Сап-Са-Дэ
Привет, брат!
Привет, брат!
Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.
Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать
тебе не только хорошие слова, но и плохие.
С каких начать?
Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я
до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала
объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.
Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за
это ругал.
Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим
братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.
Как мне было обидно, когда ты уехал учиться в Университет.
Как я радовался за тебя, когда стало ясно, что я пойду служить в
армию раньше тебя, а ты, скорее всего, не пойдешь вовсе.
Мне всегда казалось несправедливым, что мой такой умный и всегда
взрослый брат должен зачем-то идти служить - так же, как я. Я вообще
не любил ничего, что нас хоть в чем-то уравнивало.
Когда я родился, тебе было уже четыре года, говорят, что ты
нянчился со мной. Я этого, как ты сам понимаешь, не помню.
Зато я помню, как у тебя появился настоящий велосипед, ты иногда
катал меня на раме. Это было летом, как раз перед моим днем рождения,
мне тогда должно было исполниться пять лет.
Ты знаешь, здесь очень тяжело. И когда становится совсем невмоготу,
я закрываю глаза и вспоминаю это восхитительное лето - грунтовая
дорога петляет по лесу, вечереет, а меня везет на раме велосипеда мой
старший брат. Он не боится лесных чудовищ, прячущихся за корягами и
сидящих под пнями. Он умный и взрослый. Ни одна лесная тварь не
решится драться с таким умным и взрослым старшим братом. Вечереет, а
значит уже не жарко. И это уютное и по-летнему теплое чувство
заставляет меня забыть обо всем.
А еще я вспоминаю, как подрался с соседской девчонкой, и как ты
долго объяснял мне, что с девчонками не дерутся, что они вырастают и
становятся мамами, а если с ними драться, то они могут уже не стать
мамами. Меня это тогда очень удивило, я не спал всю ночь и думал, как
же они это делают? Иногда мне кажется, что почти все, что я знаю - я
узнал от тебя. А ты узнал все это из книг.
У тебя было очень много книг. Некоторые из твоих любимых книг я
читал потом, они меня удивили. Они оказались совсем обычными. Обычные
индейцы сражались с обычными бледнолицыми, обычные пираты галантно
спасали дрожащих от ужаса дочерей королей и герцогов, обычные
мушкетеры дрались на обычных дуэлях, обычные партизаны убивали обычных
фрицев. У тебя были и другие книги. В них рассказывалось, что такое
электричество, почему летают самолеты, где находится созвездие гончих
псов. Эти книги меня расстраивали. У них были веселые обложки, внутри
было много смешных картинок, но я засыпал, читая их.
Просыпаясь утром, я бежал на кухню - и там всегда сидел ты, жевал
бутерброд и читал очередную книжку.
А когда я уходил спать, ты сидел на кухне, жевал бутерброд или пил
чай из своей огромной чашки - и читал книжку.
Даже когда по телевизору показывали какое-нибудь интересное кино, и
мы с мамой сидели в гостиной и смотрели его - ты сидел на кухне и
читал книжки.
Я постоянно старался быть хоть в чем-то похожим на тебя, но не
таким, как ты, а по-другому. Я знал, что таким, как ты быть
невозможно. Мне казалось, что такой человек, как ты, рождается один
раз в сто лет. Я был обычным, но я был твоим младшим братом.
Подсмотрев, что ты кладешь в чай в свою огромную чашку шесть ложек
сахара, я тоже пристрастился пить очень сладкий чай из такой же
огромной чашки.
Мне нравилось сидеть напротив тебя, читающего свои книги,
представлять, как ты станешь великим, будешь жить в огромной башне
мудрости. А я буду иногда приезжать к тебе. Я представлял, как ты
выходишь из этой башни, одетый в какой-нибудь мудрый балахон
звездочета, скороговоркой приветствуешь меня: "Хорошо, что ты приехал,
проходи, поднимайся под купол моей башни мудрости, я сейчас,
проконтролирую спектр лямбды Медузы, и тоже поднимусь туда, мы будем
пить чай."
И я поднимался на самый верх башни, оттуда была видна вся земля.
Мне приносили очень сладкий чай в большой чашке. Я сидел и смотрел,
пил чай. Потом появлялся ты, и я понимал, что тебе не нужны мои
новости - ты уже все знаешь, тебе отсюда видно, что творится дома, как
поживают твои школьные товарищи. И мы просто сидим и пьем чай. Ты
читаешь какую-то книгу. А я смотрю на тебя.
И вдруг ты отрываешься от книги и говоришь: "Сходи, спроси у мамы,
можно мы откроем брусничное варенье?"
Мама сонно приоткрывает глаза, она заснула, читая журнал для мам,
разгадывая кроссворд, в котором Гоголь пересекается с Герценом. Я
спрашиваю, она еще не понимает. Я переспрашиваю. Она кивает, потом
говорит: "Мальчишки, выведите Альфу перед сном и выбросьте мусор. Не
забудьте." Я киваю и гордо иду на кухню. Ты уже открыл варенье, мы
едим его большими ложками. Ты смотришь на часы, резко вскакиваешь,
надеваешь пальто, шапку, хватаешь Альфу и мусорное ведро, я тоже
одеваюсь, но не успеваю - ты уже уходишь. Я бегу, догоняю тебя у
мусорной машины. Беру у тебя поводок. Жду, когда ты вытряхнешь
непослушную газету из мусорного ведра. Потом мы медленно идем. Смотрим
на звездное небо. Альфа останавливается по своим собачьим делам. Ты
отрываешься от созерцания звездного неба, протягиваешь мне ведро,
просишь отнести его домой. Ты собираешься немного погулять.
В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более
того, даже хорошистом я не стал.
В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде,
размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям
мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным
шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили
четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню,
причину ее появления.
Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из
кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем,
двоечник, как-нибудь отчитаемся."
И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее
символически, чем по-настоящему.
Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.
Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем
втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным
пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.
Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на
урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе. Они
долго, смеясь, допрашивали меня, почему это такие салаги считают, что
им можно игнорировать звонки и опаздывать на уроки. Смеясь, предложили
наказание, и приговорили меня к повешению. Я был повешен на вешалке
для пальто в школьной раздевалке. Был повешен за ту самую
металлическую петельку.
Я висел. Мне было не больно, мне было обидно. Они закурили, и
принялись выпускать на меня дым. Я вертелся и ерзал. Потом они ушли. А
я висел. Я не мог поднять руки. Я не мог расстегнуть пиджак.
Когда ты вошел в раздевалку, я заплакал.
Ты снял меня с вешалки, сходил к моей учительнице, сказал, что я
себя плохо чувствую, и отвел меня домой. По дороге ты меня расспросил
обо всем. Потом шел и весело рассказывал разные смешные истории. Я
смеялся. Это была не истерика, я действительно успокоился, я шел рядом
с тобой, я чувствовал исходящее от тебя тепло, этот день мне казался
лучшим днем в моей жизни.
Летом ты должен был ехать в лагерь, на юг. Чтобы твои вещи не
пропали, на них, на каждую вещь, нужно было нашить бирочки с твоими
фамилией и именем. Ты уезжал рано утром, и мы с мамой всю ночь тогда
сидели и пришивали бирочки.
Это было первое лето, которое мы проводили раздельно.
Из лагеря ты вернулся совсем другим. Да и я тоже сильно изменился
за лето.
Мир внезапно начал взрослеть. Я уже больше не сидел напротив тебя
на кухне. Я знал, что у тебя никогда не будет магической башни. Да и
балахон тебе, наверно, будет не к лицу.
Ты постоянно влюблялся в каких-то девчонок, совершенно обыкновенных
девчонок. Ты писал им стихи, которые читали только три человека: ты,
доставая заветные тетрадки; я, украдкой, когда тебя не было дома; и
мама - тоже тайком.
Ты писал стихи! Ты сам их сочинял! Твоя значимость, обилие твоих
талантов изумляли меня. Я гордился тобой, я даже немного гордился
собой - хотя бы за то, что ты - мой брат, а я - твой брат.
Весь следующий год ты занимался химией. Иногда ты приглашал меня и
моих друзей и показывал химические фокусы. Казалось, что твоя власть
над материей не имеет предела. Жидкость легко меняла свой цвет,
повинуясь твоим заклинаниям, ты смешивал самые обыденные вещества,
потом садился за стол, брал свою гигантскую чашку, отхлебывал чай - и
смесь по непонятной прихоти загоралась!
Мой брат - волшебник. Теперь я представлял себе другое будущее. Я
представлял твою волшебную лабораторию. Я приезжаю. Ты встречаешь меня
в чистеньком белом халате. Проводишь меня через настоящую химическую
фабрику, и мы попадаем в огромную комнату на крыше этой фабрики. Ты
берешь несколько колбочек, наполненных разными жидкостями, смешиваешь
их в стеклянном химическом чайнике, разливаешь по огромным чашкам - и
мы пьем наш любимый, невероятно сладкий чай. И я знаю, что тебе не
нужно ничего рассказывать - твои магические жидкости отражают все, что
происходит в мире. И мы сидим, пьем чай.
Да, и, самое главное, слушаем при этом твою любимую музыку.
Поначалу она мне не нравилась. Она казалась слишком ритмичной, но
неправильно ритмичной, она казалась шумной, вязкой, с неприятными
металлическими отзвуками. Потом я привык, а дальше - полюбил эту
музыку.
Летом ты уехал в спортивный лагерь. Ты всерьез занимался спортом.
Мы с мамой и с папой приезжали поболеть за тебя, на чемпионат. Все
были очень рады, когда ты занял второе место. Один ты был недоволен.
Ты тогда объяснял мне, что за два года еще ни разу не занял первого
места - "вечно второй". Для тебя это было все равно, что "вечно
последний". Ты мог быть только первым.
И ты стал первым, но уже в следующем году.
Этот год я помню очень хорошо. Ты победил на трех районных
олимпиадах. Ты победил на областной олимпиаде (не спортивных -
предметных). А летом ты занял первое место на одном из самых
престижных спортивных соревнований.
Потом ты уехал - и уехал навсегда. Сначала в специализированную
химическую школу, потом поступил в Университет.
Дом опустел без тебя.
Альфа умерла. Я разводил золотых рыбок, но постоянно забывал их
кормить, и они все погибли.
В школе постоянно напоминали о тебе. Учителя, видя, что я не могу
справиться с совершенно очевидными вещами, говорили: "А вот твой
брат..."
Я начинал тебя ненавидеть.
Ты не любил писать письма. Родители нервничали. Мне это было тем
более обидно, потому что я видел, как они радовались каждой весточке
от тебя. Когда ты вызвал нас на переговоры, мы всей семьей шли на
переговорный пункт. По дороге мама хвасталась всем знакомым, что ты
стал еще умнее и серьезнее, а папа покупал мне на каждом углу мое
любимое мороженое.
Потом мы купили торт, сидели на кухне и вспоминали, былые времена,
когда на этой же кухне сидел ты, читал книгу, пил свой любимый очень
сладкий чай.
Хотя... Я тогда же прочитал в твоем письме, что ты пристрастился
пить очень крепкий чай без сахара, а книжки по вечерам читаешь, сидя в
коридоре.
Каждый раз, получая твое новое письмо, я чувствовал, как ты
изменился, я при этом совершенно не менялся, оставаясь отражением
твоих былых привычек. Я пил сладкий чай, я слушал все ту же музыку, я
любил сидеть вечером в тапочках на кухне и смотреть на звездное небо.
Я смотрел на звездное небо, я вспоминал тебя, я ждал, когда ты
приедешь на каникулы, когда ты пришлешь очередное письмо.
Ждал, когда я проснусь, приду еще сонный на кухню, а ты - там, ты
приехал ночью, когда я спал. Я не стану бросаться с воплем тебе на
шею. Я знаю, тебе нельзя мешать, ты думаешь. Я сяду напротив. Точнее,
нет, не сразу. Сначала я сделаю два очень вкусных бутерброда: один -
для тебя, другой - для меня.
Я буду пить чай, есть бутерброд, чувствовать, что ты сидишь рядом
со мной. И я буду мечтать стать таким же волшебником, как ты, чтобы
уметь остановить время. А потом сидеть вечно рядом с тобой, жуя
бесконечный бутерброд, отхлебывая из бездонной кружки чай.
Прощай, до встречи. До настоящей встречи - в твоей магической
башне, в твоей волшебной лаборатории, на нашей кухне, на которой
остановилось время,
Твой младший брат
1
Привет, брат!
Привет, брат!
Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.
Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать
тебе не только хорошие слова, но и плохие.
С каких начать?
Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я
до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала
объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.
Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за
это ругал.
Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим
братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.
Как мне было обидно, когда ты уехал учиться в Университет.
Как я радовался за тебя, когда стало ясно, что я пойду служить в
армию раньше тебя, а ты, скорее всего, не пойдешь вовсе.
Мне всегда казалось несправедливым, что мой такой умный и всегда
взрослый брат должен зачем-то идти служить - так же, как я. Я вообще
не любил ничего, что нас хоть в чем-то уравнивало.
Когда я родился, тебе было уже четыре года, говорят, что ты
нянчился со мной. Я этого, как ты сам понимаешь, не помню.
Зато я помню, как у тебя появился настоящий велосипед, ты иногда
катал меня на раме. Это было летом, как раз перед моим днем рождения,
мне тогда должно было исполниться пять лет.
Ты знаешь, здесь очень тяжело. И когда становится совсем невмоготу,
я закрываю глаза и вспоминаю это восхитительное лето - грунтовая
дорога петляет по лесу, вечереет, а меня везет на раме велосипеда мой
старший брат. Он не боится лесных чудовищ, прячущихся за корягами и
сидящих под пнями. Он умный и взрослый. Ни одна лесная тварь не
решится драться с таким умным и взрослым старшим братом. Вечереет, а
значит уже не жарко. И это уютное и по-летнему теплое чувство
заставляет меня забыть обо всем.
А еще я вспоминаю, как подрался с соседской девчонкой, и как ты
долго объяснял мне, что с девчонками не дерутся, что они вырастают и
становятся мамами, а если с ними драться, то они могут уже не стать
мамами. Меня это тогда очень удивило, я не спал всю ночь и думал, как
же они это делают? Иногда мне кажется, что почти все, что я знаю - я
узнал от тебя. А ты узнал все это из книг.
У тебя было очень много книг. Некоторые из твоих любимых книг я
читал потом, они меня удивили. Они оказались совсем обычными. Обычные
индейцы сражались с обычными бледнолицыми, обычные пираты галантно
спасали дрожащих от ужаса дочерей королей и герцогов, обычные
мушкетеры дрались на обычных дуэлях, обычные партизаны убивали обычных
фрицев. У тебя были и другие книги. В них рассказывалось, что такое
электричество, почему летают самолеты, где находится созвездие гончих
псов. Эти книги меня расстраивали. У них были веселые обложки, внутри
было много смешных картинок, но я засыпал, читая их.
Просыпаясь утром, я бежал на кухню - и там всегда сидел ты, жевал
бутерброд и читал очередную книжку.
А когда я уходил спать, ты сидел на кухне, жевал бутерброд или пил
чай из своей огромной чашки - и читал книжку.
Даже когда по телевизору показывали какое-нибудь интересное кино, и
мы с мамой сидели в гостиной и смотрели его - ты сидел на кухне и
читал книжки.
Я постоянно старался быть хоть в чем-то похожим на тебя, но не
таким, как ты, а по-другому. Я знал, что таким, как ты быть
невозможно. Мне казалось, что такой человек, как ты, рождается один
раз в сто лет. Я был обычным, но я был твоим младшим братом.
Подсмотрев, что ты кладешь в чай в свою огромную чашку шесть ложек
сахара, я тоже пристрастился пить очень сладкий чай из такой же
огромной чашки.
Мне нравилось сидеть напротив тебя, читающего свои книги,
представлять, как ты станешь великим, будешь жить в огромной башне
мудрости. А я буду иногда приезжать к тебе. Я представлял, как ты
выходишь из этой башни, одетый в какой-нибудь мудрый балахон
звездочета, скороговоркой приветствуешь меня: "Хорошо, что ты приехал,
проходи, поднимайся под купол моей башни мудрости, я сейчас,
проконтролирую спектр лямбды Медузы, и тоже поднимусь туда, мы будем
пить чай."
И я поднимался на самый верх башни, оттуда была видна вся земля.
Мне приносили очень сладкий чай в большой чашке. Я сидел и смотрел,
пил чай. Потом появлялся ты, и я понимал, что тебе не нужны мои
новости - ты уже все знаешь, тебе отсюда видно, что творится дома, как
поживают твои школьные товарищи. И мы просто сидим и пьем чай. Ты
читаешь какую-то книгу. А я смотрю на тебя.
И вдруг ты отрываешься от книги и говоришь: "Сходи, спроси у мамы,
можно мы откроем брусничное варенье?"
Мама сонно приоткрывает глаза, она заснула, читая журнал для мам,
разгадывая кроссворд, в котором Гоголь пересекается с Герценом. Я
спрашиваю, она еще не понимает. Я переспрашиваю. Она кивает, потом
говорит: "Мальчишки, выведите Альфу перед сном и выбросьте мусор. Не
забудьте." Я киваю и гордо иду на кухню. Ты уже открыл варенье, мы
едим его большими ложками. Ты смотришь на часы, резко вскакиваешь,
надеваешь пальто, шапку, хватаешь Альфу и мусорное ведро, я тоже
одеваюсь, но не успеваю - ты уже уходишь. Я бегу, догоняю тебя у
мусорной машины. Беру у тебя поводок. Жду, когда ты вытряхнешь
непослушную газету из мусорного ведра. Потом мы медленно идем. Смотрим
на звездное небо. Альфа останавливается по своим собачьим делам. Ты
отрываешься от созерцания звездного неба, протягиваешь мне ведро,
просишь отнести его домой. Ты собираешься немного погулять.
В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более
того, даже хорошистом я не стал.
В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде,
размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям
мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным
шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили
четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню,
причину ее появления.
Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из
кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем,
двоечник, как-нибудь отчитаемся."
И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее
символически, чем по-настоящему.
Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.
Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем
втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным
пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.
Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на
урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе. Они
долго, смеясь, допрашивали меня, почему это такие салаги считают, что
им можно игнорировать звонки и опаздывать на уроки. Смеясь, предложили
наказание, и приговорили меня к повешению. Я был повешен на вешалке
для пальто в школьной раздевалке. Был повешен за ту самую
металлическую петельку.
Я висел. Мне было не больно, мне было обидно. Они закурили, и
принялись выпускать на меня дым. Я вертелся и ерзал. Потом они ушли. А
я висел. Я не мог поднять руки. Я не мог расстегнуть пиджак.
Когда ты вошел в раздевалку, я заплакал.
Ты снял меня с вешалки, сходил к моей учительнице, сказал, что я
себя плохо чувствую, и отвел меня домой. По дороге ты меня расспросил
обо всем. Потом шел и весело рассказывал разные смешные истории. Я
смеялся. Это была не истерика, я действительно успокоился, я шел рядом
с тобой, я чувствовал исходящее от тебя тепло, этот день мне казался
лучшим днем в моей жизни.
Летом ты должен был ехать в лагерь, на юг. Чтобы твои вещи не
пропали, на них, на каждую вещь, нужно было нашить бирочки с твоими
фамилией и именем. Ты уезжал рано утром, и мы с мамой всю ночь тогда
сидели и пришивали бирочки.
Это было первое лето, которое мы проводили раздельно.
Из лагеря ты вернулся совсем другим. Да и я тоже сильно изменился
за лето.
Мир внезапно начал взрослеть. Я уже больше не сидел напротив тебя
на кухне. Я знал, что у тебя никогда не будет магической башни. Да и
балахон тебе, наверно, будет не к лицу.
Ты постоянно влюблялся в каких-то девчонок, совершенно обыкновенных
девчонок. Ты писал им стихи, которые читали только три человека: ты,
доставая заветные тетрадки; я, украдкой, когда тебя не было дома; и
мама - тоже тайком.
Ты писал стихи! Ты сам их сочинял! Твоя значимость, обилие твоих
талантов изумляли меня. Я гордился тобой, я даже немного гордился
собой - хотя бы за то, что ты - мой брат, а я - твой брат.
Весь следующий год ты занимался химией. Иногда ты приглашал меня и
моих друзей и показывал химические фокусы. Казалось, что твоя власть
над материей не имеет предела. Жидкость легко меняла свой цвет,
повинуясь твоим заклинаниям, ты смешивал самые обыденные вещества,
потом садился за стол, брал свою гигантскую чашку, отхлебывал чай - и
смесь по непонятной прихоти загоралась!
Мой брат - волшебник. Теперь я представлял себе другое будущее. Я
представлял твою волшебную лабораторию. Я приезжаю. Ты встречаешь меня
в чистеньком белом халате. Проводишь меня через настоящую химическую
фабрику, и мы попадаем в огромную комнату на крыше этой фабрики. Ты
берешь несколько колбочек, наполненных разными жидкостями, смешиваешь
их в стеклянном химическом чайнике, разливаешь по огромным чашкам - и
мы пьем наш любимый, невероятно сладкий чай. И я знаю, что тебе не
нужно ничего рассказывать - твои магические жидкости отражают все, что
происходит в мире. И мы сидим, пьем чай.
Да, и, самое главное, слушаем при этом твою любимую музыку.
Поначалу она мне не нравилась. Она казалась слишком ритмичной, но
неправильно ритмичной, она казалась шумной, вязкой, с неприятными
металлическими отзвуками. Потом я привык, а дальше - полюбил эту
музыку.
Летом ты уехал в спортивный лагерь. Ты всерьез занимался спортом.
Мы с мамой и с папой приезжали поболеть за тебя, на чемпионат. Все
были очень рады, когда ты занял второе место. Один ты был недоволен.
Ты тогда объяснял мне, что за два года еще ни разу не занял первого
места - "вечно второй". Для тебя это было все равно, что "вечно
последний". Ты мог быть только первым.
И ты стал первым, но уже в следующем году.
Этот год я помню очень хорошо. Ты победил на трех районных
олимпиадах. Ты победил на областной олимпиаде (не спортивных -
предметных). А летом ты занял первое место на одном из самых
престижных спортивных соревнований.
Потом ты уехал - и уехал навсегда. Сначала в специализированную
химическую школу, потом поступил в Университет.
Дом опустел без тебя.
Альфа умерла. Я разводил золотых рыбок, но постоянно забывал их
кормить, и они все погибли.
В школе постоянно напоминали о тебе. Учителя, видя, что я не могу
справиться с совершенно очевидными вещами, говорили: "А вот твой
брат..."
Я начинал тебя ненавидеть.
Ты не любил писать письма. Родители нервничали. Мне это было тем
более обидно, потому что я видел, как они радовались каждой весточке
от тебя. Когда ты вызвал нас на переговоры, мы всей семьей шли на
переговорный пункт. По дороге мама хвасталась всем знакомым, что ты
стал еще умнее и серьезнее, а папа покупал мне на каждом углу мое
любимое мороженое.
Потом мы купили торт, сидели на кухне и вспоминали, былые времена,
когда на этой же кухне сидел ты, читал книгу, пил свой любимый очень
сладкий чай.
Хотя... Я тогда же прочитал в твоем письме, что ты пристрастился
пить очень крепкий чай без сахара, а книжки по вечерам читаешь, сидя в
коридоре.
Каждый раз, получая твое новое письмо, я чувствовал, как ты
изменился, я при этом совершенно не менялся, оставаясь отражением
твоих былых привычек. Я пил сладкий чай, я слушал все ту же музыку, я
любил сидеть вечером в тапочках на кухне и смотреть на звездное небо.
Я смотрел на звездное небо, я вспоминал тебя, я ждал, когда ты
приедешь на каникулы, когда ты пришлешь очередное письмо.
Ждал, когда я проснусь, приду еще сонный на кухню, а ты - там, ты
приехал ночью, когда я спал. Я не стану бросаться с воплем тебе на
шею. Я знаю, тебе нельзя мешать, ты думаешь. Я сяду напротив. Точнее,
нет, не сразу. Сначала я сделаю два очень вкусных бутерброда: один -
для тебя, другой - для меня.
Я буду пить чай, есть бутерброд, чувствовать, что ты сидишь рядом
со мной. И я буду мечтать стать таким же волшебником, как ты, чтобы
уметь остановить время. А потом сидеть вечно рядом с тобой, жуя
бесконечный бутерброд, отхлебывая из бездонной кружки чай.
Прощай, до встречи. До настоящей встречи - в твоей магической
башне, в твоей волшебной лаборатории, на нашей кухне, на которой
остановилось время,
Твой младший брат
1