– Ничего не могу сказать.
Или:
– Спросите у господина президента.
И все ужасно завидовали Немечеку, что он – нижний чин, а принял участие в таком замечательном похождении. Лейтенанты и старшие лейтенанты почувствовали себя словно па голову ниже своего собственного рядового, а иные стали даже поговаривать, что вот малыша непременно произведут теперь в офицеры и на пустыре вообще ни одного рядового не останется, кроме Гектора, черной собаки сторожа…
Не успел учитель выйти из класса, как Бока поднял вверх два пальца, извещая мальчишек с улицы Пала, что встреча состоится ровно в два. Остальные, не принадлежавшие к их числу, преисполнились жгучей зависти при виде того, как в ответ все они разом отдали честь, показывая этим, что знак Боки принят к сведению.
И все уже хотели встать, как вдруг произошло нечто неожиданное.
Господин Рац, учитель, остановился на ступеньках кафедры.
– Погодите, – сказал он. Воцарилась мертвая тишина.
Господин Рац вынул из кармана пальто какую-то записку и, надев на нос очки, начал выкликать фамилии:
– Вейс!
– Здесь, – испуганно отозвался Вейс.
– Рихтер! Челе! Колнаи! Барабаш! Лесик! Немечек! – продолжал учитель. Каждый отвечал:
– Здесь!
Господин Рац спрятал записку в карман.
– Перед уходом домой зайдете ко мне в учительскую, – объявил он. – У меня к вам небольшое дело.
С этими словами он сошел с кафедры и, не объяснив причины этого странного приглашения, поспешно покинул класс.
Все заволновались, зашумели.
– Зачем нас вызывают?
– Почему нам велели остаться?!
– Чего ему нужно?
С такими вопросами обращались друг к другу вызванные. И так как все они принадлежали к числу мальчишек с улицы Пала, то обступили Боку.
– Не знаю, что бы это могло значить, – сказал президент. – Идите, а я подожду вас тут, в коридоре. Потом обернулся к остальным:
– Придется собраться не в два, а в три. Вышла задержка.
Просторный гимназический коридор с большими окнами, обычно такой тихий, ожил. Из других классов тоже высыпали ученики; поднялась толкотня, беготня, суета. Все спешили к выходу.
– Что, после уроков оставили? – кинул один из пробегавших маленькой стайке, сиротливо столпившейся у входа в учительскую.
– Нет, – гордо возразил Вейс.
Спросивший побежал дальше, провожаемый завистливыми взглядами. Счастливец: уже идет домой!..
После непродолжительного ожидания стеклянная дверь учительской приоткрылась, и между матовыми створками выросла высокая, худощавая фигура господина Раца.
– Входите, – сказал он и вошел первым.
В учительской никого не было. В глубоком молчании выстроились мальчики вокруг длинного зеленого стола. Вошедший последним с робким почтением притворил дверь. Господин Рац сел во главе стола и оглядел вошедших:
– Все здесь?
– Все.
Снизу, со двора, доносился веселый гомон спешивших домой гимназистов. Господин Рац велел закрыть окно, и тишина в большой, заставленной книжными шкафами комнате стала просто гнетущей. Эту могильную тишину нарушил голос учителя:
– Дело вот в чем. Мне стало известно, что вы организовали какое-то общество. Так называемое «Общество замазки». Тот, от кого я узнал об этом, передал мне и список членов. Вы – члены этого общества. Верно?
Никто не ответил. Все стояли молча, повесив головы, всем видом своим подтверждая, что обвинение справедливо.
– Давайте разберемся по порядку, – продолжал господин Рац. – Прежде всего мне хотелось бы знать, кто это организовал общество, когда ясно было сказано: никаких обществ я не потерплю?
Молчание.
– Это Вейс, – робко произнес чей-то голос. Господин Рац строго посмотрел на Вейса.
– Вейс! Ты разве сам не умеешь отвечать?
– Умею, – прозвучал смиренный ответ.
– Почему же ты молчал?
Но бедный Вейс опять ничего не ответил.
Господин Рац закурил сигару и пустил дым в потолок.
– Итак, начнем по порядку, – повторил он. – Во-первых, скажи, что это за «замазка»?
Вместо ответа Вейс извлек из кармана какой-то комок и положил на стол. Несколько мгновений он созерцал его, потом промолвил чуть слышно:
– Вот она.
– И что же это такое?
– Это такая вязкая штука, которой стекольщики окна замазывают. Стекольщик замажет раму, а мы возьмем и выковыряем ногтями.
– И это все ты наковырял?
– Нет, что вы! Это общественная замазка.
– Что такое?! – вытаращил глаза учитель.
– Ее все члены общества собирали, – объяснил Вейс, немного осмелев. – А хранить комитет поручил мне. До меня хранителем был Колнаи, потому что он казначей… Но у него она вся высохла, потому что он совсем ее не жевал.
– Так ее жевать нужно?
– А как же? А то она затвердеет и ее нельзя будет мять. Я ее каждый день жевал.
– Почему же именно ты?
– Потому что в уставе сказано, что председатель обязан хоть раз в день жевать общественную замазку, иначе она засохнет…
Тут Вейс заревел.
– А председатель сейчас я… – всхлипывая, объяснил он. Дело становилось нешуточным.
– Где вы набрали такой большой комок? – спросил учитель, повысив голос.
Молчание. Учитель взглянул на Колнаи:
– Отвечай ты, Колнаи! Где вы набрали столько? Колнаи затараторил, вероятно желая поправить дело чистосердечным признанием:
– Видите ли, господин учитель, это началось месяц тому назад. Неделю жевал я; но тогда ее было поменьше. Первый кусок принес Вейс, и мы основали общество. Он с отцом ехал на извозчике и наскреб замазки с окошка кареты. Все ногти обломал до крови. Потом разбилось окно в классе пения, и я еще днем туда забрался и чуть не до вечера стекольщика ждал. В пять часов он пришел, и я попросил: «Дай мне кусочек», но он не ответил, потому что не мог: у него была полна пасть замазки.
Учитель нахмурился:
– Что это за выражения? Пасть бывает у лошадей!
– Ну, полон рот. Он тоже ее жевал. Я подошел и спросил, можно ли мне посмотреть, как он стекло будет вставлять. Он кивнул. Я стал смотреть, а он вставил стекло и ушел. Тогда я подошел к окну, выковырнул замазку и унес с собой. Но я ведь не для себя украл… а для общества… о-хоб… ще-хест… ва-ха…
Он тоже начал всхлипывать.
– Не плачь, – сказал господин Рац.
Вейс, теребя полу своего пиджачка, в замешательстве заметил:
– Чуть что – сейчас в рев…
Но Колнаи заплакал навзрыд. Вейс сердитым шепотом сказал ему:
– Не реви!
Но тут же сам разревелся. Этот дружный рев тронул господина Рада. Он несколько раз глубоко затянулся сигарой. И тут Челе, элегантный Челе, с гордым видом выступил вперед, решив, что пришло время и ему показать достойную римлянина твердость характера, которую накануне на пустыре проявил Бока.
– Простите, господин учитель, – решительным тоном объявил он, глядя ему прямо в глаза, – но я тоже достал для общества замазку.
– Откуда ты ее взял? – спросил господин Рац.
– Я разбил дома ванночку для купания птиц, мама ее замазала, а я выковырял замазку. Канарейка стала купаться, и вся вода вытекла на ковер. Ну зачем такой пичуге купаться? Вот воробьи – грязные, а никогда не купаются.
Господин Рац наклонился вперед и пригрозил:
– Что-то ты, Челе, развеселился некстати! Смотри у меня! Колнаи, продолжай.
Колнаи сопел и всхлипывал.
– О чем продолжать? – спросил он, утирая нос.
– Где вы взяли остальное?
– Челе ведь сказал… И еще мне общество выдало шестьдесят крайцаров на замазку.
Это господину Рацу не понравилось.
– Значит, вы и за деньги покупали?.
– Нет, не покупали, – возразил Колнаи. – Просто мой папа доктор и по утрам объезжает больных на извозчике, и один раз он взял меня с собой, а я соскреб замазку с окошка – хорошая, мягкая была замазка, и тогда общество выдало мне шестьдесят крайцаров, чтобы я нанял ту самую карету; я и нанял и проехал в ней до самого Поселка чиновников и всю замазку выковырял, изо всех четырех окошек, а домой вернулся пешком.
Учитель что-то вспомнил:
– Так это тебя я встретил тогда возле Академии Людовики?
– Да.
– И окликнул… а ты мне не ответил…
Колнаи, опустив голову, уныло объяснил:
– Потому что у меня была полна пасть замазки…
И тут повторилось все сначала: Колнаи опять залился слезами, Вейс опять заволновался, начал теребить полу своего пиджачка и сказал в смущении:
– Чуть что – сейчас в рев…
И, глядя на него, сам заревел. Господин Рац встал и начал ходить взад и вперед по комнате.
– Хорошенькое общество, нечего сказать! – промолвил он, покачав головой. – И кто же был председателем?
Тут Вейс мгновенно позабыл все свои горести и, перестав плакать, с гордостью заявил:
– Я.
– А казначеем?
– Колнаи.
– Давай-ка сюда оставшиеся деньги.
– Пожалуйста.
Колнаи полез в карман. Карман и у него был не меньше, чем у Чонакоша. Порывшись там, он принялся по порядку выкладывать содержимое на стол. Сначала извлек форинт и сорок четыре крайцара; потом две пятикрайцаровые почтовые марки; письмо-секретку; две гербовые марки стоимостью в крону каждая; восемь новеньких перышек и наконец цветной стеклянный шарик. Учитель, сосчитав деньги, нахмурился:
– А деньги у вас откуда?
– Это членские взносы. Каждый платил по десять крайцаров в неделю.
– Но для чего вам деньги?
– Просто чтобы взносы платить. Вейс от своего председательского жалованья отказался.
– Сколько ж оно составляло?
– Пять крайцаров в неделю. Почтовые марки принес я, секретку – Барабаш, а гербовые марки – Рихтер. У него отец… он у отца…
– Украл?… Да?… – перебил учитель. – Рихтер!
Рихтер, потупившись, сделал шаг вперед.
– Украл?
Рихтер молча кивнул.
– Какая испорченность! – покачал головой господин Рац. – Кто твой отец?
– Доктор Эрне Рихтер, адвокат по уголовным, гражданским и финансово-правовым делам. Но только общество вместо этой подложило другую марку.
– Как это – подложило?
– Да так. Я очень испугался, когда стащил марку, и общество выдало мне одну крону, я купил на нее новую марку и тихонько подложил ее папе на письменный стол, а он застал меня – не когда я стащил, а когда подкладывал, – и накостылял… то есть побил меня, – поправился он, поймав строгий взгляд учителя, – да еще оплеух надавал за то, что я подложил марку, и спросил, где я ее украл, а я не хотел говорить, а то он еще надавал бы мне по щекам, и сказал: «У Колнаи взял», а он говорит: «Сейчас же отнеси назад, потому что твой Колнаи наверняка ее где-нибудь украл», я и отнес; вот и получилось, что у общества теперь две марки. Учитель задумался.
– Но зачем же вы покупали новую марку? Ведь можно было вернуть старую.
– Нет, нельзя, – ответил за Рихтера Колнаи:– у той на обороте поставлена печать общества.
– Так у вас и печать есть? Где она?
– Хранитель печати – Барабаш.
Дошла очередь и до Барабаша. Он выступил вперед, метнув убийственный взгляд на этого Колнаи, который вечно с ним вздорит. Спор из-за шляпы был еще свеж у него в памяти… Но делать нечего. Без дальних слов выложил он на зеленый стол самодельную резиновую печать вместе с чернильной подушечкой в жестяной коробке. Учитель осмотрел печать. На ней была вырезана надпись: «Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889». Господин Рац, подавив улыбку, снова покачал головой. Тут Барабаш, ощутив прилив смелости, протянул было руку, чтобы взять печать обратно. Но учитель прикрыл ее рукой:
– Ты что?
– Извините, – выпалил Барабаш, – но я поклялся, что скорее жизнью пожертвую, чем отдам печать.
Учитель положил печать в карман.
– Успокойся! – сказал он.
Но Барабаш не мог успокоиться.
– Тогда, – заявил он, – тогда и знамя у Челе отберите.
– Ах, так у вас и знамя есть? Давай его сюда, – обернулся учитель к Челе.
Тот, запустив руку в карман, вытащил крохотное знамя на проволочном древке. Это знамя, как и знамя Пустыря, тоже сшила его сестра. Вообще все дела такого рода, требовавшие умения обращаться с иголкой и ниткой, выполняла сестра Челе. Но это знамя было уже ало-бело-зеленое, и на нем красовалась надпись:
«Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889. Поклянемся навсегда – никода не быть рабами, никода».
– Гм! – произнес учитель. – Это что же за удалец изобразил тут «никогда» без «г»? Кто это писал? Все молчали.
– Кто это писал?! – загремел господин Рац.
Тут у Челе мелькнула мысль: зачем всех впутывать в беду?… «Никогда» без «г» написал Барабаш, но зачем страдать Барабашу? И он скромно ответил:
– Это сестра моя написала, господин учитель.
И судорожно глотнул. Конечно, лгать нехорошо, но зато он товарища выручил… Учитель промолчал. А мальчики вдруг заговорили все сразу.
– Как хотите, но только не очень-то красиво выдавать, что у нас есть знамя, – свирепо заметил Колнаи.
– Чего он ко мне пристает? – оправдывался Барабаш. – Раз печать отобрали, обществу все равно крышка.
– Тише! – оборвал прения господин Рац. – Я вот вам задам! Объявляю общество распущенным, и чтоб больше я не слышал о таких вещах! Всем вам будет снижен балл по поведению, особенно Вейсу – за председательство.
– Pardon! – робко возразил Вейс – Но я последний день председатель: нынче как раз должно состояться собрание, и на следующий месяц уже выдвинули другую кандидатуру!
– Колнаи выдвинули, – осклабился Барабаш.
– Это не важно, – сказал учитель. – Завтра после уроков все останетесь здесь до двух часов. Вы у меня будете знать!.. А теперь можете идти.
До свидания, – прозвучало хором, и все двинулись к выходу. Вейс, думая воспользоваться этим минутным замешательством, протянул было руку к замазке, Но учитель предупредил его движение:
– Оставь ее в покое!
Вейс состроил смиренную рожицу:
– А разве нам не вернут замазку?
– Нет. И кто еще не отдал, пусть сейчас же отдаст. Если я узнаю, что у кого-нибудь осталась замазка, строго накажу.
Тут выступил вперед Лесик, который до тех пор молчал как рыба. Вынув грязным пальцем кусочек замазки изо рта, он с сокрушением прилепил его к общественному комку.
– Больше нет?
Вместо ответа Лесик разинул рот и показал: пусто. Господин Рац взялся за шляпу:
– И если я хоть раз еще услышу, что вы основали общество… Ну, марш домой!
Мальчики молча выскользнули из учительской, только один голос тихонько произнес:
– До свидания!
Это был Лесик: раньше, вместе со всеми, он попрощаться не;мог – у него был полон рот замазки.
Учитель ушел, и члены упраздненного «Общества замазки» остались одни. Уныло поглядывали они друг на друга. Колнаи рассказал поджидавшему их Боке, о чем их допрашивали. Бока вздохнул с облегчением.
– А я здорово испугался, – сказал он: – подумал, уж не донес ли ему кто про пустырь…
Тут подошел Немечек и шепотом сообщил:
– Смотрите… Пока он вас допрашивал, я стал к окну… стекло недавно вставили… ну, и я…
Он показал комок свежей замазки, соскобленной с окна. Все воззрились на нее с благоговением. У Вейса заблестели глаза:
– Ну, замазка есть, будет и общество! Созовем собрание на пустыре.
– На пустыре! На пустыре! – воскликнули хором остальные и побежали домой.
По лестнице загремело эхо, повторяя боевой клич мальчишек с улицы Пала: «Гаго, го! Гаго, го!»
Гурьбой высыпали они из ворот. Бока не спеша шел один. Настроение у него было неважное. Он все думал о Геребе, предателе Геребе, который расхаживал тогда по острову с фонарем в руке. Погруженный в свои мысли, Бока пришел домой, пообедал и сел за латынь – готовить урок на завтра…
Одному богу известно, как уж удалось членам «Общества замазки» так быстро справиться с уроками, но только в половине третьего все они были на пустыре. Барабаш прибежал прямо из-за стола, не успев дожевать кусок хлеба, и поджидал Колнаи у калитки, чтобы влепить ему хорошую затрещину. Уж больно много накопилось на счету у этого Колнаи.
Когда все были в сборе, Вейс пригласил присутствующих занять места между штабелями.
– Объявляю собрание открытым, – с важностью произнес он.
Колнаи, успевший получить затрещину и даже вернуть ее Барабашу, высказал мнение, что, несмотря на запрет учителя, общество следует сохранить.
Но Барабаш сразу заподозрил тут нечистый умысел:
– Он это потому говорит, что теперь его очередь быть председателем. А с меня довольно этого общества! Вы все только и делаете, что ходите в председателях, а мы знай жуем без толку эту замазку. Меня уже просто тошнит от нее! Что же мне, в рот ничего не брать из-за этой проклятой замазки? После него захотел выступить Немечек.
– Прошу слова, – обратился он к председателю.
– Господин секретарь просит слова, – строго объявил Вейс, позвонив в маленький двухкрайцаровый колокольчик.
Но у Немечека, который занимал в «Обществе замазки» должность секретаря, вдруг язык прилип к гортани: за одним из штабелей он заметил Гереба. Никто, не знал про Гереба того, что знал он; никто, кроме них с Бокой, не видел того, что видели они в тот памятный вечер. Гереб, крадучись пробирался между штабелями, а потом побежал прямо к хибарке, где жил словак со своей собакой. Немечеку стало ясно, что его долг – не спуская глаз, следить за каждым шагом предателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17