Эти сведения часто служат для нас отправной точкой… а иногда весь наш розыск на этом и заканчивается…У меня перехватило дыхание.– Вы хотите сказать, что в вашей картотеке значится имя моей жены?– Именно так. В связи с аварией.– Да с какой аварией? – завопил я.Мэрфи, должно быть, понял по моему голосу, что я не притворяюсь.– Стало быть, вы не знали об этом? – медленно проговорил он и замолчал.Портье, сидевший за конторкой (у меня не было времени идти в кабину, и я воспользовался аппаратом портье), сперва, услышав, как я кричу, удивленно поднял голову, но потом снова углубился в свои расчеты; мир вокруг меня будто замер.– В таком случае, – словно нехотя продолжал Мэрфи, – я не ошибся, что позвонил вам: дело, пожалуй, гораздо серьезней, чем могло показаться на первый взгляд. Миссис Тейлор пострадала в автомобильной аварии в сорок пятом году, вскоре после окончания войны. Она отделалась легкими ушибами, но ее допрашивали в полиции, потому что человек, который вел машину, был арестован и осужден. Машина оказалась краденой.Этого не могло быть; Пат мне никогда ни о чем подобном не рассказывала, она не стала бы скрывать от меня такой серьезный случай, который произошел с ней меньше чем за полгода до нашей женитьбы!– Здесь явная ошибка, сэр Джон. Моя жена ни разу не была замешана в подобных делах.– Это вы так считаете… Имя вашей жены было в то время Патриция Стивенс? А ее мать – миссис Роз Стивенс-Бошан? Все верно? Ну так вот, семнадцатого июня тысяча девятьсот сорок пятого года Патриция Стивенс находилась в автомобиле «бентли», за рулем которого сидел некто Гарольд Рихтер, довольно темная личность, чье происхождение и род занятий не до конца выяснены. Кроме них, в этой машине находилась некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису, и еще один человек, принадлежавший, очевидно, к политическим кругам, которому удалось добиться, чтобы его не привлекали к следствию. «Бентли» был за неделю до того украден у ворот одного министерства. Вы, наверно, помните, как трудно было в то время с транспортом; почти все частные машины были реквизированы. Авария произошла в районе Ричмонда; Рихтер ехал на большой скорости, машину занесло, она опрокинулась в кювет. Ваша жена, мисс Вильсон и четвертый пассажир почти не пострадали; но у Рихтера оказался перелом бедра, и, судя по медицинскому заключению, он так и остался хромым. Его приговорили к шести месяцам тюрьмы и к штрафу в тысячу фунтов. После отбытия наказания его след потерялся; должно быть, он покинул Англию или умер.– А эта мисс Вильсон? – тупо спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.– Думаю, она по-прежнему живет в Лондоне. Если вам нужен адрес, я попрошу сержанта Бейли его отыскать и прислать вам по почте.– Спасибо, – проговорил я машинально и больше не мог выжать из себя ни слова.После долгой паузы Мэрфи сказал:– Заметьте, что в данный момент эта история нас совершенно не интересует, мы не можем да и не хотим ею заниматься. Но как знать? Не исключено, что она все же имеет какое-то касательство к исчезновению миссис Тейлор и в наших розысках мы набредем на этого Рихтера. В общем, не надо слишком огорчаться, мистер Тейлор. До свидания.Нас разъединили, но я еще минуты две неподвижно стоял, облокотившись о конторку и с трубкой в руке, и портье пришлось вежливо напомнить мне, что разговор окончен. Глава шестая Для иностранца, живущего одиноко в Лондоне, воскресный день является одним из самых тяжких испытаний. А если еще его гложет тоска, он должен обладать большим запасом нравственной прочности, чтобы не броситься в Темзу.Если бы рядом со мною был ты, Том! Но ты давно договорился провести этот уик-энд у леди Мэксфилд в Редеме, в графстве Сассекс, и я сам тебя упросил, чтобы ты не менял своих планов. Ты предложил мне поехать с тобой, но общаться с незнакомыми людьми, принимать участие в разговоре, заставлять себя быть все время вежливым и внимательным – все это было для меня невыносимо. По той же причине я не стал звонить никому из немногочисленных друзей и знакомых, которые есть у меня в Лондоне. И вот я оказался совершенно один в этом огромном городе, который как никакой другой город в мире умеет, прикрываясь маской вежливости, быть поразительно жестоким и бесчеловечным.Впрочем, окружающая обстановка в тот день не имела для меня никакого значения. Где бы я ни оказался, меня все равно снедала бы та же тоска. В прошлое воскресенье в Милуоки я, может быть, еще не чувствовал себя таким бесконечно несчастным, но это было лишь потому, что отсутствие Пат длилось только три дня…Уже второе воскресенье я прожил без нее, уже десять дней я не прикасался к ней, не дышал ее ароматом, не слышал ее голоса… Временами тоска по ней наваливалась на меня с такой силой, что я стискивал кулаки, чтобы не закричать; если бы мне предложили тогда отдать обе наши жизни, мою и ее, всего за пять минут свидания с ней, я бы, наверно, согласился. Сколько же еще будет длиться наша разлука?Но я не побоюсь признаться, что больше всего страдал я не от разлуки, а от того, что сообщил мне накануне по телефону Мэрфи. Причем страдал даже не столько от всей этой автомобильной истории (хотя стоило мне вспомнить об этом гнусном Рихтере, с которым Пат ехала тогда в машине, и меня охватывала дикая, первобытная ярость), сколько оттого, что Патриция могла вообще что-то скрыть от меня, скрыть нечто такое, что занимало определенное место в ее жизни, что случилось с ней незадолго до нашего знакомства и чего она не могла, конечно, к тому времени забыть!.. А ведь у нас с ней было условлено, что между нами не будет никаких недомолвок, что мы все, абсолютно все должны знать друг о друге; и всем, что было у меня и со мной, я поделился с Пат, я отдал ей все самое сокровенное, все, что жило в моей памяти, все до мельчайших деталей; я рассказал про все, что случалось со мною, рассказал обо всех мелочах, о самых для меня нелестных и темных историях, о которых мужчина никогда не говорит женщине, тем более своей жене; я рассказал о детстве, об отрочестве, об ошибках и заблуждениях, о глупостях и оплошностях – она знала обо мне все. И я был всегда убежден, что я тоже знаю всю ее жизнь, – всю, без малейшего исключения.А теперь приходилось признать, что я ошибался. И что по неведомой для меня причине Пат о некоторых вещах умолчала. История с машиной сама по себе, наверно, не стоила и выеденного яйца, но тогда зачем было ее от меня скрывать? Почему Пат ни разу не упомянула при мне имени Рихтера или Кэтрин Вильсон?Уже позавчера мне показалось странным, что Пат не сочла нужным сказать мне о переезде матери из Кенсингтона в Хемпстед; но я малодушно отстранил от себя этот вопрос, и мне почти удалось убедить себя в том, что Пат мне об этом все же сказала, а я забыл или просто не придал значения такому пустяку. Теперь я был уверен, что она ни слова мне не сказала. Роз писала Пат каждую неделю; она обязательно должна была сообщить дочери, что дом на Глостер-Роуд переходит к другому владельцу и всех жильцов выселяют; она не могла не написать ей о том, что подыскивает другую квартиру, и уж, конечно, самым подробнейшим образом описала свой переезд… А Пат ничего мне об этом не сказала, так же как в свое время не сказала ни о Рихтере, ни об этой истории с «бентли». Была или нет связь между первой и второй ложью (да, ложью, ибо это умолчание было для меня хуже лжи), имела или нет та и другая ложь касательство к исчезновению моей жены – самый факт лжи был очевиден, жесток, непоправим, и стократ тяжелей было мне оттого, что я не мог с ней по этому поводу объясниться. Та, которой я дорожил больше всего на свете, которую я нежно любил, любил, больше себя самого, больше своей работы, больше даже, чем воспоминания о своих родителях, – именно она оказалась способной скрывать, обманывать, лгать. Если такое возможно, значит, возможно все, абсолютно все. Любая катастрофа…Катастрофа? Но какая же катастрофа могла произойти с Пат? Я вдруг понял, как глупо себя веду. Недомолвки, ложь, обман – какое они имели значение сейчас, когда Пат исчезла! Ее лжи я, возможно, со временем найду какое-то объяснение, но найду ли я Пат? Где она в эту минуту? Мэрфи говорил о ловушке… Ловушка! Это сухое и жестокое репортерское словечко, пожалуй, точнее всего выражало суть происшедшего. Жертва неведомого мне шантажиста, Пат у него в руках, Пат страдает, Пат подвергается пыткам… если она еще жива…Может быть, Пат умерла. И я больше никогда ее не увижу, никогда не услышу ее голоса, не дотронусь до нее, не поговорю с нею… А я сижу тут и, как последний кретин, размышляю о том, почему она солгала и смогу ли я по-прежнему ее любить!Я чуть не завыл.Единственное, что может меня отвлечь, – это напиться. Не для того чтоб забыть, а чтоб хоть чуточку приглушить свою боль. Я спустился в бар; он оказался закрыт. Как лунатик, вышел из гостиницы и стал переходить улицу. Такси, которое поворачивало возле Марбл-Арч, едва не сбило меня с ног; шофер прорычал в мой адрес ругательство, но я ничего не слышал. Я свернул на Оксфорд-стрит; по тротуару неторопливо дефилировали воскресные толпы; я отчаянно протискивался сквозь них, но ни одна душа не обращала на меня внимания. В бесстрастности лондонца есть что-то бычье. Я ткнулся в один бар, в другой – везде закрыто; свернул на поперечную улицу – то же самое. Найти воскресным вечером в Лондоне спиртное – все равно что найти его на Луне. По воскресеньям в Лондоне тишина и благолепие, как на кладбище.Я вернулся на Оксфорд-стрит. Автобусы и такси застывали перед красным огнем светофора, будто отлитые в бронзе. Я заглядывал в лица людей, я пытался поймать чей-нибудь взгляд; я был одинок. Я знал, что никто мне не в силах помочь, но мне так было нужно почувствовать рядом живое человеческое тепло. А мимо шли и шли сотни и тысячи чужих и равнодушных людей – шли лондонцы.Я снова пересек площадь и вошел в Гайд-парк. Взобравшись на лесенки, воскресные проповедники что-то вещали про мир и братство; я вслушивался в их слова, я пытался вникнуть в смысл этих речей – лишь для того, чтобы убежать от своей тоски. Но они говорили на языке, которого я не понимал. И я не испытывал никаких братских чувств к окружавшим их кучкам людей – к простоволосым домашним хозяйкам с окурками в зубах, к плешивым старичкам и круглолицым юнцам. Эти люди были непохожи ни на Пат, ни на меня; они были из другого теста, они были жители другой планеты.И у детей, гонявших обручи по газонам, и у женщин, сидевших рядком с вязаньем в руках, – что могло быть у них общего со мной? Я не знал, на каком языке с ними заговорить, я не нашел бы слов, которые были бы им понятны. Можно сказать незнакомому жителю Нью-Йорка, Парижа, Мадрида: «Я потерял жену, и мне очень худо». Но жителю Лондона такого не скажешь. Меня бы просто не поняли, это прозвучало бы нелепо и дико, это прозвучало бы непристойно.Я был в этом городе, как в тюрьме – двенадцать миллионов людей, десятки тысяч улиц, более ста квадратных миль долин и холмов, покрытых домами… И я не мог выйти отсюда на волю, потому что лишь здесь я еще мог надеяться обрести свою Пат.Я рухнул на скамью. В тихой воде озера играло солнце, на деревьях щебетали птицы, изумрудными были лужайки… Меня сковало оцепенение. Боль понемногу успокаивалась, уступая место смертельной скуке, совершенно особой, чисто лондонской воскресной скуке. Когда-то я ненавидел воскресенье. В Нью-Йорке, в Милуоки, в Оксфорде, в Чикаго – везде я скучал в этот день. И я всегда радовался в понедельник, что начинается новая неделя, – все равно радовался, даже если предстояла тяжелая работа, и в школе было уныло и хмуро, и неделя не сулила ничего веселого. Но потом, когда я познакомился с Пат, все сразу переменилось, и теперь я уже обожал воскресенье, наши с ней воскресенья; я всю неделю ждал этого дня, потому что в воскресенье она безраздельно принадлежала мне, а я безраздельно принадлежал ей.Теперь воскресенье стало опять ненавистным. Означало ли это, что я примирился с исчезновением Пат?…Время шло; женщины сворачивали свое рукоделие и уходили; уходили усталые дети с обручами под мышкой; на деревьях погасли закатные блики. Медленно опускалась ночь, почернели дорожки, растворились в газонах тропинки. Я все сидел на скамье. Если бы не ворчливый сторож с тяжелой связкой ключей, я бы провел в Гайд-парке всю ночь, ко всему безучастный, не боясь ни привидений, ни вампиров, ни просто убийц. Глава седьмая – Можно попросить к телефону мисс Кэтрин Вильсон?– Кто ее спрашивает?Голос был сух и недружелюбен. Но меня это не обескуражило. От моего вчерашнего уныния не осталось и следа, я проснулся в отличном настроении и ощущал себя свежим, бодрым, готовым к бою. Что мне все трудности, все препятствия, что мне эта невинная ложь, которую когда-то позволила себе Пат! Главное – я люблю ее, люблю сильнее всего на свете, и я ее отыщу любой ценой, пойду ради этого на все, вплоть до убийства! Окажется неспособной полиция – что ж, буду бороться один… Официант принес мне завтрак (типичный лондонский завтрак, состоящий из чая и рыбных консервов, но даже вид и запах этой еды не смогли омрачить моей радости), он подал мне фирменный конверт Скотланд-Ярда; сержант Бейли каллиграфическим почерком извещал меня, что, выполняя приказ своего начальника, сэра Джона Мэрфи, он нашел адрес мисс Кэтрин Вильсон; в 1945 году она проживала в доме номер 57 по Эджвер-Роуд, и телефон у нее был 03–27. Паддингтонская линия. Никаких других сведений он не нашел и надеется, что этот адрес, несмотря на свою давность, все же мне пригодится.И вот оказалось, что паддингтонская линия до сих пор существует и дама, ответившая мне, как будто даже знает, кто такая мисс Кэтрин Вильсон. Это был, по-моему, первый случай после отъезда Пат, когда что-то работало нормально. Стоило ли принимать к сердцу такой пустяк, как нелюбезность моей собеседницы? Все равно фортуна теперь на моей стороне!– Я муж одной ее подруги, – ответил я и сам удивился своему уверенному тону, ибо каких-нибудь сорок восемь часов назад я еще и не подозревал о существовании мисс Кэтрин Вильсон.– Какой подруги?Не будет ли неосторожностью отвечать на этот вопрос? А что, если мисс Вильсон причастна к исчезновению Пат?… Но я почувствовал, что вообще ничего не добьюсь, если не пойду на эту уступку.– Речь идет об одной особе, которая давно покинула Англию. Мисс Вильсон была с ней в дружбе… Лет двенадцать назад. С кем имею честь?…– Я ее мать…Это меня удивило. Голос был хриплый, вульгарный, с сильным ист-эндским акцентом. Возможно ли, чтобы Пат дружила с девушкой, чья мать говорит таким голосом?– Надеюсь, здесь нет никакой ошибки, – сказал я немного невпопад. – Мне дали ваш номер и сказали, что это телефон мисс Вильсон, которая когда-то была знакома с моей женой… Моя жена звалась тогда Патрицией Стивенс…– Патрицией Стивенс? Да, припоминаю, Кэт как будто называла при мне это имя. Но сейчас я не могу вам ничего сказать. Она здесь не живет.Ну конечно! А я-то вообразил, что отныне все пойдет гладко!.. Но все равно нельзя было выпускать добычу из рук.– Как я могу с ней встретиться?– Дайте мне ваш номер: когда я увижу ее, я ей скажу, чтобы она вам позвонила.– Но я должен поговорить с ней немедленно! Это очень важно!Я произнес это с такой горячностью, что голос моей собеседницы как будто немного смягчился.– Дайте ваш номер, я попробую позвонить ей сейчас же.– А не было бы проще… – гнул я свое.Тон, которым мне ответили, показал, что настаивать бесполезно.– Не хотите – как хотите. Давайте ваш номер.Отчаявшись, я подчинился, и миссис Вильсон (если это в самом деле было ее имя) повесила трубку, даже не попрощавшись.Я был в ярости. Почему эта женщина отказалась дать адрес своей дочери? В этом мне чудилось что-то подозрительное. Не было ли какой-то связи между той таинственностью, какой окружила себя мисс Вильсон, и исчезновением моей жены? Если эта девица не желает, чтобы знали, где она сейчас живет, не означает ли это, что ей приходится что-то скрывать? Может быть, она тоже участвует в этом заговоре? (Видишь, Том, я уже начал к этому времени предполагать, что исчезновение Пат – следствие какого-то «заговора».)Если дело обстоит именно так, она не только не позвонит мне и я ничего не смогу узнать, но, хуже того, я совершил самую ужасную ошибку, потому что она будет теперь особенно осторожна. Если Пат заманили в ловушку, то эти негодяи удвоят бдительность и даже увезут ее, чего доброго, из Лондона… Что я наделал!..Но, с другой стороны, можно было считать, что я все же что-то узнал. Недомолвки миссис Вильсон и молчание ее дочери – все это могло служить доказательством их вины. Достаточно мне поставить в известность Мэрфи, направить его на этот след – уж он-то заставит миссис Вильсон заговорить, – и мы отыщем Кэтрин…Том, я не рассказывал тебе про этот эпизод, потому что боялся показаться смешным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16