Мы это ни от кого не скрываем. С целью обеспечения безопасности плавания мы широко объявили об этом во всех газетах. Думаю, что повышенным интересом к учениям и объясняется те «оживление», которое мы все замечаем на границе. — Раздольный взял второй стакан чая. — Только предложение твое, Остап Максимович, считаю неверным. — Покончив с бутербродами и чаем, он спохватился: — Кажется, я прихватил и твой стакан чая?— Я уже завтракал, — успокоил его Крамаренко.— Посуди сам, Остап Максимович, мы задерживаем «Бенони» в заливе Трегубом. Основание?— Заход в наши территориальные воды…— Этот господин «Ротшильд», как его назвал Иенсен, скажет: «Простите, сбился с курса». Мы в лучшем случае получим с него штраф, и он покажет нам корму. Рыбу он в наших водах не ловил, судовая роль у него в полном порядке, в этом можешь не сомневаться. Ничего предосудительного на мотоботе не замечено…— Но надо же убедительно ответить на вопрос, что делал он в наших водах.— «Ничего. Я богатый человек, в прошлом моряк и решил прогуляться на своем мотоботе в свежую погоду…»— На море шторм, а не свежая погода. Восемь баллов!— «Люблю сильные ощущения».— Ну, знаете…— Знаю, Остап Максимович, еще как знаю! Иной раз уверен — жулик! А не пойман — не вор. Еще перед ним извинишься — простите, мол, обознался. Если мы задержим этого «Бенони», сами же попадем в глупое положение. Что им нужно в заливе? Ответить на этот вопрос, мне кажется, можно только одним путем…— Каким? — спросил Крамаренко.— Есть у меня одно предположение, но… Надо доложить. — И, сняв трубку телефона, он набрал номер. — Товарищ генерал? Докладывает полковник Раздольный. Прошу принять меня и полковника Крамаренко. ЭТО, ТОВАРИЩИ, СЛУЖБА! На побережье Баренцева моря весь год дуют ветры муссонного характера, в зимнее время — с суши, в летнее — с моря. Весною ветры изменчивы, и, как говорят поморы, юго-восточный обедник часто сменяется полуношником — северо-восточным ветром.На этот раз с удивительным для весны постоянством третьи сутки дул свирепый северо-восточный ветер.Сторожевой корабль «Вьюга», пережидая шторм, зашел в губу Железную и отдал якорь.Команда корабля, утомленная трехдневным, вымотавшим силы штормом, с облегчением вздохнула.Поливанов спустился в каюту — последние сутки он не сходил с мостика.Сняв обледеневший реглан, Поливанов повесил его возле грелки, с трудом стянул валенки и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. Из рамки, висящей на переборке каюты, смотрела Наталия, жена. Виделись они не часто. Наталия в Мурманском мореходном училище преподавала английский язык. Во время каникул жена приезжала к нему, в Коргаеву Салму, затем они вместе уезжали на юг. В прошлом году «Вьюга» стояла в ремонтном доке, и Поливанов часто бывал дома. Очень редко, когда корабль приходил на базу, ему удавалось с почтовым катером наведаться домой.Знакомым прищуренным взглядом на него смотрела жена — Наталия была близорука, а сфотографировалась без очков — смотрела загадочно, немного насмешливо и улыбалась. Такой он увидел ее впервые двадцать лет назад.«Скоро день нашей свадьбы, — подумал Поливанов. — Удастся в этот день побывать дома или нет?»Девятое постучал в дверь каюты и, не получив ответа, осторожно открыл дверь. Командир спал, но под взглядом помощника открыл глаза, поднялся с койки и, уже надевая валенки, спросил:— Что там?Девятое протянул командиру текст радиограммы:«Тимофеевке Примите на борт капитана Клебанова и лейтенанта Аввакумова. Займите позицию районе мыса Крутого. Исполнение доложите».Большой личный опыт и знание обстановки на границе подсказывали командиру, что им предстоит большое и серьезное испытание. Возникло знакомое чувство внутренней мобилизации, той настороженной собранности, которая обычно приходит к человеку в ожидании неизбежной и неизвестной опасности.Разворот на шквальном ветру занял все внимание командира. Когда корабль лег на курс, Поливанов еще раз перечитал радиограмму. Подумав, он вызвал командиров боевых частей и дал указание привести материальную часть корабля в состояние боевой готовности.Еще шлюпку не установили на кильблок, еще не подняли забортного трапа, а «Вьюга» уже приняла на борт Клебанова и Аввакумова и на полных оборотах шла к мысу Крутому.Капитан Клебанов вручил командиру корабля запечатанный сургучом пакет. Ознакомившись с содержанием пакета, Поливанов вызвал замполита и боцмана. О чем Поливанов и замполит говорили с боцманом, для всех было тайной.Из каюты командира боцмаи спустился в матросский кубрик. Приглядываясь к матросам, он молча бродил по всему кораблю и вышел на полубак. Здесь возле пушки он увидел Нагорного. Испытующе рассматривая комендора, Ясачный постоял возле него и, видимо решив какой-то сложный, мучивший его вопрос, сказал:— Нагорный, пойдите в кубрик, снимите всю верхнюю одежду и обувь… У вас сухие носки есть?— Есть, товарищ мичман… — удивляясь, ответил Нагорный.— Переоденьте носки. Баталер выдаст вам новое штормовое обмундирование. Понятно?— Ясно, товарищ мичман! — все больше удивляясь, ответил Нагорный.— Исполняйте!Нагорный спрятал ветошь, затянул чехол и бегом, как это положено по уставу, бросился выполнять приказание.Прислушиваясь к тому, как дробно прокатились по трапам шаги комендора, боцман еще некоторое время постоял возле пушки, подумал и не торопясь начал спускаться к замполиту.В ожидании боцмана замполит, уже в который раз, с карандашом в руке изучал карту побережья залива.Штурманские часы громко отсчитывали время.Сквозь узкую щель — Футоров приоткрыл крышку иллюминатора — он видел то гребень убегающей волны, то свинцово-серый омут моря.Постучав, в каюту вошел Ясачный. Корабль накренило. Карандаш перекатился через весь стол и остановился у буртика. Под стеклом, рядом с графиком боевого расписания, лежали фотографии всех Футоровых — мал мала меньше, всех четырех мальчишек.Заметив потеплевший взгляд Ясачного (боцман питал слабость к ребятишкам), Футоров, как бы подчеркивая этим всю важность предстоящего разговора, закрыл фотоснимки блокнотом.Ясачный взглянул на часы — времени оставалось в обрез, — лицо его стало строгим и, пожалуй, торжественным. Положив на стол партийный билет, он сказал:— Прошу до времени сохранить. Футоров молча перелистал документ и запер его в несгораемый ящик стола.— Я должен, мичман, предупредить вас, — сказал Футоров. — Оперативная группа выполняет ответственное задание. За операцию отвечает капитан Клебанов. Вас, Петр Михайлович, привлекли еще и потому, что для успешного выполнения задачи нужен моряк, отлично знающий побережье. Наш долг — помочь чекистам. Ясно?— Ясно, товарищ капитан-лейтенант.Подхватив покатившийся в обратную сторону карандаш, замполит перешел к главному:— Кого вы наметили е осмотровую группу?— Старшину первой статьи Хабарнова и матроса Нагорного.— Нагорного? — удивился замполит.— Товарищ капитан-лейтенант…— Почему вы остановились на комендоре?— Я считал так: чем сложнее задачу ставит перед человеком жизнь, тем крепче становится характер.— Не улавливаю связи, — заметил Футоров и. поставив локти на стол, скрестил узловатые пальцы своих сильных, по-рабочему крепких рук.— Парень столкнется с такими трудностями, что…— Если я правильно понял, вы хотите взять с собой Нагорного, не посвящая его в задачу?— Понимаете, товарищ капитан-лейтенант, парень он прямой, честный, ему этот театр…— Как это — театр?! — обозлился Футоров и сжал руки так, что побелели фаланги пальцев. — Первая же случайность может погубить Нагорного и провалить задачу. Вы даже не подумали о человеке! Парень вам верит, стремится подражать во всем, даже в привычках… Вы заметили, как Нагорный в минуту раздумья сдвигает ладонью шапку на лоб? Точь-в-точь как это делаете вы. Для Нагорного вы тот идеальный образец моряка и человека, которому он готов следовать во всем и всегда, и вдруг… Нет вы понимаете, к чему это может привести?— Признаться, я думал так: кранцы подкладывать парню не надо. Чем больше будет бортами стукаться, тем крепче станет. Кроме того, было у меня еще одно опасение. У Нагорного — что на душе, то и на лице, какой ветер — такая волна. Вернется с почты, погляжу на него — знаю, от кого письма получил: от друга, от матери или Светланы.— Вы думаете, что Нагорный может себя выдать? — спросил Футоров.— Боюсь…— А я не боюсь. Скрывать мысли, чувства и настроения от своих товарищей — зачем? Разве зазорно любить и быть любимым? А вы обратили внимание на то, как ведет себя Нагорный, когда около него появляется фельдшер? Болтанка такая, что слепая кишка становится зрячей. Команда в лежку, а Нагорному хуже всех. Фельдшер его спрашивает: «Как самочувствие?», а он: «Люблю, — говорит, — свежую погоду!» — и еще улыбается…— Так как же? — после паузы спросил Ясачный.— Берите Хабарнова и Нагорного, но предупреждаю: задачу проработать с ними до мельчайших деталей! Предусмотреть все, чтоб никаких случайностей. Понятно?— Ясно!— Командиру я доложу. У меня есть несколько соображений, — сказал Футоров и раскрыл блокнот.А в это время «любитель свежей погоды» уже снял с себя всю старую, пропитанную сыростью и морской солью одежду и в ожидании баталера забрался на койку. Закрыв глаза, Нагорный попытался представить себе, что его ожидает, но безуспешно. Тогда он накрылся с головой одеялом — испытанный способ, когда нужно в краткие часы между двумя вахтами отогреться после холодного ветра. Тепло ползло по ногам, охватывало все тело и располагало ко сну.— Где Нагорный? — спросил баталер, спускаясь в кубрик.Матрос, занятый утюжкой воротничка, кивнул головой в сторону койки Нагорного.— На, жених, получай! — положив на рундук обмундирование, сказал старшина-сверхсрочник, исполнявший должность баталера.Нагорный сел, свесив босые ноги с койки, и с чувством обиды спросил:— Почему «жених»?— А я откуда знаю? — усмехнулся старшина и, уже поднимаясь по трапу, бросил: — Зайдешь в баталерку расписаться!Нагорный достал из рундука новые шерстяные носки, их связала мать. Это были те самые носки, что прислала она в посылке. Одеваясь, он думал над причиной «маскарада». Нагорный верил в доброе к себе отношение бопмана, и все же его охватывала мучительная тревога неизвестности.Вынув из рундука фотокарточку Светланы, он рассматривал ее долго, словно впервые. Девушка была сфотографирована в парке, ветер растрепал ее волосы, обтянул блузку. Полные губы были слегка приоткрыты, точно девушка говорила с ним. На обратной стороне он прочел, хотя и знал наизусть: «Андрюша!Всегда, всегда будь таким, каким я тебя знаю! Света».
Услышав на трапе тяжелые шаги боцмана, Нагорный спрятал фотографию в боковой карман ватника — он просто не успел бы ее положить в рундук.Ясачный придирчиво осмотрел комендора, велел поставить ногу на банку, потискал ботинки и сказал:— Свободные. Теплые портянки есть?— Есть, — ответил Нагорный.— Наденьте. Через десять минут явитесь в каюту капитан-лейтенанта Футорова. Понятно?— Ясно, товарищ мичман.Боцман поднялся на верхнюю палубу.Тем временем матрос выгладил воротничок к принялся за письмо.И Нагорный вспомнил Лобазнова, его письмо и подумал: «Фома всегда был холоден, аккуратен и расчетлив, даже в дружбе…»Нагорный с выводами поторопился.В эти минуты, рискуя собственной жизнью, навстречу шквальному ветру и жесткому снегу, секущему лицо, изнемогая, падая и поднимаясь вновь, Лобазнов шел по узкой тропинке среди скал и моря, неся на закорках Мишу Ельцова…Вернувшись с начальником на заставу, Лобазнов даже не успел распрячь лошадь; через пятнадцать минут он должен был старшим идти на пост наблюдения..Лобазнов и Ельцов шли с оружием, неся в вещевых мешках сухой паек и дрова для топки. Вышел с ними с заставы и Семен Чукаев. Он нес баллон для машины, застрявшей где-то в нескольких километрах за постом наблюдения.Дозорная тропа то сползала по крутым скалам, то спускалась вниз, к самому морю. Параллельно тропе, на некотором удалении к западу, тянулись столбы телеграфной связи. Едва заметные в сплошной пелене снега, эти столбы все же были неплохим ориентиром.Температура упала до минус шестнадцати градусов. Здесь на полуострове было значительно теплее, чем на континенте, но при сильном встречном ветре и шестнадцать градусов — «хорошая закуска», как выразился Лобазнов, посмотрев на заставе сводку погоды.Шли знакомой дорогой. Все трое были молоды, выносливы и уже достаточно опытны, чтобы одолеть эти шесть километров, не останавливаясь на отдых.Спустя два часа они увидели занесенную снегом крышу наблюдательного пункта. Чукаев промерз и, прежде чем отправиться на розыски застрявшей машины, решил отогреться у наблюдателей, выпить кружку горячего чая.Тщательно стряхнув веником валенки, они вошли в жарко натопленное помещение. Лобазнов позвонил на заставу и доложил, что наряд благополучно прибыл и приступил к несению службы.Сменившиеся пограничники вышли на заставу, попутный ветер дул им в спину.Ельцов налил из ведерка чайник, поставил на плиту и, вытащив топор, стал рубить дрова. Зажмурившись от удовольствия, Чукаев устроился возле печки. Лобазнов заступил на пост наблюдения.Прошло не больше десяти минут, как в секторе наблюдения показался рыболовный траулер «Муром»; он шел из Варангер-фьорда с трюмом, полным рыбы, — это было видно по его осадке. Ветер усилился. На разгулявшейся волне «рыбака» швыряло, как щепку.«Муром» — наш рыболовный траулер, приписанный к мурманскому порту. Лобазнов это отлично знал, но порядок службы требовал оповещения обо всех судах, проходивших в зоне наблюдения. На несложном, но довольно точном приборе, с громким названием «курсоуказатель» Лобазнов определил направление судна и записал в журнале:«Рт „Муром“ пеленг восемьдесят пять. Дистанция десять кабельтовых. Курс сто семьдесят пять».Затем он снял трубку и хотел доложить на заставу, но… связи не было.Увидев, что Лобазнов надел стеганку и шапку, Ельцов спросил:— Ты куда?— На линии обрыв…— Застава обнаружит обрыв и вышлет связистов, — успокоил его Ельцов.Ельцов был и впрямь из Ельца. Елецких по старинке зовут коклюшками за мастерство кружевных дел. Ельцов был похож на кружевницу. Ему бы вместо котелка с концентратом пшенной каши — пяльцы в руки да коклюшки! Было в его обличье что-то женское: то ли нежный розовый цвет лица, то ли по-девичьи маленький яркий рот. Миша Ельцов мечтал стать врачом-педиатром, и, конечно, будет им, а пока… Он встал и начал одеваться.— А ты, Ельцов, куда? — удивился Лобазнов.— Одному тебе не управиться. Да и вообще… посмотри, что делается…Лобазнов приоткрыл дверь. В домик ворвался ледяной ветер. Видимость была метров пятьдесят, не больше. Ближайший столб телефонной связи едва угадывался за пеленой снежного вихря.Сняв со стены моток крепкой пеньковой веревки, Лобазнов сказал:— Ну что ж, Ельцов, вдвоем так вдвоем! Семен, заступай на пост до нашего возвращения!— А как же с баллоном? — не очень решительно напомнил Чукаев, разомлев от жары.— Мы управимся быстро, — успокоил его Лобазнов. — Пост бросать нам обоим нельзя, и без связи, сам понимаешь, — труба!Они вышли из домика, и пурга замела их след на пороге.Шквальный ветер яростно толкал в спину. Лобазнов просматривал «воздушку». Ельцов шел впереди, ориентируясь по столбам, — торил дорожку. Чтобы не потеряться, они привязали за кисть левой руки веревку. Эта примитивная связь была необходима: удаляясь только на длину веревки, они уже не видели друг друга в этой сплошной белой пелене.«Весна! Выставляется первая рама…» — вспомнил Лобазнов и, чертыхаясь и кляня на чем свет стоит этот обрыв телефонной связи, подумал: «Андрюшке на море легче. Ну, покачает, эка невидаль! По такой пурге шляться не приходится. Опять же форсу больше. Девчата на моряков заглядываются и…» — позавидовал он, но тут же поскользнулся, упал и крепко стукнулся лбом о камень.Выбирая веревку, Ельцов вернулся назад:— Что с тобой, Фома?— Ничего! — огрызнулся Лобазнов. — Чуть камешек не разбил.Он поднялся и, подталкиваемый ветром, шагнул вперед. Шли медленно. Линия была в стороне от тропинки, провода висели над глубокими расщелинами, поднимались на крутые сопки. Столбы крепились в деревянных срубах — ряжах, заложенных камнем. В скальном грунте яму под столб не выкопаешь.Прошло минут тридцать. За это время они продвинулись вперед не больше километра, как вдруг белая пелена снега упала, и они увидели багровое солнце, слепящее глаза.— Вот здорово, Фома! — закричал Ельцов, бросаясь к нему навстречу.— Зря радуешься, — проворчал Лобазнов, оглядывая горизонт. — Смотри, какая идет «закуска»…Еще далеко, за десятки километров, почти у самого горизонта, черными зловещими полосами, словно наступая боевыми порядками, грозно и неотвратимо шли на них тучи новых «зарядов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Услышав на трапе тяжелые шаги боцмана, Нагорный спрятал фотографию в боковой карман ватника — он просто не успел бы ее положить в рундук.Ясачный придирчиво осмотрел комендора, велел поставить ногу на банку, потискал ботинки и сказал:— Свободные. Теплые портянки есть?— Есть, — ответил Нагорный.— Наденьте. Через десять минут явитесь в каюту капитан-лейтенанта Футорова. Понятно?— Ясно, товарищ мичман.Боцман поднялся на верхнюю палубу.Тем временем матрос выгладил воротничок к принялся за письмо.И Нагорный вспомнил Лобазнова, его письмо и подумал: «Фома всегда был холоден, аккуратен и расчетлив, даже в дружбе…»Нагорный с выводами поторопился.В эти минуты, рискуя собственной жизнью, навстречу шквальному ветру и жесткому снегу, секущему лицо, изнемогая, падая и поднимаясь вновь, Лобазнов шел по узкой тропинке среди скал и моря, неся на закорках Мишу Ельцова…Вернувшись с начальником на заставу, Лобазнов даже не успел распрячь лошадь; через пятнадцать минут он должен был старшим идти на пост наблюдения..Лобазнов и Ельцов шли с оружием, неся в вещевых мешках сухой паек и дрова для топки. Вышел с ними с заставы и Семен Чукаев. Он нес баллон для машины, застрявшей где-то в нескольких километрах за постом наблюдения.Дозорная тропа то сползала по крутым скалам, то спускалась вниз, к самому морю. Параллельно тропе, на некотором удалении к западу, тянулись столбы телеграфной связи. Едва заметные в сплошной пелене снега, эти столбы все же были неплохим ориентиром.Температура упала до минус шестнадцати градусов. Здесь на полуострове было значительно теплее, чем на континенте, но при сильном встречном ветре и шестнадцать градусов — «хорошая закуска», как выразился Лобазнов, посмотрев на заставе сводку погоды.Шли знакомой дорогой. Все трое были молоды, выносливы и уже достаточно опытны, чтобы одолеть эти шесть километров, не останавливаясь на отдых.Спустя два часа они увидели занесенную снегом крышу наблюдательного пункта. Чукаев промерз и, прежде чем отправиться на розыски застрявшей машины, решил отогреться у наблюдателей, выпить кружку горячего чая.Тщательно стряхнув веником валенки, они вошли в жарко натопленное помещение. Лобазнов позвонил на заставу и доложил, что наряд благополучно прибыл и приступил к несению службы.Сменившиеся пограничники вышли на заставу, попутный ветер дул им в спину.Ельцов налил из ведерка чайник, поставил на плиту и, вытащив топор, стал рубить дрова. Зажмурившись от удовольствия, Чукаев устроился возле печки. Лобазнов заступил на пост наблюдения.Прошло не больше десяти минут, как в секторе наблюдения показался рыболовный траулер «Муром»; он шел из Варангер-фьорда с трюмом, полным рыбы, — это было видно по его осадке. Ветер усилился. На разгулявшейся волне «рыбака» швыряло, как щепку.«Муром» — наш рыболовный траулер, приписанный к мурманскому порту. Лобазнов это отлично знал, но порядок службы требовал оповещения обо всех судах, проходивших в зоне наблюдения. На несложном, но довольно точном приборе, с громким названием «курсоуказатель» Лобазнов определил направление судна и записал в журнале:«Рт „Муром“ пеленг восемьдесят пять. Дистанция десять кабельтовых. Курс сто семьдесят пять».Затем он снял трубку и хотел доложить на заставу, но… связи не было.Увидев, что Лобазнов надел стеганку и шапку, Ельцов спросил:— Ты куда?— На линии обрыв…— Застава обнаружит обрыв и вышлет связистов, — успокоил его Ельцов.Ельцов был и впрямь из Ельца. Елецких по старинке зовут коклюшками за мастерство кружевных дел. Ельцов был похож на кружевницу. Ему бы вместо котелка с концентратом пшенной каши — пяльцы в руки да коклюшки! Было в его обличье что-то женское: то ли нежный розовый цвет лица, то ли по-девичьи маленький яркий рот. Миша Ельцов мечтал стать врачом-педиатром, и, конечно, будет им, а пока… Он встал и начал одеваться.— А ты, Ельцов, куда? — удивился Лобазнов.— Одному тебе не управиться. Да и вообще… посмотри, что делается…Лобазнов приоткрыл дверь. В домик ворвался ледяной ветер. Видимость была метров пятьдесят, не больше. Ближайший столб телефонной связи едва угадывался за пеленой снежного вихря.Сняв со стены моток крепкой пеньковой веревки, Лобазнов сказал:— Ну что ж, Ельцов, вдвоем так вдвоем! Семен, заступай на пост до нашего возвращения!— А как же с баллоном? — не очень решительно напомнил Чукаев, разомлев от жары.— Мы управимся быстро, — успокоил его Лобазнов. — Пост бросать нам обоим нельзя, и без связи, сам понимаешь, — труба!Они вышли из домика, и пурга замела их след на пороге.Шквальный ветер яростно толкал в спину. Лобазнов просматривал «воздушку». Ельцов шел впереди, ориентируясь по столбам, — торил дорожку. Чтобы не потеряться, они привязали за кисть левой руки веревку. Эта примитивная связь была необходима: удаляясь только на длину веревки, они уже не видели друг друга в этой сплошной белой пелене.«Весна! Выставляется первая рама…» — вспомнил Лобазнов и, чертыхаясь и кляня на чем свет стоит этот обрыв телефонной связи, подумал: «Андрюшке на море легче. Ну, покачает, эка невидаль! По такой пурге шляться не приходится. Опять же форсу больше. Девчата на моряков заглядываются и…» — позавидовал он, но тут же поскользнулся, упал и крепко стукнулся лбом о камень.Выбирая веревку, Ельцов вернулся назад:— Что с тобой, Фома?— Ничего! — огрызнулся Лобазнов. — Чуть камешек не разбил.Он поднялся и, подталкиваемый ветром, шагнул вперед. Шли медленно. Линия была в стороне от тропинки, провода висели над глубокими расщелинами, поднимались на крутые сопки. Столбы крепились в деревянных срубах — ряжах, заложенных камнем. В скальном грунте яму под столб не выкопаешь.Прошло минут тридцать. За это время они продвинулись вперед не больше километра, как вдруг белая пелена снега упала, и они увидели багровое солнце, слепящее глаза.— Вот здорово, Фома! — закричал Ельцов, бросаясь к нему навстречу.— Зря радуешься, — проворчал Лобазнов, оглядывая горизонт. — Смотри, какая идет «закуска»…Еще далеко, за десятки километров, почти у самого горизонта, черными зловещими полосами, словно наступая боевыми порядками, грозно и неотвратимо шли на них тучи новых «зарядов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14