— Выбрось, покуда не порезался, — посоветовал джинн. — А я тебе приятное сделаю…
— Нет! — признаюсь, несколько нервно отрезал я, примеряясь как можно дальше бросить сосуд, если его подневольный обитатель попытается воплотить свое предложение, с моей точки зрения больше похожее на угрозу, в жизнь. Его цвет, видать, такой неспроста…
— Ладно, — уступил джинн. — Оставь пока… Готов?
— К чему?
— Как «к чему»?
— К чему я должен быть готов?
— К изысканному наслаждению, всю глубину и трепетную нежность которого способны понять лишь редкие избранные, но приобщиться может любой желающий, способный открыться навстречу искристому потоку. Впусти его в себя, и он заполнит все твое существо до предела неведомыми ранее впечатле…
Почувствовав мое настроение, Тихон негромким, но доходчивым рычанием напомнил о своем присутствии. В отличие от меня демон не отличается сдержанностью в проявлении своих чувств. Особенно неприязни. Покусать-то джинна он не сможет, а вот пустить на стружку кувшинчик — запросто.
— Так… я… это… — Стремительно укоротив шею, джинн почти полностью скрылся в кармане, лишь съехавшая на затылок тюбетейка да приплюснутое отворотом кармана лицо остались снаружи. — Ну одно, коротенькое…
— О чем ты вообще говоришь? — совершенно сбитый с толку, напрямую спросил я у джинна. Меня тревожит нехорошее предчувствие, а он тут с какими-то намеками, предложениями, и бубнит… бубнит…
— О поэзии, — почти шепотом пояснил запуганный джинн. Тоже мне, «достойный» представитель клана лучших в мире убийц.
— При чем здесь поэзия?
— О! Поэзия — это величай…
— Стоп, стоп! Не нужно мне цитировать учебник литературы за третий класс.
— Не буду, — отчего-то обидевшись, буркнул призрачный исполнитель желания. По одному на руки и согласно живой очереди. — Вот так всегда: грязным армейским сапогом по животрепещу…
— Ваур, — вертя головой по сторонам, походя обронил демон с Ваурии.
Принцесса-единорог покосилась на него, но своего мнения не высказала, ограничившись демонстрацией презрительно оттопыренной нижней губы. Как же… манеры.
— Ты, кажется, стих хотел прочесть? — чувствуя угрызения совести за неправедные мысли в его отношении, поинтересовался я у поникшего головой джинна. Но тотчас спохватился и предупредил о лимите времени. Знаем мы их азиатское красноречие. — Только хорошее. В двух словах, но с глубоким смыслом
— Не мне судить, насколько оно хорошее…
— Давай. —Я поощрительно улыбнулся вдруг засмущавшемуся жителю сосуда.
— Но короткое, — заявил джинн, чем поднял свой рейтинг в моих глазах.
— Читай!
Откашлявшись, джинн нараспев прочел:
Океан. Высокие волны в своих руках сосуд серебряный несут
В нем я один. Во всем един — и жертва, и палач, и божий суд.
Но вот ногтем соскоблена печать, хлопок — свободе я безмерно рад.
«Желаю, чтоб…» — раздался голос. Напомнил он —я, как и прежде, раб.
— Обалдеть! — бросив взгляд на дворец, воскликнул я, до глубины души потрясенный открывшейся мне правдой. Похожей на наркотический бред, но…
— Тебе правда понравилось? — горделиво надулся джинн, сияя словно утреннее небо в сильный мороз.
— Такого не может быть! — Мой голос сорвался на крик. Не знаю, кому предназначался этот вопль одинокого путника на пустынных улицах, но он встряхнул психику, позволив вернуть веру в существование реальности.
— Ну уж… стих, конечно, хорош… но что уж так…
— Мы топчемся на месте, — отказываясь верить своим глазам, произношу я и, стремительно прыгнув вперед, изо всех сил бегу к равнодушно наблюдающим за моими стараниями барельефным лицам.
Полыхнув молнией, джинн исчез в своем сосуде, завязав за собой длинное горлышко узлом.
— Ваур! — Восприняв мои действия как приглашение к игре, Тихон бросается бежать вслед за мной. В несколько прыжков настигнув меня, демон вырывается вперед, повернув ко мне свою крупную голову со свешенным набок языком. Надеюсь, он не дразнится, а просто охлаждает тело.
Продолжаю сосредоточенно переставлять ноги, наблюдая, как проносятся подо мною истертые от времени каменные булыжники. Взгляд вперед — расстояние до дворца остается неизменным. Мелькнула шальная мысль, что это мстительный призрак башни, как говорится в народе, «водит» меня. Но, будь он даже господином руин, водить в пределах видимости конечной цели не под силу никому. НИКОМУ! Однозначно и безоговорочно невозможно, поскольку противоречит незыблемым основам мироздания. Это из разряда мифов про вечный двигатель. Хотя… Какой-то остряк из службы образования в постскриптуме к разделу, посвященному доказательству невозможности его создания, написал следующее: «А все-таки она вертится! Г.Галилей». Не мне спорить с этим утверждением, особенно учитывая наглядное попрание незыблемых твердынь современной науки.
— Все! — заявил я, обессиленно замерев на месте.
Скачущая следом принцесса Викториния, не успев остановиться, а может, демонстрируя норов, слегка поддала мне рогом немного ниже спины. Заставив сделать еще один прыжок. И где только силы взялись на побитие мирового рекорда по прыжкам с места в высоту и в длину одновременно.
— Ууу… ююю… — Одно лишь трепетное отношение к женскому полу удержало меня от того, чтобы высказать вслух свое мнение о некоторых здесь присутствующих венценосных особах. Да еще прикушенный до крови язык, ставший неповоротливым, словно одеревеневшим.
Чуть не плача от отчаяния, я тяжело опустился на пыльные, но теплые камни и, уткнув острие меча в стык между двух булыжников, прижался лбом к его холодному клинку. Попытался осмыслить происходящее, но мысли, черными нитями клубящиеся под черепной коробкой, при попытке ухватить их за хвост разлетаются во все стороны, дразня, но в руки не даваясь. А и ухватишь какую… так попадется же квелая и до того пасмурная, что еще тошнее на душе становится.
Прижавшись к моей ноге мохнатым боком, опустил на скрещенные лапы могучую нижнюю челюсть Тихон. И тяжело вздохнул, разделяя мое настроение.
С другой стороны зашла кобыла, но, заметив пятна грязи, презрительно вздернула губу и осталась стоять, недовольно пофыркивая. Если она надеялась таким способом намекнуть мне, что сидеть в присутствии стоящей на ногах дамы неприлично, а при особе императорского дома и вовсе недопустимо, то ее старания не пропали напрасно. Я вспомнил об этикете. Но попытки изменить свое положение не предпринял — так и остался сидеть рядом с переступавшей копытами принцессой Викторинией. И что странно, в связи с этим не испытал никаких угрызений совести. Видимо, дело в рогах и копытах. Как в каких? Ну не моих же?!
Если кто-то или что-то не хочет допускать меня к дворцу, пускай будет так. Не очень-то мне и нужны их королевские кальсоны…
Вот сейчас отдохну чуток и пойду обратно, к башне. А пока рассмотрю трофей, с которым кибернетическая рука не желает расставаться.
Где-то там, глубоко-глубоко за налетом пацифистской цивилизованности, взращенной оружием дальнего действия, позволяющего не видеть результата нажатия на курок, в душе трепещет восхищение смертоносным волнообразным клинком, на ковку и заточку которого мастер затратил множество часов, доводя их до совершенства. Достав из внутреннего кармана галстук, принимаюсь натирать лезвие, возвращая ему блеск. С мечом на душе становится спокойнее. Хотя сама мысль об убийстве человека мне претит. Оговорюсь. За одним исключением, появившимся не так давно под напором инстинкта самосохранения. Но это особые обстоятельства. В остальном же насилие над живым существом — насилие над человеком в себе. Даже подготовка космического разведчика, дающая навыки владения смертоносным оружием, не прививает желания убивать и не вырабатывает безразличия к насилию. Готовность не значит стремление.
Зажатая в кибернетических пальцах рукоять достаточно длинная, чтобы меч можно было использовать как двуручный. Одной рукой такой железякой я в бою долго не помашу — выдохнусь. Впрочем, это предположение чисто гипотетическое — умелый противник мне такой возможности и не даст, учитывая уровень моего мастерства и отсутствие доспехов. Татуировка и коронка на зубе не в счет.
Крестообразная гарда слегка изогнута к рукояти, и по ее посеребренной поверхности в один ряд с каждой стороны белеют камушки. Какой-либо практической цели они едва ли служат, разве что на них наложили наговор, а вот некоторую изюминку дизайну придают. Мои познания в драгоценных камнях минимальны. Знаю, что алмаз прозрачен, рубин красный, а изумруд зеленый. А вот белый…
Проведя по камушкам пальцем, я обнаружил, что один из них расшатался. Если подковырнуть…
— Что тут у нас? — Поднеся к глазам выпавший камушек, я смог его внимательно рассмотреть и понять, что ошибся относительно его происхождения. Не в глубине земных недр сформировался он. И даже если предположить невероятное и допустить, что извлекли его все же при помощи шахтерской кирки, то… остается только надеяться, что к местному дантисту я не попаду. Ибо на моей ладони лежит человеческий зуб — с целой эмалью и ровной белизной, словно с рекламы пасты для грызущих гранит (в каменоломнях, а не за партой) лунных бурундуков.
Вставив зуб на место — не бросать же? — я поднялся на ноги и направился к столь стремительно покинутой башне. Надеюсь, ее призрак не успел по мне соскучиться и не выйдет встречать с распростертыми объятиями и беззубой улыбкой.
— Хм… — Вспомнив призрака, я посмотрел на украшающие гарду меча зубы и задался вопросом: «Не его ли?»
В раздумьях на тему, спросить—не спросить (немного шекспировской глубины не помешает), я иду к покосившейся башне. Спустя минут десять прихожу к выводу, что не стоит, я затем еще минут пять шагаю без всякой мысли, с одним желанием, чтобы мне это только показалось. Для уверенности еще одна минута — контрольная. В голову со всей очевидностью пришло понимание, что результат моего движения нулевой. Расстояние до башни не изменилось.
До дворца тоже. Сорвавшиеся с языка слова повергли Тихона в тихий столбняк, видимо, он со своим богатым воображением представил то, о чем я сказал.
Обернувшись к принцессе, издавшей непонятный звук, я обнаружил ее лежащей вверх копытами в обморочном состоянии.
— Викториния…
В ответ ни звука, лишь дергается нижняя губа да трепещут ноздри.
— Виктори… Вика, очнись! — попросил я ее, растерявшись.
Как приводят в чувство кобылиц единорога? Знать хотя бы точно, как поступают в таких случаях с людьми, а то нет же, на обязательных курсах первой медицинской помощи подобной ситуации не рассматривали. По крайней мере в моем присутствии. Каюсь, доводилось прогуливать не только лекции, но и практические занятия. С положенной последующей их отработкой на благо родной академии. Ну там побелить-покрасить…
Если же опираться на недостоверные источники: развлекательное кино и литературу, то вспоминаются два способа. Первый пропускаю сразу из-за невозможности его применить — под рукой ни капли жидкости, если не считать той, что в организме. А воспользоваться ею как-то не хочется. Можно, конечно, заставить себя, но… Что? Как вы такое могли подумать?! Только резать вены ради того, чтобы взбрызнуть кровью ей лицо — оно-то, конечно, морда, но все же она дама, — это слишком. Остается испробовать второй способ, что я и осуществил.
— Ай! Ууу… — дуя на ушибленную ладонь, взвыл я.
А эта непарнокопытная наследница императорского двора лежит себе в отрубе и сопит спокойно.
Немного успокоившись, я оставил Викторинию подпирать копытами небо, а сам для очистки совести проверил неизведанные направления, принесшие вполне ожидаемый результат. Я прикован к центру площади. И что с того, что оков не видно? Так даже обиднее… Куда бы я ни шел, иду на месте. Вон и единорог лежит за спиной.
Остался один-единственный шанс спастись.
— Помоги! — натирая и без того блестящие бока кувшина, взмолился я.
— Бу… ба… бу…
— Что?
— Ба… бу…
— Я тебя плохо слышу! — прокричал я и приложил ухо к завязанному узлом горлышку серебряной обители джинна.
Ответ показал, что Барков в среде поэтов не одинок.
— Ах так!
Пришло время воспользоваться опытом великих политиков. Совет «разделяй и властвуй» в данном случае неприменим, а вот более грубая его версия «наступай на горло и властвуй» может принести положительный конечный результат.
— Эй, Ибн, как там тебя, Хоттабыч, — нарочито грубо проорал я прямиком в погнутый зев горлышка. — Ты меня слышишь?
— …ди …пу.
— Ах вот ты как! — Спровоцировав хамством ответное хамство, словно бы получаешь моральное оправдание собственному поведению. Вот такая растяжимая штука людская совесть. — Вот возьму и переплавлю кувшинчик на монеты — по рукам пойдешь. Или муравьев в середину набросаю. Красных, злобных и кусачих. Нет. Отдам жестянщику, пускай урну сделает. Установлю на центральной площади — пускай прохожие окурки вонючие бросают. Э… Я охранника приставлю, а то, конечно, украдут. Или вот еще, оставлю здесь.
Выдохнувшись, я поставил сосуд на землю, а сам повернулся к нему спиной и опустился на снятую с рога Викторинии шляпку. Солома, конечно жестковата, но чирей на труднодоступном месте доставит куда больше неприятных минут, чем легкое покалывание.
«Что же мне делать?» — пульсирует в голове вопрос.
Мыслей много, идей тоже хватает, а вот способа убраться отсюда я не вижу. Но он должен быть, поскольку… Не может же такого быть, чтобы сюда пусть случайно, но не забредал кто-нибудь. Не человек, так зверушка. И если отсюда нет выхода, то они должны остаться здесь. Хоть тушкой, хоть чучелом. А каменные плиты чисты. Нет, они, конечно, пыльные и грязные, но это не то.
Уловив краем глаза заклубившийся из торчащего вбок горлышка клок дыма, я сделал вид, что не заметил появления джинна.
Тихон же просто не обратил на него внимания. Он пребывал в состоянии задумчивой полудремы: дыхание медленное, крылья накрывают голову по самые ноздри, а хвост лениво скользит из стороны в сторону.
Принцессу на время можно не брать во внимание. Судя по раскатистому храпу, ее обморок плавно перетек в сон.
— И чего не уходишь? — холодно спрашивает джинн.
— Не хочу ничего твоего с собой брать… Немного подожду. Потом заткну твой кувшин пробкой и пойду себе.
— Так ты же ее проглотил — сам говорил.
— Вот поэтому и жду.
Джинн позеленел.
Хотя и не сразу, а по мере понимания…
ГЛАВА 8
Методом проб и ошибок
Если долго биться головой о стену, то в итоге это может стать смыслом твоей жизни
Таран (стенобитное орудие)
Если на первый взгляд из какого-либо положения выхода нет, то нужно просто бросить второй, более внимательный. И желательно в несколько ином ракурсе, что позволит осветить возникшую проблему с другого бока. Лучше всего поставить ее с головы на ноги…
— Ваур? — Тихон бросил на меня удивленный взгляд и вернулся к разглядыванию джинна.
Раба сосуда от плотоядного демонического оскала трясло мелкой нервной дрожью, но он крепился и продолжал с деланным равнодушием следить за моими акробатическими номерами.
— Под этим углом тоже ничего не видно, — с присвистом произнес я вслух, перевернувшись из стойки на руках в нормальное положение любого прямоходящего существа и одернув полы пиджака.
Разминая затекшую кисть руки, я позволил легким насытить организм кислородом, а силе земного притяжения вернуть лицу натуральный, бледный вследствие редкого попадания солнечных лучей цвет. Вообще-то я в довольно неплохой физической форме, и пройти десяток-другой метров на руках для меня не проблема, по крайней мере, при силе тяжести, близкой к земной. А здесь она даже меньше, если ощущения меня не подводят. Но попробуйте проделать это с зажатым в руке мечом… Знаю-знаю, я и сам сообразил бы его на время отложить. А вот кибернетический протез на мои уговоры и попытки воздействия как изнутри, так и извне ответил равнодушным игнорированием. В том плане, что даже пальчиком не пошевелил, дабы облегчить мне поиски выхода из затруднительного положения, в которое я не без его помощи попал.
— Главное — не терять надежды и не впадать в отчаяние, — проведя языком по пересохшим губам, посоветовал я сам себе. Вот только давать здравые советы (особенно задним числом) значительно легче, чем следовать им.
Бросив случайный взгляд в сторону джинна, я поспешно отвернулся. Но, смирив гордыню, присел на корточки перед погнутым сосудом.
— Э… джинн.
Задрав подбородок, ультрамариновый дух увеличился вдвое и холодно ответил:
— Я слушаю.
— Извини.
— Ты не меня обидел…
— А кого? — удивился я, оглянувшись по сторонам.
Принцесса вкушает дневной сон, Тихон изображает стороннего наблюдателя… Не призрака же башни он имеет в виду! Или у них, у призрачных духов, сильна видовая солидарность?
— Искусство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40