И, несмотря на то, что все это было нужно, именно этот вид тренировок отталкивал людей от нашей профессии. Она потеряла ореол романтики.Через несколько лет мы уже не тренировались, мы уже работали, проникая в прошлое с исследовательскими целями.Я рассказал Вале, как меня спасла наша таинственная девочка. Наш Солнечный зайчик. Это она заставила меня нажать кнопку возвращения.После того дня мы ждали ее каждый вечер, но она не приходила. Теперь мы знали точно, что она появлялась не из будущего. Это было принципиально невозможно. А мы даже не догадались сфотографировать ее.Ольга не появлялась у нас больше. Она словно возникла для того, чтобы однажды спасти меня и исчезнуть навсегда.Особенно тяжело переживала ее исчезновение Валентина.Но время шло, и боль постепенно стиралась.Когда у нас родилась дочь, мы без колебаний назвали ее Ольгой. Валентина оставила в квартире все так, как было, когда у нас появлялся Солнечный зайчик. Она ни за что не позволяла делать мне в квартире какие-нибудь перестановки.— Она еще вернется, — говорила Валентина. — Пусть для нее все будет привычным.Прошло несколько лет. Наша дочь пошла в школу. Валентина заплетала ей в косы такие же большие банты, какие были у Солнечного зайчика, шила ей такие же платья. Она до мельчайших подробностей помнила девочку. Однажды она даже сказала мне, что наша дочь и лицом и фигурой походит на ту девочку. Прошло уже девять лет, и я не мог точно воспроизвести в памяти портрет девочки. Ведь и видели-то мы ее всего несколько раз. 7 Это произошло однажды вечером в конце мая. Валентина в это время была в командировке. В квартиру кто-то настойчиво позвонил. Так могла звонить только наша Ольга. Я открыл дверь, на пороге стояла, конечно, она.— Почему ты так долго задержалась в школе? — строго спросил я.Она удивленно посмотрела на меня.— Но ведь я уже была дома.— Когда это? Что-то я не заметил.— Сразу после школы. Я полила цветы, а ты сходил в кондитерский магазин. Мы пили чай. Ты еще был такой смешной. Потом я пошла готовить уроки и поиграть к Марине.Теперь я посмотрел на нее удивленно. Цветы не были политы. Ни в какой магазин я сегодня не ходил.— Ну и сочиняешь ты, Оля. Надо все-таки приходить домой пораньше или предупреждать, чтобы я не беспокоился. Садись кушать.Мы сели за стол. Я взял газету. Она поглядела на меня сердито. А когда дело дошло до чая, она не вытерпела и спросила:— Папа, почему ты не достанешь коробки с пирожными и конфетами? Ведь я же ничем не провинилась.— Оля, о каких коробках ты говоришь? Я не покупал ничего сегодня.— Покупал! Ты был такой смешной. Курил. И придумал смешную игру, как будто ты меня не знаешь и впервые видишь. Спрашивал, как меня зовут.Я обжегся горячим чаем.— Постой, постой! Что ты говоришь? Какую игру?— Ну как будто бы мы не знаем друг друга. И еще сказал, что тебя зовут Онуфрием...— ...Балалаевичем! — заорал я во все горло.— Балалаевичем, — засмеялась она и стала вдруг так похожа на быстрого, неуловимого солнечного зайчика, так похожа на ту Ольгу, на ту девочку. — Вспомнил?— Вспомнил, Олька! Все вспомнил! Так это, значит, ты и была?Она захлопала ресницами. Выражения радости, испуга, удивления, восторга и недоумения возникали и исчезали у нее на лице.— Ну а кто же это еще мог быть, папочка? Ты сегодня какой-то совсем смешной. То игру придумал, а теперь все забыл.— Я все помню, только не могу поверить, что это была ты. Ты и цветы уже поливала? И играла на рояле? И я не знал, как танцевать лагетту? Правильно?— Ты придумал новую игру, папочка?— Придумал, Олька! Ты подожди немного, я сбегаю в магазин. Бегом!Потом мы пили чай с эклерами «Снежный». Она так их любила. Я вспоминал то, что случилось со мной однажды, девять лет назад.— А когда мы танцевали с тобой чарльстон, ты сказала: «Тебя, папочка, не перетанцуешь».— Да. Смешно. — Она засмеялась, словно серебряные колокольчики рассыпались по полу.— А Матильда спрятала пластинки с лагеттой.— Ага! А она положила их на место?— Положила. Станцуем?И мы начали танцевать лагетту, новый модный танец.Когда она ложилась спать, я осторожно спросил:— Оля, когда ты шла из школы, а потом к Марине, — с тобой ничего такого не было?.. Ну голова, например, закружилась? Или еще что-нибудь?— Нет, папа. Я встретила Кольку из шестой квартиры.Ну Колька-то уж, конечно, не имел к этому никакого отношения.— Спи спокойно, Оля.Да, это была она. Солнечный зайчик. Но как она могли очутиться в прошлом? Девять лет. Я работаю столько лет над проблемой путешествии в прошлое, но я ничего не могу понять. А она так просто путешествует в прошлое и настоящее... Значит, возможно что-то принципиально новое, другое. Значит, нам нужно искать другой путь...Когда Валентина возвратилась из командировки, я ей все рассказал. Она мне сначала не поверила. Как такое может быть? И это говорит старый испытатель?А я уже знал, что в скором времени я тоже появлюсь в том времени вместе с Ольгой. Человек, которого я однажды встретил с Ольгой, ведь это был я! Это я тогда, не в силах сдержаться, оглянулся и бросил быстрый взгляд на себя, тогда еще двадцатитрехлетнего.— Помнишь тот день, когда ты ее увидела в первый раз? Она была так обрадована, что ты приехала из командировки. И сразу же назвала тебя мамой. Потом мы не попали в кино и гуляли по Лагерному саду. А потом она внезапно исчезла. Так вот. Вон на диване лежит ее портфель, но сама она еще дома не была. Я не знаю, как он попал в комнату. В котором часу она тогда исчезла?— В девять, — одними губами прошептала побледневшая Валентина.— В девять часов она позвонит в дверь и спросит, почему мы ее бросили в саду одну. И нисколько не удивится, что ты приехала, потому что для нее ты приехала тогда, на несколько часов раньше.Все в этот вечер валилось из рук Валентины. Она и верила и не верила. Было уже довольно поздно, и Валентина на всякий случай позвонила всем знакомым, у которых могла быть Ольга. Но ее ни у кого не было.В девять часов раздался звонок. Валентина не нашла в себе сил подняться с кресла. Я открыл дверь.— Почему вы меня бросили в Лагерном саду одну? А? Признавайтесь! Испытываете на храбрость?— Олька, — сказала Валентина и заплакала. — Солнечный зайчик!— Почему ты плачешь, мама?— Я ждала, я все время верила, что ты вернешься.— Ну, мама, не такая уж я трусиха. Здесь всего-то четыре квартала.Здесь «всего-то» было девять лет.

1 2 3 4