А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Рорик был злобным темноволосым существом, заботящимся лишь о самом себе и своем удовольствии. Его отец погиб на охоте год назад, но Фейдир чувствовал, что с молодым графом будет столковаться гораздо легче, чем со стариком. Д'Лораны и Д'Салэнги были друзьями-соперниками на протяжении почти полутора столетий. Теперь же Рорик, кроме графского титула, получил в наследство огромный торговый флот, об использовании которого Фейдир мечтал вот уже лет десять. Он был уверен, что соблазнить юношу будет очень легко.
Рорик улыбнулся Фейдиру через стол, и Фейдир любезно ответил тем же, слегка приподымая свой кубок. Граф отпил несколько глотков вина из своего и, наклонившись к Джессмин, что-то тихо зашептал ей на ухо. Бледно-зеленые глаза принцессы озорно и недоверчиво блеснули, а Люсьен уронил на пол глиняную кружку с вином. Кружка разбилась, и все взгляды обратились на короля. Люсьен довольно улыбнулся и сделал знак продолжать застолье. Проворный слуга принес Люсьену золотой кубок, который было не так просто разбить.
Фейдир почувствовал острый приступ раздражения, недовольный столь убогой демонстрацией со стороны племянника. Сидевший напротив него Рорик прислонился к Джессмин плечом. Тщательно выбрав на блюде сладкое пирожное, он поднес его к губам принцессы. Но лишь только Джессмин открыла рот, чтобы откусить маленький кусочек, Люсьен резко поднялся и бросил на стол салфетку, давая знак слугам, что трапеза окончена. Его нож звякнул о тарелку, и гости в смущении положили свои приборы. Все придворные поднялись, давая слугам возможность убрать со стола.
Тем временем король подошел к креслу Джессмин и протянул ей руку.
— Миледи? — спокойно сказал он.
Улыбаясь, Джессмин вложила свои пальцы в его ладонь, затем встала и слегка поклонилась ему.
— Да, мой господин.
Их глаза встретились, и взгляды, которыми они обменялись, не остались незамеченными никем из придворных и гостей. Юный граф смотрел им вслед до тех пор, пока Люсьен и Джессмин не вышли из пиршественной залы, но на лице его не было написано сколько-нибудь глубокого сожаления. Фейдир взял его под руку, и юноша повернул к нему свое красивое лицо.
— Она прекрасна, не так ли?
Фейдир слегка нахмурился.
— Вы считаете, что рассердить короля — это мудрый поступок, граф?
Рорик — воплощенная невинность — расширил темно-карие глаза и взмахнул длинными ресницами:
— Его величество, конечно, понимает, что я не имел в виду чего-то такого?
— Вам следует усвоить, граф, и чем быстрее, тем лучше, что здесь отнюдь не юг и не двор короля Роффо, где вельможи могут позволить себе — и позволяют — всякие вольности по отношению к королю. Роффо строит из себя шута, и эта роль очень ему к лицу?
Тут ресницы Рорика снова опустились, и Фейдир решил, что граф пытается спрятать свой гнев.
— Люсьен — молодой король, и очень гордый, — продолжил посол. — Он не потерпит такого поведения. Как вам известно, милорд, — закончил Фейдир более мягким тоном, — мы не испытываем здесь недостатка в красивых женщинах.
— Действительно, — Рорик снова широко раскрыл глаза и улыбнулся. — И хотя ни одна из них не сравнится с принцессой, я уверен, что сумею найти кого-нибудь, кто утешит мое разбитое сердце!
Граф грациозно поклонился Фейдиру, и посланник, улыбаясь, ответил тем же. Как бы ни был безрассуден и горяч юный граф, однако было в нем что-то такое, отчего на него трудно было сердиться длительное время. Фейдир решил, что это молодость, глядя, как Рорик пробирается в дальний конец зала, где несколько вельмож-южан продолжали пировать, не обратив никакого внимания на невежливый жест короля. Укоризненно покачивая головой, Фейдир вышел, направляясь в библиотеку и — наконец-то! — в постель.
***
Ночью в коридорах юго-западного крыла замка раздался пронзительный крик. Фейдир вскочил на кровати и отшвырнул одеяло. Захлебывающийся крик не прекращался, и посланник вышел из комнаты со свечой в руке, двигаясь туда, откуда доносились эти громкие звуки. В этом вопле звучали такие отчаянные и истеричные нотки, что отовсюду стали сбегаться заспанные стражники и захлопали двери других покоев.
Это случилось перед самым рассветом. Свечи в коридоре догорели и погасли, только кое-где в чашках подсвечников подмигивали синие, издыхающие огоньки, которые почти не давали света. В одном из боковых коридоров Фейдир увидел несколько смущенно переминающихся с ноги на ногу солдат и поспешил туда, освещая себе путь своей свечой, которая была единственным источником света. Вопли внезапно прекратились, и в толпе стражников Фейдир увидел Люсьена, все еще одетого в тот же самый камзол, в котором он сидел за столом. У его ног скрючилась фигурка маленького слуги Рорика. Это был раб, не старше четырнадцати лет. Мальчик весь дрожал, и узкие плечи его сотрясались от рыданий. Один из солдат с трудом оторвал его от колен короля, и мальчик снова стал подвывать.
— Умоляю вас, сир, мой господин!.. Он болен, вы должны помочь ему!
Фейдир схватил за плечо солдата, который держал вырывающегося мальчишку.
— Позови врача! — приказал он, протягивая руки к мальчику.
— Как тебя зовут?
— Б-барри, господин. О, пожалуйста, поспешите, не то мой хозяин совсем-совсем умрет!
Слуга потащил Фейдира за собой по коридору, остальные последовали за ними.
В ярко-освещенной комнате для гостей лежал на кровати молодой граф. Он был обнажен, и его тело сотрясалось в страшных конвульсиях. Глаза закатились под лоб, а на губах выступила пена. Раб снова зарыдал, и Фейдир ударил его по щеке.
— Что он ел с тех пор, как вернулся в свою комнату? — спросил маг. — Может быть, он что-нибудь пил?
— Он ничего не ел, господин, только пил вино, — похныкал Барри. — Но я пробовал его. Я все пробую сам, прежде чем господин ест. Я всегда с радостью это делал! Он мой хозяин, и я люблю его больше, чем самого себя!
— Эй, в сторону! Отойдите все! — Гиркан грубо проталкивался сквозь толпу. Он был одет в просторную накидку, которая едва сходилась на его объемистом животе. Повернувшись к солдату, сопровождавшему его, придворный лекарь распорядился:
— Ну-ка, прогони отсюда всех посторонних! Дайте мне место!
Солдаты выгнали в коридор всех зевак и вышли сами, кроме двух стражников, охранявших покои Люсьена. Он сам тоже остался. Барри подбежал к кровати и схватил своего господина за руку, пытаясь удержать его тело на узком матрасе. Фейдир отступил к стене и посмотрел на Люсьена. Тот стоял у дверей и совершенно бесстрастно взирал на то, как умирает юный граф.
Фейдиру было совершенно очевидно, что и на сей раз Гиркану не удастся совершить никакого чуда, которое излечило бы Рорика. Посол холодно наблюдал за тем, как агония достигла своей высшей точки и внезапно прекратилась. Организм графа не выдержал, и он затих, неестественно вытянувшись на кровати. На лице его застыл ужас. Барри, поняв, что его возлюбленный господин мертв, испустил еще один отчаянный вопль и бросился на грудь мертвеца.
Гиркан взял со столика недопитый кубок с вином и, взболтав его содержимое, понюхал.
— Яд! — объявил он, быстро взглянув на Люсьена.
— Не может быть, господин! Я пробовал это вино, — заплакал Барри навзрыд.
— Спросите у леди? — Его заплаканные глаза обежали комнату и лица собравшихся у постели мужчин. — Она должна быть где-то здесь!
— Тут нет никакой леди, — возразил Гиркан.
— Должна быть. Она пришла к господину, чтобы остаться на ночь. Красивая такая, со светлыми волосами, похожими на то, как цветет кукуруза. У нее было голубое платье и голубые глаза?
— Как ее звали? — спросил Люсьен.
— Она не говорила, милорд.
— Здесь не было женщины, — ровным голосом заявил король. — Ты отравил своего хозяина.
— Нет! Как вы можете так говорить?! Никогда!!!
Люсьен нетерпеливо щелкнул пальцами, и двое стражников поволокли Барри к выходу, прочь из комнаты. Его вопли еще долго эхом звучали в пустых каменных коридорах. Гиркан, Фейдир и Люсьен остались втроем.
Лекарь накрыл тело графа простыней. Почесывая свою лысеющую голову, он проговорил:
— С вашего позволения, милорд, я пришлю своих помощников попозже, чтобы они занялись телом.
— Разумеется, — Люсьен жестом отпустил Гиркана, и толстяк вышел.
— Гнусное коварство, — заметил Люсьен, исподлобья взглянув на дядю. — Я назначу суд, после которого щенок будет казнен. Обещаю тебе, что его смерть будет столь же мучительна, как и смерть его господина.
— Нет, — резко сказал Фейдир. Люсьен заморгал, и Фейдир повторил это коротенькое слово с еще большей силой и злобой:
— Нет! Пусть его просто задушат гароттой . Это вполне достаточное наказание за преступление, которого он не совершал. Жестоко заставлять его страдать сильнее, чем он страдает сейчас.
Люсьен заиграл желваками на скулах.
— На что это ты намекаешь, дядя?
— Я ни на что не намекаю. Я констатирую очевидное.
— Будь осторожен, разговаривая со мной в таком тоне.
Фейдир вдруг почувствовал внутри страшную ярость. Камень на цепочке ослепительно вспыхнул и часто-часто замерцал, по-своему реагируя на внутреннее состояние своего хозяина. Фейдир стиснул его в кулаке.
Обманчиво-мягким, вкрадчивым голосом маг заговорил:
— Ты, племянник, как я погляжу, до сих пор не имеешь ясного представления о том, насколько я могущественен и какими силами я владею. Одной только мыслью я могу превратить тебя в пепел и развеять по ветру.
— Тогда сделай это, — Люсьен оскорбительно рассмеялся прямо в лицо дяде.
— Впрочем, ты все равно не посмеешь. Я тебе нужен.
— Это так, — сладко промурлыкал Фейдир, — однако существуют вещи и похуже смерти. Я всегда возьму свое, Люсьен. Не сомневайся. И запомни, нет ничего легче и проще смерти.
И он указал скрюченным пальцем на неподвижное тело Рорика Д'Лорана.
— Каждый человек, племянник, чего-нибудь да стоит, на что-то годится.
Ты повел себя как дурак и расточитель. Ты отнял у него жизнь не задумываясь, не взвешивая последствий.
— Он смотрел на нее! Он осмелился прикоснуться к ней! — вспыхнул Люсьен.
— И из-за этого ты решил отказаться от десятков торговых кораблей? Стал бы ты из-за пустяка подвергать риску наш договор с Роффо?
— Ты не понимаешь! — вскричал Люсьен. — Ты не понимаешь, через что мне приходится идти! Джессмин и любит и не любит меня. Она чувствует себя обязанной мне, ты понимаешь, обязанной! Ей кажется, что она должна любить меня за то, что я для нее сделал. Это еще хуже, чем было, дядя.
— Чего же ты хочешь от меня? Сочувствия? Жалости? — Фейдир шагнул к двери. — Спокойной ночи, ваше величество. Спокойного вам сна.
— Подожди! — позвал его Люсьен.
Посланник медленно повернулся в дверях. Красивое лицо племянника странно переменилось, оно было искажено каким-то незнакомым чувством.
— Скажи, ты когда-нибудь любил меня? Было тебе когда-нибудь не наплевать на меня?
Фейдир довольно долго молчал, затем его губы растянулись в любезной, но холодной улыбке.
— Никогда. Я терпеть тебя не мог с самого твоего рождения. Я любил только твою мать. А она любила только тебя, так что мне ничего не доставалось. Ты всегда был для меня не больше чем просто орудием, инструментом.
Последовала пауза, затем Фейдир злорадно заметил:
— Это я заставил твою мать, Голенну, лечь в постель с твоим отцом. Это я сделал возможным твое зачатье. Это я породил тебя! Твои няньки, учителя, инструкторы фехтования — все были моими людьми. Когда ты родился, ты не дышал, и это я причинил тебе боль и заставил закричать и сделать первый вздох. Каждый шаг, который ты делал, ты делал с моего разрешения. Ты марионетка, Люсьен. Моя марионетка. Настанет день, когда я потяну за ниточки и ты запляшешь, племянник. Ох, как ты запляшешь!
Фейдир внимательно наблюдал за лицом молодого короля, но Люсьен научился скрывать свои мысли. Мышцы его рта и скулы словно одеревенели, только кожа побледнела и глаза неподвижно глядели в одну точку. Фейдир засмеялся, и самообладания Люсьена как не бывало. Он отвернулся, чтобы по лицу его нельзя было прочесть его мыслей, и Фейдир, все еще смеясь, вышел в коридор.
***
Примерно через две недели после первой своей безрассудной вылазки Гэйлон снова вошел в Тень Сьюардского замка. Время он тоже выбрал тщательно — как раз перед заходом солнца. В руке он держал отличный меч, выкованный для него Сезраном. Юноша долго обдумывал, как лучше всего начать военные действия против Тени и ее призрачных обитателей, и был готов действовать с умом и хитро, лишь бы победить своего сильного противника. Все уроки Дэрина, касающиеся честной и справедливой игры, не должны были помешать ему. И вот он вступил в Тень, ощущая легкий бодрящий страх и предвкушая опасность. Черный туман заклубился вокруг него, скрывая заходящее солнце и стены замка. Все звуки стихли, а Камень на руке погас, как и в прошлый раз. Гэйлон остановился, внимательно оглядываясь по сторонам.
Наконец позади него раздался шепот:
— Гэйлон?
— Покажись, — приказал принц.
Туман зашевелился, и Люсьен со своим Галимаром в руке возник прямо перед юношей на расстоянии длины клинка.
— Не стоило тебе возвращаться, Гэйлон. На этот раз ты умрешь, принц, — Люсьен уставился на Гэйлона своими пустыми глазами. — En garde!
Гэйлон ринулся вперед и вонзил свой меч в грудь Люсьена прежде, чем тот успел поднять свое оружие. Люсьен отшатнулся назад, и Гэйлон высвободил клинок, по которому расплывалась черная густая кровь. Люсьен отступил еще на шаг и опустил голову, чтобы исследовать рану. Затем на губах его снова заиграла легкая улыбка.
— Ты поступил бесчестно, принц. Значит, я хорошо тебя учил. Только видишь ли, в чем дело, — Люсьен провел по груди рукой, — ты не сможешь убить меня.
Гэйлон молча смотрел, как страшная рана на груди Люсьена закрылась, даже на одежде не осталось никакого следа дыры.
Воин Тени набросился на Гэйлона яростно, загоняя его все глубже в туман. Звенели мечи, принц парировал выпад за выпадом, нырял, уклонялся, вертелся волчком, стараясь избегнуть смерти. Ему удалось сдержать яростный натиск Люсьена-призрака, и он начал искать возможности для контратаки. Наконец он увидел брешь в защите Люсьена и немедленно сделал выпад. Галимар с лязгом скользнул по клинку атакующего меча Гэйлона, и мечи сцепились гардами. Теперь они сошлись почти лицом к лицу, напрягая все силы.
— Тебя нельзя убить, но боль-то ты должен чувствовать, — задыхаясь, про хрипел Гэйлон.
В следующий миг кулак его левой руки поразил противника в ухо, а мысок баш мака почти одновременно соприкоснулся с коленной чашечкой опорной ноги Люсьена.
Нога Люсьена подогнулась, и он упал, выпустив из руки меч. Ухмыляясь, принц отшвырнул Галимар подальше.
— Чувствуешь боль? — требовательно спросил он.
— Да, — без выражения пробормотала тень Люсьена.
— Отлично! — Гэйлон нанес один быстрый удар мечом, отрубив голову призрака. Голову он отбросил в туман пинком ноги. Из обрубка шеи начал сочиться черный гной, но обезглавленное тело продолжало подниматься и падать. В рассеченном горле страшно булькало и хрипело, а скрюченные конечности вслепую шарили в тумане.
Гэйлон почувствовал сильное отвращение и пошел прочь. Никакой радости от своей победы он не испытывал. Над головой у него проглянуло чистое небо, а через несколько шагов показался и луг, освещенный светлыми летними сумерками. Гэйлон шел от замка на восток. Там, на склоне холма, он уселся на камне, разочарованно бросив меч у своих ног.
Он победил тень Люсьена, но эта победа над бестелесным призраком не удовлетворила его. Он жаждал убить настоящего Люсьена, но для этого необходимо было вернуться в Каслкип. Но Дэрин не хотел покидать Сьюард, не веря, что Гэйлон в достаточной степени овладел своим Камнем, чтобы суметь вернуть корону отца.
Сжав кулаки, глядел Гэйлон на небо, где тонули в морской пучине последние отблески ушедшего дня. Он знал, что очень скоро, с Дэрином или без него, ему придется оставить Сьюардский замок.
***
Ночью, при свечах, Гэйлон точил и правил острое как бритва лезвие своего меча. Меч еще не напился крови и поэтому не мог получить достойное имя. Черная желчь, которая текла из Люсьена-призрака, вряд ли годилась для этой цели, а прекрасный меч должен был получить достойное имя.
В коридоре послышался шум шагов. Гэйлон уверенно определил, что это Сезран: шаги были слишком быстрыми и уверенными, чтобы принадлежать герцогу. Около двери спальни Гэйлона шаги затихли.
— Войди, — позвал Гэйлон, заинтригованный поздним визитом. В последнее время он и Сезран почти не встречались.
Дверь распахнулась, и принц оторвался от своего занятия. Маг немного промедлил в темном коридоре, и в руке его что-то блеснуло. Когда Сезран вошел в комнатку принца, он разглядел, что это была широкая чаша из чистого золота, украшенная алыми как кровь рубинами.
— Что это там у тебя в чаше? — спросил Гэйлон необычайно любезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42