Пол АНДЕРСОН
ТРИ СЕРДЦА И ТРИ ЛЬВА

ПРОЛОГ
Сколько времени минуло... Мне кажется, что рассказать обо всем этом -
моя обязанность. Мы встретились, Хольгер и я, больше двадцати лет назад.
Другие времена, другие люди. Улыбчивые парни, которым я сейчас преподаю,
разумеется, очень милые ребята, но мы говорим и думаем на разных языках, и
нет смысла прикидываться, будто это не так. Сомневаюсь, чтобы они поверили
моему рассказу. Они более трезвомыслящие, чем были мы когда-то я и мои
друзья. И жизнь, похоже, кажется нынешним парням не столь приятной штукой,
как когда-то нам. Но что поделать - они росли среди необыкновенного.
Откройте любой научный журнал, любую газету, выгляните в окно, а потом
спросите себя: "Ну как, ты и теперь веришь, что необычное не стало в нашем
мире повседневностью?!"
Лично мне рассказ Хольгера кажется правдой. Понятно, я не настаиваю,
что все так и было. У меня нет никаких доводов, чтобы подтвердить что-то
или опровергнуть. Есть лишь надежда, что этот рассказ найдет хоть какой-то
отклик. Допустим, чисто теоретически, что все, услышанное мною, было
правдой. В таком случае история эта несет в себе кое-какие полезные для
нашего будущего знания, которые мы наверняка смогли бы хоть как-то
использовать. Допустим благоразумия ради, что все было сном или высосанной
из пальца байкой. Но и в этом случае историю Хольгера стоит запечатлеть -
хотя бы ради нее самой.
По крайне мере, одно неопровержимо: Хольгер Карлсен работал в
конструкторском бюро, куда поступил и я осенью далекого 1938 года. В
последующие несколько месяцев я узнал его хорошо.
Он был датчанином и, как большинство молодых скандинавов, жаждал
познать мир. Еще мальчишкой он исколесил почти всю Европу, пешком и на
велосипеде. Потом, исполненный традиционного в его стране восхищения
Соединенными Штатами, он добился стипендии в одном из наших колледжей на
востоке страны и стал учиться на инженерном факультете. А летом где-нибудь
подрабатывал и скитался автостопом по всей Северной Америке. Он так любил
эту страну, что, получив диплом, нашел здесь работу и не на шутку
собирался получить американское гражданство.
Все мы ходили у него в друзьях. Он был симпатичным спокойным парнем,
прочно стоял на земле, обладал незатейливым чувством юмора, а в желаниях
был скромен; разве что время от времени, чтобы побаловать себя, навещал
один датский ресторанчик, съедал сморреброд и запивал его датской водкой.
Как инженер он оказался вполне на уровне, пусть даже не мог похвастать
"озарениями" - он был скорее практиком, предпочитал не теоретический
анализ, а методичную рутинную работу. Одним словом, его нельзя было
назвать обладателем выдающегося интеллекта.
Как раз наоборот обстояло с его обликом. Он был огромен, почти
двухметрового роста, но рост скрадывали широченные плечи. Разумеется, он
играл в футбол и наверняка стал бы звездой университетской команды, не
уделяй он столько времени науке. Неправильные черты почти квадратного
лица, высокие скулы, выдающийся подбородок. Орлиный нос. Картину завершали
светлые волосы и голубые, широко расставленные глаза. Будь у него получше
с техникой (очень уж он боялся ненароком ранить чувства местных девушек, я
имею в виду), он мог бы стать заправским сердцеедом. Однако эта робость
как раз и удерживала его, и он никогда не доводил приключения такого рода
до чего-то большего. Словом, Хольгер был милым, в меру заурядным парнем,
каких потом стали называть "душа - человек".
Он рассказал мне кое-что о себе.
- Поверишь ты или нет, - усмехнулся он, - но я был натуральным
подкидышем, знаешь, ребенком, которого подбрасывают на чужой порог. Мне
едва пара дней исполнилась, когда меня нашли во дворе бездетные супруги из
Хельсингера. Это очень красивый город, родина Гамлета. Вы его называете
Эльсинор. Никто так никогда и не дознался, как я туда попал. В Дании такое
весьма редко случается, и полиция из кожи вон лезла, да так ничего и не
выяснила. Потом те супруги, Карлсены, меня усыновили. А больше в моей
жизни ничего необычного и не было.
(Так ему тогда казалось).
Помню, как-то я уговорил его пойти со мной на лекцию приезжего
физика, выдающегося человека, каких способна рождать одна Великобритания:
ученый философ, поэт, эссеист, острослов - одним словом, талант эпохи
Возрождения в улучшенном издании. Темой его лекции стали новые
космологические теории. С тех пор физика продвинулась далеко вперед, но и
поныне даже образованные люди тоскуют по временам, когда Вселенная была
удивительной и непознанной.
Свою лекцию физик завершил далеко идущими гипотезами о том, что может
быть открыто в будущем. Он говорил: если теория относительности и
квантовая механика доказали, что наблюдатель не способен вырваться за
пределы мира, который наблюдает; если логический позитивизм показал, сколь
многое из того, что мы называем "неопровержимыми фактами", является не
более чем чисто умозрительными допущениями; если ученые доказали, что
человек может неожиданно проявлять способности, о каких никто до сих пор и
не подозревал - быть может, некоторые древние легенды и приемы магии все
же являются чем-то большим, нежели простыми сказками? Гипноз и лечение
психосоматических расстройств с помощью самовнушения тоже когда-то
отметались и считались сказками. Что из отвергаемого нами сегодня могло
опираться на подлинные наблюдения, пусть мимолетные и случайные, сделанные
еще до того, как возникла наука и присвоила себе право решать, что может
быть открыто в будущем, а что - нет? Этот вопрос касается
одного-единственного мира - нашего. А как насчет других? Волновая механика
уже сегодня допускает, что бок о бок с нашей может существовать в том же
пространстве иная Вселенная. Не так уж трудно сделать следующий шаг и
предположить, что таких Вселенных может оказаться несчетное количество.
Логически рассуждая, в каждой из них законы природы могут быть чуточку
иными. А потому все, что мы только можем себе представить, может
существовать где-то в безграничной, неизмеримой действительности!
Большую часть лекции Хольгер зевал, а потом, когда мы отправились
чего-нибудь выпить, иронически бросил:
- Эти математики так напрягают мозги, что ничего удивительного нет,
если они впадают в метафизику. Ставят все вверх ногами.
Я злорадно ответил:
- А ведь ты, не зная о том, употребил самое верное определение.
- Это какое?
- "Метафизика". Толкуя буквально, метафизика - это то, что лежит "за
физикой", вне ее. Иначе говоря: там, где кончается физика, которую
измеряешь инструментами и приборами, обсчитываешь на логарифмической
линейке, начинается метафизика. Как раз в этой точке мы с тобой, парень,
сейчас и находимся - в точке, где кончается физика.
- Ха! - он осушил бокал и заказал еще. - Вижу, тебя это захватило.
- Возможно. Ты только подумай - разве мы знаем в полном смысле этого
слова, что такое физические измерения? Может, мы просто-напросто
присваиваем им названия, ничего общего не имеющие с сутью? Хольгер, что ты
такое? Где ты? Что ты, где ты, когда ты?
- Я - это я. Я здесь. Сейчас. Пью что-то, не первосортное, кстати.
- Ты - в равновесии с чем-то. Связан с одним из элементов конкретного
континуума, общего для нас обоих. Этот континуум - вещественное воплощение
конкретной математической зависимости меж пространством, временем,
энергией. Иные из этих зависимостей мы знаем под именем "законов природы".
И потом мы создали науки, которые называем физикой, астрономией, химией...
- У-уффф! - он поднял бокал. - Перестань уж. Пора и выпить как
следует. Скооль! <твое здоровье! (датск.)>
Я замолчал. Хольгер тоже не возвращался больше к этому разговору. Но
он не мог его не запомнить. Быть может, это ему чуточку помогло - гораздо
позже. По крайней мере, я на это надеюсь.
За океаном вспыхнула война, и Хольгер потерял покой. Месяц тянулся за
месяцем, и он становился все мрачнее. Стойких политических взглядов у него
не было, но он с яростью, удивлявшей нас обоих, твердил, что ненавидит
фашистов. Когда немцы вторглись на его родину, он три дня пил без
перерыва.
Однако оккупация Дании проходила довольно спокойно. Проглотив горькую
пилюлю, правительство - единственное правительство, поступившее так -
осталось в стране, которой был придан статус нейтрального государства под
немецким протекторатом. Не думайте, будто это был акт трусости. Он означал
еще, что король смог несколько лет препятствовать насилию, особенно по
отношению к евреям - а ведь такое насилие было уделом всех других попавших
в немецкую неволю народов.
Хольгер себя не помнил от радости, когда датский посол в США выступил
на стороне союзников и предложил американцам высадиться в Гренландии.
Большинство из нас уже понимали, что рано или поздно Америка будет втянута
в эту войну. И наилучшим выходом для Хольгера было бы дождаться этого дня
и вступить в армию. Впрочем, он мог уже сейчас встать в ряды британских
войск или частей "Свободной Норвегии". Часто, сам себе удивляясь, он
говорил мне:
- В толк не возьму, но что-то меня от этого удерживает...
В 1941 году стали приходить известия, что Дания сыта по горло. До
взрыва еще не дошло (он случился в конце концов в виде забастовки, и
немцы, свергнув королевское правительство, стали править страной, как еще
одной завоеванной провинцией), но слышались уже выстрелы и разрывы
динамитных бомб. Потратив много времени и пива, Хольгер наконец решился.
Его вдруг охватило неизвестно откуда взявшееся яростное желание вернуться
на родину.
Мне его решение казалось бессмысленным, но отговорить его мне не
удалось. И я отступился. "В-седьмых и последних", как говорят его земляки,
он был не американцем, а датчанином. И вот он уволился с работы, устроил
нам прощальную вечеринку и отплыл на шведском пароходе. Из шведского порта
Хельсинборг он на пароме перебрался в Данию.
Наверняка немцы первое время не спускали с него глаз. Но он был вне
подозрений, работал на заводах "Бурмистер и Вайн", производивших судовые
двигатели. В середине 1942 года, узнав, что немцы потеряли к нему интерес,
он вступил в сопротивление... и обнаружил, что его рабочее место обладает
исключительными возможностями для саботажа.
Не буду рассказывать подробно историю его деяний. Он неплохо себя
показал. Вся организация неплохо себя показала, действовала столь
изощренно, в постоянном контакте с англичанами, что за всю войну провалов
почти не было. Во второй половине 1943 года Хольгер и его друзья свершили
самое славное свое дело.
Был человек, которого потребовалось тайно вывезти из Дании. Его
знания и способности оказались крайне необходимы союзникам. Немцы
прекрасно знали, кто он, и не спускали с него глаз. Но подпольщикам
удалось незаметно вывезти его из дома и доставить к проливу Зунд, где уже
ждала лодка, чтобы переправить его в Швецию. Оттуда его должны были
перевезти в Англию.
Должно быть, мы уже никогда не дознаемся, пронюхало ли об этом
гестапо, или немецкий патруль, обходивший берег после наступления
комендантского часа, чисто случайно наткнулся на подпольщиков. Кто-то
выстрелил. Завязалась перестрелка. Берег был каменистый и гладкий, как
доска. Звезды и огни на шведском берегу давали достаточно света. Укрыться
негде, бежать некуда. Лодка отчалила, а партизаны решили задержать врага,
пока она не достигнет того берега.
Но надежды на это было мало. Лодка двигалась медленно. То, как ее
защищали, показало немцам, как важно ее захватить. Через несколько минут
все датчане будут перебиты, кто-нибудь из немцев вломится в ближайший дом
и позвонит в штаб-квартиру оккупационных войск - она разместилась
неподалеку, в Эльсиноре. Патрульный катер с мощным мотором перехватит
беглецов, прежде чем они достигнут нейтральных вод. И все же подпольщики
отчаянно отстреливались.
Хольгер Карлсен не сомневался, что вскоре погибнет. Но не было
времени пугаться. Какая-то частица его сознания вернулась к былому,
проведенным здесь дням, солнечному покою, ласточкам над головой, родителям
в воскресных нарядах, дому, полному маленьких любимых безделушек; да и
замок Кронборг над блистающей водой - стены красного кирпича, изящные
башенки, позеленевшие от времени медные крыши... Почему он вдруг вспомнил
Кронборг? Он прильнул к земле, вытянул руку с горячим пистолетом,
выстрелил по темным перебегающим силуэтам. Пули свистели вокруг. Кто-то
вскрикнул. Хольгер прицелился, снова выстрелил.
Потом мир взорвался ослепительным сиянием и тьмой.

1
Он пробуждался медленно. Лежал, не чувствуя ничего, кроме боли в
голове. Медленно возвращалось зрение, наконец он понял, что торчит перед
глазами - корень дерева. Он пошевелился, и под ним захрустел толстый ковер
сухих листьев. Вокруг разливались запахи сырой земли, мха и влаги.
- Дет вар сом фанден! <разрази меня гром! (датск.)> - буркнул он и
приподнялся.
Коснулся кончиком пальцев головы, ощутил засохшую кровь. Мысли
повиновались плохо, но он сообразил, что пуля лишь вскользь ударила по
голове, лишив сознания. Парой сантиметров пониже, и... Дрожь пробрала его.
Но чем все кончилось? Он лежал в лесу, сейчас - светлый день. И
никого поблизости. Ни следа человека. Скорее его друзьям удалось
прорваться, и они унесли его с собой. А потом спрятали тут, в чащобе. Но
почему они раздели его донага и оставили одного?!
Он встал, ошеломленный, с одеревеневшими мышцами, горечью во рту и
бурчащим от голода желудком. Сжал ладонями голову, чтобы она, чего
доброго, не разлетелась на куски. По пробивавшимся сквозь кроны деревьев
солнечным лучам определили, что перевалило за полдень. Утренний свет не
приносит с собой того особенного золотистого блеска. Да, перевалило далеко
за полдень. Ха! Он провалялся часов двенадцать!
Хольгер чихнул. Поблизости, в глубокой, едва окропленной солнечными
лучиками тени, поблескивал ручеек. Хольгер подошел, наклонился и пил
большими глотками. Потом умыл лицо. Холодная вода вернула чуточку сил. Он
огляделся, пытаясь понять, где же находится. Леса Гриб?
Нет, во имя божье. Слишком высокое тут деревья, слишком узловатые,
слишком дикие: ясени, буки, кусты высокого боярышника, покрытые густыми
моховыми бородами, образовали меж деревьями почти непроходимую стену. В
Дании таких лесов не было со времен средневековья.
Белка промелькнула по стволу алым языком пламени. Скворцы сорвались с
ветки. Сквозь просветы в листве Хольгер разглядел ястреба, кружившего
высоко в небе. Неужели в Дании еще остались ястребы?!
Быть может, один-два. Он не знал точно. Оглядел себя, обнаженного, и
безрадостного задумался: что же теперь делать? Если его друзья раздели его
и оставили здесь, значит, у них были на то серьезные причины. И отдаляться
от этого места не следует, особенно голышом. Но, с другой стороны, с ними
потом могло что-то случиться...
- Скверный у тебя будет ночлег, парень, - буркнул он. - Посмотрим
хоть, что это за место... - его голос среди тихого шума леса показался
ненатурально громким.
Шум леса? Нет, еще что-то. Он застыл, прислушался и распознал конское
ржанье. Видимо, поблизости есть ферма. Он уже достаточно твердо стоял на
ногах и мог, проломившись сквозь кустарник, поискать коня.
Что он и сделал. И встал, как вкопанный.
- Нет... - только и смог прошептать.
Животное было огромно, не меньше першерона, но изящнее -
красавец-скакун, черный, как отшлифованный мрак. Пут на нем не было. С
красивой, украшенной серебром уздечки свободно свисали вычурные, обшитые
бахромой повода. Седло с высокими луками, из узорчатой кожи, как и повода;
белый шелковый чепрак с вышитым черным орлом; к седлу приторочены какие-то
вьюки. Проглотив слюну, Хольгер подошел поближе. Ну вот и хорошо. Кто-то
любит конные прогулки в таком вот стиле.
- Эй! - позвал Хольгер. - Эй, есть тут кто?
Когда он подошел совсем близко, конь встряхнул длинной гривой и
радостно заржал. Мягкие ноздри коснулись щеки Хольгера, огромные подковы
ударили оземь. Хольгер потрепал его по шее. Никогда еще он не встречал
столь дружелюбного к чужим коня.
1 2 3 4