Елена выпрямилась и открыла глаза. По краям тропы в изобилии росли полярные березки и альпийские пинии. Впереди мелькал полог повозки.
— Мист идет за всеми и никуда меня не завезет, — недовольно пробурчала девочка.
Эррил дал шенкелей своему коню, высокому белому боевому жеребцу, чья шкура, казалось, впитала в себя всю белизну льда и горного снега. Воин Стендая был одет в высокие сапоги и коричневую куртку для верховой езды; красная кожаная полоска стягивала черные кудри, убирая их с обветренного лица, хотя упорному ветру все же удалось растрепать несколько локонов, которые теперь развевались за спиной Эррила, как знамя. Белая лошадь и наездник возвышались над Мист и ее всадницей, как памятник или скала.
— Давно ли ты практиковалась в том, в чем я тебя просил? — обратился к девочке Эррил, и глаза его сверкнули в лучах заката.
Елена оторвала взгляд от седельной луки.
— Немного.
Эррил уже давно занимался с ней магией элементалов, приемы которой были ему немного знакомы. Ведь его брат Шоркан до того, как принес себя в жертву созданию Кровавого Дневника, был великим магом, и за те десять лет, что братья были вместе, Эррил хорошо освоил некоторые арканы и приемы.
Старый воин вздохнул и перехватил поводья кобылы, управляя своим конем лишь с помощью бедер.
— Послушай, Елена, я понимаю, что ты не хочешь тревожить дремлющую в тебе силу, но...
— Нет, ты не прав. — Девушка стянула перчатку, обнажив пурпурную ладонь. — Я уже свыклась с этой ношей и больше не боюсь ее. — Она слега дотронулась пальцами до запястья Эррила, отчего тот, как она и предполагала, резко отдернул руку. — Ее боишься только ты сам. И другие.
Девушка подняла глаза, но Эррил отвернулся.
— Это не страх, — начал он, но Елена подняла руку, останавливая его. Значит, придется сказать вслух.
— Я же вижу, как все стараются отводить глаза, не смотреть, как избегают моих прикосновений. И это ранит меня куда сильнее, чем магия.
— Прости, Елена, но ты тоже должна понять. С того времени, как у кого-то был знак Розы, прошли века... А уж если теперь это женщина...
— И все же — разве ты не видишь за Розой простую девочку! ? — Елена натянула перчатку обратно. — Я ведь — не только это пятно на ладони!
И тогда Эррил посмотрел ей прямо в лицо задумчиво и нежно, и суровое лицо старого воина смягчилось.
— Хорошо сказано, Елена, — прошептал он. — Возможно, я слишком много думаю о ведьме, а не о... женщине.
Елена кивнула.
— Наверное, нужно видеть все-таки обеих. Поскольку я чувствую, что в этом путешествии испытания действительно ждут обеих.
Эррил промолчал, но вдруг крепко сжал ее колено.
— Ты очень повзрослела за эти полгода среди горцев. И больше, чем я думал.
— Это, должно быть, горный воздух, — потупилась девушка.
Эррил погладил ее колено и одарил юную ведьму одной из самых своих редких улыбок. И Елена смутилась. Смутилась даже не от прикосновения к колену, но от чего-то большего, что вдруг поднялось внутри ее. И когда Эррил убрал руку, она почувствовала опустошение и горечь.
Теперь он ехал в нескольких шагах от нее, а девушка старалась держать кобылу впритык за повозкой. Неожиданно для себя она вздохнула — путешествие к Алоа Глен отчего-то показалось ей слишком коротким.
Вдруг впереди послышался привлекший ее внимание топот копыт, и из-за повозки появился Мерик верхом на прекрасной лошади, сидя на которой он, казалось, не ехал, а парил. Серебряные волосы, завязанные в привычный хвост, развевались за его спиной, смешиваясь с летящим хвостом коня.
— Что такое? — удивился Эррил.
Но, не обращая на него внимания, Мерик остановился около Елены и склонил голову.
— Крал просит всех остановиться. Он обнаружил нечто странное и просит подъехать к нему.
Елена туже перехватила поводья.
— Но что он нашел?
Мерик лишь покачал головой.
— Не знаю. Но он сказал, что никогда среди этих троп подобного не видел.
Елена вспомнила образ волка. Путь дурно пахнет. Она невольно одернула куртку и зябко повела плечами.
Рука Эррила легла на рукоять меча.
— Веди нас, — коротко бросил он.
Мерик развернул лошадь и поскакал вперед. По пути Елена заметила, что Нилен и Могвид тоже уже вышли из повозки. Под пологом было пусто. Толчук, должно быть, уже ушел далеко вперед.
Мерик повел их по едва заметной тропинке, которая вскоре исчезла за пологим склоном холма. Все были уже на вершине, откуда напряженно всматривались вниз, в долину. Трое путников тоже спешились и подошли к остальным.
— Что ты нашел, Крал? — потребовал Эррил, подходя к горцу.
В ответ тот лишь махнул могучей рукой куда-то вниз.
Елена встала рядом с Нилен, чье лицо было искажено беспокойством и тревогой. Впереди тропа терялась в глубоких зарослях, служивших как бы подходом к темному лесу. В свете заходящего солнца он казался особенно мрачным. Черные дубы и красные клены, искривленные и словно изуродованные, составляли странный контраст с прямыми тонкими березками и пиниями холмов.
— Этот лес болен, — прошептала нюмфая, прислушиваясь к ветру, но не слухом, а каким-то внутренним чувством.
— А что это растет на ветках? — вдруг удивился Могвид.
Елена тоже увидела, что почти с каждой ветки свисает какая-то отвратительная паутина, похожая на космы привидений. Паутина кое-где заплеталась в толстые жгуты или свивалась в ленты, которые были длиннее, чем сами ветви.
— Что это? — еще раз повторил Могвид, обращаясь уже напрямую к Нилен, которая была среди них лучшим знатоком лесов и деревьев.
Но ответил на вопрос Толчук, чьи острые глаза огра лучше всех могли рассмотреть эти странные образования.
— Это настоящая паутина.
— Но как... — В голосе Могвида уже неприкрыто звенел страх. — Что это значит?
— Пауки, — твердо ответила ему Елена.
Нилен подошла к ближайшему одинокому дубу, ища у него ответа. Старый великан стоял на самом краю странного леса, как стражник на часах, отделенный от загадочной паутины небольшим пространством и кустами. Его ветви, усыпанные зелеными почками, лишь слегка касались ветвей остальных деревьев.
Что-то было здесь смертельно опасным.
— Нилен! Подожди! — крикнул Эррил, но нюмфая продолжала подходить, лишь подняв руку, давая понять, что услышала этот крик предупреждения. Остальные пытались протолкнуть повозку через кусты, за которыми снова открывалась тропа, идущая уже по странному лесу. Нилен хорошо слышала их голоса и, обернувшись, увидела, что Эррил и Елена идут за ней к краю леса.
Как для любой нюмфаи, сведущей в магии корней и крон, лес был для Нилен открытой книгой. И она не могла оставаться равнодушной, видя страдания деревьев. Она должна была найти то, что так оскорбило их дух — и заставить ответить за это оскорбление!
Нилен осторожно приблизилась к старому дубу, стараясь не наступать на валявшиеся повсюду желуди. Зачем еще больше оскорблять долгожителя леса, тем более что от него надо добиться ответа.
Его кора, местами отполированная до блеска зимними льдами и летними грозами, а местами корявая и грубая, вызвала у Нилен уважение. Ветви его угрюмо шумели, словно выказывая гнев по поводу того, что случилось с его меньшими собратьями. Но и этому великану не удалось полностью избежать тлена. Нилен увидела несколько наростов, размером с дыню, которые изуродовали могучее тело. Они напомнили ей гнезда каких-то паразитов, живущих порой на деревьях, но столь огромных гнезд она никогда еще не видела.
Нилен протянула тонкий палец и осторожно дотронулась до коры, стараясь держаться как можно дальше от опасных наростов. Закрыв глаза и склонив голову, нюмфая открыла свое сердце.
Проснись и услышь меня, старик! Мне нужен твой совет .
Она замерла на секунду, надеясь услышать тихое гудение, говорившее о том, что ее просьба услышана. Порой старые деревья бывают настолько погружены в свои сны, что не хотят отвечать привычному зову леса. Но на этот раз было не так — Нилен просто не слышала не только внутренней древесной музыки, но даже намека на нее.
Весь лес на ее призыв отвечал гробовым молчанием.
Нилен вздрогнула, вспомнив, что только еще один лес хранил такую же мертвую тишину — ее родной лес, Локайхира, после того, как его уничтожила Напасть.
— Нилен, ты плачешь, — прошептала за ее плечом Елена, но голос ее доносился словно издалека. — Что случилось, Нилен?
— Лес... Он не болен... — Голос нюмфаи оборвался. — Он мертв. Он отравлен. Как и мой дом.
— Но как это могло произойти? — удивился Эррил. — Смотри, на нем же есть почки. И они здоровы.
— Нет. Он был жив. Еще недавно. И успел выкинуть почки. Но теперь... — Она снова приложила ладонь к холодной безжизненной коре. — Внутри него не звучит древесная песня. Его дух покинул тело.
— Но ведь и остальные деревья в почках, — продолжал настаивать Эррил.
— Это обман. Что-то забрало себе дух всех этих деревьев, и то, что лежит перед нами — не лес... Это нечто иное.
Елена невольно приблизилась к Эррилу.
— Но кто мог это сделать? — прошептала она с расширившимися от ужаса глазами.
— Не знаю... — Нюмфая осеклась. Конечно, это могло быть лишь игрой ее воображения, но ей показалось вдруг, будто внутри старого дуба что-то вздохнуло, словно ветер прошелестел в ветвях. Надежды почти не было, но через несколько секунд она уже явственно ощутила, как его дух пробирается к ней, выплывая из отравленных глубин.
Старик еще жил! Но боль его была нестерпима.
— Нилен? — прошептала чуткая Елена.
— Тс-с, он просыпается, — Нилен отвернулась и положила на изуродованный ствол уже обе прохладные ладони.
Приди же ко мне, старик, и позволь моей песне влить в тебя силу! — молила она.
И нюмфая запела мелодию без слов, которой была научена с детства. Дух дерева подбирался все ближе, нерешительно, осторожно, с опаской. Нилен раскрылась все шире. Увидь мой свет, не бойся! И скоро его песня слилась с ее, сначала лишь шепотом, но потом все с большей откровенной горячностью. Старый дуб уже давно не соприкасался с другими душами, и песня его обняла нюмфаю, словно руки давно потерянного друга. В этом когда-то могучем гиганте еще оставалась сила, но и она, прошедшая многие годы зимних холодов и летней жары, постепенно затухала с каждой нотой. Старик тратил последние силы, чтобы добраться до Нилен.
Надо было помочь ему достичь желаемого.
И тогда нюмфая запела сама, стараясь попасть в тон этой песне потерь и мук.
Скажи мне, что случилось со всеми, старик. Ты должен это знать, — умоляла она.
Старик пытался что-то ответить, но силы его таяли с каждой секундой.
До слуха нюмфаи донеслось лишь одно слово — Орда .
Что это могло означать?
Смущенная, она попробовала попросить разъяснений, но их не последовало. Голос умолк и, возможно, навсегда. Она еще пыталась петь ему песни выздоровления и надежды, но тщетно. Дух старого дуба умер у самого ее сердца.
Нилен прижала лоб к старым корням.
«Да хранит тебя, Сладчайшая Матерь», — подумала она вслед уходящей жизни в последней своей молитве, и тут последний ясный шепот уходящего в небытие старца проник в ее сознание.
Вздрогнув, нюмфая даже отдернула руки от древнего ствола. Нет! Только не это! Слезы заструились у нее по лицу.
— Что случилось? — закричала Елена.
Нилен изо всех старалась вернуть себе дар простой человеческой речи, которая всегда казалась ей столь бедной по сравнению с глубокими сложными оттенками древесных песен. Она встряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.
— Мы должны...
— Назад! — вдруг крикнул Эррил и рывком оттащил нюмфаю от дерева.
Едва не потеряв равновесия, Нилен все-таки успела обернуться, чтобы посмотреть, что так напугало старого воина — и ее рука невольно метнулась ко рту, сдерживая возглас отвращения. Со смертью дерева желтые наросты зашевелились, и оттуда послышалось тошнотворное отвратительное жужжание, резавшее ее слух.
— Назад, назад, — торопил Эррил.
Все трое поспешно отступили.
Неожиданно наросты лопнули, как перезрелые плоды, и оттуда вырвалась туча крошечных красных паучков, мгновенно разбежавшихся по стволу и ветвям. От дерева пошел тяжкий зловонный дух гниющего мяса. Паучки тут же оплели все дерево миллионами невидимых нитей, слабо раскачивавшихся на вечернем ветерке.
— Что за ужас? — выругался Эррил.
— Орда, — только и ответила Нилен.
Пауки продолжали окутывать дерево смертельной пеленой, сами при этом быстро увеличиваясь в размерах. Их тела набухали, черные ножки вытягивались и толстели. С каждой секундой они явно становились все ядовитее и опаснее.
— Что же... что нам делать? — прошептала Елена. — Нам не пройти через этот лес!
— Но мы пройдем, — вдруг твердо ответила Нилен, вспомнив последние слова старого дуба. То, о чем он просил ее, поначалу показалось нюмфае богохульством, насилием над ее собственным духом — но теперь она вдруг отчетливо поняла эту его последнюю просьбу.
— Как? — удивился Эррил. — Что ты задумала?
Нилен прикрыла глаза, вызывая видение, переданное смертью старого дерева. Огонь лижет стволы и листья. И голос нюмфаи окреп от предвкушения грядущей мести.
— Мы выжжем себе путь.
Елена прикусила губы и расслабила правую руку, чей пурпур светился даже в ранних сумерках. Солнце уже село за гряду Зубов, оставив на опушке гиблого леса лишь дрожащие сумерки.
Никто не мешал ей, стоявшей за повозкой, ибо все были слишком заняты обсуждением завтрашнего дня. На данный момент было единогласно принято только одно решение — вечером через лес отправляться не стоит. Вместо этого решили разбить лагерь подальше от леса и выставить на ночь двух часовых.
Все продолжали спорить дальше, и рядом с Еленой стояла только Мист, глубоко погрузившая голову в торбу с овсом. Елена лениво расчесывала спутавшуюся за день гриву, но делала это почти машинально, поглощенная разглядыванием магических переливов на правой руке.
Вспомнив инструкции Эррила, она сосредоточилась на алой точке в середине. Надо только показать магию, но никак не выпускать ее. Елена задержала дыхание, сердце ее почти остановилось. Надо научиться держать магию в узде — может быть, завтра она вновь понадобится ей и всем остальным. Полуприкрыв глаза, девочка дала кончикам пальцев потеплеть, ногти постепенно стали наливаться розоватым жаром.
Теперь еще немножко.
Елена напрягла всю волю, уже чувствуя зуд своей магии, ее соблазнительный дикий призыв. Она слушала эту песню сирен и с радостью чувствовала, что может контролировать ее после стольких занятий с Эррилом.
Разумеется — и девочка не могла отрицать этого — какая-то ее часть, принадлежавшая ведьме, была соблазнена шепотами силы, но вместо того, чтобы отринуть эти притязания, она должна попытаться извлечь из них пользу. Довольно давно Эррил открыл ей, что, сопротивляясь зову, она только увеличивает силу ведьмы в себе, не давая ей победить просто женщину.
Позволять этого нельзя!
Она не только ведьма, она в первую очередь Елена Моринсталь. Кроме того, уже слишком многие умерли, соблазненные этой песней. Больше она не поддастся сладострастию магии.
Елена раскрыла руку шире. Кончики пальцев уже горели белым жаром, цвет выгорел. Она позволила себе удовлетворенно улыбнуться. Если сейчас проколоть палец, дикая магия вырвется на свободу и войдет, неукрощенная, в мир. Но когда она позволит себе сделать это, она будет уже не ведьмой, но женщиной, женщиной, умеющей подчинять силу своей воле.
Она стиснула руку в кулак, чувствуя, как энергия бушует и рвется наружу, и медленно раскрыла ладонь. Магия вспыхнула на ней ярким пламенем и ушла обратно в руку.
— Что это ты делаешь? — неожиданно раздался голос сзади.
Елена на мгновение расслабилась, и огонь на ладони вспыхнул ярче, словно в него подбросили дров. Девочке удалось загнать его обратно, но лишь после того, как пламя едва не лизнуло ей глаза, словно укоряя за то, что его не выпускают. Потом девушка быстро превратила его в ничто, обернулась и тут же покрасневшими от жара глазами увидела перед собой гибкую фигуру оборотня.
— Могвид? — Елена сунула остывшую руку в перчатку.
— Чистишь оружие, я так понимаю? — с легкой улыбкой произнес Могвид.
— Извини?
Он указал на ее руку в перчатке.
— Убери оружие. Меч, когда он в ножнах, выглядит вполне невинно, даже привлекательно. Но привлекательно он выглядит лишь до тех пор, пока его лезвие не обнажено и не являет миру свои смертоносные грани. — Глаза Могвида вспыхнули в сумерках янтарем. — Твоя магия — тоже оружие.
— Возможно. Но управлять мечом проще, — застенчиво призналась она. — Он не действует сам по себе.
— Ах, все нуждается в практике, и меч смертелен настолько, насколько опытен его владелец.
— Но даже младенец может убить случайно мечом.
— Правда, чистая правда, — Могвид потянулся к гребню. — Позволь, я помогу тебе. — И он начал расчесывать Мист гораздо прилежней, чем это делала девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9