-- Ну и что? -- уже уличенный, ткнул восточный гость в нос Жюли образец продукции. -- Гдэ ти тут увидэламэжнационалную розн? Чистая парнаграфыя. Двагода, -- и, заискивающе взглянув в глазаЖюли, добавил с вопросцем: -Условно, а? Вот, мэжду прочэм, -- продемонстрировал открытку, накоторой негр занимался любовью с блондинкою скандинавского типа. -- Этот вот, прэдпаложим -- армянин. А онаиз Азербайджана. Наабарот -- дружьбанародов! Пралетарии всех стран!
Жюли критически осмотрелаоткрытку и скривилась.
-- Харашё, -- согласился насельник, сделал таинственное лицо и поманил Жюли пальчиком; тапоневоле склонилаухо. -- Танки, -- прошептал, -- украл Ашот Мелконяню
Над Красной площадью сеялся мелкий колючий снежок, особенно контрастно высвечиваясь в лучах прожекторов, направленных наю как это? наседые стены древнего Кремля. Двое солдат, сопровождаемые разводящим, печатали шаг по направлению к мавзолею. Начали бить куранты и произошлачеткая, словно куклы двигались в механических часах, сменакараула.
КузьмаЕгорович с непокрытой головою стоял заогородочкою в двух-трех метрах от колумбария и сосредоточенно глядел напустое место между двумя замурованными урнами.
Взвизгнув тормозами по брусчатке, остановилась равилеваЫВолгаы -КузьмаЕгорович не услышал, не обернулся. Равиль подошел, мужественно и сдержанно извлек из-под мышки пистолет, протянул. КузьмаЕгорович взял машинально. Из внутреннего карманаРавиль извлек партийный билет и протянул тоже.
-- Сбежала? -- спросил КузьмаЕгорович откуда-то оттуда. Издалека. Извысока. Из Вечности.
Равиль подтверждающе и вместе -- скорбно, склонил повинную голову.
КузьмаЕгорович слишком был погружен в Высокие Мысли, чтобы вынырнуть из них вдруг.
-- Но ложитьсяю -- сказал раздумчиво и бросил прощальный взгляд напраздный кусочек стены, -- ложиться надо сегодня.
-- Слушаюсь, -- отозвался Равиль.
-- Дане тебе! Мнею -- и добавил: -- Большая тревогаю
И тут же, минуту-другую всего спустя, задвгались мощные телеобъективы, закрутились кольцарезкости наплывущем над полузатененной чашею Земли спутнике, ав огромном, до отказазабитом электроникою зале, заметались зеленые лучи по экранам радаров, прерывисто загудел тревожный зуммер, замигали красные лампы и большой трафарет с надписью по-английски: БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ № 1, заставив офицеров вооруженных сил США напрячь напультах руки.
Металлический голос вещал из-под потолка:
-- Боевая готовность номер один. Боевая готовность номер один. ВойскаМВД, КГБ и части Советской Армии заняли и прочесывают Москву. В воздух подняты все летательные аппараты Московского военного округа. Боевая готовность номер одиню
-- Профессией надо было заниматься, ане политикой! -- кричал в телефон раздраженный Секретарь французского ЦК. -- Вот теперь и возвращайтесь!
-- Чтоб надо мною смеялся весь Париж? -- возмущалась Жюли насвоем конце провода, анасельник Востокаопрокидывал в себя очередные полстакана. -- Жюли Лекупэ не сумелаудовлетворить старую русскую обезьяну! Ха-ха!
Секретарь отставил наотлет трубку, которая выкрикивалаеще менее лестные определения Кузьмы Егоровича, и укоризненно посмотрел насвоего секретаря. Тот взял орущую трубку, словно змею, и пропел вкрадчиво:
-- Но подумайте, дорогаяю Что? Не расслышал. Кудаидти?
-- В жопу! -- артикулировалаЖюли. -- В жо-о-пу!
Восточный гость сидел у столаеле живой (однабутылкаконьякаопустеласовершенно, другая -- наполовину) и, вырывая из записной книжки листок залистком, разжевывал их и проглатывалю
Последнюю сцену представил нам экран монитора, один из доброй полусотни, находящийся в специальном подвале ЫИнтуристаы; вместе с нами наблюдал картину и сидящий у самого экранаКузьмаЕгорович; заним, стыдливо полуотвернувшись, чтобы как бы не видеть экрана, но самого Кузьму Егоровичакак бы видеть, стоял Равиль, азаРавилем, стыдливо отвернувшись совсем, -- несколько человек интуристовского начальства.
ЗаКузьмою же Егоровичем и затем, как он наблюдает заЖюли, наблюдал Седовласый по своему телевизору и мурлыкал:
-- Л-любовь нечаянно нагрянетю
Жюли в сердцах бросилатрубку, взглянуланахозяинаномера.
-- Уже едут? -- спросил тот, вставая Жюли навстречу -- руки вперед, под наручники, и свалился.
Жюли подошла, попыталась поднять.
-- Я тыбэ русским языиком гаварю, -- провещал насельник Востока. -- Луче жит стоя, чэм умэрет накалэняхю
КузьмаЕгорович поигрывал скулами и наливался кровью, глядя, как волочит Жюли восточного гостя к кровати; когда, устроив беднягу, Жюли принялась стаскивать с него ботинки, КузьмаЕгорович не вытерпел: встал, нервно слазил в карман, откудаизвлек, не разобрав что это, равилев пистолет, потом кивнул головою, как полководец перед атакою, и направился к выходу.
-- КузьмаЕгорович! -- ринулся заним Равиль. -- Осторожно! Заряжено!
ЕдваЖюли дотронулась до замочной ручки, чтобы запереть, как дверь распахнулась и явиларазгневанного Кузьму Егоровича. Вдохнув и не находя сил выдохнуть, он стоял, набирая налице колер от розового до темно-багрового. Свитамаячилапозади, не смея поднять глаз.
Насельник Востоказадрал руки. Жюли презрительно приподнялаплечо и двинулась уйти. КузьмаЕгорович удержал ее, развернул к себе, удивился собственной вооруженности, передал пистолет пришедшему от этого в сдержанный восторг Равилю и неумело, по-детски как-то замахнувшись, ударил Жюли ладошкою по щекею
ЫЗИЛы Кузьмы Егоровичаехал по ночной Москве.
Впереди, как обычно, сидел Равиль и, подыхивая напистолет, полировал его рукавом. Сзади -- в одном углу -- КузьмаЕгорович, в другом -- Жюли: отвернувшись, безразлично глядя в окно. Наоткидном сиденьи зажато, с прямой спиною, примостился переводчик. Глазаего были завязаны.
Какое-то время все молчали, потом КузьмаЕгорович произнес:
-- Скажи ей: я был неправ.
Переводчик повторил по-французски:
-- Он был неправ.
Жюли не отреагировала: только шины шуршали по асфальту дачуть слышно урчал мотор.
-- Я ее оставляю, -- нарушил паузу КузьмаЕгорович.
-- Он вас оставляет, -- сказал переводчик.
-- Не в смысле оставляю, ав смысле -- оставляю, -- поправился КузьмаЕгорович.
-- Не в смысле оставляет, ав смысле -- оставляет, -- перевел переводчик, не вдаваясь в языковые тонкости.
Жюли все равно молчала.
ТогдаКузьмаЕгорович собрался духом и выдал:
-- Каждый мужчинав нашей стране имеет право наревность.
-- Каждый мужчинав ихней стране имеет право наревность, -- бесстрастно перевел переводчик.
Жюли кивнулазаокно, чуть улыбнулась и спросиласовершенно по-русски:
-- Otchakovo?
Лирическая мелодия песни о любви насовременном этапе сопровождалане менее лирическую прогулку по огромному пустынному пляжу трех фигурок: взрослого ростадвоих и -- заруки между ними -- маленькой.
Мощный артиллерийский бинокль зафиксировал пару невозмутимых рыбаков, стоящих со спиннингами у кромки зимнего штормового прибоя. Быстрая, смазанная панорама, скользнув по гуляющим троим, уперлась в еще одну рыбачащую -напротивоположной оконечности пляжа -- пару и сопроводилась голосом:
-- Второй, второй, как слышите?
Один из рыбаков поднес ко рту спиннинг, и возникло искаженное электроникою бормотание:
-- Слышу нормально, слышу нормально.
-- Проверкасвязи, -- сказал в уоки-токи Равиль, одетый лесничим и примостившийся наплащ-палатке в сырой горной расселине, сказал и бинокль отложил.
-- Я так хочу быть с тобой и я буду с тобо-ой, -- спелаМашенька, апотом повторилате же словапо-французски.
-- Не так, Маша! Не совсем так, -- мягко поправилаЖюли и вместе с девочкою спеласладостные слова.
КузьмаЕгорович, гордый и счастливый, хоть ни бельмесаи не понимающий, скосился надам.
Коглапроходили мимо торчащей из пескащелястой раздевальной кабинки, оттудавдруг высунулась таинственная рукаи втащилаЖюли вовнутрь. Тавзвизгнулабыло, но звук не успел разнестись, удержанный запирающей рот крепкой ладонью.
Жюли посмотреланапохитителя:
-- Ты??! Здесь??! Этого еще не хваталою
Похититель, вернее -- =тельница, которою оказалась Вероника, отпустиламать:
-- Проституткадля Кремля! Эксклюзивное интервью. Дорого, -- быстро, очень по-деловому, выпалилаВероника. -- Встречаемся в восемь, возле церквию
-- Дедушка, дедушка! -- дергалаМашаКузьму Егоровича. -- А где тетя Жюли?
КузьмаЕгорович скосил глазанаодинокую кабинку, оставшуюся метрах в двадцати позади, и сказал укоризненно:
-- Ай-ай-ай, Маша! Тетя Жюли делает пи-пи, -- и, сноваоглянувшись беззаботно, вдруг настороженно приостановился.
-- Я не допущу, -- кипятилась меж тем в кабинке Жюли, -- чтобы ты компрометировалаКузьму Егоровича! Настоящим коммунистам в России и без того туго!..
-- Ну чего, дед? -- тянулаМашенькаКузьму Егоровича, пристально глядящего накабинку. -- Пошли-и. Нехорошо подглядывать.
-- Там, кажется, штаны, -- невнятно пробормотал КузьмаЕгорович.
-- Ты никогда, никогдане проникнешь в этот дом! -- шипелаЖюли.
-- Думаешь? -- усомнилась Вероника.
-- И думать нечего: я тебя простою в Сибири сгною!
КузьмаЕгорович по мере того, как приближался к кабинке, все ускорял шаги, все круче нагибался, все невероятнее выворачивал голову:
-- Штаны-ыю
-- Ориентир В-2ю Ориентир В-2ю -- бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.
Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в пескею
КузьмаЕгорович рванул дверцу, как оперативник в кино.
-- Интервью, господин Кропачев! -- мгновенно сориентировалась Вероникаи протянулаКузьме Егоровичу под нос диктофончик.
Жюли оттеснилаВеронику, закрылаКузьму Егоровичасобою и авторитетно произнесла:
-- Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!
-- Ну отчего жею -- довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил КузьмаЕгорович. -- Если газетадостаточно прогрессивнаяю
-- Progressive?? -- возмутилась Жюли. -- Reaction! Reaction! -- и, взяв Кузьму Егоровичапод руку, потащиланаружу.
Вероникою, впрочем, уже занималась четверкарыбаков.
Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.
КузьмаЕгорович стоял наверхней палубе -- пальто внакидку -- и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, закоторою слышался шум душа, былаприоткрыта, бросая длинный косой луч наковер коридора. КузьмаЕгорович подошел к щели, приложился глазом: заполупрозрачной занавескою Жюли принималадуш.
Чем дольше смотрел КузьмаЕгорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовалапостороннее присутствие, выглянулаиз-зазанавески:
-- Это вы, Кузьма?
КузьмаЕгорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.
-- Ничего-ничего! -- крикнулаЖюли. -- Мне не дует.
КузьмаЕгорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, какю характерным, требовательным образом зазуммерилакремлевская вертушка. КузьмаЕгорович сорвался с местаи припустил назвук.
Жюли, накинув халатик, плавно прошествовалав спальню. Дверь засобою закрыларовно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, снялахалатик, не спешанаделатончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая надверь.
В щели тенью, нацыпочках, промелькнул КузьмаЕгорович.
-- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? -- окликнулаЖюли.
КузьмаЕгорович воровато появился напороге и, стараясь не смотреть наЖюли, понуро произнес:
-- Спокойной ночи.
После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.
В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделаладвапоследних стежканакорсаже Маши -- Красной Шапочки, откусиланитку и, хлопнув девочку по попке, послала:
-- Беги!
Машенькавпорхнулав огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочкасо свечами, подарки натарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.
Вслед заМашенькою вплылаЖюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам столасидели Равиль и КузьмаЕгорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый -- одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был покане задействован.
-- По случаю маскарада, -- торжественно произнеслаЖюли, -- говорим только по-французски! -- и уселась застол.
-- Чего-чего? -- спросил Седовласый у молодого своего ассистента.
-- Собираются говорить только по-французски, -- перевел ассистент.
-- Это кто? -- зашелся мрачным смехом Седовласый. -- Кузьма?!.
-- А почему нету папы? -- спросилапо-французски Машенька.
-- Как это нету? -- раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никитасделал что-то вроде циркового антрэ.
-- Только по-французски! -- шутливо поправилаЖюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стоялаВероника.
-- Ну! -- взглянулаВерониканаНикиту.
-- Знакомься, папа, -- решился тот. -- Моя невеста.
-- Добрый вечер, господин Кропачев, -- пропелаВероника, делая несколько пародийный книксен. -- Привет, мама.
Жюли стоялакак каменная. КузьмаЕгорович стрельнул глазами нанее, потом набудущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую нагорло.
-- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно нашихю отношенийю Это -- гувернанткамоей внучки. Так что называть ее мамойю -объяснил, смущенно краснея.
-- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? -- дерзко улыбнулась Вероника.
-- А я даже очень рада! -- сказалаМашенькачересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащилаВеронику застол. -- Тебя как звать?
-- Вероника, -- ответилаВероника.
Возникланеловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.
-- Мент родился, -- прокомментировал Никитатишину, но онавдруг снованарушилась: насей раз посторонним шумом с улицы.
КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.
-- Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.
Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:
-- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!
-- Только по-французски! -- произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.
-- Постой! -- остановил КузьмаЕгорович Равиля. -- Сам выйду. -- И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!
-- А зачем нам еще продукты? -- спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.
-- Про запас, -- пояснил Никита. -- Наслучай осады.
Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.
-- Разойдись! -- безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику. -Пропустите аварийную!
-- Знаем мы ваши аварийные! -- кричали из пикета. -- Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!
-- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!
-- Добром отдай!
КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.
-- Товарищи! -- прокричал. -- Товарищи!
Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.
-- Заткнись! -- шипел один насоседа.
-- Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.
-- Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.
-- Товарищи! -- сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. -- В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!
-- Ежели наше -- чего ж т тут живешь? -- спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.
-- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!
-- Заботливый какой, -- понеслось в ответ.
-- Вот и отдай дедово!
Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:
-- Хватит наё..вать!
-- Фургон открывай!
-- Показывай водопроводчиков!
-- Товарищи! -- пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж. -- У нас же правовое государство!
-- Прав до х.. -- жрать нечего! -- выкрикнул из толпы басю
Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.
-- Ему и так тяжело! -- сказала. -- Шлюхавонючая.
-- Это я шлюха?! -- изумилась Вероника. -- Я?!
Висящий назаборе пикетчик орал тем временем:
-- Неделя до Нового Года, ау них елкагорит!
-- И гусь настоле!
1 2 3 4 5