Примерно без четверти девять он вышел на дорожку, ведущую к вилле Алекса Хохфлигера, и тут его чуть не сбил темно-синий «вольво», который на большой скорости вылетел из-за поворота. Едва не зацепив железные створки распахнутых ворот, машина промчалась еще метров пятнадцать и остановилась перед гаражами.
Алекс Хохфлигер вышел из автомобиля и направился к крыльцу. Услышав за спиной «добрый вечер» Эрика Ягера, он испуганно вздрогнул, но тем не менее Ягер усомнился, что Хохфлигер его не заметил: начинало темнеть, но несколько секунд он стоял в ярком свете фар.
Он что же, лихач? – спросил себя Ягер и тотчас сообразил: Алекс Хохфлигер выпил, и больше, чем следовало. От него несло перегаром, взгляд был мутным, но держался он с апломбом и даже протянул инспектору руку.
– Ну, как дела со следствием? Хотя я, видимо, не вправе спрашивать об этом. – Не дожидаясь ответа, он задал следующий вопрос: – Вы, наверное, приехали поговорить с Рулом? Он, должно быть, еще в саду. Думаю, вы предпочтете побеседовать с ним в привычной для него обстановке.
Да, в известной проницательности Хохфлигеру не откажешь, но ясно и еще одно: он вовсе не горит желанием второй раз принимать у себя в доме полицию.
Ягер зашагал за Хохфлигером мимо гаражей, потом вдоль высокой ограды теннисного корта, освещенного садовыми фонарями. Потом они прошли еще метров десять по узкой дорожке, обсаженной хвойными и разными другими деревьями, и очутились перед строением из сосновых бревен с сосновой же крышей – этакий деревенский сруб. Дверь была раскрыта, и оттуда вырывался широкой сноп света.
Пожилой мужчина, который, стоя у верстака, смазывал маслом садовые ножницы, взглянул на Эрика Ягера проницательными голубыми глазами. Он немного сутулился, как большинство людей, всю жизнь занимавшихся тяжелым физическим трудом, но в остальном никак не производил впечатления дряхлого старика. Движения у него были быстрыми, а пожатие мускулистой руки – твердым.
Он указал Эрику на один из плетеных садовых стульев, окружавших круглый стол, и вернулся к своим ножницам. Но Эрик Ягер тоже предпочел постоять.
Помещение было больше чем наполовину завалено всевозможным садовым инвентарем. У одной стены рядом с мешками земли или навоза стояла тачка. Пахло влажным грунтом и свежестью. Эрику Ягеру показалось здесь куда уютней, чем в роскошной библиотеке Алекса Хохфлигера.
Он стал у короткой стороны верстака, чтобы, разговаривая с Рулом, смотреть ему прямо в лицо.
– Нынешняя молодежь наплевательски относится к инструментам, – проворчал Рул. – Где работали, там и бросили, или, того хуже, – швырк в угол, и дело с концом. Никак не мог я приучить Криса беречь инструмент. – О Крисе он сказал с грустью. – Н-да, теперь уж не доведется его учить… Все это очень печально, менеер. А вам приходится ломать голову…
– Над чем? – дружески спросил его Ягер. Старик пристально посмотрел на него.
– Сами знаете, о чем я. Или вы уже раскрыли это преступление?
– Что собой представлял Крис Бергман? – Эрику Ягеру казалось, что Рул не прочь побеседовать.
Рул взял масленку, выдавил несколько капель масла на тщательно вычищенные ножницы и снова принялся их чистить.
Эрику Ягеру, который тоже оставлял где попало свои садовые инструменты или запихивал их куда-нибудь в угол, нетрудно было себе представить, что такая привычка Криса не способствовала хорошим отношениям со старым садовником.
Рул между тем раздумывал над заданным ему вопросом.
– По-своему неплохой был парень, если считать, что такого сорта ребята вообще чего-то стоят, скажу я вам, менеер.
Судя по всему, Рул решил пока оставить себе лазейку.
Эрик Ягер кивнул, словно понял, хотя на самом-то деле не очень. А Рул продолжал:
– Он был чертовски упрямый, своенравный. Когда я весной учил его, как надо подрезать розовые кусты, чтобы получилась форма вазы, он сделал по-своему: дескать, и без тебя знаю – и чуть не погубил все цветы. До смерти жалко, коли сам работаешь с душой. И таких случаев было немало. В садоводстве он ни шиша не смыслил, но это бы еще полбеды, если б он прислушивался к тому, чему его учат. Я иной раз даже удивлялся, зачем он выбрал себе это занятие.
Эрик Ягер приехал сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать садоводческие таланты Криса, но последнее замечание его заинтересовало, и он решил копнуть поглубже.
– Может, он считал, что лучше хоть какая-нибудь работа, чем вообще никакой? – осторожно спросил он.
– Это конечно, – согласился Рул. – Но в последнее время он работал спустя рукава и надо было постоянно держать его в руках. Раньше он старался и работал охотно, но в последнее время валял дурака.
– С каких пор? Рул подумал.
– Месяца два-три.
– Он, значит, не годился для такой работы? Рул покачал головой.
– Сад любить надо. Тогда дело пойдет. Парень был молодой, здоровый, только вот приложить руки к работе не хотел. Очень уж избалованная нынче молодежь. Раньше до седьмого пота вкалывали, чтобы с голоду не подохнуть, а теперь у них всегда найдется что пожрать.
Он строго взглянул на Ягера, и тот одобряюще кивнул головой. Пусть старый садовник выскажется – может, удастся что-нибудь выведать.
– В мои молодые годы, поверите ли, не так было, – продолжал Рул, с воодушевлением оседлав любимого конька. Наконец-то нашелся человек, который его слушает! Он даже сел на скамью напротив инспектора, вынул кисет, достал щепотку табаку и сунул его в рот. – Моя мать умерла, когда мне было всего три месяца, а отца я потерял, когда мне было девять лет. Случилось это в четырнадцатом году. До тех пор нас с сестренкой и братом воспитывала экономка. И заботилась о нас, как только могла. А когда умер отец, доходы иссякли. У нашей воспитательницы не было денег, чтобы нас прокормить, и тогда о нас позаботились родственники. Упаси господь от таких благодеяний. Меня отдали в крестьянскую семью, и уже в пять утра я начинал доить коров. Доить коров и чистить хлев. Маленький был, а сколько навозу перетаскал – боже ты мой! А в сенокос меня не пускали в школу, чтобы я помогал в поле. Карманных денег не давали, надо было зарабатывать своим горбом, на побегушках у других людей. И не думайте, что тогда смели заикнуться насчет плохих условий труда, как сегодня. Впрочем, вам не пришлось испытать такое, ведь вы прожили на свете на добрых четверть века меньше моего.
Через открытую дверь он посмотрел в сад, и Эрик Ягер взглянул туда же. Луна только что поднялась над вершинами деревьев. По небу плыли последние обрывки туч.
– Вы ведь часто беседовали с Крисом? – произнес Эрик Ягер. Парень наверняка не раз слыхал эту историю.
Но мысли Рула, видимо, шли иным путем.
– Да уж, что-что, а поговорить он любил, и, должен сказать, нрав у него был добрый. Хотя иной раз, бывало, и ругался – на людей, у которых много денег. Дескать, больно высоко заносятся.
– Например, семья Хохфлигер?
– Точно. Я в таких случаях стыдил его, ведь хозяин платил ему вполне прилично. А он в ответ: «Не хватало еще, чтоб он платил мало». На его лице появлялась неприятная ухмылка, волей-неволей подумаешь, что у парня рыльце в пушку. «Ведь менеер очень много работает», – говорю. «А вы что, меньше его трудитесь, – отвечает он, – и что толку?» «Толк есть, – говорю, – я доволен тем, что имею. Вот если б вы, молодые, довольствовались тем, что имеете, вы бы могли неплохо устроить свою жизнь». И я ему рассказывал, как было раньше.
Эрик Ягер энергично закивал, опасаясь, что старик начнет все сначала.
– Ну а потом он, конечно, распространялся насчет безработицы среди молодежи, – продолжал Рул. – «Конечно, это чертовски досадно для тех, кто хочет работать, – говорю я ему. – Но вашему брату хоть жратвы хватает, а у нас, если сидели без работы, и этого не было».
– Он что, интересовался социальными проблемами? – спросил Ягер.
Голубые глаза садовника смотрели на него задумчиво.
– Сомневаюсь. Только лишь в той мере, в какой они касались его самого и тех, с кем он дружил.
– В тот вечер, когда его убили, он ходил собирать пожертвования, – напомнил Эрик Ягер.
– Старая мефрау Плате его уговорила. Прежде она сама собирала. Но теперь ей это уже не под силу. Ну а он взялся за дело с большой охотой. Смекнул, поди, что тут можно себя показать, как в театре. Вроде как шоу устроить – так, что ли, они теперь это называют?
Слова Рула вполне подтверждали сведения, изложенные в служебных донесениях.
– Кстати, почему старая мефрау хромает?
– У нее это от рождения. Когда была молоденькая, мало было заметно, ну а с годами лучше не стало.
– Она постоянно живет у дочери и зятя?
– Скажите лучше – они живут у нее. Вилла-то ей принадлежит. Они сюда въехали, когда поженились. У него тогда не было столько денег, как нынче. Хорошая женщина старая хозяйка. Каждый день приходит полюбоваться садом. Очень уж она природу любит.
– Ее зять, похоже, выпивает. Он что, всегда так?
Рул поглядел на него испытующе, словно спрашивая себя, что он хотел этим сказать. Эрик Ягер уставился с безразличным видом на садовые ножницы, которые теперь стали как новенькие.
– Да, пьет он много, – ответил наконец садовник. – Я и сам при случае не прочь опрокинуть стаканчик, но хозяин пьет все время. Как говорится, жить без бутылки не может. Он и сам не понимает, как себе вредит.
– А как на это смотрит его жена?
– Кто ее знает. Какие между ними отношения, мне неизвестно. Но, по-моему, брак удачный. Молодая мефрау очень энергичная, только вряд ли она занимается домашними делами. Это все на плечах ее матери. Вот она – в доме хозяйка.
– Вы знали, что у Криса есть пистолет?
Эрик Ягер попал прямо в точку. Старик растерялся. Ответил он не сразу, видимо не зная, что сказать.
– Да, – кивнул он наконец. – Недели две назад, когда я неожиданно подошел к Крису, он стоял и разглядывал эту штуковину. Не скрою, я здорово испугался. «Что ты собираешься с ним делать? – спросил я его. – Ведь у нас запрещено носить оружие». А он рассмеялся. И даже не насмешливо, а попросту весело. «Оружие – великолепная вещь, – сказал он мне. – У хозяина вон целая коллекция, так почему же ему можно, а мне нельзя?»
– Вам это не показалось подозрительным?
– Показалось, конечно. У меня с тех пор ни минуты покоя не было. У хозяина – коллекция старинного оружия, а у Криса – новенький пистолет, только что из магазина. По правде сказать, с того дня я начал смотреть на парня другими глазами.
– Перестали ему доверять?
– Да, менеер.
Голубые глаза открыто смотрели на Эрика Ягера.
Я решил, что у парня темное прошлое, о котором мы тут знать не знаем. Я даже говорил об этом со старой хозяйкой, перед тем как уехал к сестре в Херлен, и она обещала мне поговорить с ним.
– Когда это было?
– Недели две назад, менеер. В аккурат перед моим отъездом. А сегодня, когда я вернулся и узнал, что произошло, я даже не очень удивился.
– Почему?
– Видите ли, если молодой парень ходит с оружием в кармане, значит, он занимается скверными делишками и рано или поздно все это плохо кончится. – Рул умолк и медленно покачал головой. – И все-таки мне кажется, он был неплохим человеком.
– А как вы думаете, чем он занимался?
– Не знаю, менеер. Мало ли чем. Он мог быть членом шайки. Их теперь много развелось. Ограбления, кражи. И денег у него было гораздо больше, чем он здесь зарабатывал. Когда я увидел у него в руках пистолет, я сразу понял, что дело нечисто.
– А что вы думали сперва?
– Что он получил наследство от деда. Эти разгильдяи не постесняются разом спустить то, что старые люди копили всю жизнь.
– Вы не знаете, у него были враги?
Рул опять пристально посмотрел на Ягера.
– У людей, которые шатаются с оружием в кармане, не имея на то разрешения, обязательно есть враги, менеер. Такая уж у них порода, менеер.
Эрик Ягер протянул ему руку.
– Спасибо за информацию. Возможно, я еще зайду потолковать с вами.
По дороге домой он обдумывал то, что узнал от Рула. Старый садовник критиковал Бергмана явно не по стариковской привычке осуждать нынешнюю молодежь. Факты подтверждали, что Крис Бергман был человек ненадежный. Однако же все как один повторяли: «Крис? хороший парень». Но ведь таких сколько угодно. Люди неплохие, только с двойным дном, как говаривал Де Грип.
Особенно обращало на себя внимание то обстоятельство, что почти все, кто окружал Криса, знали, что у него есть пистолет. И кто-то из них ловко этим воспользовался.
8
Воскресенье четвертого сентября было солнечное, как по заказу. В восемь утра небо было ясным, и, хотя термометр показывал всего одиннадцать градусов, ожидалось потепление.
Труда проснулась с таким чувством, будто проспала. Она было вскочила, но, вспомнив, что сегодня воскресенье, опять легла. А когда через открытое окно увидела, какая сегодня чудесная погода, встала и выбежала босиком на балкон, чтобы не потерять ни одной минуты воскресного дня. В эти ранние утренние часы сад казался ей особенно красивым.
Комната Труды выходила на запад, и большая часть газона еще оставалась в тени, зато с балкона были видны охваченные золотом верхушки каштанов. Над низко подстриженным кустарником висел утренний туман, на клумбах солнце весело отражалось в каждой капельке росы.
Труда глубоко вдыхала чистый воздух и чувствовала себя удивительно счастливой. Когда вам восемнадцать, небо видится синим и высоким, а жизнь прекрасной.
Все ее существо пронизывала радость, о которой она еще долго будет вспоминать. Полное счастье длится считанные минуты, а то и всего несколько секунд, и большинству людей дано испытать его только в юности.
Для некоторых иллюзии юности – лучшее, что они получили от жизни, позднее им уже не удавалось достичь тех высот, на которые они некогда взлетали с такой легкостью.
Прохлада балкона быстро загнала Труду обратно в комнату, и домашнее тепло окутало ее, словно пушистое одеяло. Впереди был чудесный выходной день, когда не надо готовить уроков, и она твердо решила как следует отдохнуть.
Через широкий коридор она прошла в ванную комнату и начала перед зеркалом расчесывать свои короткие каштановые волосы. Увидев на щеках веснушки, она огорчилась: вот вам и холодное лето! И вообще, могла бы быть красивее. Говорят, она похожа на бабушку, но та никогда не была красавицей – значит, комплимент не бог весть какой. Правда, лицо у бабушки приятное и с возрастом становится все симпатичнее. Лицо, полное обаяния, а это, наверное, лучше, чем красивое.
Она наполнила ванну и, нежась в теплой воде, философски размышляла о том, что обаяние на пустом месте не возникает. Обаятельный человек должен непременно быть личностью.
Что касается бабушки, то она действительно личность, а вот мама – нет, мама всегда ищет возможность пойти по линии наименьшего сопротивления. И отчим тоже не чета бабушке: он, может, и хороший делец, но уж слишком задается.
Откровенно говоря, Труда считала, что отчим большой зазнайка, но это отчасти уравновешивалось щедростью и сердечностью. Но ни в коем случае не в ущерб ему самому. Боже упаси затронуть его интересы – он разом становится неумолимым и эгоистичным. Пьет он слишком много и, может быть, из-за этого не способен порой трезво оценить ситуацию. С годами выпивка стала для него привычкой, второй натурой, теперь она его и не видит иначе как со стаканом в руке и с побагровевшим лицом.
Но как бы там ни было, она с ним неплохо ладит, подумала Труда, прощая его от всей души. Отчим никогда не вмешивался в ее дела, разве что если она просила его помочь, – одно это уже хорошо.
Мысли Труды вернулись к бабушке, и она попыталась найти какое-нибудь сходство между собой и старой дамой.
Младшая дочь из солидной патрицианской семьи, бабушка по сей день отличалась изысканными манерами, а этой старомодной добродетелью Труда, безусловно, не обладает. Вместе с тем от старой дамы исходит столько доброты и мудрости, а на это Труда опять-таки претендовать не может. Впрочем, со временем, когда она станет такой же старой, как бабушка… В эту минуту мыльная пена попала ей в глаз и веки отчаянно защипало. Она промыла лицо ручным душем. Вот что получается, когда начинаешь углубляться в психологические тонкости, с досадой подумала девушка. Только отвлечешься от действительности, а в глаза мигом попадет какая-нибудь дребедень вроде мыла, и как назло именно тогда, когда находишься на вершине блаженства.
Сама того не зная, Труда была настоящее дитя своего времени и обладала качествами, которые явно обеспечат ей в будущем успех. Она была в меру самоуверенна, ровно настолько, чтобы не лезть на рожон и не раздражать окружающих.
Девушка вдруг почувствовала голод и быстро оделась. Сбегая вниз по широкой лестнице, она слышала, как бабушка возится на кухне. Домашняя работница, Анна, по воскресеньям брала выходной, и стряпней занималась бабушка. Да еще как! Прихрамывая, она деловито ковыляла из кухни в столовую, с изысканным вкусом накрывала на стол, ставила цветы и вазу с фруктами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16