Наконец тоннель изогнулся, раздвоился и рельсы разошлись. Состав
проследовал в одном направлении, а галерея пошла в другом. Буратино ничего
не оставалось, как двигаться дальше. За новым поворотом замерцало море
огней, прекрасное, как цветок папоротника, цветущего в Мире Сказок
глубокой ночью раз в году. А миг спустя донесся и легкий мерный гул,
напоминающий пчелиный. Но вместо аромата лугового разноцветья теплый ветер
обвеял Буратино запахом машин. Огни впереди вспыхивали и гасли целыми
рядами и прямоугольниками, мерцали и переливались, как живые, пульсировали
короткими острыми лучиками. Желтые, зеленые, красные...
"Ну и дела! - дивился Буратино. - Откуда здесь, посреди мусора, это
все взялось?! И почему об этом никто не знает?!" Нет, видно, не случайно
народ издавна прозывал свалку Полем Чудес. Неспроста и народный умелец
Самоделкин являлся сюда за проволочками, болтиками и разным прочим
полезным хламом, здесь было все, а в магазинах - шаром покати... Казалось,
перед глазами устроителей свалки стоял пример сказочного Гаруна аль
Рашида: багдадский халиф любил надевать плащ из лохмотьев, расшитый с
изнанки золотом и драгоценными каменьями. Теперь свалка Страны Дураков
напоминала Буратино знаменитый плащ Гаруна аль Рашида. "Похоже, крысы и
толстяки, - предположил Буратино, - раскулачили Хозяйку Медной горы и
присвоили ее подземное царство. Иначе откуда всему этому взяться?!" Сушить
голову догадками было неразумно, и Буратино решил отложить выяснение этого
вопроса на потом. Он так всегда поступал в сложных ситуациях. Потом все
благополучно забывалось, и выяснять было нечего. Так, работая в высшем
законодательном органе страны, Буратино научился избегать ненужной работы.
Висячая галерея привела Буратино к отверстию под самым потолком
огромного зала. Идти дальше было некуда, и Буратино решил скрытно
продолжить наблюдение. Он увидел, как деловито снуют одни, и
сосредоточенно работают с компьютерами другие крысы Госстраха, воткнув
хвосты с металлическими зажимами в специальные резетки. По залу ходили
цветные сполохи, смахивающие на северное сияние. Это на огромном табло
играли и переливались мириады огней. Издали оно походило на небоскреб, в
окнах которого кто-то то зажигает, то гасит свет.
С большим удовольствием Буратино бросил бы вниз бомбу помощнее, но
бомбы под рукой не было. И он решил возвращаться, чтобы огорошить
Верховный Совет своим экстренным сообщением. Но как только ступил под
своды висячей галереи, зацепился за едва видную паутинку. И на него тотчас
свалилась густая сетка. Она была тонкая, как волос, липкая, как мед, и
пружинистая, как резинка для трусов. Буратино постарался осторожно
освободиться. Но чем больше он старался, тем больше увязал. В отчаянии он
изо всех сил дернулся, и в тот же миг завыла сирена. К пленнику метнулись
лохматые восьмирукие тени. Они споро, со знанием дела связали его по рукам
и ногам эластичными клейкими жгутами, а когда он принялся кричать: "Я
депутат! Я лицо неприкосновенное!", заклеили ему рот от уха до уха
лейкопластырем. Крысиное цоканье нарастало. К месту происшествия мчались
агенты Госстраха. И когда Буратино перестали вертеть туда и сюда,
перехватывая жгутами, словно сверток, они были тут как тут.
- Ага, в ваших сетях улов, граждане пауки! - кровожадно блеснула
глазками старшая крыса. - Это вам не просто насекомое - бери выше! Вы
заслужили награды. Просите!
- Давно, гражданин начальник, под мухой не были! - сипло прокашлял
небритый паучище.
- Получите по тройной праздничной порции отборных - шпанских!
Шампанских!
- Сегодня уж мы насосемся! Погуляем! - радостно зашевелились пауки,
потирая шесть из восьми лап. - Кайф!
Больше Буратино ничего не видел и не слышал. Мохнатые лапы заклеили
ему и глаза, и уши...
Дальше Буратино поволокли за ноги. И он не раз пересчитал головой
десятки ступенек, прежде чем очутиться в кабинете начальства. На допросе
Буратино сцепил зубы так, словно у него во рту было пять золотых.
- Ну, что? - спрашивали у него. - Будем запираться или признаваться?
У вас в кармане обнаружен депутатский значок. Небось, украли? А, может,
ограбили? При обыске у вас обнаружен колющий предмет - заточенная щепка.
Это что, зубочистка? А, может, оружие? А, может, это ваш нос?
Крыса стремительно ткнула щепку в лицо задержанному.
- Мы вас узнали, Буратино! - сказал полковник с длинными холеными
усами. - Дальше запираться нет смысла. Вы затраканы. Хватит играть в
жмурки!
Но Буратино не желал прекращать игры.
- Экий вы несгибаемый! - укоризненно покачал головой полковник. - Но
мы и не таких в бараний рог гнули. И не из таких несгибаемых веревки вили.
И не таким языки, словно шнурки, развязывали. И не надейтесь, что вас
выручит в очередной раз папаша! Сюда ему дорога заказана! Это вам не
полицейский участок! И мы легавым - не чета! Мы если что - горло
перегрызем!
Поняв, что добром от Буратино ничего не добиться, полковник достал из
стола зеркальце и принялся вычесывать коготками мех на морде и горлышке,
чистить редкие и длинные усы. Время от времени он пристально вглядывался в
арестованного. Глазки у полковника были хитренькие, даже веселые. Но
Буратино чувствовал, что деревянеет от страха и вот-вот превратится
обратно в полено.
- Ну что ж, гражданин Буратино, поигрались - и хватит. Не желаете
говорить с полковником - пожалуйте к генералу, - насмешливо сказала крыса.
- Всего хорошего! Увести! Свидимся ли еще!
Новый поворот дела прибавил Буратино сил. Он решил не ударить лицом в
грязь и держаться молодцом. При всей отчаянности положения деревянному
мальчишке было лестно, что им будет заниматься не кто-нибудь, а лично
генерал. А это ко многому обязывало! Однако каково же было негодование
Буратино, когда вместо генеральского кабинета его неожиданно бросили в
какую-то темную, глубокую и вонючую яму.
- Я решительно протестую! - выкрикнул Буратино, когда грохнулся на
дно ямы. - Требую встречи с адвокатом!
- Сейчас ты с ним встретишься! - сказала крысиная морда, появляясь в
отверстии над головой. - Это тебе не на гвоздике у товарища Барабаса
подсыхать.
В неверном свете подземелья было трудно что-нибудь рассмотреть. Но
Буратино показалось, будто в узилище он не один. Он смутно различил белый
силуэт во мраке. Можно было предположить, что это некто завернулся в
простыню и хочет его испугать. Заниматься такими шутками в столь
неподходящем месте мог только один неунывающий бездельник, даром, что
иностранец. И поэтому Буратино довольно холодно заметил:
- Вечно ты со своими дурацкими шутками, Карлсон, живущий на крыше!
- Ты меня с кем-то спутал, парень, - раздалось в ответ. - Я такой же
Карлсон, как ты Энгельсон.
Белая тень зловеще качнулась.
- Кантервильское привидение! - пискнул Буратино и кинулся наутек.
Но в какую-бы сторону ни метнулся, то и дело упирался лбом в стену.
Упирался - это еще мягко сказано: он с такой силой налетал на бездушный
камень, что в узилище стоял перестук, словно при игре в кегли.
- Н-да, - глубокомысленно заметило привидение, - от себя не убежишь и
лбом стены не прошибешь. Это начинаешь понимать только здесь.
- Где это "здесь"?! - блеющим голоском спросил Буратино. Даже в столь
отчаянном положении любопытство в нем брало верх.
- В зиндане! - грубым голосом ответило привидение и захохотало.
- А-а-а-а! - закричал Буратино, хотя совсем не знал, что такое зиндан
- в школьной программе этого слова не было.
Все это предстояло ему узнать на собственном опыте. Зиндан,
изобретение восточных тюремщиков, представлял собой камеру в земле с
зарешеченным окошком наверху, которое одновременно служило и дверью.
Окошко находилось так высоко, что ни допрыгнуть до него, ни добраться
каким-либо другим образом без лестницы было невозможно. И узник напоминал
таракана, угодившего в бутылку с открытым горлышком.
- И насчет привидения вы, уважаемый, не правы, - с оттенком укоризны
сказала тень. - Вам ничего не привиделось - я есть на самом деле.
Но Буратино заверещал еще громче.
- Вот уж никак не угодишь, - рассердилась тень. - То ему не нравится
привидение, то не нравлюсь я. И пошлет же Бог капризного соседа! Как мы с
вами в одной камере сидеть будем!
Однако Буратино продолжал испускать крики, как та коза, что кричала
нечеловеческим голосом.
Умолк он только тогда, когда в отверстие над головой, заслонив свет,
просунулась мерзкая крысиная морда. Народный депутат был так перепуган,
что обрадовался ее появлению совершенно искренне.
- На, не плачь, - сказала она, и в тот же миг на пол брякнулось
что-то похожее на клык.
Пока Буратино, охваченный догадкой, ощупывал свое лицо, привидение
опередило его. Вместо носа он обнаружил круглое отверстие, а то, что могло
им быть, оказалось в когтистой лапе, покрытой белыми волосами.
- Это что, орудие убийства? - подозрительно спросила тень, и
Буратино, отважившись на нее взглянуть, увидел пару красных, словно
тормозные огни, глаз. - Тебя прислали пришить меня?! А на подсадную утку
вроде бы не похож. Крякаешь не так!
- Извините, пожалуйста, будьте так любезны, верните мне мой нос! -
дребезжащим голоском проблеял деревянный мальчик. - Он, очевидно,
потерялся при транспортировке!
- И вправду нос! - удивился незнакомец. - Впервые вижу, чтобы
заключенного в камеру доставляли по частям! Может, вы и бежать собираетесь
отсюда по частям?
- Я бы не против, но не знаю, как! - голосом паиньки сказал Буратино,
с которого слетели разом и спесь, и заносчивость, и нахальство. - И
заранее прошу меня извинить за то, что не знаю, как мне к вам обращаться.
- Пустое! - милостиво раздалось в ответ. - Называйте меня просто:
генерал. А если точнее, так крысиный лев или король. А ты, я вижу,
Буратино? Все приметы совпадают! Я тебя по носу сразу узнал! Как видишь,
прыгал, прыгал и допрыгался. Все-таки крысы оставили тебя с носом?
- Да, я Буратино, очень приятно познакомиться, - тем же противным
голосом подлизы торопливо проговорил депутат. - Это я, беспутный сын
примерного родителя!
Генерал сделал шаг вперед, и перед новичком, протянув лапу для
пожатия, предстала огромная белая крыса с красными, как помидоры, глазами.
Страх сделал свое дело, и народный депутат долго тряс обеими руками
протянутую лапу, уверяя, что в жизни не имел знакомства приятнее этого.
На самом же деле все было наоборот. Напуганный в детстве Шушарой,
Буратино смертельно боялся крыс, даже белых и в крапинку. А эта, вдобавок
ко всему, была еще и явно сумасшедшей. В этом Буратино нисколько не
сомневался: ну какая нормальная крыса будет называть себя генералом,
крысиным львом или королем?!
Буратино ругал себя последними словами. Он горько жалел о том, что
вместо того, чтобы пойти, как все хорошие и послушные депутаты, в
Верховный Совет, отправился слоняться на свалку. "Дорогой папочка, -
покаянно забормотал он себе под нос, - если мне суждено отсюда выбраться,
я во всем обещаю тебя впредь слушаться. Я больше никогда не буду
прогуливать заседания и стану лучшим депутатом в мире." В бедняге
теплилась слабая надежда, что в этот самый миг где-то рядом будет случайно
пролетать добрая фея, которая, услышав его искренние раскаяния,
расстрогается и поможет ему очутиться на свободе. Но побывать за решеткой
в темнице сырой ни одна из этих проклятых фей не торопилась. И Буратино
принялся ругать их за такую черствость и небрежное отношение к своим
обязанностям. "Да они уже сто раз должны были прилететь, чтобы выручить
меня!" - возмущался народный депутат. Он хорошо помнил, что именно таким
способом был спасен из ослиного состояния его заграничный близнец,
сочиненный другим писателем, и нареченный им фамилией Пиноккио. "Ну почему
за границей все не так?! - не унимался он. - Почему там феи другие?!
Почему в Мире Сказок все понарошку, а в Стране Дураков - всерьез?! Почему
там, где Пиноккио отделывается легким испугом, я должен мотать срок?!"
- Что ты там бормочешь, Дурачино? - поинтересовалась крыса, у которой
были не все дома. - Ты не обижаешься, что я тебя так называю? Ведь
Буратино - это слегка переделанное на иностранный лад наше народное имя
Дурачина. Этот сочинитель именно таким тебя и задумал. И знаешь, почему ты
такой везучий? Потому, что дуракам по законам сказки всегда везет. Вспомни
Иванушку-дурачка. Дурак, дурак, а всегда сухим из воды выходит. И ты того
же дурацкого поля ягодка - я все про тебя знаю. А из этого следует, что
таким шансом надо правильно воспользоваться.
- Я бы охотно помог вам в этом, если бы лучше, в свою очередь, знал
вас, - схитрил Буратино. - Ведь ваши титулы, увы, ничего мне не говорят.
Равно как и звания и тюремные клички!
- Вы, как депутат, должны следить за своей речью! - дружески заметил
новый знакомый. - Уж если вы решили говорить по-тарабарски, то тарабарьте
правильно! Ни о чем мне не говорят - так будет верно! А теперь извольте
слушать!
И за несколько часов перед Буратино пронеслась жизнь, яркая и
увлекательная, словно кинофильм про шпионов. Потому что новый знакомый и в
самом деле оказался шпионом. Потомственным шпионом! Заслуженным, а потом и
Народным шпионом Страны Дураков. Родина высоко оценила его беспримерное
вероломство, подлость, безжалостность и коварство. Он был представлен ко
многим правительственным наградам, успешно продвигался по крысиным
лабиринтам службы и стал генералом Госстраха. Родина в нем не ошиблась,
считали в партии имени Трех Толстяков: окажись в числе неугодных мать
родная, генерал и ее бы не пожалел - сожрал бы с потрохами старую крысу. В
разведшколе ему преподали курс перевоплощения. Кем он после этого только
ни был: и белкой, и бурундуком, это когда на разведку к царю Салтану был
заброшен, и котом в Лукоморье, и даже переодевался собакой Ложкой -
любимым псом козака Мамая. Вот только козак Мамай его вокруг пальца обвел,
надул через соломинку, как футбольный мяч, а потом как дал пенальти, так и
пошел разведчик скакать по долинам и по взгорьям. До сих пор, как
резиновая бомба, прыгал бы, не угоди в родные агентурные сети.
- "Ты здорово замарался, прыгая, как мяч", - сказали мне и перевели
из разведки в конрразведку. - Стал по дуракам работать.
Крыса вздохнула.
- Что дурака губит? Прежде всего достоинства, - охотно откровенничал
шпион. - Недостатки же спасают. Дурак - откровенный, честный, прямой.
Говорит, что думает. Сколько я их перехватал да к товарищу Дуремару на
строительство канала отправил! Там им жаба и дала мони. А вот подлеца
попробуй изобличи! Он и скрытный, и себе на уме, и лживый, и жадный -
никогда, как дурак, ни последней рубахой, ни тем, что на душе, не
поделится. Вот и ловил я дураков на откровенности да на сочувствии...
Исповедь душегуба потрясла народного депутата. Он никак не мог взять
в толк, что давало право так поступать с гражданами великой страны.
- Закон, - объяснил шпион. - А вернее, беззаконие, которое, если
записано на бумаге и скреплено печатью, становится законом. И по такому
закону любой преступник вместо наказания получает чины и ордена. Ведь по
бумажке он прав!
- Но ведь это по бумажке! - не выдержал Буратино. - Должен же быть и
другой закон!
- А он и есть, - глазом не моргнув, подтвердил шпион. - Этот закон не
писан. Искать его в книгах бесполезно. Он - внутри каждого из нас. По
этому неписаному закону и живут все дураки. На которых и свет держится.
Это закон добра и зла. Когда в ком-нибудь просыпается совесть, он начинает
их различать. И поступает не по писанному закону, а по совести. Впрочем,
это случилось и со мной...
Общение с дураками сделало свое дело. Глупость оказалась заразной.
Чем старше он становился, чем выше было звание, тем чаще шпион начинал
задумываться. Он находил, что дураки страдают безвинно. Он начал различать
добро и зло. В нем заговорила совесть. Он внутренне переродился, а затем
изменился и цвет его шкуры - стал белым, как сметана. А заодно покраснели
у генерала и глаза - от бессоных ночей. Его разоблачили, лишили всех
наград, осудили по закону беззакония за разглашение государственных тайн,
измену партии и родине и бросили в зиндан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16