Ее руки были в крови. Девочка лет десяти с кувшином в руках начала поливать ей воду на руки, смывая кровь. Монахиня узнала Джесси и сложила руки таким образом, как обычно держат ребенка – показывая ей, что только что принимала роды. Монахиня выполняла на острове и роль акушерки. Плач новорожденного, который донесся из обители, подтвердил догадку Джесси. В мир – прямо перед приходом Джесси – явилось новое существо, увеличив число обитателей острова еще на одного человека.
– Кала! Кала! – вот что помнила Джесси и что она могла сказать в этой ситуации. – Хорошо, хорошо!
Она дала девочке и всем, кто захотел, красивые леденцы, которые она привезла из Лондона.
Монахиня-акушерка с улыбкой наблюдала за ней, а когда Джесси приблизилась, приложила ладонь к животу Джесси и сказала одобрительно:
– Кала, кала!
С одного взгляда она определила, что Джесси носит ребенка под сердцем.
– Хорошо!
26
1975
ЭЛЕОНОРА
«Как признаться? С чего начать?» – раздумывала Элеонора. Больше тянуть нельзя. Сегодня утром Люк поцеловал ее в живот и заметил ласково: – Тебе следует поменьше увлекаться шоколадными кексами. Ты начала полнеть.
Элеонора приготовила утренний кофе. Вымыла и почистила груши, которые собиралась нарезать и добавить в овсяную кашу. Поглядывая на часы, чтобы Ясон не опоздал в школу, Элеонора поняла, что другого выхода нет, надо сказать правду.
– Я беременна, – проговорила она мягко. Радио замолкло. Люк опустил газету и, недоумевая, смотрел на нее. Ясон перестал рыться в сумке, проверяя, не забыл ли он книгу для чтения и завтрак.
Элеонора отпила кофе и подняла глаза на них.
– Я действительно беременна.
Но до Люка все никак не доходило, что она говорит и как это могло случиться.
– Мне очень жаль, что это так огорчило вас. Я знаю, что сказал врач. И знаю, что это опасно, но я ничего не могла поделать.
Глотая слова от волнения, Элеонора пыталась насколько можно убедительнее объяснить, как ей хочется, чтобы у них была полная семья, чтобы у Ясона были брат или сестра, чтобы он не рос единственным ребенком. Она с удовольствием завела бы семью из шести человек, но раз уж это не суждено, то хотя бы два ребенка она может себе позволить? Этого достаточно.
– Вот о чем я мечтаю. Только еще один-единственный ребенок. Разве это так трудно понять?
Потрясенный до глубины души Люк встал так резко, что перевернул миску с овсяной кашей на пол.
– Ты в своем уме? – Он обошел вокруг стола и схватил ее за запястья. – Ты что, хочешь покончить жизнь самоубийством? Ты можешь подумать не только о своих желаниях, но и о нас тоже? Неужели выкидыши тебя ничему не научили? – обычно молчаливый и сдержанный, муж извергал поток слов, как огнедышащий вулкан. – А как же Ясон? Ты хочешь оставить его без матери? Ведь мы с тобой все обсудили и пришли к решению, что нам достаточно одного сына. Слава Богу, что он дался нам без осложнений!
Она попыталась открыть рот, но он грубо перебил ее:
– Как ты могла решиться на такое, не поговорив со мной, с Ясоном? Ты совершенно не считаешься с нами! – Он повернулся к сыну, взгляд его упал на перевернутую миску с овсяной кашей. Люк поднял ее, вышвырнул остатки в мусорное ведро и захлопнул за собой дверь. Гнев переполнял его, и он вышел во двор, чтобы выпустить пар.
Ясон, положив голову на руку, заплакал.
– Пожалуйста, Ясон. – Элеонора попыталась приподнять его головку. Но ей никак не удавалось это сделать. Она обняла сына и принялась осыпать мелкими частыми поцелуями голову, шею, руки. Они называли это «клеваться».
– Послушай меня. Ведь ты же хотел, чтобы у тебя были брат или сестричка? Представляешь, как хорошо играть вдвоем? Ты уже большой мальчик. И станешь старшим братом.
– А ты умрешь?! Ты оставишь меня одного, как мама Фрэнка. – Фрэнк был его самым близким школьным другом. Его матери не исполнилось тридцати, когда она умерла от рака.
– Но я не собираюсь умирать, с чего ты взял? Даю тебе обещание, что этого не случится. – Она посмотрела сыну в глаза, вытерла слезы на щеках и снова быстро-быстро стала целовать в глаза, щеки, носик.
– Неужели ты считаешь, что я способна оставить тебя одного? Я слишком люблю и тебя и твоего отца, чтобы решиться на такое.
Люк застыл в дверях. Если он даже и слышал, как она заверяла в своей любви сына, то никак не отреагировал на эти слова.
– Иди сюда, Ясон, – сказал он ледяным тоном. – Я отвезу тебя в школу.
– Но сейчас должен подойти автобус. Буквально с минуты на минуту.
Он покачал головой:
– Ты что, не понимаешь? Я хочу побыть с сыном. Ты можешь уверять его, в чем угодно, но одно не забывай – ты лгала нам все это время.
«Джесси! Как мне не хватает тебя!» – мысленно воскликнула Элеонора, испытывая потребность поделиться с кем-нибудь своим горем. Попытки дозвониться до Гелиоса кончились ничем. К счастью, ей удалось сразу дозвониться по тому номеру, который оставила Джесси – до представителя компании Джимми в Афинах. Он понимал по-английски и обещал передать записку на Гелиос.
Двигаясь медленно, как во сне, она собрала с полу остатки овсяной каши, вытерла пол и вымыла посуду. Но ей никак не удавалось сосредоточиться на привычной домашней работе. Вместо того чтобы поставить тарелки в шкаф, Элеонора чуть не опустила их в мусорный ящик.
Нет, определенно, ей надо с кем-то поговорить. Она чувствовала себя такой одинокой.
– Почему ты ничего не сказала мне раньше? – воскликнула Ханна.
– Потому что ты отправила бы меня к своему врачу на Парк авеню, – ответила ей Элеонора. – И врачи заставили бы сделать аборт, пока беременность была на ранней стадии. Врачи в этом смысле неумолимы. Они вынесли свой вердикт и ради пущей безопасности ни за что не стали бы рисковать.
Ханна вздохнула:
– Какая жалость, моя дорогая. Но ты понимаешь, что мы все волнуемся из-за тебя. Это очень серьезно. Как далеко зашло дело?
– Около пяти месяцев.
– И Люк ничего не замечал? – удивилась Ханна.
Элеонора засмеялась, не выдержав.
– Я села на очень строгую диету. И почти не прибавляла в весе. Сегодня он сказал, что мне надо есть поменьше шоколадных кексов – вот и все.
– Но ты в самом деле считаешь, что тебе просто необходимо завести еще одного ребенка?
– Мама, мне так хочется, чтобы ты поговорила с Люком. Ты, пожалуйста, не думай, что он тебя не любит. Он просто очень застенчивый. Невероятно застенчивый. Даже трудно представить, насколько. И ты ему очень нравишься. Он сам мне признавался.
Это единственное, что Элеоноре хотелось бы исправить – взаимоотношения между ее мужем и родственниками. Когда Ханна и Джерри приезжали навестить их, всегда получалось так, что Люку необходимо было срочно заняться то яблонями, то мотором, то еще чем-то по хозяйству, и он уходил, оставляя их наедине.
В те редкие дни, когда Элеонора выезжала в город, у Люка находились неотложные дела на ферме. Вскоре Элеонора перестала настаивать на том, чтобы он присоединился к ней. Единственное, в чем ей удалось убедить мужа – так это в необходимости брать в город Ясона, потому что ребенок должен общаться со своими родственниками. У Ясона часто болело горло, и врачи рекомендовали вырезать миндалины. Элеонора вняла наставлениям Ханны и привезла мальчика в Нью-Йорк за день до операции. Ханна сводила малыша в магазин игрушек и купила ему медвежонка такого же размера, как и он сам. А когда его привезли после операции, она вынула приготовленную порцию мороженого. Так что у малыша оставались от встреч с бабушкой самые теплые воспоминания. Но все равно Люк старался найти какую-нибудь зацепку и оставить Ясона дома, как только Элеонора намеревалась отправиться в Нью-Йорк.
– Ты должна понять его, Элеонора. Он не сердится, просто он очень боится за тебя. Точно так же, как и я.
– Но нет никаких оснований для беспокойства. Я ведь уже рожала один раз. Тысячи женщин рожают, несмотря на запрещение врачей.
– И все-таки ты понимаешь, что риск существует. Пусть положение и не трагическое, но возможны осложнения на поздней стадии беременности. Не играй с огнем и почаще сообщай мне, как ты себя чувствуешь.
– Сейчас я в отличной форме. И чувствую себя чудесно. Лучше, чем когда-либо. Лучше даже, чем когда я вынашивала Ясона.
– И ты решительно настроена рожать?
– Самым серьезным образом. И уверена, что все пройдет наилучшим образом. – Более того, Элеонора почему-то была уверена, что у нее родится девочка… – Представляешь, старший брат и младшая сестра! Когда Элеонора и Джесси были маленькими, Ханна, случалось, шутливо говорила им, что, к сожалению, им не дано узнать, что такое иметь старшего брата, какого счастья они лишены.
Девочки ни разу не видели своего дядю, он погиб на фронте задолго до их рождения. Но, вспоминая о нем, Ханна всякий раз повторяла: «Вам даже трудно представить, чего вы лишены».
Элеонора подумала, что она обрела брата в лице Люка. Брата, мужа, отца, любовника, друга – все это вместе и составляло ее отношение к мужу. Его сегодняшняя вспышка гнева нарушила ее душевный покой.
Все последующие дни Люк не пытался заговорить с Элеонорой. Он замкнулся. Не смотрел на нее. Избегал встречаться взглядом. Если он говорил с Ясоном и она входила, он сразу замолкал. Элеонора с трудом выносила его демонстративное молчание.
– Хочу, чтобы тебе было удобнее, – сказал Люк, стеля себе постель отдельно от нее. И это была единственная фраза, которую она услышала от него за все это время.
Как странно иной раз ведут себя самые дорогие сердцу люди. Мужчина, которого она любила больше жизни, иногда вел себя совершенно непостижимо. Невозможно было понять, как к нему подступиться. В такие дни она совершенно терялась. Люк даже пугал ее. Неужели он считает, что она не приняла всерьез замечаний врача и не подумала о последствиях своего решения? Но ведь он сам решительно отказался от того, чтобы взять приемного ребенка? Тогда он тоже рассердился на нее за такое предложение. И теперь он был совершенно непримирим. И не желал обсуждать столь болезненный для него вопрос.
Конечно, в каком-то смысле она понимала, почему Люк не желал говорить о приемном ребенке. Никогда не знаешь, каким он вырастет, каким окажется сочетание генов. К счастью, маленький Ясон, их родное дитя, рос чудесным ребенком – открытым, доверчивым, искренним. И ребенок, которого она носила в чреве, с Божьего благословения, тоже окажется таким же. И ей хотелось использовать этот шанс.
Через три дня до нее наконец-то дозвонилась с Гелиоса Джесси.
– Люк не желает говорить со мной. Он смотрит на меня как на пустое место. Словно я превратилась в невидимку. Меня мучает такое отношение, хотя я понимаю, что он страшно волнуется из-за меня.
– Может быть, мне позвонить, когда он будет дома и поговорить с ним? Я попытаюсь объяснить ему…
Для Джесси не было секретом, что Люк неодобрительно относится к ее поведению. Ему казалось, что она ведет слишком вольную жизнь. Поэтому в ответ на предложение сестры Элеонора не без горечи улыбнулась:
– Боюсь, что это только усугубит дело. Он может вбить себе в голову, что это сказывается твое дурное влияние. Решит, что я последовала твоему примеру.
– Неблагодарный. Он забыл, что именно мое «вольное» поведение помогло ему добыть твой номер телефона. Сам бы он никогда не решился попросить. И остался бы с носом: женился бы на какой-нибудь фермерской дочке и родил бы толстых, неповоротливых детей. А как насчет мамы? Может быть, ей удастся?
Элеонора объяснила, что Ханна в этом смысле скорее солидарна с Люком и они могут объединиться против нее.
– Послушай, – вдруг воскликнула Джесси, которая умела принимать крайние решения, – а что, если ты приедешь сюда? Джимми будет в восторге. Дом очень удобный. На острове даже есть акушерка. А если возникнет необходимость, то можно всегда выбраться в Афины, заказав гидроплан.
– Джесси! Спасибо тебе… Но пока даже не знаю, что тебе сказать. Ну, а теперь хоть пару слов о себе. Свадебный колокольчик не скоро зазвонит?
– Думаю, что скоро. Мы уже купили обручальные кольца. Как только закончится бракоразводный процесс, мы сразу поженимся. И я думаю, что тебе надо приехать чуть-чуть раньше, не дожидаясь последних недель беременности. Мы тебя встретим в Афинах.
– Звучит заманчиво, конечно… Но если серьезно…
– А если серьезно, то отнесись к этому проще. И представь, насколько сейчас Люк сходит с ума. Его беспокойство выражается таким странным образом – вот и все.
– Спасибо тебе, миссис Фрейд, за дельный совет.
– Элеонора, я еще раз совершенно серьезно говорю тебе – приезжай. Здесь уже новая телефонная система налажена. Теперь до нас будет легче дозвониться. Вот увидишь сама. Обещай, что будешь звонить в случае необходимости, не откладывая.
– Обещаю.
Голос Джесси перешел на более доверительные ноты:
– И у меня есть для тебя одна новость, я хотела сказать тебе… – какие-то посторонние звуки послышались в трубке. – Ладно, об этом в следующий раз. Джимми принес бутыль с местным вином – оно называется оузо. Пока! Целую миллион тысяч раз.
27
1975
ФЕЛИЦИТА
«Следуй своему вдохновению»! Эти слова Джозефа Кэмбелла эхом отзывались в сердце Джесси, когда она шла по тропинке, ведущей от монастыря, и внимательно смотрела под ноги, чтобы не упасть. Книгу Джозефа ей подсунул друг Джимми – Клиффорд Смит. В своей обычной манере – цедя слова сквозь сжатые зубы: «советую почитать».
Именно Клиффорда она попросила приглядывать за ее квартирой, которая оставалась в Лондоне. Лучший друг Джимми, он, тем не менее, довольно долго оставался за пределами ее внимания. Поскольку он являлся издателем, его имя часто фигурировало в пригласительных листах, которые получали Джесси и Колас. Время от времени он сам звонил ей, приглашая, если она оказывалась свободна, на какую-нибудь очередную выставку в фотоцентре или на встречу с каким-нибудь редактором журнала, от которого она могла получить выгодный заказ.
В отличие от Джимми, который был в восторге от снимков Джесси и скупал десятки журналов с ее работами, Клиффорда больше интересовали секреты ремесла, и он обсуждал каждую ее работу по отдельности, вникая во все детали процесса, понимая, о чем идет речь. «Меня интересует, – признавался он сам, – что стоит за той или иной работой. Как проявлялась пленка, как печаталась, какая бумага пошла на это и тому подобное».
Представитель огромного полиграфического концерна, он признался ей, что теряется в этих коммерческих джунглях. И больше всего ему хочется завести свое собственное издательство – небольшое, но где можно было бы печатать только самые лучшие вещи. Его надежды могут сбыться, когда он получит наследство.
«Кстати, я считаю тебя очень хорошим фотографом, настоящим художником, поэтому надеюсь, что ты станешь автором моего будущего издательства».
– Я – художник? Я всего лишь фотожурналист. Единственное, что меня ожидает в будущем – это замужество и пара детишек. Я буду помогать Джимми заниматься Гелиосом – он собирается превратить его в настоящий райский уголок Эгейского моря. Разумеется, я буду продолжать фотографировать. До тех пор, пока мне будут давать заказы.
– Будь внимательна к негативам. Аккуратно упаковывай их.
– Конечно.
– Я имею в виду температурный режим. Перестань хранить их в обувной коробке. Конечно, «Шарль Журден» – очень хорошая фирма, но для твоих негативов это не самое лучшее место.
Джесси засмеялась.
Прощальный вечер с Клиффордом она и Джимми провели у «Гатвика».
– Помни, солнце мое, следуй только за своим вдохновением и не бойся ничего. И те двери, о которых ты даже не имела представления, сами распахнутся перед тобой.
Все сомнения относительно Джимми, которые у нее еще оставались в Лондоне, когда они приехали сюда, развеялись окончательно. Пестрые кусочки впечатлений здесь слились в единое целое, в один законченный образ.
Подготовительные работы на острове, которые наметил Джимми, подходили к концу. Даже небольшая таверна теперь сверкала новенькими голубыми ставнями, а установки для хранения продуктов стояли в отремонтированных и приведенных в порядок подсобных помещениях.
Мысль о ребенке, о его рождении время от времени посещала Джесси самым неожиданным образом. Он родится до того, как закончится бракоразводный процесс. Значит, он будет незаконнорожденным по представлениям, которые существовали некогда в обществе. Как такая мысль вообще могла появиться у людей? Как это ребенок может быть незаконнорожденный? Как хорошо, что сейчас она может записать имя его отца в свидетельство о рождении без каких-либо трудностей.
Дмитрий Андреас Константин Георгопулос Колас – отец. Джесси Кэтлин Лоуренс – мать.
Прямо напротив дома приводнился гидроплан. Джимми дома не было, он, наверно, сидел в таверне с рабочими. Джесси решила, что настало время сообщить ему о ребенке. Но ей хотелось сделать это, когда они останутся с глазу на глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Кала! Кала! – вот что помнила Джесси и что она могла сказать в этой ситуации. – Хорошо, хорошо!
Она дала девочке и всем, кто захотел, красивые леденцы, которые она привезла из Лондона.
Монахиня-акушерка с улыбкой наблюдала за ней, а когда Джесси приблизилась, приложила ладонь к животу Джесси и сказала одобрительно:
– Кала, кала!
С одного взгляда она определила, что Джесси носит ребенка под сердцем.
– Хорошо!
26
1975
ЭЛЕОНОРА
«Как признаться? С чего начать?» – раздумывала Элеонора. Больше тянуть нельзя. Сегодня утром Люк поцеловал ее в живот и заметил ласково: – Тебе следует поменьше увлекаться шоколадными кексами. Ты начала полнеть.
Элеонора приготовила утренний кофе. Вымыла и почистила груши, которые собиралась нарезать и добавить в овсяную кашу. Поглядывая на часы, чтобы Ясон не опоздал в школу, Элеонора поняла, что другого выхода нет, надо сказать правду.
– Я беременна, – проговорила она мягко. Радио замолкло. Люк опустил газету и, недоумевая, смотрел на нее. Ясон перестал рыться в сумке, проверяя, не забыл ли он книгу для чтения и завтрак.
Элеонора отпила кофе и подняла глаза на них.
– Я действительно беременна.
Но до Люка все никак не доходило, что она говорит и как это могло случиться.
– Мне очень жаль, что это так огорчило вас. Я знаю, что сказал врач. И знаю, что это опасно, но я ничего не могла поделать.
Глотая слова от волнения, Элеонора пыталась насколько можно убедительнее объяснить, как ей хочется, чтобы у них была полная семья, чтобы у Ясона были брат или сестра, чтобы он не рос единственным ребенком. Она с удовольствием завела бы семью из шести человек, но раз уж это не суждено, то хотя бы два ребенка она может себе позволить? Этого достаточно.
– Вот о чем я мечтаю. Только еще один-единственный ребенок. Разве это так трудно понять?
Потрясенный до глубины души Люк встал так резко, что перевернул миску с овсяной кашей на пол.
– Ты в своем уме? – Он обошел вокруг стола и схватил ее за запястья. – Ты что, хочешь покончить жизнь самоубийством? Ты можешь подумать не только о своих желаниях, но и о нас тоже? Неужели выкидыши тебя ничему не научили? – обычно молчаливый и сдержанный, муж извергал поток слов, как огнедышащий вулкан. – А как же Ясон? Ты хочешь оставить его без матери? Ведь мы с тобой все обсудили и пришли к решению, что нам достаточно одного сына. Слава Богу, что он дался нам без осложнений!
Она попыталась открыть рот, но он грубо перебил ее:
– Как ты могла решиться на такое, не поговорив со мной, с Ясоном? Ты совершенно не считаешься с нами! – Он повернулся к сыну, взгляд его упал на перевернутую миску с овсяной кашей. Люк поднял ее, вышвырнул остатки в мусорное ведро и захлопнул за собой дверь. Гнев переполнял его, и он вышел во двор, чтобы выпустить пар.
Ясон, положив голову на руку, заплакал.
– Пожалуйста, Ясон. – Элеонора попыталась приподнять его головку. Но ей никак не удавалось это сделать. Она обняла сына и принялась осыпать мелкими частыми поцелуями голову, шею, руки. Они называли это «клеваться».
– Послушай меня. Ведь ты же хотел, чтобы у тебя были брат или сестричка? Представляешь, как хорошо играть вдвоем? Ты уже большой мальчик. И станешь старшим братом.
– А ты умрешь?! Ты оставишь меня одного, как мама Фрэнка. – Фрэнк был его самым близким школьным другом. Его матери не исполнилось тридцати, когда она умерла от рака.
– Но я не собираюсь умирать, с чего ты взял? Даю тебе обещание, что этого не случится. – Она посмотрела сыну в глаза, вытерла слезы на щеках и снова быстро-быстро стала целовать в глаза, щеки, носик.
– Неужели ты считаешь, что я способна оставить тебя одного? Я слишком люблю и тебя и твоего отца, чтобы решиться на такое.
Люк застыл в дверях. Если он даже и слышал, как она заверяла в своей любви сына, то никак не отреагировал на эти слова.
– Иди сюда, Ясон, – сказал он ледяным тоном. – Я отвезу тебя в школу.
– Но сейчас должен подойти автобус. Буквально с минуты на минуту.
Он покачал головой:
– Ты что, не понимаешь? Я хочу побыть с сыном. Ты можешь уверять его, в чем угодно, но одно не забывай – ты лгала нам все это время.
«Джесси! Как мне не хватает тебя!» – мысленно воскликнула Элеонора, испытывая потребность поделиться с кем-нибудь своим горем. Попытки дозвониться до Гелиоса кончились ничем. К счастью, ей удалось сразу дозвониться по тому номеру, который оставила Джесси – до представителя компании Джимми в Афинах. Он понимал по-английски и обещал передать записку на Гелиос.
Двигаясь медленно, как во сне, она собрала с полу остатки овсяной каши, вытерла пол и вымыла посуду. Но ей никак не удавалось сосредоточиться на привычной домашней работе. Вместо того чтобы поставить тарелки в шкаф, Элеонора чуть не опустила их в мусорный ящик.
Нет, определенно, ей надо с кем-то поговорить. Она чувствовала себя такой одинокой.
– Почему ты ничего не сказала мне раньше? – воскликнула Ханна.
– Потому что ты отправила бы меня к своему врачу на Парк авеню, – ответила ей Элеонора. – И врачи заставили бы сделать аборт, пока беременность была на ранней стадии. Врачи в этом смысле неумолимы. Они вынесли свой вердикт и ради пущей безопасности ни за что не стали бы рисковать.
Ханна вздохнула:
– Какая жалость, моя дорогая. Но ты понимаешь, что мы все волнуемся из-за тебя. Это очень серьезно. Как далеко зашло дело?
– Около пяти месяцев.
– И Люк ничего не замечал? – удивилась Ханна.
Элеонора засмеялась, не выдержав.
– Я села на очень строгую диету. И почти не прибавляла в весе. Сегодня он сказал, что мне надо есть поменьше шоколадных кексов – вот и все.
– Но ты в самом деле считаешь, что тебе просто необходимо завести еще одного ребенка?
– Мама, мне так хочется, чтобы ты поговорила с Люком. Ты, пожалуйста, не думай, что он тебя не любит. Он просто очень застенчивый. Невероятно застенчивый. Даже трудно представить, насколько. И ты ему очень нравишься. Он сам мне признавался.
Это единственное, что Элеоноре хотелось бы исправить – взаимоотношения между ее мужем и родственниками. Когда Ханна и Джерри приезжали навестить их, всегда получалось так, что Люку необходимо было срочно заняться то яблонями, то мотором, то еще чем-то по хозяйству, и он уходил, оставляя их наедине.
В те редкие дни, когда Элеонора выезжала в город, у Люка находились неотложные дела на ферме. Вскоре Элеонора перестала настаивать на том, чтобы он присоединился к ней. Единственное, в чем ей удалось убедить мужа – так это в необходимости брать в город Ясона, потому что ребенок должен общаться со своими родственниками. У Ясона часто болело горло, и врачи рекомендовали вырезать миндалины. Элеонора вняла наставлениям Ханны и привезла мальчика в Нью-Йорк за день до операции. Ханна сводила малыша в магазин игрушек и купила ему медвежонка такого же размера, как и он сам. А когда его привезли после операции, она вынула приготовленную порцию мороженого. Так что у малыша оставались от встреч с бабушкой самые теплые воспоминания. Но все равно Люк старался найти какую-нибудь зацепку и оставить Ясона дома, как только Элеонора намеревалась отправиться в Нью-Йорк.
– Ты должна понять его, Элеонора. Он не сердится, просто он очень боится за тебя. Точно так же, как и я.
– Но нет никаких оснований для беспокойства. Я ведь уже рожала один раз. Тысячи женщин рожают, несмотря на запрещение врачей.
– И все-таки ты понимаешь, что риск существует. Пусть положение и не трагическое, но возможны осложнения на поздней стадии беременности. Не играй с огнем и почаще сообщай мне, как ты себя чувствуешь.
– Сейчас я в отличной форме. И чувствую себя чудесно. Лучше, чем когда-либо. Лучше даже, чем когда я вынашивала Ясона.
– И ты решительно настроена рожать?
– Самым серьезным образом. И уверена, что все пройдет наилучшим образом. – Более того, Элеонора почему-то была уверена, что у нее родится девочка… – Представляешь, старший брат и младшая сестра! Когда Элеонора и Джесси были маленькими, Ханна, случалось, шутливо говорила им, что, к сожалению, им не дано узнать, что такое иметь старшего брата, какого счастья они лишены.
Девочки ни разу не видели своего дядю, он погиб на фронте задолго до их рождения. Но, вспоминая о нем, Ханна всякий раз повторяла: «Вам даже трудно представить, чего вы лишены».
Элеонора подумала, что она обрела брата в лице Люка. Брата, мужа, отца, любовника, друга – все это вместе и составляло ее отношение к мужу. Его сегодняшняя вспышка гнева нарушила ее душевный покой.
Все последующие дни Люк не пытался заговорить с Элеонорой. Он замкнулся. Не смотрел на нее. Избегал встречаться взглядом. Если он говорил с Ясоном и она входила, он сразу замолкал. Элеонора с трудом выносила его демонстративное молчание.
– Хочу, чтобы тебе было удобнее, – сказал Люк, стеля себе постель отдельно от нее. И это была единственная фраза, которую она услышала от него за все это время.
Как странно иной раз ведут себя самые дорогие сердцу люди. Мужчина, которого она любила больше жизни, иногда вел себя совершенно непостижимо. Невозможно было понять, как к нему подступиться. В такие дни она совершенно терялась. Люк даже пугал ее. Неужели он считает, что она не приняла всерьез замечаний врача и не подумала о последствиях своего решения? Но ведь он сам решительно отказался от того, чтобы взять приемного ребенка? Тогда он тоже рассердился на нее за такое предложение. И теперь он был совершенно непримирим. И не желал обсуждать столь болезненный для него вопрос.
Конечно, в каком-то смысле она понимала, почему Люк не желал говорить о приемном ребенке. Никогда не знаешь, каким он вырастет, каким окажется сочетание генов. К счастью, маленький Ясон, их родное дитя, рос чудесным ребенком – открытым, доверчивым, искренним. И ребенок, которого она носила в чреве, с Божьего благословения, тоже окажется таким же. И ей хотелось использовать этот шанс.
Через три дня до нее наконец-то дозвонилась с Гелиоса Джесси.
– Люк не желает говорить со мной. Он смотрит на меня как на пустое место. Словно я превратилась в невидимку. Меня мучает такое отношение, хотя я понимаю, что он страшно волнуется из-за меня.
– Может быть, мне позвонить, когда он будет дома и поговорить с ним? Я попытаюсь объяснить ему…
Для Джесси не было секретом, что Люк неодобрительно относится к ее поведению. Ему казалось, что она ведет слишком вольную жизнь. Поэтому в ответ на предложение сестры Элеонора не без горечи улыбнулась:
– Боюсь, что это только усугубит дело. Он может вбить себе в голову, что это сказывается твое дурное влияние. Решит, что я последовала твоему примеру.
– Неблагодарный. Он забыл, что именно мое «вольное» поведение помогло ему добыть твой номер телефона. Сам бы он никогда не решился попросить. И остался бы с носом: женился бы на какой-нибудь фермерской дочке и родил бы толстых, неповоротливых детей. А как насчет мамы? Может быть, ей удастся?
Элеонора объяснила, что Ханна в этом смысле скорее солидарна с Люком и они могут объединиться против нее.
– Послушай, – вдруг воскликнула Джесси, которая умела принимать крайние решения, – а что, если ты приедешь сюда? Джимми будет в восторге. Дом очень удобный. На острове даже есть акушерка. А если возникнет необходимость, то можно всегда выбраться в Афины, заказав гидроплан.
– Джесси! Спасибо тебе… Но пока даже не знаю, что тебе сказать. Ну, а теперь хоть пару слов о себе. Свадебный колокольчик не скоро зазвонит?
– Думаю, что скоро. Мы уже купили обручальные кольца. Как только закончится бракоразводный процесс, мы сразу поженимся. И я думаю, что тебе надо приехать чуть-чуть раньше, не дожидаясь последних недель беременности. Мы тебя встретим в Афинах.
– Звучит заманчиво, конечно… Но если серьезно…
– А если серьезно, то отнесись к этому проще. И представь, насколько сейчас Люк сходит с ума. Его беспокойство выражается таким странным образом – вот и все.
– Спасибо тебе, миссис Фрейд, за дельный совет.
– Элеонора, я еще раз совершенно серьезно говорю тебе – приезжай. Здесь уже новая телефонная система налажена. Теперь до нас будет легче дозвониться. Вот увидишь сама. Обещай, что будешь звонить в случае необходимости, не откладывая.
– Обещаю.
Голос Джесси перешел на более доверительные ноты:
– И у меня есть для тебя одна новость, я хотела сказать тебе… – какие-то посторонние звуки послышались в трубке. – Ладно, об этом в следующий раз. Джимми принес бутыль с местным вином – оно называется оузо. Пока! Целую миллион тысяч раз.
27
1975
ФЕЛИЦИТА
«Следуй своему вдохновению»! Эти слова Джозефа Кэмбелла эхом отзывались в сердце Джесси, когда она шла по тропинке, ведущей от монастыря, и внимательно смотрела под ноги, чтобы не упасть. Книгу Джозефа ей подсунул друг Джимми – Клиффорд Смит. В своей обычной манере – цедя слова сквозь сжатые зубы: «советую почитать».
Именно Клиффорда она попросила приглядывать за ее квартирой, которая оставалась в Лондоне. Лучший друг Джимми, он, тем не менее, довольно долго оставался за пределами ее внимания. Поскольку он являлся издателем, его имя часто фигурировало в пригласительных листах, которые получали Джесси и Колас. Время от времени он сам звонил ей, приглашая, если она оказывалась свободна, на какую-нибудь очередную выставку в фотоцентре или на встречу с каким-нибудь редактором журнала, от которого она могла получить выгодный заказ.
В отличие от Джимми, который был в восторге от снимков Джесси и скупал десятки журналов с ее работами, Клиффорда больше интересовали секреты ремесла, и он обсуждал каждую ее работу по отдельности, вникая во все детали процесса, понимая, о чем идет речь. «Меня интересует, – признавался он сам, – что стоит за той или иной работой. Как проявлялась пленка, как печаталась, какая бумага пошла на это и тому подобное».
Представитель огромного полиграфического концерна, он признался ей, что теряется в этих коммерческих джунглях. И больше всего ему хочется завести свое собственное издательство – небольшое, но где можно было бы печатать только самые лучшие вещи. Его надежды могут сбыться, когда он получит наследство.
«Кстати, я считаю тебя очень хорошим фотографом, настоящим художником, поэтому надеюсь, что ты станешь автором моего будущего издательства».
– Я – художник? Я всего лишь фотожурналист. Единственное, что меня ожидает в будущем – это замужество и пара детишек. Я буду помогать Джимми заниматься Гелиосом – он собирается превратить его в настоящий райский уголок Эгейского моря. Разумеется, я буду продолжать фотографировать. До тех пор, пока мне будут давать заказы.
– Будь внимательна к негативам. Аккуратно упаковывай их.
– Конечно.
– Я имею в виду температурный режим. Перестань хранить их в обувной коробке. Конечно, «Шарль Журден» – очень хорошая фирма, но для твоих негативов это не самое лучшее место.
Джесси засмеялась.
Прощальный вечер с Клиффордом она и Джимми провели у «Гатвика».
– Помни, солнце мое, следуй только за своим вдохновением и не бойся ничего. И те двери, о которых ты даже не имела представления, сами распахнутся перед тобой.
Все сомнения относительно Джимми, которые у нее еще оставались в Лондоне, когда они приехали сюда, развеялись окончательно. Пестрые кусочки впечатлений здесь слились в единое целое, в один законченный образ.
Подготовительные работы на острове, которые наметил Джимми, подходили к концу. Даже небольшая таверна теперь сверкала новенькими голубыми ставнями, а установки для хранения продуктов стояли в отремонтированных и приведенных в порядок подсобных помещениях.
Мысль о ребенке, о его рождении время от времени посещала Джесси самым неожиданным образом. Он родится до того, как закончится бракоразводный процесс. Значит, он будет незаконнорожденным по представлениям, которые существовали некогда в обществе. Как такая мысль вообще могла появиться у людей? Как это ребенок может быть незаконнорожденный? Как хорошо, что сейчас она может записать имя его отца в свидетельство о рождении без каких-либо трудностей.
Дмитрий Андреас Константин Георгопулос Колас – отец. Джесси Кэтлин Лоуренс – мать.
Прямо напротив дома приводнился гидроплан. Джимми дома не было, он, наверно, сидел в таверне с рабочими. Джесси решила, что настало время сообщить ему о ребенке. Но ей хотелось сделать это, когда они останутся с глазу на глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39