А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Да, в конце концов она сошла с ума. А кто бы не сошел после всего этого? После того, что с ней сделали? После того, что она видела? Удивительно, но ее безумие было совершенно здоровым: это был единственный осмысленный выход. А еще Льюин понимал, что какими бы путаными ни казались ее рассказы, они несли правду.
Все было записано. На стене. Шестидюймовым монтажным гвоздем.
4. Что-то голубое
Адель работала быстро, накладывала краску мастихином. Она делала наброски чистым цветом, позволяя форме самой проявиться под рукой. Адель выяснила, что лучше всего работает не задумываясь, бессознательно; когда она была полна старательности, краска становилась какой-то густой, липкой, линии не ложились, формы получались неподвижными. Во время работы она позволяла своим мыслям свободно блуждать, иногда ей казалось, что она летает. Адель чувствовала, как ее чувства вырываются наружу, одно за другим, как звезды из-под ночных туч, и в конце концов оставались только цвета, широкие поля света; потом она возвращалась в мир, и вот она, картина, как неожиданный подарок ко дню рождения. Она оставляла ее на какое-то время, на день или месяц, а потом делала завершающие штрихи; и тогда она уже следила за техникой и мастерством.
Иногда ей казалось, что она летает: но сегодня она размышляла о том, что бы приготовить к вечеру для Льюина, Дилайс и Дэйва. Репертуар освоенных ею вегетарианских рецептов был небогат. Первые пришедшие в голову идеи показались ей очень скучными: овощная лазанья, пицца (без салями?), чечевичные крокеты в томатном соусе. Ей хотелось, чтобы блюдо имело успех. Она понимала, что при такой изолированности (в доме даже телефона не было) соседи — это все. Конечно, у них была машина, но Фишгард находился не меньше чем в пятнадцати минутах езды при хорошей погоде, единственной связью с внешним миром был телефон Льюина. В Лондоне у нее были безграничные возможности — в пяти минутах ходьбы находился круглосуточный магазин «Севен-Илевен» (7 дней в неделю, 365 дней в году, как это было гордо заявлено на спичечном коробке), любые мыслимые аварийные службы на расстоянии телефонного звонка и пяти минут езды. Друзья. Компания, от которой порой трудно сбежать. День, проведенный в одиночестве, она считала подарком, а выходные наедине с Джеймсом и Сэмом нужно было задолго планировать. Но здесь! Здесь могло случиться так (черт, да это просто неизбежно), что ей за весь день не удастся поговорить! Ни о чем! Ни с кем! Если Льюин не зайдет, а она не найдет повода сама к нему зайти (у нее уже «кончались» и чай, и перец, и яйца), тогда она приговорена провести целый день в компании с Джеймсом и Сэмом.
Ей стало стыдно от собственных мыслей — в них было что-то дурное, — но все равно ее отношения с Джеймсом были основаны не на разговорах. Когда она подумала о том, на чем были основаны их отношения, стыд только усилился.
Первую совместную неделю они почти не вылезали из постели. Во вторник она выбралась за молоком и сигаретами; в четверг он вылез за курицей с рисом; в субботу они сходили в паб. Там они просидели ровно один час и пятнадцать минут. И обратно в постель. Боже, это было потрясающе. Они сами потом поражались тому удовольствию, которое доставляли друг другу, и даже немного его стыдились. Казалось, этому нет конца. К исходу первой недели они оба были изранены, измучены и нежны от своих усилий. Скажи ему только слово, распутно думала она, у него встает. В ее дорогой частной школе о таких говорили «будь готов — всегда готов». Может пять раз за ночь. Секс бизнес-класса. А размер... Размер, конечно, не имеет значения, прилежно добавила она, но, боже мой, какое огромное значение он имеет! В самый первый раз она, откровенно говоря, глазам своим не поверила, увидев эти габариты, толщину, длину. Она была совершенно уверена, что ей никогда не удастся почувствовать его у себя внутри, но они, конечно, как-то исхитрились.
Вегетарианское карри с рисом? Штрудель с клюквой и грибным соусом?
(Гораздо труднее оказалось засунуть его в рот, но когда им удалось найти правильный угол...)
В воскресенье она вернулась к себе. В понедельник они не виделись, а во вторник она переехала к нему, и с тех пор они в общей сложности провели врозь двадцать шесть ночей. Почти за десять лет. Она с трудом могла в это поверить. И за все это время между ними состоялось считанное число бесед.
А Сэм (благослови его Бог) обычно не заходит дальше дискуссий на тему «а что внутри у этой собаки?» или «а что будет, если съешь деревяшку?», что занимательно, но разговором не является. Разговором считается, когда обсуждают Бога, пищу, короткие черные платья, уцененные с 27 до 15 фунтов, работу, ужасы кормления грудью. Семьи. Такие вещи. Адели понравились (хотя немного напугали) рассказы Льюина о скотобойне: это была настоящая беседа с реальным человеком. Его тоска по говорящей овце слегка ее испугала (она припомнила наклейку на машине, которую как-то раз видела в Хитроу: «Только овечка может убежать от валлийца»), но в конце концов это всего лишь говорило о том, что Льюин тоже был из тех, кто нуждается в беседе. Пусть хоть с овцой...
Три из двадцати шести ночей без Джеймса она провела сразу же после смерти Руфи, когда его неспособность или отказ говорить с ней довели Адель до вспышки неистового гнева. Один раз она толкнула его так сильно, что он потерял равновесие и разбил голову о дверной косяк. Он все равно ей не ответил. Надулся и ушел плакать. Она принялась злобно стирать кровь с двери.
Баранина в горшочке с темным жирным соусом и слегка поджаренными тушеными овощами...
Эту мысль она выкинула из головы. Ну ладно, тогда просто чертовы тушеные овощи. Ей хотелось, чтобы это было нечто милое, но не слишком затейливое. Ей не хотелось, чтобы они убежали, решив, что она эдакая богатая девочка, которая собралась поучать их и демонстрировать свои городские привычки. (Этикет и Манеры. Первый Семестр. Правило Номер Один: Всегда старайся сделать так, чтобы гости чувствовали себя как дома.) Замороженный веджибургер с пюре (сейчас это любимое блюдо Сэма), яичница и жареный картофель.
— Ла-ди-да, — вздохнула она и отошла от холста.
Чего-то в композиции не хватает. А если более определенно выразиться: кучи дерьма. Ей нужен был какой-нибудь тяжелый объект слева внизу на переднем плане. Что-то крупное с мелкими деталями, чтобы уравновесить туманный осенний ландшафт. Потом придумается. Она закурила и пошла пить чай.
* * *
Когда они дошли до «покрепче натяни эту веревку и не шевелись» и Джеймс вбил в землю деревянный колышек, Сэму стало скучно, и он ушел.
— Не уходи из виду! — крикнул Джеймс ему вслед. — И в дом не заходи. Мама работает!
Сэм решил проковырять дыру в каменной стене.
Джеймс видел стоявшую перед ним проблему во всей ее полноте. Дом был, по существу, построен на ручье; с одной стороны была устроена запруда, и вода шла на окружающие поля. В доме было не просто сыро, там все текло. Стало быть: сделать дренаж вокруг дома вроде рва, в канаве положить пористые глиняные трубы; потом труба пойдет через все поле на манер кульверта к отстойнику возле утеса. Это приведет к тому, что на отстойник ляжет дополнительная нагрузка, и придется чаще его осушать (и внимательнее следить за ним в сырую погоду, если, конечно, не хочешь, чтобы дальний конец поля превратился в открытую выгребную яму). Но другого выхода не было. Потом надо будет все посыпать песком. И надеяться на лучшее. Это должно сработать.
Готов поспорить, что здесь нет никаких схем водопровода и электропроводки, мрачно подумал он. И уж точно нет карты уже существующей канализации. Значит, никаких механизмов, работать надо будет мотыгой и лопатой. По его расчетам, работы было недели на две — это еще до того, как он сможет начать делать что-либо в самом доме. Ему придется работать очень осторожно: придется копать бог знает куда, и будет большой удачей не врезать мотыгой по подземному кабелю или трубе. Тише едешь — дальше будешь. Веревка была протянута между двумя колышками: один у дома, другой возле отстойника. Он прошел вдоль нее; получалось примерно двести футов. И не очень ровно, чуть-чуть вверх. Чтобы труба легла под нужным углом, ему придется копать глубже, выравнивать, подкладывать доску. Длинные доски и спиртовой уровень. Господи. Он взял лопату и двинулся вдоль веревки, переворачивая лопатой дерн. Земля была мягкой и, к сожалению, чуть более глинистой, чем хотелось. Глина вообще свинья, а когда она мокрая — просто сука. Почти в два раза больше работы, чем на обычном грунте. Глина липла к лопате, лопата немедленно становилась тяжеленной, на ботинках висели комья грязи, через час начала ныть спина. И потом, все эти камни... Сволочь Себастьян заключил неплохую сделку. Ну, все равно лучше работать, чем думать. Он начал копать от отстойника.
Было прохладно, но через десять минут он уже весь вспотел. Джеймс стянул куртку и свитер, но ветер был неприятным. Он посмотрел на Сэма, методично разрушавшего стену в дальнем конце поля. Он было закричал на него, но остановился. Несчастному ребенку все-таки надо хоть чем-нибудь заняться. Потом они вместе смогут починить стену. Хорошая работа для погожего денька — кладка стены. Лопата достала из земли что-то белое. Мел? Нет, скорее похоже на кости. Джеймс взял предмет в руки и счистил с него глину. Какая-то кость. Неудивительно на ферме. Он провел взглядом вдоль линии колючей проволоки, тянувшейся по краю утеса. На колючках тут и там висели клочки шерсти, Овцы бродят по этим полям десятки, может быть, сотни лет. От них должны оставаться всякие кости, Льюин согласился перевести отару на соседнее поле, пока Джеймс копает. На то, что находилось за невысокой стеной, которую терпеливо рушил Сэм. Джеймс швырнул кость с обрыва и крикнул Сэму, чтобы тот оставил стену в покое.
— Иди попроси маму приготовить мне чаю, — крикнул он. Сэм послушно поплелся прочь. Хороший мальчик. Вряд ли он был хулиганом, как порой казалось Джеймсу. Он был скорее интровертом. Он не хотел быть футболистом, хотел стать архитектором, Господи, помилуй. Но он был отличным малым. Умным, чувствительным, возможно, чуть скрытным, но не слюнтяем. Лопата перевернула еще одну кость.
В доме Адель застыла, держа в руке мокрый пакетик чая: по ее телу неожиданно пробежала дрожь. Сквозняк, наверное. Джеймс занимался аварийно-спасательными работами, он называл это «неотложкой». Забивал досками разбитые окна, чинил электричество. Но пока дом не выглядел обитаемым. Повсюду гуляли сквозняки, тянуло из-под пола и из каминов. Газовый обогреватель, который им одолжил Льюин, она поставила на втором этаже в импровизированной студии. Точнее, Джеймс отнес его туда, ворча: «Зачем он нужен тебе наверху чертовой лестницы». Он все готов сделать для нее, она это знала. Ей хотелось, чтобы он побольше сделал в самом доме, прежде чем заниматься канализацией, но она согласилась с его доводами. Надо как можно больше успеть сделать на улице, пока не стало сыро, пока не начало подмораживать. Как только земля замерзнет, о лопате можно забыть. А что, если придется ходить по дому в двух свитерах и никогда не снимать обувь? Ее опять передернуло. Был только конец октября; Господи, помоги нам пережить февраль. Если мы еще будем здесь в феврале, подумала она и удивилась собственным мыслям. Где ж им еще быть?
На кухню приплелся Элвис. Она села на корточки и сунула руки в его теплую блестящую шкуру. Он восторженно обдавал ее своим невыразимо вонючим дыханием. Адель убрала лицо в сторону, погладила его по животу. Он постепенно старел, на морде появлялись седые клочья шерсти. Флегматичное, спокойное животное, очень любит Сэма. Ни разу не оскалился на него, даже когда Сэм ужасно вел себя. Он был уверен, что у Элвиса съемный хвост, надо только дернуть посильнее.
Раздался стук в дверь, Элвис тявкнул и поплелся посмотреть. Адель двинулась следом, удивленная неожиданно появившимся неприятным чувством, почти тревогой. Это просто пришел Сэм, замерзший и подавленный.
— Привет, Сэмми! Сэмми Дэвис Младший, — сказала она и потерла его холодные ушки. — Чего делал? Отцу помогал?
— Я держал веревку. А потом надо было копать, а я не умею правильно держать лопату, — сказал Сэм. — А потом мне запретили играть со стеной.
Голос у него совершенно отстраненный, подумала Адель. Бедный, замерзший малыш.
— Он сказал: налей ему чашку чаю, пожалуйста.
Она подумала, что «пожалуйста» наверняка было поправкой Сэма. Джеймс не отличался особенной вежливостью.
— Ой как смешно. Я ведь как раз занимаюсь чаем. Разве не смешно?
— Да, — вежливо ответил Сэм с таким видом, будто бы для него в этом мире ничего смешного больше быть не может.
— Ох, малыш, ты совсем замерз. Хочешь горячего молока? Мне кажется, у нас где-то есть шоколадный «Несквик», и это может быть тебе интересно.
— Да, пожалуйста, — сказал он и с трагическим видом пошел за ней на кухню. Элвис тоже пошел с ними, уважительно приотстав.
Адель достала несколько больших листов бумаги для рисования, детские краски и кисточки и пластиковую баночку с волшебной крышкой, которая не давала воде вытечь, даже если перевернуть баночку. В свои семь Сэм уже был знатоком дизайна. Адель оставила его за кухонным столом с кружкой горячего шоколада, на боку которой было написано: «А где львы?» (львы были на дне).
Накинула теплую куртку и понесла чай Джеймсу. Подойдя к нему, Адель остановилась, и дрожь снова пробежала по ее телу: у его ног валялись какие-то крупные белые предметы, в которых даже издалека можно было безошибочно узнать кости. Одну он держал в руке и счищал с нее грязь.
«Не прикасайся к ним!» — беззвучно крикнула она. Он поднял на нее глаза (виноватые, она подумала: почему у тебя такой виноватый взгляд?) и помахал ей костью.
— Джимми? — спросила она, протягивая ему чай. — Что это такое?
— Не знаю. Но их тут полно.
— Это...
— Овечьи. Овечьи кости.
— Ты уверен?
— Ну, либо овечьи кости, либо это останки карликов.
Или детей, подумала она и почувствовала, что у нее начинает кружиться голова.
— Все веселее и веселее, — сказала она. — На фига им понадобилось хоронить здесь карликов, Джи-и-и-и-и-им? — протянула она со своим деревенским бристольским акцентом. Акцентом своих родителей.
— Ну, ты же знаешь, дере-евня, — протянул он в ответ.
Она не отводила взгляда от разбросанных вокруг белых предметов.
— В высшей степени необычно. Элвису понравится.
Она обняла его. Он поцеловал ее в ухо влажными губами.
— Пойдем поедим чего-нибудь, — предложила она.
— Я хочу еще часок покопать. Как у вас там говорят, задето мое любопытство.
— Хорошо.
Она вернулась в дом и стала смотреть, как рисует Сэм; он все время что-то бормотал.
* * *
Джеймс копал. Кости были повсюду. Оказалось, он выкопал канаву гораздо дальше, чем лежала аккуратная линия перевернутого дерна. Овцы с соседнего поля собрались у выбоины, пробитой Сэмом в стене. И смотрели.
Овечьи кости, сказал он сам себе. Просто овечьи кости.
Почему?
Слишком маленькие для человеческих (если, конечно, это не кости детей). Слишком маленькие. Кости крохотных существ. Зачем кому-то понадобилось хоронить крохотных существ? Его мысли лихорадочно вертелись вокруг этой темы.
Он копал все быстрее, с яростью втыкая лопату в липкую вязкую глину. Овцы смотрели на него мертвыми глазами, бесчисленное количество пустых черных маленьких глаз. Они принялись толкать друг дружку; их уши стояли торчком, шеи были вытянуты вперед.
Он бросил лопату и поднял с земли одну из костей. Она наполовину почернела. Жареное мясо. Вот что это такое. Здесь жарили мясо, а кости закапывали.
Сэм рисовал дом. Из трубы шел дым. Адель удивленно наблюдала за ним. Дыма было очень уж много.
Черных костей оказалось очень много, концы некоторых из них были обугленными и крошились. Овцы тихонько блеяли, толкаясь и напирая на стену. Такой странный обычный овечий крик: «бе-е-е-е»: больше похоже на «ме-е-е». «Me». Такой звук издают младенцы. Когда им что-то не нравится. Когда, например, кто-то делает им больно. Сжигает их...
Он покачал головой и поднял лопату с земли. Сэм макнул кисточку в воду; вода в волшебной баночке стала очень мутной. Он снова потянулся к черной краске. Побольше дыма, но теперь не из трубы, а из одного из окон на последнем этаже. Он бормотал все громче, и у Адель опять закружилась голова.
«Не прикасайся к ним!»
«Ме-е-е-е!»
Джеймс перевернул лопатой что-то более тревожное, чем белые кости. Что-то голубое. Небесно-голубое. Он поднял это с земли и увидел, что это шерсть. Кусок шерстяной материи. Обугленный.
«Ме-е-е-е!»
Он застыл с голубым куском шерстяной ткани в руках. Адель увидела, как Сэм бросил кисть, брызнув еще больше дыма на чернейшее небо, выбежал из кухни, распахнул дверь и побежал по полю.
Джеймс швырнул кусок материи с обрыва в море, обернулся и увидел, что Сэм вернулся и роется в липкой земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29