OCR Larisa_F
«Поповичев В. П. Транс: Роман и рассказы»: Лениздат; Ленинград; 1992
ISBN 5-289-01292-5
Виктор Поповичев
Фотография

Неподалеку от интерната железная дорога. В вагонном парке составы с углем, цементом, лесом, нефтью… Приладились старшеклассники уголек по ночам воровать. Каждый мешок три рубля стоит, если, конечно, знаешь, кому продать. За ночь можно пятнадцать рублей срубить, коль сила в руках имеется и смелость, ведь охранники запросто могут и в глаз кулаком садануть – было такое, и в школе неприятности возникнут – и такое случалось.
Вовка Чарыков копил деньги на фотоаппарат. Конечно, он, как и все, чтоб жмотом не прослыть, тратил деньги и на абрикосовую заварку, продавали раньше такую, – съешь, и приятно пахнет изо рта. Учителя и воспитатели ругали – мол, сердце загубите. Но интернатские сердца загубить невозможно – закалены вечным чувством голода и жаждой приключений. «Куплю фотоаппарат, – думал Вовка Чарыков, – и буду снимать на память школьную звездобратию, чтоб потом смотреть на фотографии и вспоминать друзей, когда сделаюсь совсем старым, как Тимоха-конюх».
– Тимоха, ты помнишь морды своих друзей, когда они молодыми были?
– Че? – Конюх глянул на Чарыкова сердитыми глазами.
– Хер через плечо, чтоб ключица не сломалась!
– Попадешься мне, молокосос! Сопли до колен, а материшься. Насобирали вас сюда, недоносков…
– Темнота ты дремучая. Так в старину буква называлась, – сказал Чарыков, отбежав на безопасное расстояние. – Или знак, которым зачеркивают бумаги; отсюда херить – уничтожать.
«И Тимоху-конюха сфотографирую. Он не злой. Иначе не стал бы и нас, и лошадь, на которой хлеб возит в школьную столовую, сахаром угощать. У него всегда есть в карманах сахар кусками».
Однако не удалось Вовке Чарыкову свою мечту исполнить так скоро, как казалось вначале. Тут как раз всех восьмиклассников, у кого с успеваемостью полный порядок, закрепили за третьеклассниками, чтоб помогать уроки делать и вообще шефствовать, и Чарыкову досталась Люська.
– Она очень чувствительная, – сказала ему Люськина воспитательница шепотом. – Мать из тюрьмы не выходит, такая вот ситуация… Девочка в тюрьме родилась, но… и стихи пишет, и учится хорошо. Старательная. Правда, злоба в ней какая-то.
– Обкатается, привыкнет к интернатской жизни, – успокоил он учительницу. – Все мы сначала злыми были.
На большой перемене Чарыков разглядел Люську Лялину: росточком ниже своих сверстниц, востроносенькая, неулыбчивое лицо. Всю перемену простояла у окна, глядя на растущие в школьном дворе деревья. Прозвенел звонок, и она, пропустив бегущих гомонящих одноклассников, вошла в классную комнату последней.
– Хочешь, я тебе книжку почитаю? – спросил Вовка Чарыков, поймав Люську в коридоре, когда кончился первый час самоподготовки. – «Две лягушки»… Пантелеев написал. Можно сказать, специально для интернатских… «Не падай духом! Не умирай раньше смерти…»
Девочка посмотрела на Чарыкова настороженно, насупилась. Медленно перевела взгляд на книжку.
– Читай, – потянула за рукав к окошку. – Я люблю сказки.
Собственно, теперь все шефство Вовки Чарыкова сводилось к тому, что он читал Люське книги на большой перемене и между первым и вторым часом самоподготовки. А однажды…
– Мне вот что интересно, – сказала Люська, когда, услыхав звонок, Чарыков захлопнул книжку. – Почему у меня папки нету? Мама от меня отказалась, а папка?
– Кто тебе сказал, что отказалась?
– Когда я девочку укусила, учительница на меня кричала, что мы на шее у государства висим… А папка? – Люська впервые за все время посмотрела Чарыкову в глаза. – Ведь если есть мамка, то и папка должен быть? Или нет?
– Как это нет? Есть, конечно. Только… Только некогда ему, наверное, с тобой встречаться. Работа такая.
– Какая «такая»? – Люська продолжала смотреть на Чарыкова. – Ты знаешь моего папку?
– Знаю, знаю… Беги в класс, а то нам влетит. Звонок давно прозвенел.
– А пусть он мне письмо напишет. – Люська всхлипнула.
– Напишет… Беги быстрей. – Он подтолкнул девочку к воспитательнице, стоящей у дверей в классную комнату и укоризненно кивавшей, глядя на Чарыкова.
Потом он опять читал ей книжки на переменах и угощал абрикосовой заваркой. Люська не напоминала о письме и об отце, а Вовка Чарыков и вовсе забыл этот разговор, просто так ведь сказал, чтоб отвязаться.
Как-то раз Люська выхватила из рук Чарыкова книжку, которую он ей читал, и громко заплакала. Так сильно заплакала, что прибежали учителя из учительской. Люська, увидев их, стала вдобавок рвать книжку в клочья.
– Что случилось? – ласково спросила географичка и погладила девочку по голове. – Кто тебя обидел?
Люська извернулась и укусила милосердную руку. Кровь закапала. Все, кто вокруг стоял, притихли.
– Звереныш! – воскликнула побледневшая учительница, за сердце схватилась. – Вот она, генная память! Государство вас кормит, одевает, обувает…
– Люся… Чего ты вдруг? – растерялся Вовка Чарыков.
– Бежим отсюда! – крикнула девочка и потащила оторопевшего восьмиклассника на улицу.
Холодно уже было, октябрь на дворе. Он накинул на Люськины плечи свой пиджак.
– Библиотечную книжку разорвала. Блоха, что ль, за пупок укусила? Чего на людей бросаешься? – Он обнял Люську и хотел сказать что-то еще, но, почувствовав, как вздрагивает худенькое плечико под ладонью, передумал.
Люська вскоре успокоилась. Подняла кленовый лист, посмотрела на желтые клены и вздохнула:
– Ты мне не читай книжек, где «мама дочку умывает, наряжает, в цирк ведет…» Какой он – цирк? Там звери живут в клетках?
– Звери живут в зоопарках и на воле, а в цирке они работают… А ты правда стихи сочиняешь? – спросил Чарыков, чтоб отвлечь внимание Люськи от разорванной книжки о цирке.
– Сказал отцу, чтоб письмо мне прислал? Врал?
– Это ты брось – всем не верить. Напишет, когда время будет. Он же разведчик у тебя.
Он вспомнил свою мать, ее ответы на вопрос, который сейчас мучает теперь уже не Чарыкова, а Люську.
– У разведчиков со временем туго. Сама понимаешь, сложная работа, – врал он, словно кто-то за язык тянул.
– Правду говоришь? – тихонько спросила Люська, насторожившись. – Ты только не обманывай, а то я опять кого-нибудь укушу.
Вот тут-то и пришла в голову Вовки Чарыкова идея. Он еще поговорил с Люськой, доказав, что надо непременно извиниться перед укушенной учительницей, но в голове уже зрел план.
В первое же воскресенье пошел на вокзал. Долго ходил, вглядываясь в лица дремлющих, скучающих мужчин. Наконец остановил свой выбор на высоком седовласом мужчине, стоящем в очереди за пирожками. Подождал немного и, когда он, купив пирожки, сел на скамейку в привокзальном скверике, подошел.
– У нас в интернате девочка есть… Умненькая… – Чарыков осекся, встретив недружелюбный взгляд мужчины.
– Тебе чего? – Мужчина отложил пирожки, оглядел Чарыкова с ног до головы. – Чего надо, спрашиваю?
– У вас вид благородный, – промямлил Чарыков. – Девочке мужская поддержка нужна. Она добрая по натуре…
– Ты что, сутенер? – Мужчина протянул Чарыкову пирожок. – Так тебя понимать?.. И дорого берешь?
– У ней отца нету, так вот я и подумал, что можно…
– Понятно. – Мужчина положил пирожок на бумажку рядом с собой. – Предлагаешь удочерить… Только стар я…
Чарыков понял: с этим мужчиной ему не сговориться, и пошел искать другого кандидата на роль в придуманном им спектакле. Вот только бы отыскался нужный человек.
Следующая попытка вновь оказалась неудачной: мужчина с круглым лицом даже слушать не стал, а отматерил Чарыкова и пригрозил милицией, прокричав что-то об украденном термосе и каких-то совсем новых рубашках.
Только к обеду сделал следующую попытку. Понравились глаза – умные, добрые, хоть и невзрачен мужчина с виду. Подошел, поздоровался. Тот пожал плечами и протянул руку:
– Василий Петрович. – И улыбнулся. – Ты, брат, садись, – предложил он, глядя на часы. – Рассказывай. Ну, чего надо?
Вовка Чарыков растерялся, понимая, как глупо будет выглядеть его просьба. «Но если и этот не согласится, найду другого», – подумал он и спросил:
– Вам когда уезжать?
– Через полчаса. – Василий Петрович поймал за рукав собравшегося было уходить Чарыкова. – Да я особенно-то и не тороплюсь. Могу следующей электричкой, если что. Ну? Что там у тебя? Выкладывай и не тушуйся.
Он и не думал тушеваться, потому что вдруг засомневался в правильности сделанного выбора. Мужчина не совсем подходил для уготованной ему роли: худой, щеки в щетине, на указательном пальце правой руки наколка в виде перстня. Но другого мужчину не так-то просто найти. Да и глаза… Хорошие глаза, понятливые…
Авось можно попробовать. И Чарыков рассказал о задуманном.
– Я вам и бутылку поставлю, и денег дам на конверты.
– Бутылку? – оживился Василий Петрович. – Это другой разговор. Так сразу и надо было говорить. Ну что ж… Значит, говоришь, немного похож я на разведчика? – хохотнул он, потрогав ладонью колючие щеки.
– Есть немного. Я тут долго всех разглядывал. – Чарыков расслабленно вздохнул. – Вам бы только побриться маленько.
– Это дело поправимое. Видишь мой саквояж? – Он постучал ладонью по стоящему на коленях маленькому чемоданчику, называемому «балеткой». – Тут тебе и бритва, и мыло, и полотенце.
– С такими «балетками» командировочные ездят. Вы ведь тоже ездите? Верно?
– Езжу, брат. Приходится. Всю жизнь по командировкам. Задал ты мне задачку, калена вошь. Большая Люська-то? Сколько годков твоей подшефной?
– В третьем классе… Письма бы ей писали из разных городов, – сказал Чарыков. – Я и открыток красивых куплю, чтоб вы ее с праздником поздравляли. Они много места не займут.
– Ладно, не кипишись… Не суетись, говорю. Все бы хорошо, да вот видок-то у меня, – вздохнул Василий Петрович, распахнув плащ, под которым свитер. Потрепанный и с маленькой дыркой у горловины. – Того видок-то, брат!
– Ерунда. Я вам рубашку принесу. И галстук найдем.
Василий Петрович задумчиво глянул поверх головы Чарыкова.
– Лет десять твоей Люське, значит… А волосы случайно не черные?
– Русые, – сказал Чарыков, переминаясь с ноги на ногу. – Русые и густые. Глаза голубые, сама худенькая, востроносенькая. Нормальная девка.
– А с черными волосами и глазами у вас Люсек нету, чтоб лет десяти возрастом?
– Черненьких?.. Нинка есть, Валька… Так мы идем?
Василий Петрович крякнул, махнул рукой и встал.
– Пошли, – сказал он, повеселев.
В «Детском мире» долго выбирали подарки для Люськи: платьице, туфельки, косынку синюю в белый горошек, сластей всяких. Потом Чарыков сбегал за белой рубашкой и галстуком – одолжил у ребят из десятого класса.
Василий Петрович переоделся в туалете дорожного кафе, что напротив интерната, причесался, потер носовым платком выбритые щеки, словно пытался разгладить морщины. Подмигнул Чарыкову.
– Похож на разведчика? – спросил подбоченившись.
– Уши у вас великоваты, а так нормально.
– Ну, уши, брат, ножницами не подрежешь…
– Так я пошел за Люськой?
– Постой… Как бы тебе сказать. – Василий Петрович потер шею ладонью. – Бутылку мне не надо, а вот на пиво дай. Денег у меня своих нет. Я тебе, конечно, верну. Обязательно рассчитаюсь… Для наглости надо, чтоб врать не краснея.
Чарыков протянул пятерку, которую хотел приберечь.
– Тогда я вина возьму, – обрадовался Василий Петрович. – Ты не думай, обстряпаем все в лучшем виде. Да мы ей такой спектакль разыграем, что ни одна… Зови. А я пойду употреблю.
Чарыков с сомнением оглядел развеселившегося Василия Петровича.
– Только вы сразу пакет отдайте, и, мол, тороплюсь. Чтоб не догадалась.
– Двигай за дочкой. Иди, иди. И не учи.
Вскоре Чарыков привел Люську, намертво вцепившуюся в его руку, как прилипла.
– Боюсь, – шептала она. – Пойдем вместе к нему. А?.. Какой он? Офицер?
– Нормальный он. Уши только большие… И в гражданской одежде. – Вовка гладил дрожащую Люську по голове. – Ступай, а то у него мало времени. Ну?..
Люська наконец вошла в зал.
– Иди сюда, доченька. – Василий Петрович поманил Люську рукой. – Иди ко мне, – показал на стул рядом с собой.
Чарыков заметил, лицо у Василия Петровича покраснело и покрылось потом. Он махал рукой, приглашая Люську, и улыбался.
Пришлось чуть ли не силком подвести Люську и усадить.
– Я подожду на улице. – Чарыков подмигнул Василию Петровичу и бегом к выходу.
– Это все тебе, доченька. – Василий Петрович развернул пакет: – Косынка, туфельки… Пей лимонад, – плеснул из бутылки в пустой бокал шипучей жидкости. – А я скоро опять к тебе приеду и подарков привезу.
– У тебя глаза пьяные, – прошептала Люська, глядя на торчащие из пакета туфельки с желтым шнурочком.
– Э-это… Это пройдет. Чтоб не заболеть. Работа у меня такая. Всю ночь пришлось… Холодно ночью-то. Не обижают тебя ребята?.. Как учишься?
– А где наша мама? Почему бросила меня?
– Бросила?.. Мама?.. А мамы у нас нет. Померла она. Только ты не спрашивай меня о ней. Ладно? Я твою мамку очень любил. И мне всегда плохо становится, когда вспомню.
– Это хорошо, что померла, – вздохнула Люська. – А что у тебя в чемоданчике? – Она осмелела. Пододвинула к себе бокал с лимонадом, отпила глоток, продолжая смотреть на туфельки.
– Инструменты всякие.
– Секретные?
– Что?.. Ах да… Разное там, понимаешь. – Василий Петрович вытер потный лоб ладонью. – Тебе на урок не пора?
– Воскресенье сегодня… А ты мне письма писать будешь?
– Вот это обязательно. Это регулярно. И с праздником буду поздравлять.
– Тогда я пойду.
Василий Петрович суетливо завернул подарки в бумагу и протянул Люське. Она взяла пакет в охапку:
– Ты водку не пей, вытурят тебя из разведчиков, – шепнула она и убежала.
А через неделю получила письмо, которое читала всякому, кто хотел послушать, но в руки его никому не давала. Вскоре еще письмо было. И еще, но из другого города и с фотографией.
Вовка Чарыков посмеивался, когда учителя и воспитатели спрашивали о Люськином отце, непонятно откуда взявшемся.
В начале ноября Люська отвела Чарыкова в сторонку и, прячась от посторонних глаз, достала из-за пазухи фотокарточку, присланную Василием Петровичем – он был снят в офицерском обмундировании, при медалях, – и письма.
– Красивым у тебя папка был в молодости, – сказал Чарыков, разглядывая снимок. – Верно?
– Только ты не ври, – попросила Люська. – Ладно? – И в глаза посмотрела настороженно.
– А чего мне врать-то? – удивился он. – Смотри сама: нос ровный, глаза добрые, ямочка на подбородке.
– Они ж грамотные?
– Кто «они»?
– Разведчики. Мы с тобой про папку сейчас говорим. Ну?
– А ты как думала? С золотыми медалями школу заканчивают, иначе – фигу тебе, а не институт, где на разведчиков учатся, – не ожидая подвоха, сказал Чарыков.
– А почему же тогда… – Она развернула письмо и сунула его в руки Чарыкову. – Это я тут… красным карандашиком.
Вовка Чарыков сначала почувствовал – уши краснеют, потом стало больно где-то у локтя.
Люська разжала зубы, отпуская не очень сильно укушенную руку Чарыкова, и сказала шепотом:
– Только ты никому не говори. Никакой он не разведчик. Он обыкновенный.
– Тут, понимаешь… – растерялся Чарыков, глядя в честные Люськины глаза. – Нет, ты не думай… Никому ни слова.
– А я его и такого люблю, – сказала Люська, пряча письма и фотографию. – Он мне письма пишет, хоть и с ошибками. Может, у него тоже – дочки нету, а хочется, чтоб была. У него видал какие глаза?.. Добрые. И ямка на подбородке.
Чарыков поскреб пятерней укушенную руку и пожал плечами, не зная, что ответить.
– Он написал, что из его окошка кладбище видать и церква. Но церквы я не помню. Может, ее потом построили?
– Может, и построили. Тебе-то зачем? Ты же знаешь прекрасно, никакой он тебе не отец. Не маленькая уже, – вздохнул Чарыков. – И отчество у тебя другое – Николаевна, а он – Василий. Это я потом допер.
– А откуда он про кладбище знает?
– Какое кладбище? О чем ты?
– С крестами и церквой!.. И туфли купил, и платьице с косынкой! Почему?.. Разведчики всегда с чужими фамилиями живут. Я смотрела кино…
– Пошли-ка лучше на улицу. Я тебя венок научу делать из кленовых листьев, – сказал Чарыков и подумал: а не попросить ли Люську, чтоб она и для него уговорила Василия Петровича письмо написать?
«А ведь она красивой женщиной будет! – мелькнуло в голове Чарыкова, когда он примерял своей подопечной корону из схваченных морозцем пожухлых кленовых листьев. – Нет, надо обязательно купить фотоаппарат. Это ж какая память останется, если всех на пленку заснять!»
– Тимоха! Люська красавицей будет, когда вырастет. Верно?
– Че?
– Сахарку, говорю, не найдется интернатскую жизнь подсластить?
– Не напасешься на вас, мудаков, – проворчал Тимоха, шаря в карманах.
Сахар из его рук пахнет лошадью и табаком, отчего кажется еще слаще.
СОДЕРЖАНИЕ
ТРАНС. Фантастический роман 8
РАССКАЗЫ
Фотография 203
Забор 212
Принцесса 216
Синица на ладони 242
Петух 273
Классный сварщик…………….
1 2