Он бросился к воротам. Обнажив меч, он повел в бой своих солдат. Ударяясь друг о друга, пели мечи. Варвары рвались вперед, отчаянно бесстрашные, и рубили, рубили. Подавляемые численным превосходством противника, легионеры укрылись за щитами и отражали атаку. Они вклинивались между поджигателями и теми, кто их прикрывал. На поле битвы появился резерв, и солдаты пошли вперед. Шаг за шагом, удар за ударом они прогнали врага на горящие корабли и в поднявшийся прилив.
— Молодцы, ребята! — крикнул Ларрека. — Вперед, кончай их во имя Зеры!
От удара он покачнулся. От правого глаза разлилась боль. За ней тьма. Он выронил хаэленский клинок и схватился за древко торчавшей из глаза стрелы.
— Уже все? — громко спросил он.
На место удивления пришли вихрь и гром, ноги подломились. Какой-то солдат подошел ближе, Ларрека не обратил внимания. В багровом свете луны и пламени он собрал остаток сил, пока они не покинули его навсегда, и постарался создать себе смертный сон, хотя бы и такой краткий, как последний миг.
Глава 21
Благодаря толстым стенам Башни Книг в комнате было почти прохладно. Свет двойного солнца косыми лучами лился в окна и рассыпался в нитях бисера, порождая бесчисленные оттенки и переливы на каменном полу. Теми же цветами играли воздушные, похожие на бабочек энтомоиды в гриве Джерассы. Ученый стоял у стола с развернутым пергаментом; такими же пергаментами были заполнены длинные полки вдоль стен. Он говорил по-английски с совершенством педанта, но ни один иштариец не мог не придать языку напевность:
— Вот чертежи различных экипажей, приводимых в движение силой мускулов, имевших распространение в момент прибытия людей. В некоторых регионах они ещё могут быть в ходу. Основная трудность состоит в том, что, хотя представители нашего вида имеют большую индивидуальную силу, мы при этом ещё и больше по размерам. В данном судне может поместиться ограниченное число гребцов. Как лучше распределить имеющиеся силы? — Он показал указкой. — Здесь мы видим приспособление, позволяющее использовать для гребли силу не только рук, но и передних ног. На этом чертеже показан ножной переступательный привод для приведения в действие гребного колеса, или гребного винта в более поздних моделях. Однако подобные устройства неэффективны и подвержены поломкам, если они не выполнены из достаточно прочной стали, выдерживающей большие крутящие моменты. В силу этого валенненцы и островитяне Огненного моря комбинируют носовые и кормовые косые паруса с обычными веслами, что делает судно весьма маневренным, но ограниченным по дальности плавания. Мы же, обитатели Южного Бероннена, как вы, может быть, заметили, предпочитаем большие прямые паруса. Их недостаток — медленность в управлении, поскольку наши команды даже при использовании подъемных кресел и лодыжечных крюков не могут взбираться наверх так же быстро, как ваши.
— Поскольку ваши эмиссары научили нас более совершенной металлургии, наши конструкторы стали экспериментировать с винтами, приводимыми в движение силой ветра. В свое время мы собирались построить и двигатели, но в связи с отсутствием у нас промышленной базы и приближающимся периастром вряд ли что-то в этом направлении удастся сделать в ближайшие столетия.
Он не добавил: «Удалось бы, если бы Примавера по-прежнему могла нам помогать». В его богатом интонациями, но спокойном голосе упрек не прозвучал. Однако стоявший рядом с ним Дежерин поморщился.
— Эти чертежи — просто настоящее искусство, — наконец произнес человек совершенно искренне. — И сколько ума и воли — добиться таких результатов, когда Ану всегда возвращается…
И тут его прорвало.
— Почему вы меня принимаете? — спросил он. — Почему ваш народ держится дружелюбно с моими людьми, когда их собственное племя даже говорить с ними не хочет?
Золотые глаза Джерассы спокойно встретились с черными глазами человека.
— Чего мы добились бы, отринув одиноких юношей, кроме того, что лишили бы себя самих всего того интересного, что можем от них узнать? В большинстве своем мы сознаем, что они не свободны в выборе своей цели. Население Примаверы надеется оказать влияние на ваших главных лидеров через вас, отказывая вам в искусстве и средствах, которые вам нужны. У нас же нет ни того ни другого.
Дежерин сглотнул.
— Вы завоевали наши симпатии, — признал он. — Из-за достоинства, с которым вы переносите свою беду, из-за всех чудес, которых лишится мир, если погибнет ваша цивилизация. — «И я задумался о войне в космосе. Стоит ли она всех затрат и страданий? Можно ли её вообще выиграть? И вообще дело ли Земли туда лезть?» Но у нас есть долг.
— Я принадлежу к легиону, — напомнил ему Джерасса. Иштариец был готов возобновить обсуждение научного и технического состояния Сехалы до появления землян, но тут зажужжал передатчик Дежерина. Он вытащил из кармана рубашки его плоскую коробочку и рявкнул:
— Слушаю. Что стряслось?
— Говорит лейтенант Маевский, сэр, — раздался голос, говоривший по-испански и прозвучавший по контрасту как оловянная труба. — Секретная полиция. Простите, что беспокою вас в выходной день, но дело срочное.
— А да, вы получили задание проследить за нашими добрыми местными гражданами. Говорите.
Дежерин почувствовал, как какое-то напряжение поднялось вдоль позвоночника.
— Как вы помните, сэр, у них были накоплены большие запасы взрывчатых веществ для их проектов. Мы их оставили в складе, только опечатав. Когда у нас начались трения, я решил поставить там радиосигнал тревоги, им неизвестный, и выполнил это под прикрытием очередной инвентаризации. Сегодня незадолго до рассвета сигнал сработал. К сожалению, никого из нас вблизи города не оказалось — очевидно, взломщики в этом удостоверились. Когда мне со взводом удалось добраться туда с базы; дело было сделано. Очень профессионально. На печати нет видимых следов вскрытия. Внутри тоже все выглядело как обычно, так что нам пришлось пересчитать буквально все предметы. Было обнаружено исчезновение десяти упаковок торденита и пятидесяти подрывных шашек.
Дежерин присвистнул.
— Да, у нас там работали отличные техники, — продолжал Маевский. — Вот потому-то никого из них и не оказалось в городе — они получили бы сигнал тревоги одновременно с нами. Но мэр Хэншоу просил их помочь в поиске флаера, который сообщил, что идет на вынужденную посадку из-за бури в Каменных горах. Вы приказали, сэр, удовлетворять все разумные просьбы. Они все четверо отбыли. Я подозреваю отвлекающий маневр, но доказать не могу.
— Вы с ума сошли! — возразил Дежерин. — Уж кто-кто, а Хэншоу не связался бы с саботажниками… Он знает, что вам известно об ограблении?
— Он спросил, зачем мы вернулись на склад. Я решил, что лучше проконсультироваться с вами, и выдал ему сомнительную историю о том, что мне доложили о нарушении условий хранения. Он поднял брови, но ничего не сказал.
— Вы правильно действовали, Маевский. Я прослежу, чтобы это было записано в вашем деле. В настоящий момент вы и ваша группа останетесь на месте и не будете отвечать ни на какие вопросы. Я выезжаю.
Дежерин дал отбой, пробормотал какие-то извинения Джерассе и заторопился к выходу. День был не по сезону жаркий. На западе громоздились грозовые тучи. Небо заливал ещё более злобно-красный свет, чем прежде. Он с облегчением вскочил в свой флаер и взлетел.
Во время короткого перелета в Примаверу он вызвал Хэншоу. С облегчением услышал, что мэр дома: а то ему мерещились какие-то апокалипсические, хотя и мало вероятные видения.
— Говорит Дежерин. Мне срочно нужно вас видеть.
— Да, капитан, я вас вроде как и ждал. Лучше бы нам поговорить с глазу на глаз, да?
Дежерин приземлился возле дома. Двое прохожих смотрели сквозь него. Он заехал под навес. Ольга Хэншоу с каменным лицом провела его в гостиную и плотно закрыла, за собой дверь, выходя. Ее муж, выпятив круглый живот, сидел возле магнитофона. Он не встал, но приветственно поднял руку и слегка улыбнулся сквозь сигарный дым.
— Привет, — сказал он. — Устраивайтесь. Дежерин небрежно отдал приветствие и напряженно сел в кресло напротив. Сказал по-английски:
— Я только что получил страшные новости.
— Да что вы?
— Сэр, позвольте мне говорить прямо. Слишком серьезное дело, чтобы ходить вокруг да около. Украдены сильные взрывчатые вещества, и есть серьезные подозрения, что вы можете быть к этой краже причастны.
— Я бы не назвал это кражей. Взрывчатка принадлежит нам.
— Так вы признаете свою вину?
— И виной я бы это тоже не назвал.
— Материалы были секвестрованы для нужд Космофлота. Сэр, несмотря на все наши несогласия, я вообразить не мог, что вы можете быть замешаны в предательстве.
— Да бросьте вы, — Хэншоу выпустил голубое кольцо дыма. — Я признаю, что мы надеялись, что сможем сработать без шума. Но ведь вы там поставили жучка? Но успокойтесь, мы не помогли врагам Земли. А вам никогда не понадобится то, что мы… гм… реэкспроприировали.
— Где оно?
— Где-то в надежном месте, с техниками и аппаратурой. Я не могу вам сказать, где это — специально не хотел знать, на случай, если вы меня будете допрашивать. Вам их никак не арестовать, пока они не закончат своего дела. И… Юрий, я понимаю, что вы ухватитесь за малейшее оправдание, чтобы им не помешать.
— Говорите. — Дежерин стиснул кулаки на коленях.
— Лучше я вам дам послушать запись одного разговора, который у меня был несколько дней тому назад. — Из-под легкости манер Хэншоу проглядывала суровость. — Я такие вещи всегда записываю. Вы припоминаете ситуацию в Валеннене? Джилл Конуэй и Иен Спарлинг в плену где-то в глубинке, а Порт-Руа постоянно штурмуют все, кажется, храбрецы, которых мог собрать континент.
Дежерин почувствовал будто бы удар тока. Джилл…
— Да, — сказал он.
— Когда Иен туда отправился, он протащил с собой микропередатчик, а солдаты поставили ретрансляторы, которые связали его с Порт-Руа. А тем самым и с нами при случае.
— Вы мне этого не сказали! — Дежерину стало больно от обиды.
— Ну, вы человек занятой, — хмыкнул Хэншоу. Дежерин подумал об улицах, по которым проходил, как призрак, о работе в пустыне, что ползла по-черепашьи, о часах, проведенных за составлением рапортов на Землю в поисках эвфемизмов, которые позволили бы хотя бы отсрочить наложение на Примаверу карающей длани Федерации.
— А вы не думали, что меня это тоже интересует? Эти двое от меня отвернулись, но я по-прежнему считаю себя их другом…
И снова Джилл неслась по долине, и ветер трепал её длинные волосы; и снова она жестикулировала и показывала ему диковины, которые её увлечение превращало в чудеса, и снова она кормила его в живописном беспорядке своего дома, и пела и играла для него под высокими звездами своей планеты. И снова он ругал себя за то, что в душе так и остался подростком, и снова говорил себе, что на самом-то деле он не влюблен — просто она его привлекает, как всякого нормального человека привлекла бы такая женщина, но не более, чем это возможно для такого короткого знакомства. И надо ещё учесть его одиночество — ив постели, и вне её, которое никогда не было заполнено после ухода Элеаноры…
Дежерин окаменел от приступа гнева.
— Если вы полностью закончили меня наказывать, — проговорил он, можете включить магнитофон.
— Touche, - согласился Хэншоу, и черты его лица смягчились. — Понимаете, у них ограниченный ресурс батарей, а они до того не выходили с нами на прямой контакт. Через Порт-Руа мы знали, что они в добром здоровье и в хорошем настроении, что с ними хорошо обращаются и что они находятся в чем-то вроде имения где-то на западном нагорье. Я им передал весть насчет забастовки, что могло бы повлиять на их планы или действия. Позавчера они вызвали меня напрямую.
Он поднес палец к выключателю.
— Если вы хотите себе представить все наглядно, — начал он, — мы знаем этот район по аэрофотосъемке и орбитальным фотографиям, а также по рассказам иштарийцев. Тамошние холмы и расположенные за ними горы довольно красивы — на свой суровый манер. Деревья в лесах низкорослые и извилистые, почти без подлеска, красно-желтая листва затеняет от безоблачного неба. Кое-где попадается Т-растительность с голубой листвой; некоторые образчики, например феникс, весьма впечатляют. Там жарко, как в печи для обжига, и так же сухо. Диких животных мало, и журчащая вода попадается редко, поэтому там почти безмолвие. Джилл и Иен выбрались за пределы слышимости и видимости своих сторожей, и вот они вдвоем в этом опаленном и умирающем лесу.
— Спасибо, — кивнул Дежерин. — Я все себе представил. — «Ее тонкую фигурку среди скрюченных карликовых деревьев, солнце высвечивает платину и медь в её волосах, её сияющие глаза и влекущую улыбку… и рядом тот, кто долго был её единственным товарищем по плену… Assez! Arretons, imbecile!».
Но её голос поразил его, не тот чистый и звонкий, что он знал, а хриплый и неуверенный.
— Привет, Бог, это ты? Вызывают Джилл Конуэй и Иен Спарлинг из Валеннена.
— А? — отозвался голос Хэншоу. — Да-да, это я. Что-нибудь не так, девочка?
ДЖИЛЛ: Все не так.
СПАРЛИНГ: Мы лично не находимся в опасности.
ХЭНШОУ: Где вы? Что случилось?
СПАРЛИНГ: Мы в том же месте и в тех же условиях. Мы прикинули, что ты в это время будешь дома. Ты один?
ХЭНШОУ: У меня жена, дети и Примавера. Но в комнате я один, и пока так и будет.
ДЖИЛЛ (не реагируя на неуклюжую шутку). Мониторы выключены? Мы не хотим, чтобы разговор подслушали.
ХЭНШОУ: Космофлот вас не услышит, если вы его имеете в виду. Они не прослушивают вещание на планету и местные передачи тоже, поскольку много говорится на сехаланском. Ко мне время от времени приходит Джо Зелигман со своими инструментами и проверяет мой дом на предмет жучков, но пока не нашел ничего. Капитан Дежерин в душе джентльмен. И он знает, что я не устраиваю заговоров.
ДЖИЛЛ: Теперь будешь.
ХЭНШОУ: Как?
ДЖИЛЛ: Если я тебя знаю, то после услышанного начнешь.
ХЭНШОУ: Если так, то давай к делу. Что случилось?
ДЖИЛЛ: Ларрека… мертв. Погиб. Он…
ХЭНШОУ: Нет, не может быть. Когда? Как?
СПАРЛИНГ (на фоне подавляемых всхлипов): Ты услышишь во время доклада легиона на основную базу. Мы интересовались ходом битвы, и этим утром связались с Порт-Руа. Он погиб в эту ночь, командуя вылазкой. Вылазка удалась, но он получил стрелу между прутьями забрала, и… Гарнизон пока держится, но я не думаю, чтобы они могли продержаться так же долго, как с ним.
ХЭНШОУ: Бедная Мероа…
ДЖИЛЛ: Пусть она узнает от поста Зеры в Сехале, когда там станет известно… Пусть её известят, как положено извещать жену солдата.
ХЭНШОУ: Разумеется.
ДЖИЛЛ: В этом все дело. Мы тогда поклялись, что найдем способ ему помочь. Теперь — теперь надо это сделать, чтобы он не погиб зря!
ХЭНШОУ: Что можно сделать?
СПАРЛИНГ: Мы тут много думали. Но хотели бы узнать, как там у вас.
ХЭНШОУ: Ничего обнадеживающего. Космофлот прочно загреб под себя все мало-мальски полезное. Я не думаю, что несколько пассажирских флаеров, жужжащих над варварами, сильно их испугают, а вы как думаете? Они видали издалека несколько машин, да и слыхали о нас раньше. От огнестрельного оружия они тоже не паникуют, верно?
СПАРЛИНГ: Тебе не удастся убедить Дежерина выделить настоящее оружие или даже просто смотреть в другую сторону, пока мы будем работать? В конце концов, дело идет о нашем освобождении. Я привязал наше место к карте. Пилот, который полетит за нами, промахнуться не сможет. Ты ведь сказал, что именно наше пленение положило начало забастовке. Так не может ли Дежерин понадеяться, что, если нас освободят, забастовка кончится?
ХЭНШОУ: Я, честно говоря, не верю, что она закончилась бы. Здесь под гладкой поверхностью бушует океан эмоций. Конечно, мы пошлем за вами флаер. Но если Дежерин позволит нам использовать оборудование или хотя бы позволит людям Примаверы рискнуть ради спасения цивилизации, которое не является прямой задачей, связанной с его заданием и его войной, — дети мои, я не могу даже вообразить, к какому расколу может это привести, — как с Элефтерией и Новой Европой; разве что Примавера вступит в Союз. А дальше Земля должна будет либо потерять нас, либо послать оккупационные войска, если сможет себе позволить такую роскошь. А Дежерин будет просто стерт в порошок за «злоупотребление властью» или «преступную бездеятельность». И я думаю, что Дежерин предвидит то же самое. Нет, как местный политик я могу вам сказать, что здесь все с виду очень спокойно, потому что мы не связаны так уж тесно с Зерой Победоносным. Мы огорчены, может быть, даже больше, чем нам самим это кажется, но ведь это Союз, а не мы, отступился от них, когда они отказались вернуться домой. Если бы мы присоединились к ним в бою… Я ведь сказал, что чувства здесь пугающе сильны, как их ни сдерживай. Тебе будет очень трудно, Джилл, не стать пылающим символом тебе, дважды обездоленной этой проклятой войной, потому что каждый знает, чем был для тебя Ларрека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30