Ху Юйинь пошла за ней, но не могла произнести даже самых обычных слов, приличествующих хозяйке, – в ее душу точно вылили котел кипящего масла.
Вечером она рассказала обо всем мужу. На этот раз они уже оба дрожали от страха, как будто новые богачи, которых действительно ожидает вторая земельная реформа. Прежние богачи давно были объявлены вредителями, прогнили с головы до пят и уже больше не боялись, а супруги Ху разбогатели только в последнее время. Неужели при очередном определении социального положения их отнесут к новым помещикам или кулакам?!
С тех пор супругам даже ночью было трудно сомкнуть глаза. Они оба поняли, что им суждено доживать век в старом доме. Правда, этот дом был весьма доступен для воришек, но зато обладал своего рода политической безопасностью. Они уже больше не думали ни о собственных детях, ни о приемышах и втайне даже радовались, что у них нет детей. Ведь эти дети несли бы на себе клеймо вредителей, то есть с самого начала были бы живыми мертвецами.
Глава 4. Куры и обезьяны
Наконец рабочая группа созвала собрание всех жителей села. Оно происходило вечером, на базарной площади. На сцене, где иногда устраивались представления, повесили все тот же чихающий газовый фонарь, но на сей раз он был починен и горел ярким белым светом, так что лица людей казались бескровно-бледными. От предыдущих собраний это отличалось еще и тем, что руководители села не были приглашены в президиум: заведующий зернохранилищем Гу Яньшань, секретарь партбюро Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие – все сидели под сценой на принесенных из дома скамеечках или первых попавшихся кирпичах, иногда покрытых газетами. Супруги Ху жались рядом с ними, как бы ища поддержки и защиты. В президиуме восседала только рабочая группа. Сельчане, всегда чуткие к таким переменам, были немало изумлены и стремились сесть поближе. Некоторые даже специально пробирались к сцене, чтобы поглядеть, как ведут себя «солдат с севера» и секретарь партбюро.
Было и еще одно отличие от прежних времен: Ли Госян, взявшая на себя роль председателя собрания, не стала делать никаких вступлений о международном и внутреннем положении, об обстановке в провинции или уезде, как обычно делали руководители села, прежде чем приступить к конкретным вопросам. Она просто поручила одному из членов своей группы зачитать три сообщения из провинции, области и уезда. В первом сообщении говорилось, как некий вредитель, ослепленный классовой ненавистью к партии и народу, стал бешено выступать против движения за «четыре чистки» и подстрекать отсталую часть масс, что привело к избиению членов рабочей группы. За это тяжкое преступление упомянутый вредитель приговорен к пятнадцати годам каторги. В сообщении из области рассказывалось о секретаре партбюро объединенной бригады и по совместительству члене парткома народной коммуны, который использовал свою власть для защиты помещиков, кулаков, контрреволюционеров и прочих вредителей, а после прибытия рабочей группы поднял страшный шум, колотил кулаком по столам и стульям и не желал признать своих ошибок. За такую злостную позицию он был снят со всех постов, исключен из партии и передан массам на трудовое перевоспитание. Сообщение из уезда касалось некоей лоточницы, которая до революции была проституткой, а потом в течение длительного времени завлекала своими чарами и вином разложившихся кадровых работников, вымогая у них деньги и привилегии. По решению укома эта лоточница тоже была передана на перевоспитание, чтобы ее судьба послужила уроком для всех кадровых работников, членов партии, молодежного союза и других членов народной коммуны…
Чтение этих документов произвело магическое действие: площадь замерла, как будто на нее внезапно выпал снег и заморозил всех присутствующих. Гу Яньшань, Ли Маньгэн и другие руководители села тоже молчали, словно немые.
– Вытащить на сцену правого буржуазного элемента Цинь Шутяня! – вдруг разорвал эту ледяную тишину голос одного из членов рабочей группы.
В тот же момент Ван Цюшэ с каким-то ополченцем выволокли из толпы Помешанного Циня и бросили его на сцену, точно мешок. Площадь зашумела и сразу стихла. Цинь встал на краю сцены, опустив голову и вытянув руки по швам. Ослепительный свет газового фонаря не давал ему открыть глаз; тень от его длинной худой фигуры падала на навес сцены и вырастала в нечто демоническое.
Ли Госян, до этого неподвижно сидевшая в президиуме, вышла из-за стола, привычным движением откинула со лба волосы и, указывая на Циня, отчетливым голосом заговорила:
– Перед вами известный вредитель села Цинь Шутянь, или Помешанный Цинь. Все знают, как революционные массы, то есть бедняки и бедные середняки, ненавидят помещиков и кулаков. А как мы должны относиться к таким классовым врагам, как Цинь Шутянь? Об этом нужно спросить прежде всего кадровых работников, которые в период трехлетних трудностей нашего государства сделали Циня своим любимцем, позволяли ему петь, танцевать и писать все, что он захочет. Каждую зиму, когда устраивались свадьбы, его приглашали играть в оркестре. На каждом празднике, где нужно было расписывать фонари или фигуры драконов и тигров, опять не обходились без него. В обычные дни многие из вас здоровались с ним, угощали его сигаретами, слушали, как он рассказывает свои вредоносные истории, высмеивая современность под видом древности! А в скольких семьях дети – эти несмышленыши, не знающие, что такое эксплуатация, – называли его дядей Цинем?
Ли Госян говорила спокойным, негромким голосом, повышая его лишь в самых необходимых местах. Люди по-прежнему молчали, как замороженные, почти не дыша. Но Гу Яньшаню, Ли Маньгэну и супругам Ху, сидевшим у самой сцены, начало казаться, что они слышат подземные толчки.
– Таких удивительных вещей много, товарищи члены коммуны, бедняки и бедные середняки! – размеренно продолжала Ли Госян, как бы ведя со всеми непринужденную беседу. Видно было, что она поднаторела в искусстве борьбы и упивалась своим умением держать в руках массы. – Недавно одна лоточница из вашего села построила новый дом. Некоторые говорили, что он еще роскошнее, чем самые лучшие магазины в вашем селе до революции. А к слову сказать, сколько денег заработала эта лоточница за последние годы? У кого она их получила? Откуда она добывала рис к каждому базарному дню? Об этом мы пока не будем говорить, но спросим: кто писал параллельные надписи на дверях ее нового дома? Ну-ка, Цинь Шутянь, напомни их всем присутствующим!
Помешанный Цинь чуть приподнял голову, искоса посмотрел на руководительницу группы и ответил:
– Да, это я писал. Первая надпись была такая. «Трудолюбивые супруги обрели красное социалистическое богатство», а вторая – «Жители горного села умножают славу народных коммун»…
– Это реакционные надписи, товарищи! – Ли Госян сделала Циню знак, чтобы он замолчал, и чуть повысила голос. – Обратите внимание хотя бы на первую строчку. Чувствуете реакционный дух? Какое богатство можно обрести, когда строишь социализм? Раньше говорили, что конь без ворованной травы не жиреет, а человек без тайных денег не богатеет. Цинь просто пытается соблазнить людей реакционным лозунгом о «красном социалистическом богатстве», опорочить коллективное хозяйство народных коммун! Сейчас в вашем селе богатые строят дома, а бедные продают им землю… О чем это свидетельствует? Сами хорошенько подумайте, товарищи! А вторая строчка, насчет жителей горного села, которые умножают славу народных коммун, еще прозрачнее. Что это за «жители горного села»? Настоящие бедняки и бедные середняки или всякие темные личности с неясным происхождением и сомнительными связями? Насколько мне известно, муж этой лоточницы еще в пятидесятых годах клеветал на нашу политику в отношении деревни, на нашу классовую линию, сочиняя такие стишки:
К лентяям наша власть добра,
Труда же не заметит,
Хоть гнись с утра до вечера.
А если денег подсобрал –
Начальство рвет и мечет.
Это, как вы понимаете, не обычные глупости отсталого человека! Разве могут такие люди «умножать славу народных коммун»?! Ведь народная коммуна – это рай, цветущий сад, который сам себя прославляет и не нуждается в помощи какой-то частной собственности. Подобное извращение, товарищи, – это выступление не только против социализма, но и против политической линии. И такие реакционные надписи открыто появляются в вашем селе, да еще на красной бумаге! Хозяева этого дома здесь? Эти надписи нельзя срывать, надо оставить их как поучительный материал и всем прочесть по три-четыре раза! Нельзя недооценивать все эти писания и рисуночки, товарищи, – они часто становятся оружием в руках классового врага, одним из способов его наступления на социализм…
Помешанный Цинь снова непокорно приподнял голову и поглядел на Ли Госян, но державший его Ван Цюшэ тут же с силой ударил его по шее, а несколько других активистов движения взревели:
– Помешанный Цинь не признает своих ошибок! На колени его!
– Согласимся ли мы, если он не встанет на колени?
Площадь немного помедлила и ответила:
– Не согласимся!
Цинь Шутянь, весь дрожа, умоляюще взглянул на секретаря партбюро, но тот сидел, опустив голову и будто ничего не слыша. Сидевшие за Ли Маньгэном супруги Ху тоже дрожали от страха. Видя это, Цинь подчинился и с глухим стуком упал на колени.
– Можешь подняться, Цинь Шутянь! – неожиданно сказала Ли Госян. Собственно, в этом не было ничего неожиданного: работники, присылаемые сверху, лучше знали официальные правила.
Цинь подчинился и снова встал – по-прежнему с опущенной головой и руками, вытянутыми по швам. Только на коленях у него были видны грязные следы.
– А сейчас, Цинь Шутянь, – продолжала Ли Госян, – сними свою разрисованную шкуру перед ясными глазами масс! Старшее поколение сельчан наверняка знает историю героев с горы Ляншань, среди которых был искусный каллиграф Су Жан. Правильно? Так вот, некоторые руководящие работники вашего села тоже рассматривают Цинь Шутяня как героя, как непревзойденного каллиграфа. Поглядите на лозунги, которые висят здесь, на площади, на стенах домов, на горных склонах, на скалах: «Партия отдает все силы развитию сельского хозяйства!», «Да здравствует политика „трех красных знамен“!», «Основа сельского хозяйства – рис, основа промышленности – сталь», «Во что бы то ни стало освободим Тайвань!» и прочие. Чьим почерком написаны эти лозунги? Все того же вредного элемента! Неужели жители вашего села поголовно неграмотны? Неужели среди них нельзя найти человека, который бы мог писать лозунги? Кто укрепляет авторитет вредителя и губит уверенность масс? Ну-ка, Цинь Шутянь, скажи, кто поручал тебе столь славную задачу?
Помешанный Цинь втянул голову в плечи, украдкой взглянул на Ли Маньгэна и ответил уклончиво:
– Объединенная бригада, объединенная бригада…
– Слышите, заикается, а сам все прекрасно знает! – махнула рукой Ли Госян, приказывая ему замолчать. Она отлично умела манипулировать поведением людей. И тут же задала еще более страшный вопрос: – А теперь скажи революционным массам, всем беднякам и бедным середнякам: каково твое социальное положение?
– Уголовный элемент, я – уголовный элемент! – поспешно ответил Цинь.
– Ничего себе уголовный элемент! Товарищи, сейчас рабочая группа раскроет перед вами один заговор… – Голос Ли Госян зазвучал так, будто она говорила через мегафон. – Насколько нам известно из внутренних и внешних источников, Цинь Шутянь вовсе не уголовный, а крайне правый элемент, совершивший тяжкие преступления и подготовивший реакционное песенно-танцевальное представление, направленное против политической линии и социализма! На каком основании, чьими усилиями он вдруг превратился в уголовный элемент, к которым причисляют за обычный разврат? Это грубое нарушение закона, потому что список «пяти вредных элементов» утверждается уездным отделом общественной безопасности!
Ли Госян остановилась. Как все опытные ораторы, она знала, что в речи иногда полезно сделать паузу, чтобы слушатели успели переварить наиболее важные вопросы или подумать над удачным афоризмом.
На площади послышались перешептывания и изумленные восклицания.
– Товарищи бедняки и бедные середняки, члены коммуны! – Ли Госян понизила голос, вернувшись к тону непринужденной беседы. – В вашем селе еще много удивительных вещей. Например, то, что этот Цинь Шутянь, при его особом социальном положении, поставлен начальником над всеми вредителями. Надзирать за вредителями, воспитывать их – это ваше право, бедняков и бедных середняков, а некоторые кадровые работники собственными руками отдали это право классовому врагу. Что это такое, товарищи? Это непростительная политическая близорукость, утрата классовой позиции. И такие удивительные вещи творятся в вашем селе! Сегодня рабочая группа вывела на сцену Цинь Шутяня, сделала его отрицательным примером, живой мишенью, но в то же время и зеркалом, в котором отдельные кадровые работники могут увидеть, на чьей стороне они стоят!
Тут Ли Госян приказала выкрикнуть заготовленные лозунги, увести правого элемента Цинь Шутяня, а остальным вредителям и их родственникам покинуть собрание.
– Долой Цинь Шутяня! Если он не признает своей вины, ему одна дорога – смерть! – оглушительно заорали активисты.
Потом все вредители были удалены, и руководительница группы произнесла заключительное слово – краткое, но энергичное:
– Сейчас, когда классовые враги нас покинули, я хочу сказать еще несколько слов. – Она вновь не без кокетства поправила сбившуюся прядь волос и значительно смягчила свой тон. – Товарищи бедняки и бедные середняки, члены коммуны, сегодня в вашем селе развернулась славная, острая и сложная классовая борьба – борьба не на жизнь, а на смерть. Хотя наша рабочая группа отвечает только за «четыре чистки», она готова включиться в эту борьбу вместе со всеми, во всем ее объеме. Некоторые кадровые работники и члены коммуны, в результате известных послаблений после трудных лет, совершили те или иные ошибки, но это не страшно. Наш курс таков: если совершил ошибку или преступление, признай их; если что-нибудь украл – верни украденное; отмойся, и ты увидишь свет. А что делать с нежелающими отмываться? Карать, согласно партийной дисциплине и государственным законам, в зависимости от тяжести проступков. Если об этом забыть, то помещики, кулаки, контрреволюционеры и прочие вредители снова поднимут голову, свяжутся со своими покровителями внутри партии, а мы – то есть бедняки, бедные середняки и кадровые работники – и знать не будем, что делать. Партия переродится в сборище ревизионистов, страна изменит свой цвет, а помещики и капиталисты опять выйдут на авансцену!
После собрания Ху Юйинь с мужем вернулись в свой старый дом, буквально не находя себе места. Они чувствовали, что над их новым домом, в который они даже не успели перебраться, взошла несчастливая звезда, но и старый дом был уже совсем не так безопасен, как они думали. Больше всего их печалило то, что почтенный Гу и секретарь Ли Маньгэн тоже не в состоянии сладить с этой руководительницей рабочей группы, а стало быть, не могут помочь и другим: ведь, когда глиняный бодхисатва переправляется через реку, ему даже себя трудно защитить.
Ли Гуйгуй продолжал дрожать от страха и растерянно смотрел на жену. Ху Юйинь, более спокойная, села на бамбуковый стул и задумалась. В конце концов, если они будут дрожать, словно мыши при виде кошки, не лучше ли взять веревку да повеситься? Но пока еще не все потеряно.
– Вот что, тянуть больше нельзя. В любую минуту к нам могут прийти, чтобы отобрать имущество, поэтому оставшиеся деньги я передам на хранение брату Маньгэну. В доме их хранить слишком опасно… – тихо проговорила Ху Юйинь, глядя на дверь.
– Ли Маньгэну? Но ты же слышала, как его припутывают к делу Помешанного Циня! – попытался образумить жену Ли Гуйгуй. – Эта стерва чуть не половину своего доклада направила против Маньгэна! Так иногда убивают курицу, чтобы запугать обезьяну…
– Не бойся, он член партии, да еще в армии служил! Самое большее, что с ним сделают, – это покритикуют, заставят признать ошибки, написать покаянное письмо, вот и все…
– Нехорошо его замарывать…
– Мы же совсем одинокие. Он мой названый брат, а других надежных людей у нас нет.
– Ну ладно. С лотком больше не возись, не жди, пока его отберут. Да и сама лучше беги подальше, пока все не стихнет. У меня в провинции Гуанси есть дальний родственник, я его уже больше десяти лет не видел, так что в селе о нем не знают.
Глава 5. Снова Ли Маньгэн
А в эти дни в доме секретаря партбюро Ли Маньгэна стоял дикий шум и плач. Его жена, по прозвищу Пятерня, здоровенная баба, и в бригаде работала вовсю, и с домом управлялась, но отличалась крикливым и вздорным характером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Вечером она рассказала обо всем мужу. На этот раз они уже оба дрожали от страха, как будто новые богачи, которых действительно ожидает вторая земельная реформа. Прежние богачи давно были объявлены вредителями, прогнили с головы до пят и уже больше не боялись, а супруги Ху разбогатели только в последнее время. Неужели при очередном определении социального положения их отнесут к новым помещикам или кулакам?!
С тех пор супругам даже ночью было трудно сомкнуть глаза. Они оба поняли, что им суждено доживать век в старом доме. Правда, этот дом был весьма доступен для воришек, но зато обладал своего рода политической безопасностью. Они уже больше не думали ни о собственных детях, ни о приемышах и втайне даже радовались, что у них нет детей. Ведь эти дети несли бы на себе клеймо вредителей, то есть с самого начала были бы живыми мертвецами.
Глава 4. Куры и обезьяны
Наконец рабочая группа созвала собрание всех жителей села. Оно происходило вечером, на базарной площади. На сцене, где иногда устраивались представления, повесили все тот же чихающий газовый фонарь, но на сей раз он был починен и горел ярким белым светом, так что лица людей казались бескровно-бледными. От предыдущих собраний это отличалось еще и тем, что руководители села не были приглашены в президиум: заведующий зернохранилищем Гу Яньшань, секретарь партбюро Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие – все сидели под сценой на принесенных из дома скамеечках или первых попавшихся кирпичах, иногда покрытых газетами. Супруги Ху жались рядом с ними, как бы ища поддержки и защиты. В президиуме восседала только рабочая группа. Сельчане, всегда чуткие к таким переменам, были немало изумлены и стремились сесть поближе. Некоторые даже специально пробирались к сцене, чтобы поглядеть, как ведут себя «солдат с севера» и секретарь партбюро.
Было и еще одно отличие от прежних времен: Ли Госян, взявшая на себя роль председателя собрания, не стала делать никаких вступлений о международном и внутреннем положении, об обстановке в провинции или уезде, как обычно делали руководители села, прежде чем приступить к конкретным вопросам. Она просто поручила одному из членов своей группы зачитать три сообщения из провинции, области и уезда. В первом сообщении говорилось, как некий вредитель, ослепленный классовой ненавистью к партии и народу, стал бешено выступать против движения за «четыре чистки» и подстрекать отсталую часть масс, что привело к избиению членов рабочей группы. За это тяжкое преступление упомянутый вредитель приговорен к пятнадцати годам каторги. В сообщении из области рассказывалось о секретаре партбюро объединенной бригады и по совместительству члене парткома народной коммуны, который использовал свою власть для защиты помещиков, кулаков, контрреволюционеров и прочих вредителей, а после прибытия рабочей группы поднял страшный шум, колотил кулаком по столам и стульям и не желал признать своих ошибок. За такую злостную позицию он был снят со всех постов, исключен из партии и передан массам на трудовое перевоспитание. Сообщение из уезда касалось некоей лоточницы, которая до революции была проституткой, а потом в течение длительного времени завлекала своими чарами и вином разложившихся кадровых работников, вымогая у них деньги и привилегии. По решению укома эта лоточница тоже была передана на перевоспитание, чтобы ее судьба послужила уроком для всех кадровых работников, членов партии, молодежного союза и других членов народной коммуны…
Чтение этих документов произвело магическое действие: площадь замерла, как будто на нее внезапно выпал снег и заморозил всех присутствующих. Гу Яньшань, Ли Маньгэн и другие руководители села тоже молчали, словно немые.
– Вытащить на сцену правого буржуазного элемента Цинь Шутяня! – вдруг разорвал эту ледяную тишину голос одного из членов рабочей группы.
В тот же момент Ван Цюшэ с каким-то ополченцем выволокли из толпы Помешанного Циня и бросили его на сцену, точно мешок. Площадь зашумела и сразу стихла. Цинь встал на краю сцены, опустив голову и вытянув руки по швам. Ослепительный свет газового фонаря не давал ему открыть глаз; тень от его длинной худой фигуры падала на навес сцены и вырастала в нечто демоническое.
Ли Госян, до этого неподвижно сидевшая в президиуме, вышла из-за стола, привычным движением откинула со лба волосы и, указывая на Циня, отчетливым голосом заговорила:
– Перед вами известный вредитель села Цинь Шутянь, или Помешанный Цинь. Все знают, как революционные массы, то есть бедняки и бедные середняки, ненавидят помещиков и кулаков. А как мы должны относиться к таким классовым врагам, как Цинь Шутянь? Об этом нужно спросить прежде всего кадровых работников, которые в период трехлетних трудностей нашего государства сделали Циня своим любимцем, позволяли ему петь, танцевать и писать все, что он захочет. Каждую зиму, когда устраивались свадьбы, его приглашали играть в оркестре. На каждом празднике, где нужно было расписывать фонари или фигуры драконов и тигров, опять не обходились без него. В обычные дни многие из вас здоровались с ним, угощали его сигаретами, слушали, как он рассказывает свои вредоносные истории, высмеивая современность под видом древности! А в скольких семьях дети – эти несмышленыши, не знающие, что такое эксплуатация, – называли его дядей Цинем?
Ли Госян говорила спокойным, негромким голосом, повышая его лишь в самых необходимых местах. Люди по-прежнему молчали, как замороженные, почти не дыша. Но Гу Яньшаню, Ли Маньгэну и супругам Ху, сидевшим у самой сцены, начало казаться, что они слышат подземные толчки.
– Таких удивительных вещей много, товарищи члены коммуны, бедняки и бедные середняки! – размеренно продолжала Ли Госян, как бы ведя со всеми непринужденную беседу. Видно было, что она поднаторела в искусстве борьбы и упивалась своим умением держать в руках массы. – Недавно одна лоточница из вашего села построила новый дом. Некоторые говорили, что он еще роскошнее, чем самые лучшие магазины в вашем селе до революции. А к слову сказать, сколько денег заработала эта лоточница за последние годы? У кого она их получила? Откуда она добывала рис к каждому базарному дню? Об этом мы пока не будем говорить, но спросим: кто писал параллельные надписи на дверях ее нового дома? Ну-ка, Цинь Шутянь, напомни их всем присутствующим!
Помешанный Цинь чуть приподнял голову, искоса посмотрел на руководительницу группы и ответил:
– Да, это я писал. Первая надпись была такая. «Трудолюбивые супруги обрели красное социалистическое богатство», а вторая – «Жители горного села умножают славу народных коммун»…
– Это реакционные надписи, товарищи! – Ли Госян сделала Циню знак, чтобы он замолчал, и чуть повысила голос. – Обратите внимание хотя бы на первую строчку. Чувствуете реакционный дух? Какое богатство можно обрести, когда строишь социализм? Раньше говорили, что конь без ворованной травы не жиреет, а человек без тайных денег не богатеет. Цинь просто пытается соблазнить людей реакционным лозунгом о «красном социалистическом богатстве», опорочить коллективное хозяйство народных коммун! Сейчас в вашем селе богатые строят дома, а бедные продают им землю… О чем это свидетельствует? Сами хорошенько подумайте, товарищи! А вторая строчка, насчет жителей горного села, которые умножают славу народных коммун, еще прозрачнее. Что это за «жители горного села»? Настоящие бедняки и бедные середняки или всякие темные личности с неясным происхождением и сомнительными связями? Насколько мне известно, муж этой лоточницы еще в пятидесятых годах клеветал на нашу политику в отношении деревни, на нашу классовую линию, сочиняя такие стишки:
К лентяям наша власть добра,
Труда же не заметит,
Хоть гнись с утра до вечера.
А если денег подсобрал –
Начальство рвет и мечет.
Это, как вы понимаете, не обычные глупости отсталого человека! Разве могут такие люди «умножать славу народных коммун»?! Ведь народная коммуна – это рай, цветущий сад, который сам себя прославляет и не нуждается в помощи какой-то частной собственности. Подобное извращение, товарищи, – это выступление не только против социализма, но и против политической линии. И такие реакционные надписи открыто появляются в вашем селе, да еще на красной бумаге! Хозяева этого дома здесь? Эти надписи нельзя срывать, надо оставить их как поучительный материал и всем прочесть по три-четыре раза! Нельзя недооценивать все эти писания и рисуночки, товарищи, – они часто становятся оружием в руках классового врага, одним из способов его наступления на социализм…
Помешанный Цинь снова непокорно приподнял голову и поглядел на Ли Госян, но державший его Ван Цюшэ тут же с силой ударил его по шее, а несколько других активистов движения взревели:
– Помешанный Цинь не признает своих ошибок! На колени его!
– Согласимся ли мы, если он не встанет на колени?
Площадь немного помедлила и ответила:
– Не согласимся!
Цинь Шутянь, весь дрожа, умоляюще взглянул на секретаря партбюро, но тот сидел, опустив голову и будто ничего не слыша. Сидевшие за Ли Маньгэном супруги Ху тоже дрожали от страха. Видя это, Цинь подчинился и с глухим стуком упал на колени.
– Можешь подняться, Цинь Шутянь! – неожиданно сказала Ли Госян. Собственно, в этом не было ничего неожиданного: работники, присылаемые сверху, лучше знали официальные правила.
Цинь подчинился и снова встал – по-прежнему с опущенной головой и руками, вытянутыми по швам. Только на коленях у него были видны грязные следы.
– А сейчас, Цинь Шутянь, – продолжала Ли Госян, – сними свою разрисованную шкуру перед ясными глазами масс! Старшее поколение сельчан наверняка знает историю героев с горы Ляншань, среди которых был искусный каллиграф Су Жан. Правильно? Так вот, некоторые руководящие работники вашего села тоже рассматривают Цинь Шутяня как героя, как непревзойденного каллиграфа. Поглядите на лозунги, которые висят здесь, на площади, на стенах домов, на горных склонах, на скалах: «Партия отдает все силы развитию сельского хозяйства!», «Да здравствует политика „трех красных знамен“!», «Основа сельского хозяйства – рис, основа промышленности – сталь», «Во что бы то ни стало освободим Тайвань!» и прочие. Чьим почерком написаны эти лозунги? Все того же вредного элемента! Неужели жители вашего села поголовно неграмотны? Неужели среди них нельзя найти человека, который бы мог писать лозунги? Кто укрепляет авторитет вредителя и губит уверенность масс? Ну-ка, Цинь Шутянь, скажи, кто поручал тебе столь славную задачу?
Помешанный Цинь втянул голову в плечи, украдкой взглянул на Ли Маньгэна и ответил уклончиво:
– Объединенная бригада, объединенная бригада…
– Слышите, заикается, а сам все прекрасно знает! – махнула рукой Ли Госян, приказывая ему замолчать. Она отлично умела манипулировать поведением людей. И тут же задала еще более страшный вопрос: – А теперь скажи революционным массам, всем беднякам и бедным середнякам: каково твое социальное положение?
– Уголовный элемент, я – уголовный элемент! – поспешно ответил Цинь.
– Ничего себе уголовный элемент! Товарищи, сейчас рабочая группа раскроет перед вами один заговор… – Голос Ли Госян зазвучал так, будто она говорила через мегафон. – Насколько нам известно из внутренних и внешних источников, Цинь Шутянь вовсе не уголовный, а крайне правый элемент, совершивший тяжкие преступления и подготовивший реакционное песенно-танцевальное представление, направленное против политической линии и социализма! На каком основании, чьими усилиями он вдруг превратился в уголовный элемент, к которым причисляют за обычный разврат? Это грубое нарушение закона, потому что список «пяти вредных элементов» утверждается уездным отделом общественной безопасности!
Ли Госян остановилась. Как все опытные ораторы, она знала, что в речи иногда полезно сделать паузу, чтобы слушатели успели переварить наиболее важные вопросы или подумать над удачным афоризмом.
На площади послышались перешептывания и изумленные восклицания.
– Товарищи бедняки и бедные середняки, члены коммуны! – Ли Госян понизила голос, вернувшись к тону непринужденной беседы. – В вашем селе еще много удивительных вещей. Например, то, что этот Цинь Шутянь, при его особом социальном положении, поставлен начальником над всеми вредителями. Надзирать за вредителями, воспитывать их – это ваше право, бедняков и бедных середняков, а некоторые кадровые работники собственными руками отдали это право классовому врагу. Что это такое, товарищи? Это непростительная политическая близорукость, утрата классовой позиции. И такие удивительные вещи творятся в вашем селе! Сегодня рабочая группа вывела на сцену Цинь Шутяня, сделала его отрицательным примером, живой мишенью, но в то же время и зеркалом, в котором отдельные кадровые работники могут увидеть, на чьей стороне они стоят!
Тут Ли Госян приказала выкрикнуть заготовленные лозунги, увести правого элемента Цинь Шутяня, а остальным вредителям и их родственникам покинуть собрание.
– Долой Цинь Шутяня! Если он не признает своей вины, ему одна дорога – смерть! – оглушительно заорали активисты.
Потом все вредители были удалены, и руководительница группы произнесла заключительное слово – краткое, но энергичное:
– Сейчас, когда классовые враги нас покинули, я хочу сказать еще несколько слов. – Она вновь не без кокетства поправила сбившуюся прядь волос и значительно смягчила свой тон. – Товарищи бедняки и бедные середняки, члены коммуны, сегодня в вашем селе развернулась славная, острая и сложная классовая борьба – борьба не на жизнь, а на смерть. Хотя наша рабочая группа отвечает только за «четыре чистки», она готова включиться в эту борьбу вместе со всеми, во всем ее объеме. Некоторые кадровые работники и члены коммуны, в результате известных послаблений после трудных лет, совершили те или иные ошибки, но это не страшно. Наш курс таков: если совершил ошибку или преступление, признай их; если что-нибудь украл – верни украденное; отмойся, и ты увидишь свет. А что делать с нежелающими отмываться? Карать, согласно партийной дисциплине и государственным законам, в зависимости от тяжести проступков. Если об этом забыть, то помещики, кулаки, контрреволюционеры и прочие вредители снова поднимут голову, свяжутся со своими покровителями внутри партии, а мы – то есть бедняки, бедные середняки и кадровые работники – и знать не будем, что делать. Партия переродится в сборище ревизионистов, страна изменит свой цвет, а помещики и капиталисты опять выйдут на авансцену!
После собрания Ху Юйинь с мужем вернулись в свой старый дом, буквально не находя себе места. Они чувствовали, что над их новым домом, в который они даже не успели перебраться, взошла несчастливая звезда, но и старый дом был уже совсем не так безопасен, как они думали. Больше всего их печалило то, что почтенный Гу и секретарь Ли Маньгэн тоже не в состоянии сладить с этой руководительницей рабочей группы, а стало быть, не могут помочь и другим: ведь, когда глиняный бодхисатва переправляется через реку, ему даже себя трудно защитить.
Ли Гуйгуй продолжал дрожать от страха и растерянно смотрел на жену. Ху Юйинь, более спокойная, села на бамбуковый стул и задумалась. В конце концов, если они будут дрожать, словно мыши при виде кошки, не лучше ли взять веревку да повеситься? Но пока еще не все потеряно.
– Вот что, тянуть больше нельзя. В любую минуту к нам могут прийти, чтобы отобрать имущество, поэтому оставшиеся деньги я передам на хранение брату Маньгэну. В доме их хранить слишком опасно… – тихо проговорила Ху Юйинь, глядя на дверь.
– Ли Маньгэну? Но ты же слышала, как его припутывают к делу Помешанного Циня! – попытался образумить жену Ли Гуйгуй. – Эта стерва чуть не половину своего доклада направила против Маньгэна! Так иногда убивают курицу, чтобы запугать обезьяну…
– Не бойся, он член партии, да еще в армии служил! Самое большее, что с ним сделают, – это покритикуют, заставят признать ошибки, написать покаянное письмо, вот и все…
– Нехорошо его замарывать…
– Мы же совсем одинокие. Он мой названый брат, а других надежных людей у нас нет.
– Ну ладно. С лотком больше не возись, не жди, пока его отберут. Да и сама лучше беги подальше, пока все не стихнет. У меня в провинции Гуанси есть дальний родственник, я его уже больше десяти лет не видел, так что в селе о нем не знают.
Глава 5. Снова Ли Маньгэн
А в эти дни в доме секретаря партбюро Ли Маньгэна стоял дикий шум и плач. Его жена, по прозвищу Пятерня, здоровенная баба, и в бригаде работала вовсю, и с домом управлялась, но отличалась крикливым и вздорным характером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28