На ужин была рыба из Тежу, фаршированный перец и огромный пирог с медом и миндалем. Вино, крепкое и немного сладкое, пил один Антуан.
За едой говорили мало. Все были голодны. Но когда на столе появился кофе, Мария и Жозе разговорились. Они виделись только вечером.
Антуан курил и, не подавая виду, внимательно следил за их разговором.
Он понимал много отдельных слов, а иногда целые фразы. Его не интересовало то, что могли сказать Мария и ее сын, но он любил изучать языки тех стран, куда попадал.
Когда Мария обращалась к Антуану, то частично она говорила на португальском, частично на английском, сохранившемся у нее с тех пор, когда она общалась со служащим «Фрут Лайн». Чтобы объяснить наиболее трудные вещи, она обращалась за помощью к Жозе.
– У тебя, кажется, сегодня был удачный день, Тонио, – сказала Мария.
– Я получил один фунт, доехав от порта до Авениды, – сказал Антуан.
– Целый фунт! Столько эскудо! Святая Мария! – воскликнула Мария.
Она соединила свои пухлые ладони.
– Тронутая наверняка, – сказал Антуан.
– Почему же тронутая?
Мария рассмеялась, и ее глаза стали совсем маленькими и светящимися, а от доброты у нее на заплывшем лице возникло что-то вроде сияния.
– Почему же тронутая? – повторила Мария. – Она хотела сделать тебе приятное, вот и все. С твоим грустным лицом… это естественно…
Антуан не ответил.
– Иностранка? – спросила Мария. – Англичанка?
– Скорее всего, – ответил Антуан.
Он вспомнил Лондон и сжал зубы.
– Тогда, может быть, она загадала желание, чтобы новая земля принесла ей удачу, – сказала Мария.
Она снова соединила ладони, но на этот раз сильнее, и многочисленные складки, словно какие-нибудь браслеты, окружили ее запястья.
– Святая Мария! – воскликнула она. – Если бы мне пришлось уехать так далеко, я бы просто померла от страха и одиночества.
– А я нет, – сказал Жозе, – я нет, и как только я смогу…
– Ну ты-то, конечно… ты и родился-то, можно сказать, в дороге, весь в отца, – сказала Мария.
Она покачала головой, и в этом ее жесте смешались гордость и нежность. Антуан вдруг спросил у нее:
– А скажи мне, у тебя никогда не возникало желания сделать плохо твоему мужчине, когда он тебя бросил, тебя и ребенка? Плохо, так чтобы он умер, убить его?
– Святая Мария! Откуда у тебя такие мысли, Тонио? У этого мужчины нет вины передо мной. Мы не были женаты. Он мне дал дом и моего Янки.
Мария рассмеялась, и все ее жирное тело заволновалось вокруг нее. У нее было выражение бесконечной нежности.
– Я часто была с ним счастлива. Разве я посмела бы просить у неба чего-то еще? – спросила Мария.
Она собрала крошки пирога и положила их себе в рот. Потом она выпила большой стакан воды. И сказала еще:
– Но ведь, Тонио, это ж надо быть худшим из людей, чтобы хотеть смерти тому, кого ты любила, как же можно? Это устроить себе ад прямо на земле.
Мария вздрогнула и быстро перекрестилась.
– А я, я думаю, да, я думаю, что живые дряни должны подыхать как дряни, – сказал Антуан, глядя вниз.
Он почувствовал вдруг маленькие коготки, впившиеся в его запястье. Голос Жозе, надтреснутый и свистящий, шептал:
– Это ты о моем отце так говоришь?
Антуан поднял голову и увидел, что ребенок держал в свободной руке длинный рыбацкий нож, который он взял со стола.
Антуан инстинктивным движением схватил его за запястье, крутанул, выхватил нож и проворчал:
– Никогда не играй с этим, глупая твоя голова.
После чего он внимательно посмотрел на исказившееся, полное ненависти лицо Жозе.
«У него есть чувство чести, хороший парень», – подумалось Антуану.
– Речь идет не о твоем отце, глупая твоя голова. Я вспомнил людей, с которыми познакомился в путешествии.
У Жозе были исключительно подвижные черты лица. И выражение гнева и страдания уже уступило на его лице место выражению пылкого любопытства.
– Кого? Где? – спросил он. – В Нью-Йорке? На Антильских островах? На корабле? Расскажи.
Антуан чувствовал себя виноватым. Он рассказал несколько историй. Жозе их часто слышал, но слушал их так, как если бы они были все новые.
– Ты скоро, Янки, будешь знать мою жизнь лучше, чем я, – сказал наконец Антуан.
Он погладил мальчика по затылку. А тот размышлял, приставляя один кусочек жизни Антуана к другому.
– Но одну вещь я все-таки не знаю, – сказал задумчиво Жозе, – я не знаю, что ты делал сразу после войны.
Антуан ничего не ответил. Он употребил всю свою волю на то, чтобы не сомкнуть свои длинные и жесткие пальцы вокруг хрупкой шеи. Он резко убрал руку и встал.
– Пойдем погуляем вместе? – спросил Жозе. – Да, погуляем?
– Я хочу, чтобы все оставили меня в покое, – сказал Антуан.
Мария, напевая, убирала со стола. Зачем пытаться понять мужчин?
Когда наступал вечер, Антуан из всех кафе, где можно было услышать душераздирающий стон португальских народных песен «фадо», предпочитал один подвальчик, расположенный в окрестностях торгового порта. Там стоял густой дым, водка из сахарного тростника была без примесей, гитары играли превосходно. И был там один больной чахоткой певец, который, казалось, в своих песнях заранее оплакивал собственную смерть.
Антуан заставил его работать изо всех сил. Потом он дал ему купюру Английского банка, которую получил днем.
Как только Кэтлин Динвер оказалась в своем номере, она легла и заснула.
Переезд был изнурительным: неспокойное море, вынужденная теснота да еще эта ненавязчивая, но оттого еще более обременительная забота о ее персоне.
Когда она проснулась, то сначала просто не поняла, где находится. Однако смена обстановки, вместо того чтобы испугать ее, впервые за много недель внесла в ее состояние какое-то ощущение покоя.
Не надо было больше следить за выражением собственного лица, за модуляцией собственного голоса… Ускользнуть от любопытства, от жалости… Принадлежать только себе и своим мыслям, какими бы они ни были… И развеивать их среди стен, исторических памятников, пейзажей и незнакомых людей.
Принимая ванну, Кэтлин подумала, что вот сейчас она смывает все, что с ней произошло до этого момента. Она вышла из воды с таким ощущением, словно там, на дне ванны, и в самом деле осталась какая-то смола.
Она оделась почти как придется, совершенно не заботясь о том, какое она произведет впечатление. Но тело ее было так хорошо сложено и все его движения отличались такой простотой, что любая одежда обретала на ней какую-то грациозность. Нечто подобное можно было сказать и о ее лице, если бы не слишком интенсивный, почти лихорадочный блеск в зеленых глазах. Впрочем, это только усиливало их очарование.
– Сейчас не слишком позднее время для ужина? – не без робости спросила Кэтлин у горничной.
Она ничего не знала о Португалии, как, кстати, и ни о какой другой стране, кроме той, откуда она приехала.
– В десять часов, мадам! Но здесь сейчас только начинают, – ответила горничная.
Ответ показался Кэтлин чудесным. Она входила в некий совсем новый порядок, где не было никаких оков.
Ресторан был выполнен в помпезном стиле начала этого века: колонны, пилястры, огибавший весь потолок орнамент, зеленые растения и тяжелые люстры. В глубине огромного, отделанного под мрамор бельэтажа играл оркестр. Кэтлин выбрала стол рядом с колонной. Она испытывала какое-то странное, почти детское чувство неловкости, сравнимое по своему очарованию с тем чувством, которое она испытывала во времена, когда она была юной девушкой, только-только начинавшей бывать на людях. Чувство неловкости, которое имело в своей основе удивление и свежесть восприятия.
– Дайте мне только национальные блюда, – сказала Кэтлин метрдотелю. – Выберите сами. Я же их не знаю. Нет, прошу вас, объяснять мне ничего не надо.
Кэтлин почувствовала, с недоверием, что, произнося все это, она улыбается. Она продолжала улыбаться и тогда, когда ела подаваемые ей блюда. Для нее было почти неважно, какой у них вкус. Важно было другое, вкус возвращения к жизни, вот эта возможность расслабиться…
Внезапно она испытала нечто вроде паники. К ней шла высокая, очень элегантная брюнетка.
– Кэтлин, дорогая, и как вам не стыдно, одна, совсем одна в этом бедном маленьком уголке! – воскликнула эта женщина. – Я случайно увидела ваше имя в реестре и везде ищу вас. Но что за мысль не зайти сначала в бар и не выпить там, как все, коктейль.
– Я не… я не знала, Мэйзи, – произнесла Кэтлин, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не задрожал.
– Да, дорогая, мы с Питером с незапамятных времен проводим здесь половину года! И не послать хотя бы коротенькую телеграмму, чтобы сообщить нам о своем приезде… Но я на вас не сержусь. Ни капельки. Такое несчастье… Есть от чего потерять голову.
– Значит, вы знаете? – прошептала Кэтлин.
– Еще бы, моя дорогая, лондонские газеты приходят сюда в тот же вечер.
Губы Мэйзи Диксон морщились от сдерживаемого, но тем не менее хищного и жестокого любопытства.
– А это ужасное расследование, бедняжка моя, какой позор! – воскликнула она. – Как они могли подвергнуть вас этому! Как будто недостаточно самого этого несчастного случая, из-за которого погиб ваш муж, чтобы оставить вас в покое! С этими социалистами в Англии совсем невозможно жить. Как хорошо, что вы надумали приехать сюда.
Мэйзи Диксон перевела дыхание и, не дав Кэтлин возможности что-либо сказать, продолжила:
– У нас в Лиссабоне прелестное общество. Питер живет на своих виноградниках в Порто, но зато Арчи, чемпион по поло, здесь, и старая Вини тоже здесь; вы знаете, она такая злая, но такая забавная. И потом португальцы, в массе, прямо не знают, что для вас сделать. Вас окружат, дорогая, вас развлекут. Этот несчастный случай, такой ужасный, и эти животные из Скотланд Ярда, которые вас так измучили! Но никто, никто не на секунду не подумал… Какой абсурд! Какая наглость! Нужно забыть все это. Идите скорее за наш стол. Про этот ужас вы расскажете мне в другой раз. Пойдемте, дорогая.
Кэтлин лишь с большим с трудом пошевелила губами.
– Спасибо, Мэйзи, – сказала она. – Но я действительно очень устала.
– Я понимаю, дорогая, я все понимаю, – воскликнула Мэйзи Диксон. – Путешествие и все эти плохие воспоминания. Я позвоню вам завтра, но уже тогда никаких извинений.
Оркестр продолжал играть, но Кэтлин его уже больше не слышала. Ей казалось, что она снова ходит по кругу.
К ней подошел поприветствовать ее мужчина с очень тонким и смелым лицом.
– Меня зовут Мигель де Сильвейра, я к вашим услугам, мадам, – сказал он. – Этим вечером я гость мисс Диксон. Она меня предупредила, что вы не расположены почтить нашу компанию своим присутствием, но я позволяю себе настаивать.
Глаза у Кэтлин были словно увядшие и их переполняла тревога.
– Я не могу… Я не в состоянии… я вас уверяю, – сказала она задыхающимся голосом.
Перед тем как ее покинуть, Сильвейра поцеловал ее руку с подчеркнутым уважением, и Кэтлин почувствовала, что он тоже знает.
«Все уже в курсе или скоро будут в курсе, – сказала себе Кэтлин. – Благодаря Мэйзи, благодаря другим».
Все начиналось заново. Кэтлин казалось, что даже официанты смотрят на нее как-то странно и нашептывают друг другу ее историю. Она встала, прошла через зал, стараясь держаться как можно уверенней, добралась до своего номера. И только там, задвинув засов, она перевела дух.
Едва она начала раздеваться, как в дверь постучали. Не открывая двери, она спросила, что надо. Это была дежурная по этажу. Она принесла цветы.
– От сеньора Сильвейра, – сказала она.
– Нет… Я не хочу… Я не хочу ничего, – крикнула Кэтлин.
Горничная испуганно отступила. Тогда Кэтлин заставила себя объяснить ей, что ночью у нее болит от цветов голова.
Она не смогла заснуть, а на следующий день, очень рано утром отправилась в «Эсторил».
Там она встретила на пляже знакомого англичанина. После обеда в садах казино встретила Мэйзи Диксон. Вечером, когда она попыталась забыться за игрой в рулетку, за тем же столом появился и Мигель де Сильвейра.
Каждый представлял Кэтлин своих друзей. Казалось, что в ней живет какая-то затаенная боль, и все мужчины пытались ее успокоить. Она только и слышала двусмысленные слова, только и видела сочувствующие взгляды, и очень деликатные знаки внимания. А под всем этим, настороже, одно и то же настойчивое желание.
– Куда же мне спрятаться? Куда убежать? – спрашивала себя Кэтлин.
Она вдруг с ужасом почувствовала, насколько она беспомощна. Она везде встречала людей своего общества. Это было неизбежно. Ведь пытаться искать себе пристанище она могла только в тех городах, о которых ей рассказывали эти же самые люди.
В таких вот волнениях она провела два дня. На третий день ее вызвали в лиссабонское центральное бюро полиции по делам иностранцев.
Заместитель начальника полиции по делам иностранцев все извинялся и извинялся. Все это его ошибка. И как же это его подчиненные могли по недосмотру докучать такой уважаемой и такой прелестной особе? Они должны были просто лучше изучить регистрационные карточки отеля и тогда увидеть, что миссис Динвер провела в «Авениде» только одну ночь. И она с полным на то основанием представила свой паспорт в «Эсториле», а не Лиссабоне. Значит, миссис Динвер приехала в Португалию в первый раз. И тут такой неудачный прием! Ну что за незадача!
Кэтлин стало легче дышать, и мышцы ее тела тоже расслабились. Речь и в самом деле шла об ошибке. Зачем сразу же нервничать, переживать.
Кэтлин сердилась на себя, когда выходила из кабинета.
В тот момент, когда она закрывала за собой дверь, в коридоре открылась другая дверь, и Кэтлин ощутила на губах холод отвратительного страха. Хотя во внешности мужчины, который стоял в дверном проеме и, улыбаясь, смотрел на нее, не было ничего, что могло бы испугать. Невысокий рост, округлое телосложение, лоб с небольшими залысинами, розовые щеки, коротко стриженные, начинающие седеть усы, карие глаза – все в нем излучало добродушие и в выражении лица не было ничего неприятного. Однако Кэтлин узнала инспектора Скотланд Ярда Роберта Льюиса, который занимался расследованием смерти ее мужа.
Инспектор направился к Кэтлин мелкими быстрыми, немного подпрыгивающими шажками. Его манеры были, как обычно, оживленными, учтивыми и даже услужливыми.
– Я счастлив, что мне представилась возможность сразу же рассказать вам о цели моего приезда, – воскликнул он. – Я, можно сказать, иду к вам прямо с трапа самолета.
– И надолго вы сюда? – спросила Кэтлин.
Она знала, что голос ее звучит неестественно, но ничего не могла с собой поделать.
– На целый месяц, – сказал инспектор Льюис. – Я сейчас в отпуске, а так как у меня нет денег, чтобы провести его в Португалии, я воспользовался одним небольшим расследованием, которое мне поручили провести в этой стране. Приятное с полезным. Мое почтение, мадам, мое почтение.
Льюис вошел в кабинет, откуда только что вышла Кэтлин. Она медленно, как бы машинально направилась к выходу.
«Это он вызывал меня… Он приехал сюда только из-за меня… Но почему? Почему? Все вроде бы кончено, все вроде бы ясно», – думала Кэтлин. Она едва держалась на ногах.
Дойдя до пересечения коридоров, она вдруг остановилась. Мужчина в кожаной куртке и босоногий мальчик лет двенадцати, чуть было не столкнулись с ней. Она не знала их, но сейчас любое человеческое существо наводило на нее ужас. Она пропустила мужчину и мальчика.
На улице Антуан разговаривал скорее с собой, чем с Янки Жозе.
– Мне уже надоела эта страна, где каждый месяц нужно отмечаться в полиции. Я покрылся прямо какой-то коростой. Все. Ближайшее грузовое судно на Венесуэлу будет моим.
– А меня возьмешь? – спросил Жозе.
– Я тебе говорю, что хочу отодрать от себя коросту, – проворчал он.
В этот момент Кэтлин вышла из здания и направилась к ожидавшему ее такси. Антуан проводил ее взглядом.
– Ты знаешь ее? – спросил Жозе.
– Это та, чокнутая с фунтом, – сказал Антуан.
Такси медленно тронулось. Янки Жозе прыгнул на задний бампер, и машина увезла его.
Чахоточный певец спустился со сцены и в ожидании своего следующего выхода пошел и сел рядом с Антуаном. Перед Антуаном стояла полная рюмка багассеры. Чахоточник залпом выпил ее. Антуан заказал еще одну рюмку, но не притронулся к ней.
Чахоточник показал листок бумаги, исписанный его трясущимся почерком.
– Вот слова «фадо», которую ты любишь, – сказал он.
– Покажи мне, как их правильно произносить, – попросил Антуан.
В этот момент запела невероятно тучная старая женщина, у которой был ангельский голос. Они послушали ее, потом чахоточник дал Антуану урок фонетики. Он часто кашлял. Тогда он говорил, качая головой:
– Этот подвал… этот дым…
И выпивал глоток багассеры.
Гитары тихонько играли португальские мелодии, монотонные, меланхоличные и выдержанные, как волшебное зелье. Сидевшие в погребке мужчины были все одеты в темные одежды. Они сидели и о чем-то тихо разговаривали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9