лидером боснийских хорватов и сербских патриотов. Посмотрите на синяк под глазом -- и убедитесь.
-- А почему бы вам не махнуть на Запад? Прекрасная возможность валять дуру с большим комфортом.
-- Западный мир, безусловно, хорош, но я хочу им только пользоваться. Жить, как они, я не хочу и не буду.
-- Хорошо, я подумаю насчет найма. Встретимся вечером в домжуре. Постарайтесь уйти от слежки. Второго синяка мой глаз не переживет. И не забудьте улики.
-- Какие улики?
-- Вы же сказали, что Шекельграббера убил Терентьевич!
-- Нет у меня никаких улик. Если б были, давно б сама заставила его уехать, -- и бросила трубку.
И что я за мужик такой? Ну на кой черт мне сдалась эта Размахаева? Зачем постоянно требуется общество красивых женщин и близость с ними? Для самоутверждения, что ли?..
"УАЗик" Опрелина стоял у подъезда и ждал хозяина с вечера, я тоже решил подождать, но с утра.
-- Кого вы тут караулите? -- спросил Опрелин, когда вышел из дома.
-- Не ревнуйте напрасно, не Олю Кувыркалкину.
-- А я вам зачем сдался?
-- Хочу, чтобы вы подтвердили свое соучастие или опровергли.
-- Заклепкин же все рассказал!
-- Где вы взяли ключ от машины Шекельграббера?
-- Он сам попросил сделать дубликат, потому что забывал ключи где ни попадя. А я сделал два.
-- С какой целью?
-- Ну, мало ли, думаю. Вдруг оба потеряет.
-- Где второй дубликат?
-- В унитазе.
-- Вы знаете, что вам с Заклепкиным светит от года до трех?
-- Я действовал в состоянии аффекта, из ревности.
-- Но вы лишитесь и жены и работы, даже если вас оправдают.
-- Найду другую.
-- Жену или работу?
-- Там посмотрим.
-- Странно вы разговариваете. Как будто вам на себя наплевать.
-- Вот именно, достали вы меня все, -- пробурчал он.
-- Подвезете до отделения милиции? -- спросил я и залез в кабину.
Опрелин, по-моему, обрадовался. Небось, думал, бедолага, что только он со двора, как я сразу в койку к его жене.
-- Где документы Шекельграббера? -- спросил я.
-- Спросите у Заклепкина, -- ответил он.
-- А вы не знаете?
-- Мне скрывать нечего.
-- Зачем вы так часто ездите по Армянскому переулку?
Он не ответил. Или не нашелся. Я тоже замолчал. Только когда Опрелин затормозил у милиции, я посмотрел на него вопросительно и сказал:
-- Ну что, пойдем?
-- Куда? -- испугался он.
-- Как куда? в КПЗ.
-- Я же на работе.
-- Работа -- не волк... -- сказал я. -- Ладно, еще раз пораскинь мозгами, как себя вести, я тебя повесткой вызову, -и хлопнул дверцей...
Квочкина я встретил в дежурной части.
-- Примешь пятьдесят капель? -- спросил он, пока мы поднимались в кабинет.
-- Рано еще, -- попытался я сопротивляться.
Он неожиданно согласился:
-- Тебе рано, а мне уже поздно.
Видимо, Квочкин насмотрелся американских боевиков, где выпивают раз десять по ходу фильма, и решил вести себя соответственно, чтобы стать лихим парнем.
В кабинете я протянул ему пятитысячную бумажку.
-- Что это? -- не понял он.
-- Навыдов дал взятку, чтобы я от него отвязался.
-- Кто такой? -- спросил Квочкин.
Я объяснил.
-- А-а, это хорошо. Ерунда, а приятно, потому что с неба, -- сказал он и сунул купюру в кобуру.
Совершенно непонятно, что он будет доставать при аресте бандитов. Тем более денег у них все равно больше.
-- Тут еще такое дело, -- сказал я, -- Размахаева, экс-любовница Шекельграббера, хочет меня нанять. Якобы ее утомил некий югославский подданный по фамилии Терентьевич. Проходу не дает простой советской шлюхе, обещает жениться при случае.
-- Это уже интересно, -- решил Квочкин. -- Они в тебя поверили.
-- То есть?
-- То есть поверили, что ты всерьез можешь выйти на убийцу, и морочат тебе голову, -- объяснил Квочкин. -- Вот что: денег ты у нее не бери, скажи, мол, есть данные о невиновности Терентьевича, а женихов пусть сама разгоняет. Будет настаивать -- отключим газ. Нет, перекроем кислород, -- и захохотал.
-- Может, все-таки намекнешь, кто тут действующие лица? -спросил я.
-- Намекаю: сиди до первого апреля дома, выключив телефон, а второго позвони мне пораньше и поезжай к Поглощаеву за деньгами.
-- Осталось три дня, -- сказал я.
-- Вот и ладушки.
-- Приказ понял, -- я поднялся.
-- Кстати, -- на прощание сказал Квочкин, -- приехала жена Шекельграббера, я дал ей ключи от его квартиры. Это я сообщаю для информации, а не для того, чтоб ты мучил бедную женщину допросами...
Я вышел из отделения милиции в расстроенных чувствах. Кому приятно ощущать себя болваном? Только на углу вспомнил, что забыл пожаловаться на несправедливый штраф. Но черт с ним. Все равно платить не буду. В повестке написано, что в случае неуплаты взыщут по месту работы. Бог в помощь! Взыскивайте!
До вечера я решил посидеть дома в тишине и спокойствии и зашел в магазин, чтобы купить каких-нибудь продуктов из наличного ассортимента. В голове почему-то гулял стишок Михалкова "Ищут пожарные, ищет милиция"... Непонятно, с чего вдруг вспомнил? Там вроде искали героя, а не убийцу. Там герой был приметный: плечистый и крепкий, в футболке и кепке и еще со значком ГТО. Полгорода его искало, но так много героев тогда расплодилось, что один, конкретный, как сквозь землю провалился. Теперь убийц и потенциальных убийц больше, чем героев тогда. Но самое смешное, что этих убийц никто и не ищет. Хватают мелочь на бытовой почве, а чуть что серьезное -- ищут, где самим спрятаться. Се ля постсоветская ви!.. Исходя из этого, можно заключить, что с мафией Шекельграббер не был связан, иначе бы Квочкин закрыл его дело для собственной безопасности. Это упрощает поиски... А если Шекельграббер все-таки был связан с мафией и поэтому Квочкин прикрылся мною?..
Едва разогрел какое-то подобие котлет, кашей расползшихся по сковороде, едва открыл банку сока, как в дверь позвонили. Я почему-то опять открыл без всяких предосторожностей. На пороге стоял мужчина.
-- Я -- Терентьевич, -- объявил он.
-- Хоть Петрович, -- ответил я.
-- Нет, я все-таки Терентьевич.
-- Вы мне не интересны.
-- Но я хочу объясниться.
-- Вы уже объяснились пару дней назад.
-- Это не совсем то, что я хотел сказать.
-- Конечно, вы сделали без слов. Ладно, заходите, -смирился я. -- Котлеты есть будете?
-- Нет, спасибо.
-- Вы знаете, что в русском доме нельзя отказываться от "Демьяновой ухи"?
-- Хорошо, -- согласился он. -- Покушаю. Немного.
Мы сели за стол.
-- Выпьете? -- спросил я, хотя знал, что в доме нет ни капли.
-- Не пью.
Я испытывал какое-то злорадное удовольствие, когда кормил Терентьевича котлетами из плесневелого хлеба и протухших жил. Он-то привык к другой кухне. Теперь пусть знает, во что обходится аборигенам растаскивание России -- банановой республики мирового сообщества в недалеком будущем.
-- Я люблю Марину, -- сказал он, расправившись с котлетой. Вероятно, только эта мысль и удержала его от рвоты.
"Мне вас жаль", -- хотел сказать я, но передумал.
Вместо этого я сказал:
-- Любовь -- святое и тонкое чувство, а вы отстаиваете ее кулаками. Причем чужими.
-- Мне очень неприятно, -- извинился он. -- Я поступил необдуманно. Просто отстранял от нее мужчин, которые могли напомнить о Шекельграббере. Первый месяц после его смерти она была сама не своя, я боялся за ее здоровье. Только все успокоилось, улеглось, полезли вы с педиком. Мне бы сначала переговорить, а потом действовать, но я человек импульсивный. В голову лезут черт знает какие подозрения. Каждую ночь снится, что она мне изменяет.
-- А она приносила вам обет верности?
-- Я могу только об этом мечтать.
-- Почему вы не натравили своих орлов на Поглощаева?
Он замолчал и надолго.
-- Признайтесь, что это вы убили Шекельграббера, потеряв над собой контроль в припадке ревности, и я дам вам три дня, чтобы уехать из России, -- предложил я.
-- Я уже давно никого не убивал, -- ответил он.
-- Зачем же вы пришли?
-- Кажется, вы ничего не поняли, -- сказал он. -- Я пришел извиниться.
-- И все?!
-- Все, -- ответил он и хлопнул входной дверью.
Дурак! Мог бы по телефону извиниться. Интересно, почему его так смутил вопрос о Поглощаеве? Зачем меня нанял этот счетовод, торгующий содой и соком редьки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10