Козловский Евгений
Голос Америки
Евгений Козловский
Голос Америки
научно-фантастический эпилог
Черт возьми! Такая уж надувательная земля!
Н. Гоголь. "Игроки"
Проводив взглядом рванувшегося от главного входакрасно-белого жучкаскорой, в недракоторого с мешающей помощью ТрупцаМладенцаМалого только что был внесен генерал Малофеев (говорят, его Трупец и отравил, -- КатькаКишко, едко пахнущая половыми секретами, прошипелаиз-заспины таинственным голосом последнюю сплетню, -- впрочем, что же? почему бы и не Трупец? почему бы и не отравил?), -- жучок умудрился-таки найти щелку в непрерывной, неостановимой, темно-зеленой ленте прущих по набережной военных грузовиков и, полавировав внутри нее, скрылся заизлучиною, -- Никитавдруг подумал, что внезапное заболевание генераламожет привести к таким последствиям, о каких страшно бредить и в бреду, и еще подумал, что слишком далеко его, Никиту, кажется, занесло, далеко и совсем не туда. Он и раньше чувствовал, что его несет не туда, но то было несет, атеперь -- занесло уже, занесло окончательно, и ясное сознание этого фактапришло в голову впервые.
Ему, собственно, и всегда, можно сказать -- с рождения, некудабыло деваться, вся логикабиографии, судьбы толкалав черно-серое здание наЯузе, вмещающее двадесятказападных подрывных радиостанций, разных там Свобод, Би-би-си и Немецких Волн. Он от младенчества, от младых, как говорится, ногтей слишком насмотрелся надиссидентствующих этих либералов, налиберальствующих диссидентов, к числу которых, увы, принадлежали и обаего родителя, и старшая сестрицаЛидия; слишком наслушался нескончаемых их, пустых и глупых вечерне-ночных, в клубах вонючего табачного дымаразговоров, закоторыми, однавслед другой, летели бутылки липкого тошнотворного портвешкаи переводились килограммы тогдаеще дешевого кофе; слишком надышался кисловатой, затхлой, даже насвободе -- вполне тюремною -- атмосферой; слишком, слишком, слишком! чтобы каждой клеточкою души не стремиться вырваться из этого вызывающего органическую брезгливость круга. Приметы родительского и их друзей быта: нищета, безработица, обыски (нескольким из которых, еще мальчиком, стал Никитапотрясенным свидетелем); допросы, аресты, суды; адвокаты, кассации, лагеря, психушки -- все это, поначалу жуткое, со временем стало совсем не страшно, аю м- мю нехорошо, неприятно, тошнотворно, и знакомые фамилии по вражеским голосам звучали как-то фальшиво и по-предательски, и ни зачто не могло повериться, будто разнообразно-однообразным процессам сиим и процедурам подвергаются действительно чистые, бескорыстные и психически полноценные люди, дане могло повериться и глядя наих, кандидатов и докторов наук, старые, замасленные, потертые, в серых клочьях подкладочной ваты пальто, наих плешивые шапки, набахромящиеся, вздувшиеся наколенках штаны, не могло повериться, слушая обиженные, жалостливые их, физиков, математиков, филологов, рассказы о мытарствах по отделам вневедомственной охраны, по кочегаркам и дворницким. Книжки и журнальчики, которые наочередном обыске описывались, сваливались во вместительные, защитного цветабрезентовые мешки и увозились, но, несмотря настоль регулярные и капитальные чистки, спустя время, снованакапливались в квартире, -- не вызывали у Никиты никакого ни любопытства, ни доверия, атоже -- одну брезгливость, и любая брошюрка, купленная в Союзпечати, любой номер "Пионера" или "Костра", безусловно, были кудавсамделишнее той, пусть насамой хорошей бумаге отпечатанной, но фальшивой, фиктивной макулатуры.
Кстати о "Пионере" и "Костре": ни их, ни "Пионерской правды", ни "Юного" там "натуралиста" или "техника" не соглашались родители выписать Никите: брызжаслюною, объясняли про коммунистическое обморочивание, которому не позволятю и так далее, авзамен подсовывали детское Евангелие с глупыми картинками и прочую чушь, и ее не то что читать -- смотреть нанее было противно и стыдно, авсе ребятав школе читали и "Костер", и "Пионерскую правду", и "Юного техника", и Никита, хоть побираясь, авсе-таки читал тоже, анеприятные ощущения от побирушничествазаносил народительский счет. Последний с каждым годом рос, и не только от новых поступлений, но и от неумолимых процентов.
Чем более емкие ушаты иронии и прямой издевки опрокидывали родители и сестраЛидия наоктябрятскую звездочку, напионерский галстук, накомсомольский значок Никиты -- тем с большей энергией сопротивления тянулся он к этой высмеиваемой, облаиваемой ими общественной жизни и с гордостью и достоинством носил звания и председателя советаотряда, и членасоветадружины, и комсоргакласса. И только там уже, в комсоргах, впервые смутно почувствовал, что тащит его куда-то не туда, потому что прежде, в октябрятах и пионерах, деятельность Никиты былав каком-то смысле органичной, естественной, принимаемой ребятами, -- теперь же слова, которые он вынужден был поддакивающе выслушивать и произносить сам, все дальше и дальше уходили от реальности, и волей-неволей приходилось переделывать ее в своем сознании под эти слова, и онамало-помалу начиналаобретать размытость, фиктивность, призрачность. Однако поздно, поздно было поворачивать назад: несло, несло, несло уже, даи некоторая приятность в положении комсомольского вожакавсе-таки оставалась: снаружи -уважительное отношение начальстваи рядатоварищей обоего пола, изнутри -вступая в странное противоречие с постепенным офиктивливанием реальности -ощущение прямой причастности к могучей своей Родине, то есть всамделишности собственного существования, -- тащило, перло, несло и так и вынесло в университет, в университетский комитет комсомола, и дальше -- в пресловутое черно-серое здание наЯузе. И чем справедливей и обоснованнее казались Никите лидкины и родительские шуточки и издевки, аони -- к никитиному раздражению -с течением времени все чаще казались справедливыми и обоснованными, -- тем меньше оставалось возможностей к отступлению с пусть сомнительной, однако частично уже пройденной, с пусть выбранной ненамеренно, но многими драками отстоянной дороги. И еще клеймо, поставленное родителями наНикиту при рождении последнего, поставленное безжалостно, под запах паленой детской кожицы, клеймо имени-отчества, НикитаСергеевич! Оно жгло Никиту с того самого момента, как он стал понимать, в чью честь назван и почему именно в эту честь, -- жгло, и чего бы только Никитани сделал, чего бы ни превозмог, чтобы прожить клейму наперекор!
Хотя, с другой стороны, -- кудауж так особенно занесло? -- работакак работа, даром только что числишься младшим лейтенантом известного Госкомитета, Конторы, как выражаются родители, -- и формы-то ни разу, считай, не надел: обыкновенный радиоредактор. А что выпускаешь в эфир не "Маяк", не "Сельский" какой-нибудь "час", апрограмму "Книги и люди" "ГолосаАмерики" -- так чт? -забавно даже, интересно, игровая, так сказать, стихия, мистификация! и всякий раз, сдавая вниз, в преисподнюю, напередатчик очередную американскую пленку, Никитане без удовольствия воображал внимательные лицаЛидки, родителей, прочих оборванных диссидентов, с напряжением слушающих свободное слово, прорывающееся сквозь коммунистические глушилки, -- и от души улыбался. Пусть, дескать, не слушают, как ослы, что угодно -- лишь бы из-закордона!
Так или иначе, ав комсомольский комитет Конторы Никитасамоотвелся, правда, тихонько самоотвелся, без бравады, без демонстраций этих разных; так же, без бравады и демонстраций, воздержался покаи от вступления в партию, хотя Трупец МладенцаМалого и предлагал рекомендацию, асейчас вот -- лоб до потного онемения прижат к пыльному жаркому стеклу, взгляд, проводив не вдруг вклинившегося в темно-зеленую ленту военных грузовиков красно-белого мигающего и, надо полагать, вопящего жукадо излучины, переплыв мутную, из одного, кажется, жидкого дерьмасостоящую Яузу, перейдя противоположную ее набережную, по которой перла -- только в обратную сторону -- такая же темно-зеленая, такая же непрерывная, такая же ничем не остановимая лента, упершись в посеревшие, подкопченные выхлопами стены Андроньевского монастыря и по ним проползя вверх, стопорится надекоративном золоченом крестике собора, -- Никитапредставил вдруг, как же выглядит со стороны все то, в чем он принимает посильное участие? -- представил, и по-нехорошему смешно ему стало, и беспричинно засосало под ложечкою, беспричинно, асловно так, как, наверное, должно засосать, когда, лечась от переломакакого-нибудь нестрашного, прочтешь в незнамо зачем, ради непонятной шутки выкраденной у дежурной сестры истории собственной болезни латинское, однако, и по-латыни слишком понятное слово: cancer. 2 Х-хе-не-рал! прошипел Трупец и потер ручки, словно старательно, хотя и не слишком артистично, скопировал известного французского кинематографического комика, накоторого похож был до однояйцовости. Откомандовался! Скорая вильнулаи, вопя и мигая, вклинилась в колонну идущих по набережной грузовиков. Не боись -- средство верное, патентованное!
Обиженный, дважды обойденный повышением и фактически сосланный надолжность замзаваодного из отделов собственного детища, однако человек, в сущности, крайне добродушный, Трупец МладенцаМалого зланикому не желал, особенно непосредственному своему шефу, генералу Малофееву, которого помнил, когдатот был еще желторотым, шустрым таким, но по делу шустрым капитаном, и которого несколько лет назад сам с удовольствием принял к себе в контору надолжность начальника"ГолосаАмерики", -- злане желал и подсыпл ему в столовой заобедом сохраненный навсякий случай еще со времен оперативной работы ядовитый английский порошок отнюдь не из зависти: просто не видел другого выхода, апорапровести в жизнь одну старую идею насталабеспрекословно.
Идея зародилась у Трупцадавным-давно, когдаон только что получил подполковникаи возглавил Отдел глушения западных радиопередач. Работать было трудно: враги елозили по волнам, увеличивали мощности, беспредельно расширяли диапазоны, даже открывали новые станции; нашааппаратурато и дело ломалась, горела, техники и солдаты глушили не столько радиопередачи, сколько выдаваемый для промывки контактов метиловый спирт, -- словом, Трупец вертелся, как белкав колесе, -- толку, однако, выходило чуть: следовало менять что-то кардинально! -- и вот, мучительно мысля и ночью и днем, он таки выдумал, что, чем тратить миллионы киловатт и километры нервов намалоэффективное генерирование помех, лучше просто выловить всех, кто пакости смеет слушать, и нейтрализовать -- и тогдапускай брешут враги -- надрываются, словно голодные псы в выгоревшей, вымершей деревне!
Поначалу показавшаяся хоть сладкою, анесбыточною мечтою, мысль постепенно оброслаподробностями, и вот уже, вполне законченный, детально разработанный, лег в папочку красного ледеринаплан операции: внедрить наодну из подрывных антисоветских радиостанций, лучше всего на"Голос Америки", своего человека, который в определенный день и час передал бы в эфир специально подготовленное сообщение, ну, что-то вроде того, что через сорок минут Американачинает войну против СССР, но, желая оберечь сторонников демократии (не сторонники "Голос Америки", славаБогу, не слушают!), по секрету предупреждает их, чтобы они, завернувшись в белые простынки, вышли из домов и сгруппировались наоткрытых пространствах. Каково?! Сами, голубчики, как тараканы повыползете -спасаться, амы вас всех тут -- цап!
Начальству идея понравилась. Правда, кое-кто из молодых даранних косился опасливо: не слишком ли, дескать, многих придется тогою цап? не нарушим ли, дескать, сноваленинские нормы социалистической законности? -- но Трупец успокаивал: не обязательно, мол, так уж всех, и так уж сразу, и так уж именно цап, -- возьмем, мол, поканакарандашик, атам, в спокойной обстановочке, все и решим! -- и уже положено было натитульный лист из ледериновой папочки много разноцветных разрешительных виз, чуть ли не последней только, главной, и дожидались, уже и кандидатуру подыскивали для внедрения и предварительно остановились наодном писателе-полудиссиденте, который давненько уже намыливался наЗапад, -- как вдруг Трупец, сам, забил во все колоколаи прохождение папочки приостановил.
Приостановить затею, которой дан ход, -- все равно что задержать пулю, вылетающую из ствола, -- но тут резон был слишком уж значительным: неожиданно появилась возможность раз-навсегданамертво заткнуть все подрывные радиоглотки: в один прекрасный день -- из тех как раз, когдапапочкаходилапо начальству, -прорвался в кабинет Трупцанастырный молодой человек в джинсах, бороде и очках и долго что-то объяснял, размахивая руками, про сверхпроводимость, явление интерференции и когерентность радиоволн. Трупец, имевший в школе по физике двоек больше, нежели троек, не понял, конечно, ничего, однако нюхом волчьим учуял, что дело стоящее, и тут же, вызвав к подъезду черную свою "Волгу", поехал к парню в НИИ: в одно из тех, знаете, предприятий, что обнесены глухим забором с тоненькими проволочками поверху, анадверях никакой таблички, кроме как "Отдел кадров", никогдане висит, и только рядом, наврытых в землю деревянных ногах, голубеет щит ТРЕБУЮТСЯ с перечислением двух десятков профессий: от жестянщикадо зубного техника, -- по которым в жизни не догадаешься, чем же, в сущности, зазабором занимаются, -- поехал в НИИ и там собственными глазами и ушами убедился, что от включения бородатым очкариком затерявшегося в переплетении проводов, скоплении лампочек, стрелок и верньеров тумблерочкаи впрямь наглухо замолкал приемник ВЭФ-12, по которому шли, как обычно, последние известия и песни и танцы советских композиторов, исполняемые по заявкам радиослушателей.
Словом, Трупец оценил, и молодой бородач получил и квартиру, в очереди накоторую тщетно стоял уже несколько лет, и собственную лабораторию, и соответствующий оклад жалования, и необходимые дотации, и валюту, аспустя некоторое время произошли следующие события:
1) смолкли в советском эфире все вражеские, грязные голоса;
2) ложным опенком после грибного дождя, чуть ли не в одну ночь, вымахало нанабережной Яузы черно-серое здание;
3) голосасновазаголосили, но уже не своим голосом, апочти дословно повторяя то первую программу Всесоюзного Радио, то "Маяк";
4) в газете "Правда" и целом ряде прочих газет в списках лауреатов Ленинской премии появилась группане известных дотоле народу фамилий и нейтральное, ничего не говорящее даже человеку искушенному название темы, заразработку которой носители не известных дотоле народу фамилий премии этой удостаивались: "О некоторых явлениях, сопутствующих интерференции когерентных радиоволн при использовании волноводов из сверхпроводящих материалов"; тема -разъясняли газеты -- имеет огромное народнохозяйственное значение;
5) Трупец МладенцаМалого купил в военторге наКалининском десяток звездочек, в каждом погоне просверлил шилом по третьей дырке и даже завел предварительные и покасекретные переговоры со знакомым портным о пошиве генеральского мундира, -- и то, и другое, и третье, впрочем, как оказалось -напрасно, ибо не только генерала -- даже и полковникаТрупцу, возглавившему новый огромный отдел Комитета, так и не присвоили, анапротив -- чем натрупцов взгляд лучше шло дело, тем чаще вызывали Трупцанаковер и разносили в хвост и в гриву затупость и неумение использовать с полной отдачею последние достижения советской науки и техники в целях дальнейшего усовершенствования и усиления идеологической работы среди населения. Да, усиления среди населения.
Итак, в тупости и неумении обвиняли ТрупцаМладенцаМалого! Это ж смешно сказать: Трупца -- в тупости и неумении! А кто как не он бородачаприветил? кто как не он подал идею не вовсе голосаупразднить, азаменить насвои, отечественного производства, комитетские? кто как не он провел переговоры с финнами о возведении здания в рекордные сроки, приглядывал застроительством, дневал-ночевал наплощадке?! А что начальству не нравятся тексты, которые идут в эфир, -- ну тут уж Трупец вовсе виноват не был! Что он мог поделать с собою, когдакаждая клеточкаего мозга -- даи одного мозгали?! -- каждая клеточкатела, каждая пора, каждый волосок кожи всеми силами противились тому, чтобы собственными, можно сказать, руками изготовлял и распространял их хозяин заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, Коммунистическую партию и выдающихся ее деятелей, атакже отдельные организации! Нет-нет, совсем не такой уж он и дурак был, Трупец МладенцаМалого, он понимал, что следует маскироваться, чтобы тебе верили, что ты "Голос Америки" или там, положим, какое-нибудь "Би-би-си", следует подделываться под гадючий тон, чтобы между якобы их сообщениями подпустить порою свое, Трупец нисколько не подвергал сомнению имеющиеся у начальстваагентурные данные, что совсем, значит, перестал слушать народ трупцовы голоса, -- понимал и всякий раз искренне обещал начальству, что исправится, что все будет о'кей, даже наглавного редакторапри себе согласился, -- что-то вроде Фурмановапри Чапаеве, -- и выделил ему комнатку, которая вскоре разрослась навесь двенадцатый этаж, превратилась в таинственный институт контролеров, -- согласился со всем и навсё, но гены, гены, мать их так!
1 2 3 4 5 6 7 8