А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Неожиданно скрюченные пальцы отпустили его руку и коснулись бегущих по щекам слез. Рафейо не успел отреагировать на этот почти отцовский жест, как пальцы передвинулись к полоске пота над верхней губой. И быстрым движением большой палец проник ему между губ и под язык и вышел с каплей слюны. Собранную жидкость пальцы обтерли о кусок холста в другой руке.
– Граццо, теперь есть все что нужно. Кроме, конечно, семени, но я считаю его добывание отвратительной процедурой, и на самом деле без нее можно обойтись. Кстати, Рафейо, тебе надо бы почаще горшок выносить.
Во рту было сухо как на пожарище, будто всю влагу похитил этот грубый палец.
– Ты ничего не понял, не правда ли? Бедняжка Рафейо. Теперь уже недолго. Терпение.
Он часто слышал это слово, но никогда оно не произносилось с такой улыбкой. Взгляд его невольно упал на пол, когда каблук раздавил дурацкий церемониальный факел. Ему показалось, что в тот же момент исчезло его сердце. Его собственное сердце, Корассон, но не тот!
В невыразимом, неосознаваемом отчаянии он почувствовал, как снова его взяли за руку и пальцами его провели по последней линии оскурра, смазывая краску. Уничтожая чары.
– Все твои усилия – попытки любителя. В Кита'абе есть нечто, способное убить Мечеллу на месте. Теперь ты знаешь, мальчик, что такое истинная сила? Знаешь, что такое иллюстратор Грихальва?
У Рафейо в горле застрял всхлип, не в силах выйти наружу, а его учитель и палач стал что-то ритмично бормотать, как санкто, распевающий молитвы. И сразу у Рафейо подкосились ноги, будто не только его сердце, а само его существо было раздавлено. Глаза старика выглядели одновременно туманными и сверкающими, смотрели вдаль и в то же время жестко сверлили лицо Рафейо.
Занятно. Вот так плыть. Нестись. Растворяться. Дух плыл на свободу, легкий и нематериальный, как перышко…
«Нет!»
Метаться в страхе, без рук, которые могли бы ударить…
…без голоса; чтобы крикнуть…
…без глаз, чтобы видеть…
…сердцебиение, дыхание, кожа, кости, плоть, СУЩНОСТЬ..
Что-то его звало. Лишенный всего, испуганный, он устремился к чему-то едва ощутимому, но очень знакомому… Он старался ухватиться за собственную тень… Вдруг выросла стена – он ее не видел, не ощущал, но знал, что она здесь, пульсирует в ритме, которого он не узнавал. Как сердце…
«Корассон! Я должен.., огонь.., где мои руки, мне нужны руки, огонь, жгущий мои руки…»
"Я знаю. Знаю, что тебе нужно. Сюда, Рафейо. Иди. Иди сюда”.
Теперь его вели. Он рванулся, как раньше, к пейзажу Корассона. И снова ощутил знакомую оболочку мышц, костей и кожи, заключившую его душу…
Как хорошо после этого ужаса вновь чувствовать собственное тело! Невероятно сильная магия была сейчас применена к нему, и он жаждал узнать ее имя, ее способы и средства, которыми она была вызвана. Сделать это с Мечеллой!
Но как странно. Голова кружится, слегка давит, перспектива изменилась, будто он вырос на дюйм или два. И руки болят. Когда он взялся за спинку стула, чтобы не упасть, в каждом суставе отозвалась боль. Мышцы были вялыми, слабыми. Он ничего не понимал, ведь секунду назад его сводило напряжение. Пульс бился лениво, будто Рафейо чем-то опоили, а должен был стучать от страха как бешеный.
Рука, бывшая его собственной, держала холст. В других пальцах, тоже его, была зажата игла. Золотое острие приблизилось к нарисованной груди, и он узнал, что это за картина, узнал лицо на ней.
Зачем бы этому человеку пронзать лицо на собственном Пейнтраддо Чиеве?
Он попытался пошевелиться, протянуть руку, остановить то, что должно было случиться. Посмотрел на свои неуклюжие, ноющие, вялые руки.
Это были не его руки. Узловатые, искривленные – не его!
Последние силы оставили его, и он покачнулся, прислонившись к стулу. Подняв глаза, он увидел освещенное лампой лицо.
Это было его лицо. Его губы улыбнулись ему. Но улыбка была не его.
– Как в живое зеркало глядишь, – услышал он свой голос. Он не произнес ни слова. Легкие, горло и губы, которые он ощущал, не издали ни звука. Но он слышал собственный голос из собственных губ.
– Премио Фрато Дионисо… – Он вздрогнул, услышав низкий звук, сухой, как старый пергамент, исходящий из его горла. Не его голос, даже не похожий…
– Сарио, – улыбнулись ему его губы. Не его улыбкой. – И Игнаддио, и Мартайн, и даже Риобаро – да, даже он. Все они Сарио. Но отныне – Рафейо.
– Сарио?..
Он слышал свой голос, ставший чужим, смотрел на руки, которые не были его руками, и на нарисованное лицо, которое не было его лицом. И на живое лицо, принадлежащее ему.
Принадлежавшее.
Когда игла пронзила нарисованное сердце, он наконец понял. И в понимании и муках умер.

Глава 55

Утишить боль ужаса Рафейо – бешеный пульс, испарину, дрожь, все эти бессознательные реакции на временную потерю сознания – было делом пары секунд. Это – как успокоить напуганного ребенка, и даже слова, которые он приговаривал, поглаживая новыми руками по новым плечам, ногам и груди, были словами любящего отца: “Тише, я здесь, не бойся, я пришел”.
Сарио с удовольствием потянулся, радуясь ощущению сильного, молодого тела. Чуть пониже Дионисо, но ему всего девятнадцать, и он, быть может, еще не перестал расти. При свете ламп он осмотрел руки – драгоценные, послушные руки, – наслаждался длинными пальцами и гладкой кожей. Медленно, будто исследуя тело наконец покорившейся женщины, он провел ладонями по своей новой оболочке. Круглые мускулы плеч и рук, крепкая грудь, плоский живот, узкие бедра – он засмеялся, когда под его пальцами завибрировало мужское естество и от легкого прикосновения сразу затвердело. Порадовался. Уже многие годы у него не было такой быстрой реакции.
Но сейчас не время, и он отнял руки. Все наброски Рафейо надо размочить до бессильной неузнаваемости. Узнавать, какие из них зачарованы, нет времени. Картины, содержащие его кровь, надо будет запереть до неблизкого будущего, когда ему предстоит живописью выпустить себя из Рафейо и войти в другого сильного юношу. Но сначала этот старый обломок, который назывался Дионисо, следует отнести в кровать. Завтра будет с прискорбием сообщено, что досточтимый Премио Фрато внезапно умер во сне, возможно, от сердечного приступа. В некотором смысле так и было.
Сарио вынул из портрета золотую иглу и зажег спичку, чтобы ее очистить. Санктеррия, подумал он, забавно. Хотя эта игла давно уже освящена своим применением. Для него освящена тем, что принадлежала Сааведре, – дар одной из их кузин для вышивки, вряд ли для красок на холсте. Сааведра вышивку презирала и отдала ему иглу для работы над фресками.
Пронзить сердце золотой иглой, принадлежавшей ей, было хорошо по двум причинам: в память о той боли, что причинила она ему давным-давно, и как знак милосердия – для Рафейо. В прошлом он экспериментировал, пронзая иглой голову, но попасть правильно было непросто, и иногда возникала лишь дикая головная боль. Живот он использовал только однажды и вздрагивал, когда вспоминал. Это был Игнаддио, первый новый хозяин, захваченный раньше, чем он додумался до иглы, и пронзенный скребком палитры. Грязь воняла до небес, и убирать ее пришлось много часов.
Сарио вложил очищенную, заново освященную иглу в маленький серебряный футляр. Встав на колени возле остывающего трупа, он расстегнул на нем верхнюю пуговицу рубашки, чтобы проверить, нет ли капли свернувшейся крови. Однажды, к его ужасу, старое сердце в ответ на прикосновение иглы брызнуло фонтаном крови и залило ему все руки. С тех пор – кто же это был? Этторо? – он захватывал на всякий случай чистую рубашку.
Он уже собирался осмотреть грудь, как, у него за спиной открылась дверь. Он ее запирал, и Рафейо тоже запер, когда вошел. Значит, еще у кого-то есть ключ. С уверенностью, от которой его чуть не стошнило, он уже понял, кто это.
– Рафейо!
Тасия вихрем ворвалась в комнату, шурша белым шелковым плащом и желтым праздничным платьем. Сарио пытался заслонить Дионисо своим телом, надеясь, что свет лампы достаточно слаб. Когда он поднял глаза, лицо его невольно исказилось – пусть и к месту – неприятным удивлением. Он подумал, как странно, что кровь тех же предков, что создала задумчивую красоту Сааведры, породила и эту женщину. Тасия была красива, но в ней сквозила излишняя ясность – отшлифованное, дисциплинированное совершенство, которое может вызвать отвращение. Она была выведена, как выводят породу комнатных собачек, соединяя близкородственных для получения нужного экстерьера и не думая о темпераменте или умственных способностях.
В жестоком характере этой женщины он не сомневался. А когда она скользнула взглядом по пейзажу Корассона и перевела глаза на труп на полу, он понял, что близкородственное скрещивание не лишило породу Грихальва разума.
– Он тебя застал, – сказала она спокойно. – Тебе следовало быть осторожнее. Как ты его убил?
– Я не убивал! Он.., он разозлился, а потом вдруг умер! Она подняла бровь, будто поверила ему – почти. И пожала плечами.
– Эйха, ему было под пятьдесят, а для иллюстратора это уже позорная старость. Его не должны здесь найти. Отнесем его к нему в комнату, чтобы это выглядело как смерть во сне.
– Ты всегда обо всем подумаешь, матра мейа! – И в тот же момент он понял, что так называть ее не следовало, хотя ее удивление тут же сменилось улыбкой.
– Конечно, карридо. Давай я помогу. Ты успел до его прихода?
Пока они распрямляли скрюченные конечности, он ей рассказал. Точнее, прохныкал – это было характерно для Рафейо в трудной ситуации.
– Я не знаю, что случилось. Оно не сработало. Я все сделал правильно, я знаю, что правильно, – а оно не подействовало!
Тасия метнула на него гневный взгляд поверх простертого тела Дионисо.
– Если ты все сделал как следует, как оно могло не подействовать?
– Я не знаю!
– Не могу сказать, Рафейо, что я не расстроена. Но ты попробуешь опять.
– Но если я не знаю, что случилось, как я это исправлю?
– Ты скоро будешь утвержденным иллюстратором. От тебя тогда не будет тайн. Ты определишь свои ошибки…
– Я все сделал правильно, я это знаю!
– Ты определишь свои ошибки, – твердо повторила она, – и исправишь их. И тогда ты напишешь картину как можно быстрее, потому что Арриго согласился на то, о чем мы говорили.
– Согласился?
Сарио надеялся, что недоумение на его лице получилось не слишком выразительным. Он еще не провел необходимые часы перед зеркалом, обучаясь управлять новым лицом. И с телом еще придется повозиться Ноги и размах рук чуть покороче, вес поменьше, и положение головы другое – слегка выбивает из равновесия.
– И вполне охотно, – подтвердила Тасия кислым голосом. – И ему не понравится, если придется ждать, пока ты зачаруешь его суку жену к повиновению. С другой стороны, у меня будет больше времени подготовить Серениссу. Кстати, вспомнила: ты сможешь написать ее, беременную его бастардом? Это помогло бы.
Сарио покачнулся. Бастард Грихальва? Она с ума сошла? Время сдвинулось, и он снова стал изначальным Сарио, и снова эта боль, когда он узнал, что Сааведра беременна. Со злостью отбросив чувство многовековой давности, он вернулся мыслями к этой опасной женщине, стоявшей перед ним.
– Ну? – требовательно повторила она. – И чтобы это была девочка!
– Я.., я думаю, смогу.
Поднявшись на ноги, он с усилием расслабил мышцы, наклонился, чтобы помочь ей встать. Прикосновение к ней было неожиданно противным.
– Я должен здесь прибрать и спрятать картину. Ты можешь вытащить его в холл? Я через минуту приду тебе помочь.
– Чтобы это я его тащила? Эйха, ладно. Только поспеши. Они взяли труп каждый за одну ногу и поволокли к двери. Когда Сарио открыл дверь, Тасия бросила взгляд на пейзаж Корассона. – Ее же на картине нет. Как может работать магия, если ее нет на картине?
Сарио сообразил быстро. Тасия явно ничего не знала о поджигательских планах своего сына.
– Это особые чары, – ответил он. – Создают атмосферу в Корассоне.
Черные глаза Тасии чуть не вылезли из орбит.
– Ты хочешь сказать, что сам воздух, которым она дышит, содержит чары и способствует желаниям Арриго? Как чудесно! – Светясь изнутри гордостью, она перегнулась и поцеловала его в щеку. Сарио подавил желание вытереть лицо. – Ты мне никогда не говорил, что такое возможно. Ты превзошел величайших иллюстраторов, Рафейо. Самого Риобаро!
– Я стараюсь. – Он изобразил улыбку. – Оттащи его так далеко, как сможешь. Его покои – вниз по лестнице в конце коридора.
– Не возись долго.
– Ты чудо, мать. Я тебе это уже говорил?
– Я стараюсь, – ответила она и подмигнула.

* * *

– Это мне не нравится, – мягко сказал Северин. – У тебя не было другой причины следить за ней от самого дома Лиссины, кроме смутного подозрения.
– Тасия была слишком собой довольна, чтобы этим была довольна я. – Лейла смело вошла в крыло иллюстраторов Палассо, куда не допускалась даже женская прислуга, и направилась к ближайшей лестнице. – И я думаю, что именно “смутное подозрение” заставило тебя просить Кабрала уничтожить этот рисунок!
– Не по лестнице, на это уйдет вечность. По коридору быстрее. – Он подождал, пока она его догонит, и легко взял за руку. – Почему ты так уверена, что она в доме иллюстраторов?
– А к кому она еще пойдет, как не к сыну? Севи, я кучу времени потратила, разыскивая тебя в толпе. Она могла уже сделать, что хотела, и уйти. Надо спешить!
– А что, ты думаешь, она хотела сделать?
– Откуда мне знать? – крикнула она в раздражении и вздрогнула от эха собственного голоса. – Почему здесь, когда она может видеться с Рафейо у себя дома в любое время? Почему сегодня, когда никого нет и Палассо пуст? – сказала она уже спокойнее.
– Ладно, – нехотя согласился он. – Старшие эстудос живут этажом выше, над Вьехос Фратос. Пойдем.
Они поднялись на один пролет и были на середине второго, когда услышали произносимые женским голосом довольно изощренные проклятия. Лейла застыла.
– Тасия, – шепнула она одними губами.
– Ты была права, – шепнул он в ответ.
Крадучись, они поднялись по второму пролету, затем по третьему, молясь про себя, чтобы не заскрипели половицы. От комнат Фратос доносились странные звуки. Повернув за угол, они оба не смогли удержаться от судорожного вздоха при виде графини до'Альва, волокущей за ноги к лестнице чье-то тело.
Графиня оглянулась, круглые дикие глаза блеснули в свете лампы. Волосы ее растрепались, в глазах мелькнула ярость – она их узнала. Моментально овладев собой, она выпрямилась, выпустила ноги трупа из рук и с королевской надменностью спросила:
– Что делаете здесь вы?
Северин смотрел на нее в изумлении. Ведь она тащила труп! И тут он увидел, чье это тело.
– Премио Фрато Дионисо!
– Я нашла его мертвым в холле наверху, – сказала Тасия спокойно, слишком спокойно. – Я звала на помощь, но никто не пришел. Вас двое, отнесите Дионисо в его комнаты и положите в постель, как и подобает, а я пойду позову на помощь.
– Разумеется, – ответил Северин, как будто поверил каждому ее слову, и нагнулся к голове Дионисо, чувствуя на себе изумленный взгляд жены. Ему стало дурно от выражения мертвого лица: жалкий ужас, скрытая боль. Сердечный приступ? Мозговой удар? Северину не хватало врачебного опыта, чтобы это определить.
Но пятнышко крови было ему понятно. Белая рубашка выбилась из-под ремня, пока тело волокли, однако было ясно, что оно находилось с левой стороны груди, как раз над сердцем. Не успев ни о чем подумать, он увидел, как его руки разрывают рубашку, как разлетаются в тусклом свете лампы отскочившие пуговицы. Здесь – вот этот маленький мазок на коже…
– Убийство, – сказал он сурово, не узнавая своего голоса. – Премио Фрато Дионисо убит. Тасия попятилась.
– Как? Не может быть!
Лейла прыгнула к ней, обеими руками вцепившись в дорогой шелковый плащ. Золотые завязки на шее впились в горло Тасии, она рванула их руками, и скользящая материя с шелестом слетела с ее плеч. Лейла выпустила плащ и вцепилась пальцами ей в руки выше локтей.
– Как ты смеешь! Убери руки немедленно! Лейла дернула ее в сторону трупа.
– Что ты делаешь в крыле иллюстраторов?
– Этот вопрос я могла бы задать вам!
– Почему сегодня? – Лейла изо всей силы встряхнула пленницу. Тасия движением головы отбросила с лица черные кудри.
– По какому праву ты меня допрашиваешь? Отпусти немедленно! Северин не мог не восхититься. Храбрость, хитрость, надменность или чистая бравада, но выступление было великолепным. Он поднялся на ноги, уверенный, что болезненная тяжесть в костях – это лишь прелюдия к ближайшим двадцати годам, когда он будет стареть.
– Ты его убила? – спросил он спокойно. – Или Рафейо? Еще секунду Тасия боролась с хваткой Лейлы, потом что-то нечленораздельно выкрикнула и разрыдалась.
– Рафейо! Это Рафейо!
Вот и вся храбрость. И Арриго предпочел Мечелле вот это!
– Он виноват, ему отвечать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38