А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он легонько звякнул ключами. Дверь распахнулась, и они вошли.
Именно здесь и охватила Олега оторопь. Если раньше он просто боялся попасться, влипнуть в неприятности, то теперь чувствовал себя совершенно по-дурацки. Таинственный человек находился в двух шагах, цель была достигнута, а Олег не знал, что же ему скажет. Здравствуйте, мол, пришел с вами пообщаться, порасспросить о судьбах России. Вздор какой-то! Нелепость, право! Мысли лихорадочно скакали в голове. Может, вернуться? Нет, уже невозможно.
— Ты чего встал? — шепотом произнес Комар. — Пошли, сейчас ты увидишь своего пророка.
Узкий коридор вел мимо ряда глухих тяжелых дверей. Все это до ужаса напоминало тюрьму.
— А кто за дверьми? — скрывая робость, спросил Олег.
— Больные, кто же еще, — отозвался Комар. — Разные здесь личности, но ни с одним бы я водку пить не стал, уж поверь мне! Не те это люди, слово даю. Вот с тобой можно, а с ними — ни за что!
Олег с опаской озирался на двери, за которыми скрывались столь зловещие личности.
— Сейчас, сейчас, — бормотал Комар, — где-то здесь.
Коридор казался бесконечным, бормотание провожатого не настораживало, напротив, навевало дрему. Олег непроизвольно зевнул. Сейчас бы притулиться где-нибудь, подремать. Голова стала сонной, безразличие овладело юношей.
— Сейчас, сейчас… — бормотал кто-то рядом, кто, он и сам не мог вспомнить.
Неожиданно перед ним выросла высокая фигура. Олег воспринял ее несколько отстраненно, будто и не опасность ему угрожает. Сонная одурь навалилась, затянула в густую, осклизлую глубину снов.
«Кто это, — вяло подумал он, — неужели тот, кого я ищу?»
— Так-так, — раздался незнакомый голос. — У нас посетители. Очень приятно, хотя несколько поздновато. Не совсем подходящее время.
— Это кто? — обернулся Олег к своему провожатому, но его не было рядом. Олег вяло удивился.
— Кто я такой? — переспросил незнакомец. — Разрешите представиться: заместитель главного врача этого почетного учреждения Степан Иванович Козопасов. А вы, если не ошибаюсь, учитель истории?
Олег молча смотрел на человека, не было сил даже кивнуть, возражать, броситься бежать в конце концов.
— А зачем вы к нам пожаловали? — продолжал задавать вопросы Козопасов. — Желаете кого-то увидеть? Кого же? Не Авеля ли? А может быть, Серапиона?
«Серапиона, Серапиона», — назойливо звучало в мозгу Олега, где-то он слышал это имя. Где же, кто такой этот Серапион?
В голове словно клубились облака. «Се-ра-пи-он», — колоколом отдавалось в ней. Сознание заволакивало туманом, и только окончание таинственного имени бухало в голове: «…он-он-он…»
Отступление третье:
Серапион
Серапион выплыл на свет Божий так же таинственно, как потом и исчез. Раскопал его Сима-нович, числившийся кем-то вроде секретаря Григория Ефимовича Распутина. Однажды он пришел к старцу с сообщением, что на Рогожском кладбище обитает очень интересная личность.
Одной из обязанностей Симановича был поиск информации о разного рода «святых», «пророках», кликушах. Не то чтобы Распутин боялся конкуренции, этого как раз старец не опасался, его интересовало другое… Именно при общении с подобными фигурами и проснулся талант Святого черта, как его называли недруги. Сам долгое время скитавшийся по монастырям и святым местам, он прекрасно знал мир странников, паломников, юродивых. Большинство из них были, по его мнению, откровенными шарлатанами, жившими милостью легковерных купчих и мещанок, но встречались в этой среде, хотя и редко, типы необычные, вызывавшие почтение даже у компании, в которой они вращались. Еще в самом начале своей карьеры в Тобольске повстречал Распутин некоего старца, который предрек Гришке величие и славу. «Будешь ты у государя вместо иконы, молиться на тебя будет, а государыня руку тебе целовать будет», — так сказал Распутину старец. В тот раз Гришка только посмеялся, но пророчество очень скоро начало сбываться. Нет-нет да и вспоминал Распутин того старца. Не все тогда выспросил. А жаль.
Он и позже встречал людей, ставивших его в тупик. Будучи сам незаурядной личностью и, несомненно, обладавший паранормальными способностями, Распутин интуитивно чувствовал, что от общения с ними растет его мистическая мощь. Он как бы впитывал их силу. Не набирался опыта, не перенимал шарлатанские трюки, а именно впитывал неведомую энергию, помогавшую ему подчинять окружающих своей воле.
Для этого он и посылал пронырливого Сима-новича собирать информацию о всякого рода «кудесниках», как он их называл.
— На Рогожском, говоришь, — переспросил он у Симановича. — Это у кержаков?
— У них, — подтвердил тот. Его черные глазки маслено поблескивали, он беспрестанно вертел головой, стараясь не встречаться со сверлящим взглядом хозяина.
— Ну и… — поторопил тот, — чего ты все елозишь, точно шило тебе кто в зад тычет, давай дальше.
— Живет он на подворье, — продолжал Сима-нович, — славу имеет небольшую, потому что себя особо не выказывает, но кто с ним общался, те о нем очень высокого мнения.
— Ты что-то все вертишь, — Распутин недовольно крякнул и поднялся со стула. — Чего в нем такого великого?
— Обладает он странной силой, — шепотом произнес Симанович, — может предсказывать. И предсказывает настолько точно, что диву даешься.
— Тебе-то что он предсказал?
— Мне ничего, да я с ним и не встречался. Не допускают к нему больно.
— Что ж ты тогда тут мелешь, не видел сам, а туда же.
— Сам не видел, а дело его в известном учреждении читал и с людьми, которым верить можно, разговаривал. Предсказал он купчихе Сафоновой, когда ее благоверный скончается, и день, и час… Все сошлось.
— Ну-у, — насмешливо протянул Распутин, — купчихе… Я думал, он истинно зрячий, а ты — купчихе. — Он засмеялся. — Таких предсказателей на Святой Руси — пруд пруди! Да взять хоть Митьку. Обрубок гугнивый — и тот понимает, кому и что говорить надо! А таких док по купецким вдовам — как мурашей в лесу. Вон по папертям стоят.
— Зря вы так, Григорий Ефимович, — Сима-нович наконец посмотрел прямо на «старца». — На разных там кликуш дел в ведомстве его превосходительства генерала Джунковского не заводят. Да и на Митю он не похож. Вполне нормальный, как мне рассказывали, человек, кстати, семинарию закончил.
— Из духовных, что ли?
— Нет, из учителей.
— Так почему же на него глаз положили?
— Да из-за предсказаний все тех же…
— Ты давай не тяни, чего все вокруг да около, что он такое изрек?
— За полгода предсказал смерть Петра Аркадьевича, — Симанович сделал большие глаза и с торжеством посмотрел на хозяина: на-ко вот!
— Это Столыпина, что ли?
— Его-его, — подтвердил Симанович, — все сошлось до мельчайших подробностей.
Распутин потеребил бороду, задумчиво посмотрел на Симановича, голубые глаза потемнели, взгляд как бы ушел в себя.
— А не врешь? — неожиданно спросил он.
— Помилуйте, зачем?
— Что ж ты его не повидал?
— Пытался, да не пустили, рогожские-то бородачи, сами знаете… Надавить на них невозможно.
— Так он что, истинный кержак? — продолжал пытать Распутин.
— Да нет, насколько я понял, у него с Богом свои отношения. Он и не православный.
— Из ваших, что ли?
— В деле об этом сказано очень кратко, но можно понять, что он верит как-то по-своему.
— Уж не из хлыстов ли?
Симанович неопределенно пожал плечами.
— Ничего толком тебе поручить нельзя. За что только деньги плачу? Привези его в Питер.
— Никак невозможно, — Симанович скорчил гримасу, из которой следовало, что с великим бы удовольствием, но никак не получается.
— Что же, мне самому в первопрестольную ехать?
— Самое лучшее, самое лучшее, — зачастил Симанович, — вам рогожцы не откажут.
— А Джунковский-то об ем знает? — поинтересовался Распутин.
— Начальник корпуса жандармов его превосходительство генерал Джунковский может о нем и не знать, но в его ведомстве извещены, это точно.
— А как этого пророка прозывают?
— Рогожские зовут Серапионом. Это не настоящее его имя, но он отзывается только на него.
— Значит, говоришь, нужно ехать, — Распутин задумчиво поковырял пальцем в носу. — Ну, коли нужно, поехали!
На Рогожской встретили их неласково. Да и какая радость: вся Россия только о Распутине и говорит, да называет-то как — Святой черт. Черт не черт, но уж больно к властям близок, а староверы издавна властей сторонились. Рогожцы жили неплохо, да что там неплохо — хорошо жили, твердо, уверенно, с достоинством. А почему бы не жить? Сколько по Москве купцов, фабрикантов-миллионщиков двумя перстами крестятся. Веру свою исконную, древнее благочестие чтут. Хотя бы те же Мамонтовы, Третьяковы. Нынче, конечно, не в моде волосы в кружок стричь да от табачного зелья отмахиваться, не те времена, однако о корнях своих не забывают. Поэтому живет и процветает Рогожское кладбище, а вместе с ним скит и все, кто при ските состоит. Во все уголки империи и даже за границу тянутся отсюда ниточки. И нет различия, куда: на Алтай или, скажем, в Австрию. Хоть в глухомань, хоть в европейскую столицу вмиг доносится нужная весть до братьев-единоверцев.
Долго совещались бородатые начетчики, пускать или не пускать Гришку в скит, удовлетворить ли его просьбу о встрече с Серапионом. И пускать не хочется, и боязно, все же силу сей муж нечестивый имеет огромную. Решили все же пустить. Но одного, без провожатых, так и велено было передать.
Под вечер прикатил Распутин на Рогожское кладбище. Уже смеркалось, мела декабрьская поземка. Он вышел из ландо и, перекрестившись на поблескивающие золотом купола, двинулся к воротам. Здесь его уже ждали. Молча повел молодой парень мимо церкви, подворья, потом через кладбище, сквозь заснеженные ряды памятников, склепов, мавзолеев. Наконец подошли к небольшому двухэтажному домику, стоящему среди старых высоченных лип. Летом, должно быть, его совсем не видно среди густой листвы. Приходилось Распутину и раньше бывать на Рогожском кладбище во время своих скитаний по Руси. Тогда еще никому не ведомый странник в толпе себе подобных калик перехожих искал пути к удаче. Но на Рогожском Распутину «не глянулось». Суровое благочестие раскольников не отвечало его устремлениям. И вот теперь судьба снова привела сюда.
В жарко натопленной полутемной горнице находился какой-то древний седобородый старец. Распутин поздоровался, перекрестился на громадный киот с иконами, перед которыми теплилось несколько лампадок.
Заметив, что гость крестится щепотью, старец сурово поджал губы, но ничего не сказал. Некоторое время сохранялось молчание.
— Ну, где он? — не выдержав, грубо спросил Распутин.
— Судьбу свою хочешь узнать, — насмешливо сказал старец.
— Не за себя пекусь, — отозвался Григорий.
— Не лукавь, — голос старца посуровел, — истинные мысли твои мне ведомы, как ведомо и сатанинское предназначение твое, — при этих словах старец перекрестился.
— Ну начал буровить, — произнес презрительно Распутин, — а коли я от лукавого, так чего пустили меня в обитель? Или боитесь?
— На все воля Божья, — старец отвернулся к иконам и вновь перекрестился, — бояться нам тебя не пристало, а что допустили тебя сюда, так, может, для скорейшего твоего низвержения.
— Я не Аман, да и ты не Мардохей, — засмеялся Распутин, — а уж коли пустили, то не надо мне проповеди читать, и без вас пастырей хватает. Не будем попусту препираться, — миролюбиво заключил он, — давай-ка лучше веди меня к вашему Серапиону.
— Проведу в свой черед, — отозвался старец, — однако не проповеди я тебе читал, а наставить хотел. С твоим даром много пользы принести можно.
— Вот я и приношу, — равнодушно сказал Распутин. Чувствовалось, что ему надоел бессмысленный разговор. Почувствовал это и старец.
— Ладно, пойдем, — хмуро произнес он. «Так-то лучше», — подумал Распутин и двинулся следом.
Перед низенькой дверью они остановились.
— Подумай еще раз, Григорий, — произнес старец, — стоит ли тебе переступать этот порог?
Вместо ответа Распутин нетерпеливо толкнул дверь.
Небольшая комнатка нисколько не напоминала монашескую келью, скорее гостиничный номер. Стол, кровать под пологом, на стене какие-то олеографии. Яркий свет пятилинейной керосиновой лампы заливал комнату. На небольшом диванчике лежал человек и читал книгу. При виде посетителя он поднялся, шагнул навстречу. Распутин впился в него глазами. Ничего особенного, плюгавый, одет, как одеваются мелкие чиновники, жилетка вон даже лоснится от ветхости. Пытаясь скрыть разочарование, он изобразил на лице дружелюбную улыбку.
Усмехнулся и хозяин комнаты.
— Эвон кого принесло, — промолвил он, — садитесь, Григорий Ефимович, — он кивнул на потертое кожаное кресло. — Чем обязан?
— Много наслышан, — осторожно начал Распутин, — ты и есть Серапион?
Хозяин кивнул.
— Ты не обижайся, что тыкаю, я и царю тыкаю. Так вот, слухами земля полнится, дошло до меня, что ты вроде пророка, а я и сам пророчествовать могу. Вот и захотел увидеть тебя, силенкой потягаться…
— Силенкой нам тягаться не пристало, — серьезно произнес Серапион, — здесь не цирк и… — тут он осекся и замолчал.
— Чего замолк? — спросил Распутин.
— Ты (Распутин отметил, что к нему стали обращаться на «ты») не больно-то веришь в то, что про меня рассказывали, однако любопытствуешь, а вдруг правду в полицейском деле написали. Пророки-то разные бывают, бывают истинные, а бывают и лжепророки, да ты и сам знаешь.
Распутин вдруг рассвирепел, он разглядывал курносое лицо, водянистые серые глаза, жиденькие усики Серапиона, и злоба переполняла его. Об истинных пророках заговорил… Каков ирод! Чинов не знает, этакий мозгляк насмешничать вздумал. Да и сам он хорош, приперся в первопрестольную неведомо зачем. Не иначе эти кержаки с ним шутку решили сыграть, но дорого обойдется им эта шутка.
Тяжелым взглядом, которого, случалось, не выдерживали всесильные царедворцы и политики, уставился он на наглеца. Серапион спокойно выдержал взгляд. И тут началось непонятное.
В первые секунды Гришка ничего не ощутил, потом ему внезапно показалось, что смотрится он в зеркало, но зеркало мутное и кривое, поскольку видит себя не четко и ясно, а как бы отраженным в грязной воде. Он застыл не в силах пошевельнуться, чужая неведомая сила сковала члены. Зеркало вдруг исчезло, и Распутин точно во сне увидел обрывочные куски своей жизни: родное село, отец бегает с вожжами за ним, мальчишкой, по двору. Потом Тобольск, Питер, Зимний… Лица и места мелькали, как на карусели. Темп все убыстрялся. Не все он узнавал, не все понимал, но понял одно: перед ним прокручивалась его собственная жизнь. Последнее, что успел увидеть, — замерзшая река, он, лежащий на льду, и какие-то люди, суетящиеся вокруг. В одном из них он вроде бы узнал Пуришкевича… На этом все оборвалось.
Сколько прошло времени — несколько минут или час, Распутин не знал. Он ошеломленно смотрел на Серапиона и моргал длинными ресницами.
— Что это было? — наконец спросил он.
— Или не понял? — усмехнулся Серапион. — А понять-то несложно.
Распутин вскочил и забегал по тесной комнате.
— Поедем со мной, — неожиданно предложил он, — поедем! Мы с тобой такое завернем, такое! Вся Расея наша будет! Папка с мамкой под мою дуду пляшут, а с тобой и вовсе из ладошек, как голуби, клевать будут. Слышь, мил друг, поедем!
— Ты, видать, так ничего и не понял, — печально констатировал Серапион.
— А что?! — вскинулся Распутин.
— Или прорубь не видел?
— Что за прорубь? — глаза Гришки налились кровью, он рухнул в кресло и сжал голову руками: нестерпимо болели виски.
— Ты вот силенкой хотел мериться, могучим себя почитаешь, всесильным и уж не бессмертным ли?
— Замолчи! — крикнул Распутин. — Замолчи, нечистый!
— Головка болит? — участливо спросил Сера-пион. — Ну этой беде мы поможем. — Он встал и, подойдя к Распутину, медленно провел ладонью над его головой, не касаясь волос. Боль тотчас прошла.
Не обращая больше внимания на гостя, Сера-пион снова лег на диванчик и уткнулся в книгу.
Некоторое время Распутин молча сидел в кресле, искоса посматривая на хозяина комнаты. В голове теснилось множество вопросов, но спросить он не решался. Странная, дотоле неведомая робость охватила его.
— Одного я не понимаю, — наконец произнес он, — чего ты у этих кержаков делаешь, чего забыл на этом тухлом кладбище.
Серапион отложил книжку и внимательно посмотрел на своего гостя:
— Да ничего особенного, живу, интересно у них, встречи разные бывают, вот, например, с тобой… Надоест, уйду. Россия велика.
— И ни власти, ни богатства не хочешь? Серапион громко и весело засмеялся.
— Ступай себе с Богом, — отсмеявшись, сказал он.
Не попрощавшись, Распутин вышел.
Всю дорогу в Питер он был мрачен, пил водку и на расспросы Симановича либо ничего не отвечал, либо матерился.
Дома он несколько дней ходил пасмурный, но скоро отошел и постарался забыть о неприятной встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37