"Полюби изначальный свет всем своим сердцем, всем своим разумением и – делай, что хочешь". И, если мы вдвоем, втроем, впятером, если нас сто, двести или тысяча, и мы будем встречаться, помня постоянно об этом изначальном свете, тогда все остальное, вся прекрасная действительность, окружающая нас, все эти деревья, все эти прекрасные лица, все эти стены, вино, боль разлуки, боль сломанной жизни и возрожденной жизни, утрата надежд – все это вместе превратится в чудесный сад. И мы будем смотреть на поток реальности из изначального центра.
Чонъянг Трумпа написал об этом стихотворение, я прочту вам оттуда четыре строчки:
"Во дворце изначального света,
Прислушиваясь к повторению основного слога,
Радостно наблюдаю пляску иллюзий
Обольстительных дев-явлений…"
Вся хитрость заключается в том, чтобы смотреть на этот мир со стороны изначального света. Ничего не запрещается. Все разрешается, если все воспринимается, видится, любится оттуда, из точки изначального света. Но только вот я не знаю, что это такое…
Двадцать вторая беседа 28 июля
об амнезии
Аркадий: Воспоминание – это очень важное понятие. Если вы знаете литературу, то вы, наверное, помните, что Кришнамурти утверждал, что память больше всего мешает нам достичь просветления. Мы всё время что-то помним, вспоминаем, а то, что мы вспоминаем – под это мы подстраиваем наш опыт. Что значит – вспоминать? Вспоминать – это значит воскрешать какие-то структуры и какие-то понятия. Вот я вспомнил эпизод из моего детства, я вспомнил моего друга, я вспомнил Зарасай, я вспомнил Москву, т.е. определённые картинки или определённые мысли. Или определённые чувства. Так или иначе, мы каждый раз воскрешаем, откуда-то вытаскиваем картинки, мысли, чувства, структуры, понятия, ощущения. Кришнамурти считал, что мы блокируем ими своё пребывание в мире, своё "здесь и сейчас". Приводишь человека в лес, а он начинает читать стихи Северянина. Это случай Антона. Потому что для него намного важнее то, что он когда-то пережил, а не то, что он сейчас переживает. Он уходит из настоящего в прошлое. Он уходит от непосредственного невербального переживания в то, что уже когда-то переживал. Он живёт всплеском старого переживания. И практически вся история человечества и вся история культуры представляет собой вот такую картину, когда еврей, христианин, мусульманин, когда они получают определённое впечатление, они берут свои священные книги, – то же самое делают индусы и, особенно, китайцы, – они берут то, что они выучили когда-то, то, что они поняли, они пережили, то, что пережили их отцы, деды и прадеды, и вносят в непосредственную реальность то, что было когда-то, и наслаивают на этот момент структурированное, формализованное знание прошлого. Это – память. Кришнамурти призывал отказаться от памяти. Он считал память главным препятствием к переживанию жизни, переживанию глубины жизни.
Виктория: Это точка зрения Кришнамурти или твоя?
Аркадий: Моя, Кришнамурти – какая разница? Я представил одну позицию. А другую позицию я хочу представить сейчас. В частности, это точка зрения Петра Демьяновича Успенского. Это классическая точка зрения, согласно которой люди, рождаясь в этот мир, как бы уходят, переходят сюда из мира более высоких измерений – большего знания, большей мудрости. И мы сначала слепнем, глохнем, потом медленно, постепенно после шока рождения начинаем вспоминать. И вспоминаем мы то, что было до рождения, вспоминаем наш реальный опыт. У нас был опыт, было знание, когда мы были вне платоновской пещеры. Сейчас мы в тёмной пещере. И окружающие нас предметы, люди напоминают нам о том знании, которое у нас было. Мир как напоминание, мир как подсказка того высшего знания, которое мы все в себе чувствуем. Мы несём в себе какое-то смутное понятие о вершине горы Аналог, о том чистом свете, о том мире идей, который мы покинули. У одних людей этой памяти больше, у других меньше. Одни абсолютно ничего не помнят, они живут как бараны, видят перед собой траву и жрут её. Видят перед собой какое-то дело – и делают. А другие люди живут в этом twilight, в этих переливах полуснов-полуреальности. И постоянно соприкасаются с потерянным раем, потерянным миром, в котором они пребывали то ли до рождения, то ли (поскольку это мир в них постоянно присутствует) в них как бы всколыхивается их глубокая сущность и отсветы её падают на те переживания, через которые они проходят. Вы видите, тоже очень убедительная точка зрения. Я встречаю Роситу, я встречаю Веру, – я их где-то видел… Где? Когда? Я мучительно вглядываюсь в эти лица, они меня тревожат, мучают, что-то во мне звучит, что-то хочет пробиться туда, где я был с ними очень близок в каких-то других измерениях, в другой жизни. И у нас появляется ощущение, что мы когда-то сидели здесь в Зарасае; такой же был ветерок, так же было спокойно, но всё это забыто. То переживание было очень сильным, но потом оно всё покрылось водорослями, коростой, всё оно заросло. И сейчас мы с вами пробуем всё это вспомнить. Смотрим друг на друга и узнаём, и не узнаём.
В каждом из нас скрыты безграничные пласты опыта. Этот опыт от нас отделён. Представьте себе разрез земли, шахту: вот здесь мы выкопали шахту, и мы идём. Один слой – кварца, другой слой – глины, третий – гранита, четвёртый слой ещё чего-то, потом идёт вода, потом снова глина, снова вода. Вот так же и человек – мы находимся на поверхности, и мы с трудом проникаем в глубину себя, где есть всё вплоть до самого глубокого слоя, который мы называем Нирваной, изначальным светом. Откуда мы знаем, что там изначальный свет, что там Бог, что там Нирвана? Мы с вами этого не знаем, но те, кто там побывал, нам об этом говорят. Мы можем им верить, можем им не верить. Поэтому есть верующие 1 и есть неверующие. Всё очень просто. Неверующие говорят: всё это сказка. Верующие говорят: не может быть, чтобы такие удивительные свидетели врали, тем более что они, эти свидетели того опыта, глубинного опыта, создали целую цивилизацию. То, что сделал Мухаммед, привело к созданию потрясающей мусульманской цивилизации. То, что сделал Эйнштейн, или Ньютон, или Лобачевский, не привело к созданию никакой цивилизации, а включилось и вплелось в то, что сделал Моисей, сделал Будда и Мухаммед. Цивилизация – это контекст, в котором мы живём, это те основополагающие структуры, на которые накладываются и в которые вплетаются уже второстепенные элементы. Бах не создал цивилизацию, он создал христианскую протестантскую музыку. А Платон создал теорию воспоминания, анамнезиса. Вы знаете, что у греков была муза Мнемозина, это муза истории, муза памяти. И от этого слова произошли два других слова, одним из них пользовался Платон, – анамнезис, воспоминание. Вот то самое воспоминание о прошлой жизни, о том глубинном знании, глубинном опыте, которого мы лишены и который мы мучительно пробуем восстановить. Люди прикованы к стене платоновской пещеры, прикованы так, что не могут повернуть головы. У них и руки, и ноги, и голова скованы цепями, и они могут только видеть стену, которая перед ними. А за их спиной – и огонь очага, и свет, идущий из входа в пещеру, и проходящие мимо пепельницы, стулья, деревья, объекты и люди бросают тень на стену. А прикованное к стене человечество занимается скрупулезными исследованиями: изучает эти тени – в какой последовательности проходят друг за другом звёзды, в какой последовательности наступают события нашей жизни – завтрак, обед и ужин, – и, выяснив, что они идут в таком-то порядке, строит на этом научные теории. Точно так же строятся все другие теории. Философ, согласно Платону, это человек, который невероятным усилием вывернул себе шею и может смотреть назад и видеть настоящие вещи, а не их тени. А просветлённый – это человек, который сумел хитростью, или ловкостью, или обманом, или силой разорвать цепи и выйти из пещеры на свежий воздух и увидеть реальные объекты и реальные события. Здесь дуализм: мир теней и мир реальных объектов. Реальность и иллюзорный мир – как в индуизме, как в Веданте. Воспоминание, о котором говорит Платон, – это воспоминание реального мира, которое он называл миром идей. Память, которая связывает мир иллюзий и мир вещей, он называет вертикальной памятью, предполагая, что есть еще горизонтальная память. Вспоминать то, что я видел вчера или в детстве, – это память механическая, горизонтальная. Она отличается от вертикальной памяти тем, что вертикальная память качественная, а горизонтальная – количественная. Кто из нас может запомнить сколько цифр или сколько имён? Я раньше плохо запоминал имена. Теперь я это делаю лучше. Ну вот, и дальше мне хочется спросить: а память, о которой говорит Кришнамурти, – горизонтальная или вертикальная? Есть ли у него вертикальная память? У Кришнамурти память забивает все наши поры и не даёт пережить настоящее. У Платона память даёт человеку настоящую глубину, и смысл, и оправдание. И вводит его в высшую систему измерений. Я недаром столкнул эти две точки зрения, потому что мы часто берём какие-то идеи, какие-то смыслы и ставим их рядом. И происходит работа внутри нас. Мы начинаем видеть, как ограничены слова, которыми мы пользуемся, и как важно развивать гибкость своего понимания, и впускать в своё понимание неопределённость, и развивать в себе энергию поиска, пытливость и недовольство собой. Как важно разрушать своё знание каждый день, каждую минуту и идти дальше. В той или иной степени. Но перед тем как пойти дальше, попробуем найти опорные моменты и решить, кто прав – Платон, который развивает идею анамнезиса, или Никомедес Суарес Арауз, Чанышев и Кришнамурти, которые развивают идею амнезии? Я упомянул двух людей, имена которых вы еще не знаете, но, надеюсь, со временем узнаете. Суарес Арауз – я нашёл его материал, который называется "Манифест амнезии" в авангардистском американском журнале под названием Exquisite corps (Превосходный труп). Давайте поговорим немножко об амнезии. Что это такое и почему к Успенскому и Платону, с одной стороны, и Кришнамурти, с другой стороны, мы добавляем идею амнезии, или беспамятство. Чанышев и Суарес Арауз утверждают, что самое высокое и прекрасное, что есть в этом мире, – это амнезия. Амнезия есть путь на вершину горы Аналог.
Перед тем, как пойти дальше, я хочу ещё раз вернуться к нашей ситуации, нашей экспедиции. Наш курс называется курсом аналогического альпинизма. Речь идет об экспедиции, о подъёме на гору, которая находится за этим мотелем, реальную, мифическую или метафорическую – не имеет значения. Ну вот, это восхождение подходит к концу, и мы можем подвести некоторые итоги. Первое: у нас нет с вами общей команды, нет общего порыва, нет вообще никакого порыва, но есть реальная ситуация одиночек и группок. И эти одиночки и группки живут по законам инерции. Инерция – это значит, что те, кто быстро движется, те продолжают быстро двигаться с некоторым ускорением. Те, кто медленно движутся, те медленно движутся – с некоторым замедлением. Те, кто вообще не движутся, те спокойно пребывают в состоянии без движения. Таким образом, мы с вами растянулись по всему склону горы Аналог. У нас получилась длинная цепочка: одни повыше, другие пониже. Одни самоотверженней, другие беззаботней. Иначе и быть не могло. Если б мы с вами дали торжественную клятву жить у Далюса до конца жизни и чтобы после смерти дух наш мотался вокруг этого мотеля, если б мы связали себя с этим восхождением серьёзно, то, наверное, у нас были бы более драматические ситуации. Мы довольно мирно и благополучно прожили здесь две с половиной недели. Сегодня четверг, остались пятница, суббота и воскресенье. Не знаю, как вам, но мне немножко грустно, что наше время здесь подходит к концу, что нам надо расставаться. С детства я как-то очень остро слышал грусть скоротечности мгновений, их прозрачности, неуловимости, боль оттого, что мгновение уходит, что уходят люди, уходит лето. Не то чтобы было жалко, не то чтобы хотелось всё остановить. Скорее – это была тоска по неиспользованности этого мгновения. Потому что это мгновение ушло и не раскрылось до конца. Так проходит жизнь, так проходит молодость, и так проходит наша зарасайская быль. И мне хочется посоветовать вам в оставшиеся три дня услышать, что это не совсем обычные три недели нашей жизни, и постараться прожить каждую секунду, каждую минуту этих трёх дней на острие этой минуты или этой секунды. Если у вас здесь есть рядом с вами любимые, дети, жёны, мужья, друзья, – вслушайтесь в глубокую музыку этой привязанности. Если вы чувствуете себя одиноко, – вслушайтесь в щемящее чувство одиночества. Есть преимущества и у тех, кто один, и у тех, кто вдвоём, и у тех, кто втроём. В каждом положении есть своя радость и своя грусть. Самое главное – это слышать глубину этого мгновения, его прозрачность, его полноту. И я хочу традиционно предложить вам помолчать одну минуту и послушать эту минуту, потому что в словах правды нет, даже в таких красивых, как амнезия или анамнезис.
По-разному каждый из нас провёл эту минуту. Одни что-то вспоминали, а другие погрузились в амнезию. Давайте посмотрим на плёнку наших желаний, экран наших мыслей. Мы думаем, мы понимаем, мы переживаем, мы судим, мы рассуждаем, мы строим теории, мы пишем стихи, – это плёнка наших желаний, экран наших мыслей. Если мы шагнём на один шаг в сторону от этого экрана – у нас исчезнут мысли. Возможно, наши мысли объёмны, но я предлагаю вам представить их в виде полотнища, экрана, пластиковой тонкой поверхности. Если мы шагнули от неё вправо или влево, то у нас уйдут все мысли, и наступит амнезия. Нет мыслей, нет образов. Это очень тоненький слой нашего существования. Большую часть нашей жизни мы проводим не в этом слое, а – справа или слева, с одной или с другой стороны. И если смотреть на себя глазами деревенского киномеханика, то с одной стороны находится кинопроектор, который бросает на наш экран – вот из того платоновского неба, с вершины горы Аналог – мысли и картинки. А с другой стороны, за экраном нет ничего, только пыль и пустая стена. Вот первое приближение. С одной стороны – исток, как бы мы его ни называли – Нирвана, Бог, изначальный свет, – который льёт себя на экран, а с другой стороны – темнота. И то, и другое – амнезия. Почему? Потому, что в одном случае мы забываем наши мысли, мы забываем даже образ себя, мысль о себе, а в другом случае мы входим в качественно иное пространство. И если там есть мысли, то это уже мысли ангелов, архангелов, мысли высоких существ. Бог мыслит человеческими судьбами, и земная жизнь человечества это сны Зевса, говорили древние философы. Мы снимся богам, говорили греки. А тот мир, в котором живут боги, он для нас настолько ярок, что мы слепнем, и для нас нет разницы между темнотой по одну сторону от экрана, и слепящим светом – по другую. Для нас все это тьма. Если в глаза бьет слишком сильный свет, то для нас он будет как темнота. Большую часть жизни человек проводит во тьме и в забвении. Попробуйте вспомнить свою жизнь, свою биографию. Мы помним только самую малую часть нашей жизни. Мы больше спим, чем бодрствуем, мы больше не понимаем, чем понимаем, мы больше не знаем, чем знаем. Можно сказать, что наша память – это масляное пятно, которое плавает по поверхности океана. Вокруг бездна беспамятства, только маленькое пятнышко памяти. Мы переходим из одного беспамятства в другое беспамятство. Вся наша жизнь – это океан беспамятства. Наша жизнь начинается с беспамятства рождения и кончается беспамятством смерти. Утром мы просыпаемся и редко помним свои сны, и даже когда помним, мы помним их самый внешний слой. Опять-таки, подумайте о человеческой истории. Мы не знаем истории человечества. Фиксированная, записанная история человечества – ей, наверное, 5 тысяч лет. А что было до того? И то, это редкие народы что-то записали. А большинство народов не имеют письменных свидетельств. У русских азбука появилась тысячу лет тому назад. А до этого, что делали русские, славяне, были ли русские, что они знают о себе? Что мы помним о литовском язычестве? Крохи. Что было до индоевропейского язычества, что объединяет русских, немцев, литовцев? Что было до того, как пришли арийцы и научили нас таким словам, как "солнце", "луна", "мать" и т.д.? Что было 5 тысяч лет назад, 10 тысяч лет назад? Что такое человек? Что такое "я"? Я – Жильвинас, я – Виктория, я – Аркадий, я – Николай? Мы не знаем, мы не помним, мы не понимаем. Мы знаем, что у нас есть тело и душа. Под душой мы разумеем психические функции. Мы предполагаем, что где-то эти психические функции такие, как ощущение, память, мышление, внимание и т.д., где-то как-то они сходятся вместе, и есть ниточки, которыми они связаны между собой. Кто-то эти ниточки держит. И тот, кто держит эти ниточки от моего мышления, от моих чувств, от моих ощущений, он и есть правомочный хозяин моего психического "я".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Чонъянг Трумпа написал об этом стихотворение, я прочту вам оттуда четыре строчки:
"Во дворце изначального света,
Прислушиваясь к повторению основного слога,
Радостно наблюдаю пляску иллюзий
Обольстительных дев-явлений…"
Вся хитрость заключается в том, чтобы смотреть на этот мир со стороны изначального света. Ничего не запрещается. Все разрешается, если все воспринимается, видится, любится оттуда, из точки изначального света. Но только вот я не знаю, что это такое…
Двадцать вторая беседа 28 июля
об амнезии
Аркадий: Воспоминание – это очень важное понятие. Если вы знаете литературу, то вы, наверное, помните, что Кришнамурти утверждал, что память больше всего мешает нам достичь просветления. Мы всё время что-то помним, вспоминаем, а то, что мы вспоминаем – под это мы подстраиваем наш опыт. Что значит – вспоминать? Вспоминать – это значит воскрешать какие-то структуры и какие-то понятия. Вот я вспомнил эпизод из моего детства, я вспомнил моего друга, я вспомнил Зарасай, я вспомнил Москву, т.е. определённые картинки или определённые мысли. Или определённые чувства. Так или иначе, мы каждый раз воскрешаем, откуда-то вытаскиваем картинки, мысли, чувства, структуры, понятия, ощущения. Кришнамурти считал, что мы блокируем ими своё пребывание в мире, своё "здесь и сейчас". Приводишь человека в лес, а он начинает читать стихи Северянина. Это случай Антона. Потому что для него намного важнее то, что он когда-то пережил, а не то, что он сейчас переживает. Он уходит из настоящего в прошлое. Он уходит от непосредственного невербального переживания в то, что уже когда-то переживал. Он живёт всплеском старого переживания. И практически вся история человечества и вся история культуры представляет собой вот такую картину, когда еврей, христианин, мусульманин, когда они получают определённое впечатление, они берут свои священные книги, – то же самое делают индусы и, особенно, китайцы, – они берут то, что они выучили когда-то, то, что они поняли, они пережили, то, что пережили их отцы, деды и прадеды, и вносят в непосредственную реальность то, что было когда-то, и наслаивают на этот момент структурированное, формализованное знание прошлого. Это – память. Кришнамурти призывал отказаться от памяти. Он считал память главным препятствием к переживанию жизни, переживанию глубины жизни.
Виктория: Это точка зрения Кришнамурти или твоя?
Аркадий: Моя, Кришнамурти – какая разница? Я представил одну позицию. А другую позицию я хочу представить сейчас. В частности, это точка зрения Петра Демьяновича Успенского. Это классическая точка зрения, согласно которой люди, рождаясь в этот мир, как бы уходят, переходят сюда из мира более высоких измерений – большего знания, большей мудрости. И мы сначала слепнем, глохнем, потом медленно, постепенно после шока рождения начинаем вспоминать. И вспоминаем мы то, что было до рождения, вспоминаем наш реальный опыт. У нас был опыт, было знание, когда мы были вне платоновской пещеры. Сейчас мы в тёмной пещере. И окружающие нас предметы, люди напоминают нам о том знании, которое у нас было. Мир как напоминание, мир как подсказка того высшего знания, которое мы все в себе чувствуем. Мы несём в себе какое-то смутное понятие о вершине горы Аналог, о том чистом свете, о том мире идей, который мы покинули. У одних людей этой памяти больше, у других меньше. Одни абсолютно ничего не помнят, они живут как бараны, видят перед собой траву и жрут её. Видят перед собой какое-то дело – и делают. А другие люди живут в этом twilight, в этих переливах полуснов-полуреальности. И постоянно соприкасаются с потерянным раем, потерянным миром, в котором они пребывали то ли до рождения, то ли (поскольку это мир в них постоянно присутствует) в них как бы всколыхивается их глубокая сущность и отсветы её падают на те переживания, через которые они проходят. Вы видите, тоже очень убедительная точка зрения. Я встречаю Роситу, я встречаю Веру, – я их где-то видел… Где? Когда? Я мучительно вглядываюсь в эти лица, они меня тревожат, мучают, что-то во мне звучит, что-то хочет пробиться туда, где я был с ними очень близок в каких-то других измерениях, в другой жизни. И у нас появляется ощущение, что мы когда-то сидели здесь в Зарасае; такой же был ветерок, так же было спокойно, но всё это забыто. То переживание было очень сильным, но потом оно всё покрылось водорослями, коростой, всё оно заросло. И сейчас мы с вами пробуем всё это вспомнить. Смотрим друг на друга и узнаём, и не узнаём.
В каждом из нас скрыты безграничные пласты опыта. Этот опыт от нас отделён. Представьте себе разрез земли, шахту: вот здесь мы выкопали шахту, и мы идём. Один слой – кварца, другой слой – глины, третий – гранита, четвёртый слой ещё чего-то, потом идёт вода, потом снова глина, снова вода. Вот так же и человек – мы находимся на поверхности, и мы с трудом проникаем в глубину себя, где есть всё вплоть до самого глубокого слоя, который мы называем Нирваной, изначальным светом. Откуда мы знаем, что там изначальный свет, что там Бог, что там Нирвана? Мы с вами этого не знаем, но те, кто там побывал, нам об этом говорят. Мы можем им верить, можем им не верить. Поэтому есть верующие 1 и есть неверующие. Всё очень просто. Неверующие говорят: всё это сказка. Верующие говорят: не может быть, чтобы такие удивительные свидетели врали, тем более что они, эти свидетели того опыта, глубинного опыта, создали целую цивилизацию. То, что сделал Мухаммед, привело к созданию потрясающей мусульманской цивилизации. То, что сделал Эйнштейн, или Ньютон, или Лобачевский, не привело к созданию никакой цивилизации, а включилось и вплелось в то, что сделал Моисей, сделал Будда и Мухаммед. Цивилизация – это контекст, в котором мы живём, это те основополагающие структуры, на которые накладываются и в которые вплетаются уже второстепенные элементы. Бах не создал цивилизацию, он создал христианскую протестантскую музыку. А Платон создал теорию воспоминания, анамнезиса. Вы знаете, что у греков была муза Мнемозина, это муза истории, муза памяти. И от этого слова произошли два других слова, одним из них пользовался Платон, – анамнезис, воспоминание. Вот то самое воспоминание о прошлой жизни, о том глубинном знании, глубинном опыте, которого мы лишены и который мы мучительно пробуем восстановить. Люди прикованы к стене платоновской пещеры, прикованы так, что не могут повернуть головы. У них и руки, и ноги, и голова скованы цепями, и они могут только видеть стену, которая перед ними. А за их спиной – и огонь очага, и свет, идущий из входа в пещеру, и проходящие мимо пепельницы, стулья, деревья, объекты и люди бросают тень на стену. А прикованное к стене человечество занимается скрупулезными исследованиями: изучает эти тени – в какой последовательности проходят друг за другом звёзды, в какой последовательности наступают события нашей жизни – завтрак, обед и ужин, – и, выяснив, что они идут в таком-то порядке, строит на этом научные теории. Точно так же строятся все другие теории. Философ, согласно Платону, это человек, который невероятным усилием вывернул себе шею и может смотреть назад и видеть настоящие вещи, а не их тени. А просветлённый – это человек, который сумел хитростью, или ловкостью, или обманом, или силой разорвать цепи и выйти из пещеры на свежий воздух и увидеть реальные объекты и реальные события. Здесь дуализм: мир теней и мир реальных объектов. Реальность и иллюзорный мир – как в индуизме, как в Веданте. Воспоминание, о котором говорит Платон, – это воспоминание реального мира, которое он называл миром идей. Память, которая связывает мир иллюзий и мир вещей, он называет вертикальной памятью, предполагая, что есть еще горизонтальная память. Вспоминать то, что я видел вчера или в детстве, – это память механическая, горизонтальная. Она отличается от вертикальной памяти тем, что вертикальная память качественная, а горизонтальная – количественная. Кто из нас может запомнить сколько цифр или сколько имён? Я раньше плохо запоминал имена. Теперь я это делаю лучше. Ну вот, и дальше мне хочется спросить: а память, о которой говорит Кришнамурти, – горизонтальная или вертикальная? Есть ли у него вертикальная память? У Кришнамурти память забивает все наши поры и не даёт пережить настоящее. У Платона память даёт человеку настоящую глубину, и смысл, и оправдание. И вводит его в высшую систему измерений. Я недаром столкнул эти две точки зрения, потому что мы часто берём какие-то идеи, какие-то смыслы и ставим их рядом. И происходит работа внутри нас. Мы начинаем видеть, как ограничены слова, которыми мы пользуемся, и как важно развивать гибкость своего понимания, и впускать в своё понимание неопределённость, и развивать в себе энергию поиска, пытливость и недовольство собой. Как важно разрушать своё знание каждый день, каждую минуту и идти дальше. В той или иной степени. Но перед тем как пойти дальше, попробуем найти опорные моменты и решить, кто прав – Платон, который развивает идею анамнезиса, или Никомедес Суарес Арауз, Чанышев и Кришнамурти, которые развивают идею амнезии? Я упомянул двух людей, имена которых вы еще не знаете, но, надеюсь, со временем узнаете. Суарес Арауз – я нашёл его материал, который называется "Манифест амнезии" в авангардистском американском журнале под названием Exquisite corps (Превосходный труп). Давайте поговорим немножко об амнезии. Что это такое и почему к Успенскому и Платону, с одной стороны, и Кришнамурти, с другой стороны, мы добавляем идею амнезии, или беспамятство. Чанышев и Суарес Арауз утверждают, что самое высокое и прекрасное, что есть в этом мире, – это амнезия. Амнезия есть путь на вершину горы Аналог.
Перед тем, как пойти дальше, я хочу ещё раз вернуться к нашей ситуации, нашей экспедиции. Наш курс называется курсом аналогического альпинизма. Речь идет об экспедиции, о подъёме на гору, которая находится за этим мотелем, реальную, мифическую или метафорическую – не имеет значения. Ну вот, это восхождение подходит к концу, и мы можем подвести некоторые итоги. Первое: у нас нет с вами общей команды, нет общего порыва, нет вообще никакого порыва, но есть реальная ситуация одиночек и группок. И эти одиночки и группки живут по законам инерции. Инерция – это значит, что те, кто быстро движется, те продолжают быстро двигаться с некоторым ускорением. Те, кто медленно движутся, те медленно движутся – с некоторым замедлением. Те, кто вообще не движутся, те спокойно пребывают в состоянии без движения. Таким образом, мы с вами растянулись по всему склону горы Аналог. У нас получилась длинная цепочка: одни повыше, другие пониже. Одни самоотверженней, другие беззаботней. Иначе и быть не могло. Если б мы с вами дали торжественную клятву жить у Далюса до конца жизни и чтобы после смерти дух наш мотался вокруг этого мотеля, если б мы связали себя с этим восхождением серьёзно, то, наверное, у нас были бы более драматические ситуации. Мы довольно мирно и благополучно прожили здесь две с половиной недели. Сегодня четверг, остались пятница, суббота и воскресенье. Не знаю, как вам, но мне немножко грустно, что наше время здесь подходит к концу, что нам надо расставаться. С детства я как-то очень остро слышал грусть скоротечности мгновений, их прозрачности, неуловимости, боль оттого, что мгновение уходит, что уходят люди, уходит лето. Не то чтобы было жалко, не то чтобы хотелось всё остановить. Скорее – это была тоска по неиспользованности этого мгновения. Потому что это мгновение ушло и не раскрылось до конца. Так проходит жизнь, так проходит молодость, и так проходит наша зарасайская быль. И мне хочется посоветовать вам в оставшиеся три дня услышать, что это не совсем обычные три недели нашей жизни, и постараться прожить каждую секунду, каждую минуту этих трёх дней на острие этой минуты или этой секунды. Если у вас здесь есть рядом с вами любимые, дети, жёны, мужья, друзья, – вслушайтесь в глубокую музыку этой привязанности. Если вы чувствуете себя одиноко, – вслушайтесь в щемящее чувство одиночества. Есть преимущества и у тех, кто один, и у тех, кто вдвоём, и у тех, кто втроём. В каждом положении есть своя радость и своя грусть. Самое главное – это слышать глубину этого мгновения, его прозрачность, его полноту. И я хочу традиционно предложить вам помолчать одну минуту и послушать эту минуту, потому что в словах правды нет, даже в таких красивых, как амнезия или анамнезис.
По-разному каждый из нас провёл эту минуту. Одни что-то вспоминали, а другие погрузились в амнезию. Давайте посмотрим на плёнку наших желаний, экран наших мыслей. Мы думаем, мы понимаем, мы переживаем, мы судим, мы рассуждаем, мы строим теории, мы пишем стихи, – это плёнка наших желаний, экран наших мыслей. Если мы шагнём на один шаг в сторону от этого экрана – у нас исчезнут мысли. Возможно, наши мысли объёмны, но я предлагаю вам представить их в виде полотнища, экрана, пластиковой тонкой поверхности. Если мы шагнули от неё вправо или влево, то у нас уйдут все мысли, и наступит амнезия. Нет мыслей, нет образов. Это очень тоненький слой нашего существования. Большую часть нашей жизни мы проводим не в этом слое, а – справа или слева, с одной или с другой стороны. И если смотреть на себя глазами деревенского киномеханика, то с одной стороны находится кинопроектор, который бросает на наш экран – вот из того платоновского неба, с вершины горы Аналог – мысли и картинки. А с другой стороны, за экраном нет ничего, только пыль и пустая стена. Вот первое приближение. С одной стороны – исток, как бы мы его ни называли – Нирвана, Бог, изначальный свет, – который льёт себя на экран, а с другой стороны – темнота. И то, и другое – амнезия. Почему? Потому, что в одном случае мы забываем наши мысли, мы забываем даже образ себя, мысль о себе, а в другом случае мы входим в качественно иное пространство. И если там есть мысли, то это уже мысли ангелов, архангелов, мысли высоких существ. Бог мыслит человеческими судьбами, и земная жизнь человечества это сны Зевса, говорили древние философы. Мы снимся богам, говорили греки. А тот мир, в котором живут боги, он для нас настолько ярок, что мы слепнем, и для нас нет разницы между темнотой по одну сторону от экрана, и слепящим светом – по другую. Для нас все это тьма. Если в глаза бьет слишком сильный свет, то для нас он будет как темнота. Большую часть жизни человек проводит во тьме и в забвении. Попробуйте вспомнить свою жизнь, свою биографию. Мы помним только самую малую часть нашей жизни. Мы больше спим, чем бодрствуем, мы больше не понимаем, чем понимаем, мы больше не знаем, чем знаем. Можно сказать, что наша память – это масляное пятно, которое плавает по поверхности океана. Вокруг бездна беспамятства, только маленькое пятнышко памяти. Мы переходим из одного беспамятства в другое беспамятство. Вся наша жизнь – это океан беспамятства. Наша жизнь начинается с беспамятства рождения и кончается беспамятством смерти. Утром мы просыпаемся и редко помним свои сны, и даже когда помним, мы помним их самый внешний слой. Опять-таки, подумайте о человеческой истории. Мы не знаем истории человечества. Фиксированная, записанная история человечества – ей, наверное, 5 тысяч лет. А что было до того? И то, это редкие народы что-то записали. А большинство народов не имеют письменных свидетельств. У русских азбука появилась тысячу лет тому назад. А до этого, что делали русские, славяне, были ли русские, что они знают о себе? Что мы помним о литовском язычестве? Крохи. Что было до индоевропейского язычества, что объединяет русских, немцев, литовцев? Что было до того, как пришли арийцы и научили нас таким словам, как "солнце", "луна", "мать" и т.д.? Что было 5 тысяч лет назад, 10 тысяч лет назад? Что такое человек? Что такое "я"? Я – Жильвинас, я – Виктория, я – Аркадий, я – Николай? Мы не знаем, мы не помним, мы не понимаем. Мы знаем, что у нас есть тело и душа. Под душой мы разумеем психические функции. Мы предполагаем, что где-то эти психические функции такие, как ощущение, память, мышление, внимание и т.д., где-то как-то они сходятся вместе, и есть ниточки, которыми они связаны между собой. Кто-то эти ниточки держит. И тот, кто держит эти ниточки от моего мышления, от моих чувств, от моих ощущений, он и есть правомочный хозяин моего психического "я".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33