— Утром. Точнее никто не скажет. Василиса нынче не в духе была, девок от себя гнала, людей избегала. Особо-то ей не поперечишь, князь был занят — да вот ты же и приходил тогда, сам, поди, видел. После хватились — а ее нет.— Полный кон, — булькнуло из ковшика.— А незнакомцы странные поблизости не крутились?— Вон ты о чем думаешь! — округлил глаза ошуйник. — Нет, быть того не может, чтобы прямо из кремля да княжью дочь… А вот ежели когда сбежала она? — Он уронил седую голову на широкие ладони, но потом спохватился: — Да нет, стражу сразу известили, я сам людей отрядил на все дороги. Если даже что — не пропустят. А что за незнакомцы такие? Ты, отрок, о ком-то определенном говоришь?— Нелюдь иноземная, — пояснил Упрям, — С Запада, из готов. Хотя по одежке их не отличишь, но морды — страшнее упырей.— Где же ты их видел?— Да так, видел мельком, — помявшись, сказал Упрям. — Подозрительны они мне зело. Что угорским оркам делать в Тверди? Вот и спросил.— А Наум что про них говорит?— А ему я сказать не успел.— Ясно, — кивнул Болеслав. — Поспрошаю стражу. Слышь, Непряд, ты у своих обязательно вызнай, кто у нас гостит из готов да их сопредельников, или, может, еще кто-то знается с этими, как их бишь, угорскими орками. Слышишь?— Слышу, — слизнув последние капли, «голубой» боярин со стуком поставил ковшик на стол и пододвинул к Упряму: — Еще налей.Мед был некрепкий, но глаза у боярина помутнели — видно, не впервые сегодня прикладывался.— А не будет ли? — осторожно спросил ученик чародея.— Поговори у меня! — вскинулся Непряд, но тяжелая длань Болеслава пригвоздила его к месту.— Будет! — весомо сказал ошуйник и повернулся к Упряму: — Ну так что, возьмешься ли отыскать княжну?Упрям кивнул. Слова не шли — горло перехватило от замаячившей надежды. Искать с помощью чар учителя он действительно не мог, тут даже не в самих силах дело, это магический закон. А вот княжну, пожалуй, получится. И если в ее исчезновении виноваты такие же орки — а Упрям был в этом уверен, — то где бы ни свили они себе гнездо в Тверди, он сам впереди дружины пойдет, чтобы то гнездо разворошить, своими руками будет…— Возьмусь, — совладав с собой, сказал он. — Принесли вы ее вещи?— А то, — воспрянул духом ошуйник и полез в поясную суму. — Вот гребень ее любимый, отцов подарок в день солнцеворота. Вот кукла — все прочие она, как в поневу вскочила, забросила, а с этой не расставалась. И вот еще одна вещица, зело Василисой любимая, книжица бумажная с загадками. Довольно ли?— Хватит.В сущности, если все сделать правильно, то и одной вещью можно обойтись. Да вот только не доводилось еще Упряму людей искать, но ведь не отказываться же! Все когда-то человек впервые делает…— Спрячь, — посоветовал Болеслав. — Не знаю, кто твой знакомец и сколь ты ему доверяешь, но кроме тебя и Наума знать про это никому не положено.— Полный кон! — кивнул Непряд. — Налей меду, отрок. Горько на душе, налей меду сладкого. Ведь не жили еще, ведь только-только жить начали!— Тьфу, пропасть! Налей ты ему, а то слова сказать не даст.Упрям пожал плечами и выполнил просьбу. Помогло. Во всяком случае, разговору Непряд больше не мешал.— Так вот, не знаю твоего знакомца, но гони его в шею, все дела оставь, Василисушку сыщи. И уж извини, но слово я с тебя взять должен, что никому не проболтаешься, что все силы положишь, но либо помрешь, либо княжну отыщешь. Клянись в том, отрок, именем князя-батюшки требую, клянись!Либо помрешь… вот оно все как оборачивается. А и ладно! Та же бесшабашность, что загнала его недавно во взлетающий котел, и сейчас помогла без раздумий согласиться:— Клянусь!Да и вправду, не того ли и сам он желает? Орки поплатятся за свое злодейство!— Добро. И вот еще что… — Почти отеческая забота промелькнула в глазах ошуйника, когда он положил руку на плечо Упряма. — Славный ты, вижу, малый и многому, должно быть, научился, но, если только задор в тебе говорит — лучше отрекись. Вот сейчас — сниму с тебя клятву, слова против не скажу, не попрекну никогда, если чуешь ты, что не справишься. А коли обманешь… карать не буду, князь покарает. Да и не в том дело. Коли обманешь — не то что мне или тебе, всей Тверди плохо будет.Так сильно прозвучали эти слова, что по спине Упряма пробежала дрожь.— Все понимаю, боярин Болеслав. И от клятвы не отступлюсь.— Верю. Потрудись, малый. И помни: найти княжну надо в два, самое большее — в три дня. Потом поздно будет, — он тяжко вздохнул. — Ну что ж, поедем мы обратно. Ох, беды, беды…Он встал и уверенным (привычным, что ли?) движением поднял под мышки расплывшегося Непряда.— Болеслав, не забудь про орков поспрошать, — напомнил Упрям.— Обязательно. Конечно, нелегко это. Орки, может, твари и приметные, так ведь ярмарка, весь город — что проходной двор. И все же, малый, чем они тебе так подозрительны?«Зря спросил», — ругнул себя Упрям. Не любил он врать, а как теперь ответить? Подумав, сказал:— Да ты, если рожи их увидишь, сам поймешь.«Гордись собой, Упрям. Славно сказано, а главное — вполне правдиво. Жаль, что от этого на душе не менее пакостно…»Ошуйник понимающе фыркнул и выволок Непряда за порог.На крыльце «голубой» боярин полез целоваться с балясинами, крича, что он только сейчас жить начинает. Заброшенный слугой на лошадь, взялся петь. Упрям проводил их взором, закрыл ворота и вернулся в башню.
* * *
О своем намерении поучить Невдогада жизни за давешнее приключение с котлом он уже не помнил. Он вообще был отходчивым парнем, если только дело не касалось крапивы — уж ей-то за каждый синяк счет шел особый. Но даже если бы и помнил — сейчас, поднявшись в чаровальню, все равно забыл бы.Чаровальня была самым просторным помещением башни, и потолок ее отстоял от пола на три человеческих роста. Под потолком, гулко задевая балки, раскачивался котел. А на нем, судорожно вцепившись тонкими руками в край, висел Невдогад и болтал ногами.— Ты что там делаешь? — не нашел других слов Упрям.— Висю, — еле слышно отозвался Невдогад.— М-да, каков вопрос — таков ответ.— Да как ты там оказался?— Не знаю.— А чего не прыгаешь?— Боюсь.— Ну, ты совсем как девчонка! Прыгать, что ли, не умеешь? Да ковер же мягкий, войлочный. На него прыгать — одно удовольствие.— Боюсь…— Ладно, потерпи еще немного. Эй, ногами-то не дрыгай, весь котел мне обстучишь! Вот бестолочь, право слово…Упрям повелел котлу опуститься. Где-то на середине пути Невдогад, глянув вниз, сорвался и растянулся на полу, почему-то так и держа руки поднятыми.— Руки затекли, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд.Когда котел встал на войлок, Упрям вынул из него перо и бросил в очаг — ему сгореть надлежит. Теперь еще само заклинание надо снять.— Сознавайся, как ты очутился наверху.— Я помочь хотела-a… a он как прыгнет! Я думал, пока он легкий, я его спокойно дотяну да вон на треногу поставлю, взялся, потянул… а он как прыгнет!Ничего другого Упрям от своего гостя так и не добился, но в душе был уверен, что Невдогад попался на детском желании «прокатиться». Теперь лицо его было таким несчастным и растерянным… Вздохнув, Упрям оставил снятие заклинания на потом. Присел рядом и молча стал растирать одеревенелые руки горе-наездника.— Спасибо.— Не за что. Идем, что ли, вниз… Икарус!
* * *
Вечерело.Невдогад, видя, что Упрям поглощен какими-то свитками, глаза не мозолил, удалился в поварню, разогрел кашу, испек два дивных пахучих хлебца да сварил мяса — на завтра. Но во время ужина сидел как на иголках, а потом приступил к расспросам, не очень успешно напуская на себя вид безразличия:— А что, Упрям, кажется, у тебя гости были?— Да… к чародею по делу заезжали.— Важное дело небось?Упрям только кивнул. Слушал он вполуха, глядя в стену и жуя хоть и в охотку, но с оскорбительным для любого стряпчего коровьим выражением лица.— Вроде бояре, по виду судя. Не иначе как от самого батюшки князя?— Угу.Не дождавшись продолжения, Невдогад встал, прошелся по горнице, где они ужинали, и сел на другое место.— Нешто в самом кремле чего-то приключилось? Чай, не по всякому же пустяку князь будет к Науму бояр пачками засылать? Уж не беда ли какая в Тверди, земле славянской?Упрям как будто и не слышал его. Невдогад опустил плечи и обиженно проворчал:— Или уж настолько дело тайное? Так и скажи, не буду приставать. Нужны мне их тайны…Ученик чародея перевел взгляд на своего гостя, и стало вдруг под этим взглядом как-то неуютно. А когда заговорил, слова оказались совсем не такими, каких ждал Невдогад:— Шел бы ты домой. Не спорю, вовремя ты рядом оказался, говорил разумно, спасибо за то. И все равно, скверно ты поступаешь: родного отца учить вздумал. А почем знать, может, он и рад бы лишний часок с чадом провести, на путь наставить, в деле помочь; да только если бросит свои занятия, так тебе же хуже сделает? Я вот не знаю его, а думаю, не для себя же он старается — для тебя.— Что с моим отцом, я лучше тебя знаю, — жестко отчеканил Невдогад. — И хоть ты прав во многом, всего не знаешь, так что не лезь с советами. Лучше прямо скажи.— Что это тебе сказать?Невдогад не ответил. Всмотрелся пристально в лицо Упряма, пожал плечами и перевел разговор:— Это я так… Ну, чем мы теперь займемся? Поисками чародея? Я думаю, это поважнее будет, уж он-то с любыми княжескими неурядицами справится. Тебе бояре, какой срок дали? Дня три, поди?— Откуда знаешь? — насторожился Упрям.— А я и не знаю, только предполагаю. Неужели угадал? Надо же, как оно бывает… Ладно, угадал и угадал, не в том дело. Значит, над пропажей чародея думать будем?— Да, — помедлив, сказал Упрям. — Для княжьей задачи в любом случае чары потребуются. Не рассчитал я с этим котлом. Хотя нет, котел тут ни при чем.— А что при чем?— Не что, а кто. Один мой знакомец в дурацком малахае.— Ты про меня?— А по чьей же еще милости я с третьего жилья до первого камнем летел? Нет у меня, знаешь ли, привычки так делать, я все больше всходом пользуюсь. Вот и выплеснул разом все силы, чтоб не разбиться.— Значит, из-за меня… — Невдогад пожевал губу. — Плохо. Прости меня, Упрям, подвел я тебя. Прав ты — бестолочь неразумная.— Да ладно, я уже не сержусь.— Значит, сейчас осердишься по новой. Ты боярам про Наума что сказал?— Будто болен учитель.— Так я и подумал. А это, Упрям, с одной стороны хорошо, а с другой — плохо. Из-за моей глупости — особенно плохо.— Растолкуй.— А вот слушай. Сказал ты правильно. Кто бы ни был наш враг, что бы ни задумал, переполох да испуг всеобщий ему на руку сыграют. Значит, о пропаже чародея трещать нельзя.— Ну, верно, — кивнул Упрям. — И что же плохого в этих верных словах?— Слушай дальше. Ни один орк из башни не вернулся, значит, их наниматель не знает, чем закончился бой. Когда пойдет слух о болезни чародея, враг решит, что Наум ранен и нужно его добить.Упрям сокрушенно вздохнул. Ему стало страшно. И не нового нападения боялся он, а той ответственности, которую взвалил на себя, скрыв правду и заявив, что он пока что вместо чародея. Ведь не готов, не готов! Сущий растяпа. О том, что враг будет делать дальше, он сам должен был подумать.— Понимаешь теперь, о чем я?— Понимаю. Молодец ты, Невдогад, смышлен.— Брось. Это просто привычка мыслить по-крупному. Да толку с нее теперь… Вполне возможно, гостей незваных сегодня же ночью ждать надо. А ты «исчерпался» — из-за меня, такого «мудрого». Что теперь делать-то?— Что делать? К бою готовиться! — Упрям стукнул кулаком о ладонь и решительно поднялся на ноги. — Наум не ждал нападения, а я жду. Он был одни, а со мной… впрочем, нет, тебе в драку нельзя.— Это еще почему? — взвился Невдогад.— Куда? Ты же слабый, как девчонка, уж не обижайся.— Зато ловкий! Я… я, знаешь, как могу? Я — о-го-го!— Хорошо, — примирительно сказал Упрям. — Возьму в бой. Только условие: слушаться меня беспрекословно.— Быть по сему! — торжественно заявил Невдогад.— Вот и договорились. Ну-ка, сними малахай.Такой степени обиды ему еще ни на чьем лице наблюдать не доводилось.— Ах вот ты как? Я тебе… я помочь, я искупить хотела-а… а ты!.. Ты насмехаться вздумал?— Ничего подобного, — спокойно ответил Упрям. — Я правду сказал: возьму тебя в бой, только если будешь слушаться не думая. А нет — враз тебя скручу и в кладовую запру. Нет, даже лучше — кину на Ветерка и в город отвезу, страже сдам, пускай разбираются.Судя по улыбке, сменившей выражение оскорбленной невинности, Невдогада посетила какая-то светлая мысль.— Ну хорошо, — примирительно сказал он. — Во всем, что касается предстоящего боя, я обещаю слушаться тебя, как ратник воеводу. Но только в этом. А если тебе так уж не дает покоя мой малахай — что ж, сними. Если победишь меня на мечах!— Это еще зачем? — удивился Упрям.— А что такого? Ты мне условие, я — тебе. Или ты бою на мечах не обучен?Упрям окинул взором тонкий стан Невдогада. Слаб — но ведь ловок, а это на мечах поважнее силы.Он не был совсем уж беспомощен с оружием. Твердь, хоть и жила мирно, имя свое получила в кровавых войнах, так что уважение к воинскому ремеслу в ней было немалое. И в нынешние дни — нет-нет, да и понадобится добрый меч: либо на степном порубежье половцы зашалят; либо нагрянут из глубин Дикого Поля иные кочевники, разбойники лютые, и те же половцы помощи попросят; либо из булгар налетчики выпрыгнут; либо крепичи на выручку позовут. А то великий князь ладожский всех славян поднимет — тогда по древнему обычаю от каждой земли, от каждого княжества собирается особая — дольная — дружина; и сливаются дольники в единое могучее войско соборное, чтобы отразить натиск общего врага, либо самим по иноземью погулять.Каждый славянин — и труженик, и воин. Ратные люди, конечно, такую воинскую науку постигают, какая прочему люду и не снилась. Но при том любой крестьянин и в рукопашной за себя постоит, и с топором на любого врага выйдет, а с ножом мужчине вообще расставаться не принято. И к мечу, как ни дорог он, руки у славян привычны — потому что существует палочный бой, не так уж сильно от стального отличный.Другие страны дивятся. Там не принято, чтобы народ сильным был, там любят народ слабый и покорный. Того не понимают, что верность — тоже сила, и нет простолюдина вернее, чем тот, который правителю по собственной воле решил покориться. Хотя почему покориться? — вот глупое слово. Нет — довериться.И Упрям, никогда не упускавший случая на зимних праздниках повозиться в потешных боях среди молоди (а в последний год — уже среди взрослых), знал, с какой стороны рукоять у меча, умел биться и в строю, и наособицу. Умел держать удар, даже владел двумя-тремя обманными движениями. Кое-чему и Наум научил, требовавший совершенствовать не только дух, но и тело. Под его присмотром Упрям упражнялся уже с настоящим мечом.Он знал свои силы. Был уверен, что Невдогадов против него десяток нужен. Но что-то особенное, кроме обиды и упорства чувствовалось во взоре напряженного паренька. Что-то… опасное, что ли?— По рукам, — сказал ученик чародея. — Идем в оружейную, потом во двор. Поспорим.— Не испугался, — удовлетворенно признал Невдогад.И стало ясно, что он не просто готов к поединку. Он жаждал его.Оружейная была на деле скромной каморкой, где хранились свидетели бурной молодости Наума: кольчуга и шлем, два щита, три меча, пара топориков, десяток ножей и три копья. Луком и стрелами Наум пренебрегал, хотя как-то обмолвился, что в былые времена его считали неплохим стрелком. Зная нелюбовь чародея к хвастовству, можно было предположить, что он пускал стрелу в раскрученное на нитке кольцо с сорока шагов, не царапнув внутренней поверхности. Еще здесь лежали предметы вроде бы не военные, точного назначения которых Упрям, столько раз стиравший с них пыль, не знал. Небольшой костяной жезл с тонкой резьбой, какая-то железная бляха, скромный ларчик величиной в ладонь… Оставалось только догадываться, какая могучая сила таилась в них. И сожалеть, что придется обойтись без нее.Упрям взял себе меч средней длины, прямой, как луч солнца, с рукоятью, утяжеленной большим яблоком. Увесистый меч, но верткий и послушный.— Выбирай, — указал он на другие.Невдогад недолго думая потянул из ножен ледянскую сечку — легкий клинок, слегка изогнутый к острию, с изогнутой же длинной рукоятью, с широкой крестовиной, в которой и сосредоточивался вес. Правильный выбор. Этот великолепно уравновешенный меч был нарочно выкован для такой вот немогучей стати. Ледяне научились делать сечки у нелюдей — у чуди белоглазой, никогда не отличавшейся богатырским сложением.С мечом в руках Невдогад преобразился. Исчезла его нескладность, неуверенность движений сменилась осторожной кошачьей гибкостью. Упрям глядел хмуро, уже догадываясь, что недооценил соперника, но отступать и не думал.— Значит, условились? — уточнил Невдогад, когда они встали друг против друга во дворе.Забеспокоившийся Буян, рыча, вклинился между спорщиками, причем Упряму померещилось, что в его сторону волкодав скалился куда отчетливей. Да нет, быть того не может, помстилось.
1 2 3 4 5 6 7 8
* * *
О своем намерении поучить Невдогада жизни за давешнее приключение с котлом он уже не помнил. Он вообще был отходчивым парнем, если только дело не касалось крапивы — уж ей-то за каждый синяк счет шел особый. Но даже если бы и помнил — сейчас, поднявшись в чаровальню, все равно забыл бы.Чаровальня была самым просторным помещением башни, и потолок ее отстоял от пола на три человеческих роста. Под потолком, гулко задевая балки, раскачивался котел. А на нем, судорожно вцепившись тонкими руками в край, висел Невдогад и болтал ногами.— Ты что там делаешь? — не нашел других слов Упрям.— Висю, — еле слышно отозвался Невдогад.— М-да, каков вопрос — таков ответ.— Да как ты там оказался?— Не знаю.— А чего не прыгаешь?— Боюсь.— Ну, ты совсем как девчонка! Прыгать, что ли, не умеешь? Да ковер же мягкий, войлочный. На него прыгать — одно удовольствие.— Боюсь…— Ладно, потерпи еще немного. Эй, ногами-то не дрыгай, весь котел мне обстучишь! Вот бестолочь, право слово…Упрям повелел котлу опуститься. Где-то на середине пути Невдогад, глянув вниз, сорвался и растянулся на полу, почему-то так и держа руки поднятыми.— Руки затекли, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд.Когда котел встал на войлок, Упрям вынул из него перо и бросил в очаг — ему сгореть надлежит. Теперь еще само заклинание надо снять.— Сознавайся, как ты очутился наверху.— Я помочь хотела-a… a он как прыгнет! Я думал, пока он легкий, я его спокойно дотяну да вон на треногу поставлю, взялся, потянул… а он как прыгнет!Ничего другого Упрям от своего гостя так и не добился, но в душе был уверен, что Невдогад попался на детском желании «прокатиться». Теперь лицо его было таким несчастным и растерянным… Вздохнув, Упрям оставил снятие заклинания на потом. Присел рядом и молча стал растирать одеревенелые руки горе-наездника.— Спасибо.— Не за что. Идем, что ли, вниз… Икарус!
* * *
Вечерело.Невдогад, видя, что Упрям поглощен какими-то свитками, глаза не мозолил, удалился в поварню, разогрел кашу, испек два дивных пахучих хлебца да сварил мяса — на завтра. Но во время ужина сидел как на иголках, а потом приступил к расспросам, не очень успешно напуская на себя вид безразличия:— А что, Упрям, кажется, у тебя гости были?— Да… к чародею по делу заезжали.— Важное дело небось?Упрям только кивнул. Слушал он вполуха, глядя в стену и жуя хоть и в охотку, но с оскорбительным для любого стряпчего коровьим выражением лица.— Вроде бояре, по виду судя. Не иначе как от самого батюшки князя?— Угу.Не дождавшись продолжения, Невдогад встал, прошелся по горнице, где они ужинали, и сел на другое место.— Нешто в самом кремле чего-то приключилось? Чай, не по всякому же пустяку князь будет к Науму бояр пачками засылать? Уж не беда ли какая в Тверди, земле славянской?Упрям как будто и не слышал его. Невдогад опустил плечи и обиженно проворчал:— Или уж настолько дело тайное? Так и скажи, не буду приставать. Нужны мне их тайны…Ученик чародея перевел взгляд на своего гостя, и стало вдруг под этим взглядом как-то неуютно. А когда заговорил, слова оказались совсем не такими, каких ждал Невдогад:— Шел бы ты домой. Не спорю, вовремя ты рядом оказался, говорил разумно, спасибо за то. И все равно, скверно ты поступаешь: родного отца учить вздумал. А почем знать, может, он и рад бы лишний часок с чадом провести, на путь наставить, в деле помочь; да только если бросит свои занятия, так тебе же хуже сделает? Я вот не знаю его, а думаю, не для себя же он старается — для тебя.— Что с моим отцом, я лучше тебя знаю, — жестко отчеканил Невдогад. — И хоть ты прав во многом, всего не знаешь, так что не лезь с советами. Лучше прямо скажи.— Что это тебе сказать?Невдогад не ответил. Всмотрелся пристально в лицо Упряма, пожал плечами и перевел разговор:— Это я так… Ну, чем мы теперь займемся? Поисками чародея? Я думаю, это поважнее будет, уж он-то с любыми княжескими неурядицами справится. Тебе бояре, какой срок дали? Дня три, поди?— Откуда знаешь? — насторожился Упрям.— А я и не знаю, только предполагаю. Неужели угадал? Надо же, как оно бывает… Ладно, угадал и угадал, не в том дело. Значит, над пропажей чародея думать будем?— Да, — помедлив, сказал Упрям. — Для княжьей задачи в любом случае чары потребуются. Не рассчитал я с этим котлом. Хотя нет, котел тут ни при чем.— А что при чем?— Не что, а кто. Один мой знакомец в дурацком малахае.— Ты про меня?— А по чьей же еще милости я с третьего жилья до первого камнем летел? Нет у меня, знаешь ли, привычки так делать, я все больше всходом пользуюсь. Вот и выплеснул разом все силы, чтоб не разбиться.— Значит, из-за меня… — Невдогад пожевал губу. — Плохо. Прости меня, Упрям, подвел я тебя. Прав ты — бестолочь неразумная.— Да ладно, я уже не сержусь.— Значит, сейчас осердишься по новой. Ты боярам про Наума что сказал?— Будто болен учитель.— Так я и подумал. А это, Упрям, с одной стороны хорошо, а с другой — плохо. Из-за моей глупости — особенно плохо.— Растолкуй.— А вот слушай. Сказал ты правильно. Кто бы ни был наш враг, что бы ни задумал, переполох да испуг всеобщий ему на руку сыграют. Значит, о пропаже чародея трещать нельзя.— Ну, верно, — кивнул Упрям. — И что же плохого в этих верных словах?— Слушай дальше. Ни один орк из башни не вернулся, значит, их наниматель не знает, чем закончился бой. Когда пойдет слух о болезни чародея, враг решит, что Наум ранен и нужно его добить.Упрям сокрушенно вздохнул. Ему стало страшно. И не нового нападения боялся он, а той ответственности, которую взвалил на себя, скрыв правду и заявив, что он пока что вместо чародея. Ведь не готов, не готов! Сущий растяпа. О том, что враг будет делать дальше, он сам должен был подумать.— Понимаешь теперь, о чем я?— Понимаю. Молодец ты, Невдогад, смышлен.— Брось. Это просто привычка мыслить по-крупному. Да толку с нее теперь… Вполне возможно, гостей незваных сегодня же ночью ждать надо. А ты «исчерпался» — из-за меня, такого «мудрого». Что теперь делать-то?— Что делать? К бою готовиться! — Упрям стукнул кулаком о ладонь и решительно поднялся на ноги. — Наум не ждал нападения, а я жду. Он был одни, а со мной… впрочем, нет, тебе в драку нельзя.— Это еще почему? — взвился Невдогад.— Куда? Ты же слабый, как девчонка, уж не обижайся.— Зато ловкий! Я… я, знаешь, как могу? Я — о-го-го!— Хорошо, — примирительно сказал Упрям. — Возьму в бой. Только условие: слушаться меня беспрекословно.— Быть по сему! — торжественно заявил Невдогад.— Вот и договорились. Ну-ка, сними малахай.Такой степени обиды ему еще ни на чьем лице наблюдать не доводилось.— Ах вот ты как? Я тебе… я помочь, я искупить хотела-а… а ты!.. Ты насмехаться вздумал?— Ничего подобного, — спокойно ответил Упрям. — Я правду сказал: возьму тебя в бой, только если будешь слушаться не думая. А нет — враз тебя скручу и в кладовую запру. Нет, даже лучше — кину на Ветерка и в город отвезу, страже сдам, пускай разбираются.Судя по улыбке, сменившей выражение оскорбленной невинности, Невдогада посетила какая-то светлая мысль.— Ну хорошо, — примирительно сказал он. — Во всем, что касается предстоящего боя, я обещаю слушаться тебя, как ратник воеводу. Но только в этом. А если тебе так уж не дает покоя мой малахай — что ж, сними. Если победишь меня на мечах!— Это еще зачем? — удивился Упрям.— А что такого? Ты мне условие, я — тебе. Или ты бою на мечах не обучен?Упрям окинул взором тонкий стан Невдогада. Слаб — но ведь ловок, а это на мечах поважнее силы.Он не был совсем уж беспомощен с оружием. Твердь, хоть и жила мирно, имя свое получила в кровавых войнах, так что уважение к воинскому ремеслу в ней было немалое. И в нынешние дни — нет-нет, да и понадобится добрый меч: либо на степном порубежье половцы зашалят; либо нагрянут из глубин Дикого Поля иные кочевники, разбойники лютые, и те же половцы помощи попросят; либо из булгар налетчики выпрыгнут; либо крепичи на выручку позовут. А то великий князь ладожский всех славян поднимет — тогда по древнему обычаю от каждой земли, от каждого княжества собирается особая — дольная — дружина; и сливаются дольники в единое могучее войско соборное, чтобы отразить натиск общего врага, либо самим по иноземью погулять.Каждый славянин — и труженик, и воин. Ратные люди, конечно, такую воинскую науку постигают, какая прочему люду и не снилась. Но при том любой крестьянин и в рукопашной за себя постоит, и с топором на любого врага выйдет, а с ножом мужчине вообще расставаться не принято. И к мечу, как ни дорог он, руки у славян привычны — потому что существует палочный бой, не так уж сильно от стального отличный.Другие страны дивятся. Там не принято, чтобы народ сильным был, там любят народ слабый и покорный. Того не понимают, что верность — тоже сила, и нет простолюдина вернее, чем тот, который правителю по собственной воле решил покориться. Хотя почему покориться? — вот глупое слово. Нет — довериться.И Упрям, никогда не упускавший случая на зимних праздниках повозиться в потешных боях среди молоди (а в последний год — уже среди взрослых), знал, с какой стороны рукоять у меча, умел биться и в строю, и наособицу. Умел держать удар, даже владел двумя-тремя обманными движениями. Кое-чему и Наум научил, требовавший совершенствовать не только дух, но и тело. Под его присмотром Упрям упражнялся уже с настоящим мечом.Он знал свои силы. Был уверен, что Невдогадов против него десяток нужен. Но что-то особенное, кроме обиды и упорства чувствовалось во взоре напряженного паренька. Что-то… опасное, что ли?— По рукам, — сказал ученик чародея. — Идем в оружейную, потом во двор. Поспорим.— Не испугался, — удовлетворенно признал Невдогад.И стало ясно, что он не просто готов к поединку. Он жаждал его.Оружейная была на деле скромной каморкой, где хранились свидетели бурной молодости Наума: кольчуга и шлем, два щита, три меча, пара топориков, десяток ножей и три копья. Луком и стрелами Наум пренебрегал, хотя как-то обмолвился, что в былые времена его считали неплохим стрелком. Зная нелюбовь чародея к хвастовству, можно было предположить, что он пускал стрелу в раскрученное на нитке кольцо с сорока шагов, не царапнув внутренней поверхности. Еще здесь лежали предметы вроде бы не военные, точного назначения которых Упрям, столько раз стиравший с них пыль, не знал. Небольшой костяной жезл с тонкой резьбой, какая-то железная бляха, скромный ларчик величиной в ладонь… Оставалось только догадываться, какая могучая сила таилась в них. И сожалеть, что придется обойтись без нее.Упрям взял себе меч средней длины, прямой, как луч солнца, с рукоятью, утяжеленной большим яблоком. Увесистый меч, но верткий и послушный.— Выбирай, — указал он на другие.Невдогад недолго думая потянул из ножен ледянскую сечку — легкий клинок, слегка изогнутый к острию, с изогнутой же длинной рукоятью, с широкой крестовиной, в которой и сосредоточивался вес. Правильный выбор. Этот великолепно уравновешенный меч был нарочно выкован для такой вот немогучей стати. Ледяне научились делать сечки у нелюдей — у чуди белоглазой, никогда не отличавшейся богатырским сложением.С мечом в руках Невдогад преобразился. Исчезла его нескладность, неуверенность движений сменилась осторожной кошачьей гибкостью. Упрям глядел хмуро, уже догадываясь, что недооценил соперника, но отступать и не думал.— Значит, условились? — уточнил Невдогад, когда они встали друг против друга во дворе.Забеспокоившийся Буян, рыча, вклинился между спорщиками, причем Упряму померещилось, что в его сторону волкодав скалился куда отчетливей. Да нет, быть того не может, помстилось.
1 2 3 4 5 6 7 8