это горел огонь. Янь-ван вершит свои дьявольские дела, подумал я. Где-то неподалеку горит дом.
— Подожди здесь. Не подходи к двери.
Я через две ступеньки взлетел на второй этаж, не выпуская из руки железный прут. В комнате оторвал деревянную половицу и выглянул в переулок. Небо над противоположными домами окрасилось в красный цвет. В небо взлетали языки пламени высотою в тридцать футов. Летели вниз хлопья сажи, словно черные мотыльки. Янь-ван, должно быть, очень близко подошел к нашему дому.
— Что это? — спросила Шуджин. Она поднялась по лестнице и встала позади меня. Глаза ее были широко открыты. — Что происходит?
— Не знаю, — ответил я, устремив взгляд на падающий снег. Снежинки чернила жирная сажа. Я снова почувствовал тот самый запах. Запах жареного мяса. Он преследовал меня несколько дней. Мы набили наши желудки гречишными лепешками, но в еде не было белков, и мне по-прежнему хотелось мяса. Я вдохнул запах, рот наполнился слюной. В этот раз он ощущался особенно сильно, наполнил наш дом, перекрывая дым сгоревшего дерева.
— Не понимаю, — пробормотал я. — Разве это возможно?
— Что? — не поняла Шуджин.
— Кто-то готовит. — Я повернулся к ней. — Как это может быть? В округе никого не осталось, даже у Лю нет больше мяса…
Слова застряли у меня в глотке. Черный дым висел над переулком, в котором находился дом Лю. Я замер, не в силах говорить, двигаться, не решаясь дышать. В мою душу закралось страшное подозрение.
51
Когда вечером я приехала в клуб, то увидела, что стеклянный лифт находится не внизу, а на уровне пятидесятого этажа. Постояла немного, дожидаясь, когда он спустится вниз. Прошло довольно много времени, прежде чем я заметила приклеенную к стене записку на листе бумаги формата А4.
«Некоторые любят погорячее» открыто!!!
Мы ждем вас!!! Позвоните по этому номеру,
и вас впустят
Я подошла к стоявшей напротив телефонной будке и набрала номер. Дожидаясь ответа, смотрела на клуб, на снежинки, падающие на выставленную ногу Мэрилин. Снег собирался в маленький сугроб, пока десятое раскачивание качелей не стряхивало его, и снег летел вниз, подсвеченный неоновыми огнями. Мне представились играющие дети и снег, летящий из-под полозьев Санта-Клауса.
— Моей-носи!
— Кто говорит?
— Мама Строберри.
— А я с кем говорю? Грей-сан?
— Да.
Строберри посылает за тобой лифт.
Я вышла на пятидесятом этаже. Девушка, дежурившая в приемной, казалась веселой, но стоило мне войти в алюминиевые двери, как я почувствовала: что-то неладно. Отопление было очень слабым, и несколько девушек, сидевших возле столов, мерзли в открытых платьях. Страдали на холоде и цветы, от налитой в вазы воды дурно пахло. Лица у посетителей были невеселые, и Строберри сгорбившись сидела у стола. На ней была шубка из белого меха длиною до щиколоток, возле локтя стояла бутылка текилы. Строберри рассеянно смотрела на список с именами девушек. Под маленькими очками в стиле пятидесятых годов была заметна размазанная тушь. Казалось, она изрядно пьяна.
— Что происходит?
Строберри заморгала на меня глазами.
— Некоторые посетители отказались от клуба. Отказались. Понимаешь, леди?
— Кто отказался?
— Мисс Огава. — Она стукнула рукой по столу. Бутылка подскочила, официанты и девушки обернулись. — Я говорила тебе, разве не так? Что я говорила? — Она указала на меня пальцем и злобно процедила: — Помнишь, говорила, что у мисс Огавы в трусиках чин-чин? Да, Грей-сан, новость плохая! У нее и хвост есть. Ты снимаешь с мисс Огавы трусы и сначала… — Строберри развела колени и ткнула пальцем между ног. — Сначала видишь чин-чин. А с другой стороны… — Она развернулась на кресле и хлопнула себя по ягодицам: — …увидишь хвост. Потому что она — зверь. Очень просто. Огава — зверь.
Голос Строберри мог бы вознестись в поднебесье, если бы что-то ее не остановило. Она отложила ручку, сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня поверх них. — Твое лицо. Что случилось с твоим лицом?
— Строберри, послушайте, Джейсон на работу не выйдет. И русские тоже. Они просили меня передать, что уходят. Ушли в другое место. Не знаю куда.
— О боже. — Ее глаза остановились на моем синяке. — Скажи Строберри правду. — Она убедилась, что никто не слушает, наклонилась вперед и сказала: — Что, Огава тоже приходила к Грей-сан?
Я заморгала:
— Тоже?
Она налила себе еще текилы и осушила рюмку одним глотком. Лицо под гримом было очень красным.
— Хорошо, — сказала она и промокнула рот кружевным платком. — Пора поговорить откровенно. Сядь. Садись же.
Она по-хозяйски похлопала по стулу рукой. Я выдвинула стул и села, сжала на коленях сумку.
— Грей-сан, оглянись вокруг. — Она обвела рукой пустые столики. — Посмотри на клуб Строберри. Видишь, сколько девушек сегодня не пришло! Ты хочешь знать почему, леди? Мм? Ты хочешь знать почему? Потому что они остались дома! Плачут!
Она подняла список, сердито потрясла им перед моим лицом, словно это я была виновата в их отсутствии.
— Каждая девушка, что была на вечеринке у Фуйю-ки, проснулась ночью, и что они увидели в своем доме? Мисс Огаву или одного из телохранителей Фуйюки. Ты одна пришла сегодня работать.
— Но… — Я замолчала. Никак не могла уяснить того, что произошло. В голове беспорядочно толпились мысли и образы. — Вы должны мне объяснить, — сказала я тихо. — Объясните, только медленно. Что вы хотите сказать? Я думала, только наш дом и только Джейсон…
— Я же сказала! Огава — зверь, — прошипела она, приблизив ко мне свое лицо. — Она ходила ночью ко всем. Может, решила, что она — Санта-Клаус.
— Но почему? Чего она хотела?
— Строберри не знает. — Она набрала номер на старомодном телефоне, розовом с золотом. Прикрыла рукой трубку и прошептала: — Весь вечер пытаюсь выяснить.
Около десяти часов вечера порыв ветра поднял стаю ворон и швырнул в окна клуба. Я до сих пор помню этих ворон. Час был поздний, и птицы должны были бы сидеть в своих гнездах. Невольно начинаешь причислять это происшествие к разряду знамений. Одна ворона ударилась в стекло так сильно, что почти все посетители клуба соскочили со стульев. Я осталась на месте. Молча смотрела на птиц и думала: кто в прошлом Фуйюки мог обладать трансформирующей силой, о которой говорил Ши Чонгминг? Должно быть, я единственная в зале не испугалась, когда ворона, словно пуля, ударилась в окно.
Строберри помогла мне замаскировать синяк тональным кремом и отправила к столам. Я сидела, не слушая посетителей, не разговаривая. Оживилась, только когда подали еду. Затем съела все, что могла, придерживая возле рта салфетку, чтобы никто не заметил моего аппетита. После того как я оплатила дорогу к Ши Чонгмингу, денег у меня осталось очень мало, и все, что я съела за последние сутки, было немного сабу-сабу да миска дешевой лапши в баре Синдзюку.
Атмосфера в клубе была напряженной. Многие посетители, даже завсегдатаи, почувствовали это и быстро ушли. Порой становилось так тихо, что я слышала скрип механизма, управлявшего качелями Мэрилин. Я была уверена: дело не в том, что многие девушки сегодня отсутствуют. Наверняка рассказы о прошлой ночи уже распространились, и теперь все чувствовали беспокойство.
Строберри большую часть вечера провела возле телефона: используя свои связи, она старалась выяснить обстановку. Я вспомнила об офицерах из полиции, которые захаживали в клуб, они могли бы что-то ей сказать. Прошли долгие часы, но ей, видимо, не удалось узнать причину атаки медсестры. Первой новость узнала я.
Мое внимание привлекли иероглифы, сверкнувшие на экране, висевшем на противоположном доме. Я немедленно узнала их. «Расследование убийства». Рядом с иероглифами мерцало знакомое лицо: в ночном небе широко улыбался Бизон.
Я встала так быстро, что опрокинула бокал. Мой гость откинулся на стуле, пытаясь спасти брюки от плеснувшего на стол виски. Я не остановилась и не подала ему салфетку. Словно в трансе, направилась к окну. На экране, протянув к телекамере руку, пел Бизон, молодой, стройный, с густыми волосами. Под кадром появились другие иероглифы. Я с трудом разобрала: в 8.30 вечера умер Баи-сан. Всего лишь два часа назад. Причина? Серьезные внутренние повреждения.
Я положила руку на стекло, запотевшее от моего дыхания. Подсвеченный цветным изображением, тихо падал снег. Тем временем на экране демонстрировали фотографии Бизона: на одной из них он был в зените славы — микрофон, худое лицо, голливудская улыбка, гофрированная рубашка. Затем выплыл кадр с больницей: вспышки фотокамер, врач, обращающийся к толпе репортеров… Я смотрела, открыв рот, вглядываясь в иероглифы. Певец… сорок семь лет… гастролировал со «Спай-дерср… номер один в списке популярных исполнителей… скандал в гольф-клубе Боба Хоупа. Я наклонила набок голову. Бизон? Убит? И люди Фуйюки вломились в дома девушек, тех, что были у него прошлой ночью на вечеринке…
Позади меня зазвонил телефон. Я подпрыгнула. Я и не заметила, как тихо стало в клубе, но, когда оглянулась через плечо, то не услышала ни стука посуды, ни разговоров. Все глядели на экран. Строберри тоже вышла из-за своего стола и стояла недалеко от меня. Городские огни отражались на ее лице. Она не сразу обратила внимание на телефон, он прозвонил три раза, прежде чем она вышла из транса и вернулась на место. Схватила трубку и резко сказала: «Моси-моси?»
Все глаза обратились к ней. Иногда можно чуть ли не прочитать слова, которые слышит говорящий по телефону человек: это заметно по выражению его лица. Строберри долго кого-то слушала, а когда заговорила, ее голос звучал монотонно.
— Вы уверены? — спросила она. — Вы уверены?
Она еще немного послушала и бросила трубку на рычаг. От ее лица отхлынула кровь. Она оперлась руками на стол, словно пыталась удержать равновесие. Затем устало потерла виски, отперла ящик стола, вытащила пачку купюр и сунула их в карман. Я уже хотела отойти от окна, когда она выпрямилась и процокала ко мне на своих высоких каблуках. Шла она быстро, так что белое манто вздулось вокруг нее, как колокол. Я заметила серый оттенок вокруг драматически сжатого рта, а на воротнике манто — след от помады.
— Сюда.
Строберри, не останавливаясь, взяла меня за руку и потащила от окна — мимо столов, мимо удивленных лиц. «Что она сделала?» — услышала я изумленный вопрос посетителя. Она провела меня через алюминиевую дверь. Девушка в приемной привстала на цыпочки, пытаясь понять, что происходит. Строберри вывела меня в коридор, ведущий к лестнице и туалетам. Мы миновали мужской туалет (там попытались изрядной порцией хлорки заглушить запах рвоты) и оказались в маленькой комнате, где обычно накладывали макияж. Строберри плотно закрыла за собой дверь, и мы встали лицом к лицу. Она дрожала и дышала так тяжело, что под белым манто заметно вздымались и опадали плечи.
— Выслушай меня, леди.
— Что?
— Ты должна уйти.
— Что?
— Уволиться отсюда. — Она сжала мою руку. — Вы с Джейсоном должны покинуть свой дом. Убраться из Токио. С полицией не говорите. Просто уезжайте. Строберри не хочет знать, куда вы поедете.
— Нет. — Я замотала головой. — Нет. Никуда не поеду.
— Грей-сан, это очень важно. В Токио что-то случилось. И что-то распространяется — распространяется. — Она помолчала, с любопытством вглядываясь в мое лицо. — Грей-сан. Ты понимаешь, что происходит? Ты знаешь новость?
Я оглянулась через плечо на закрытую дверь.
— Вы имеете в виду Баи-сан? То, что случилось с ним. — Руки задрожали. Мне припомнился иероглиф. Внутренние повреждения. — Это сделала Огава?
— Тсс! — Она заговорила тихо и быстро. — Слушай меня. Ему нанесли визит. В результате он попал в больницу, успел поговорить с полицией, а потом умер. Наверное, сошел с ума, если говорил с полицией, но, похоже, знал, что все равно умрет…
— Визит от Огавы?
Она сняла очки.
— Грей-сан, на вечеринке у господина Фуйюки был вор.
— Вор?
— Поэтому Огава и спятила. Вчера ночью в дом господина Фуйюки вошел червь, и теперь Фуйюки горюет.
На меня нахлынуло странное чувство. Похоже, за небоскребами притаилось ужасное разоблачение, похожее на Годзиллу.
— Что было украдено?
— А ты как думаешь, Грей? — Она опустила подбородок на грудь и подняла на меня многозначительный взгляд. — Мм? Что думаешь? Догадываешься?
— Ох, — прошептала я и сама почувствовала, что побледнела.
Она кивнула.
— Да. Кто-то украл лекарство Фуйюки. Я села на ближайший стул и выдохнула:
— О… нет. Это… этого я не ожидала.
— Послушай.
Строберри наклонилась ко мне очень близко. Я чувствовала запах текилы и лимонных духов.
— Вор был на вечеринке. Медсестра ходила ночью в каждый дом, смотрела повсюду, но Баи-сан сказал полиции, что она все еще не нашла свою сагашимоно. Вещь, которую она ищет. — Строберри облизнула пальцы, похлопала по прическе и посмотрела через плечо, словно опасаясь, что кто-то стоит позади. — Знаешь… — сказала она очень тихо, склонившись ко мне еще ближе, так что наши щеки соприкасались. Я видела, как ее красные губы двигаются рядом с моим ртом. — Огава и я слышим, что вылетает иногда из твоего большого рта… — На улице взревела сирена. — Я начинаю думать, Грей-сан, что этот вор — ты…
— Никто не знает, что я задавала вопросы, — прошептала я, глядя ей прямо в глаза. — Только вы.
Она выпрямилась и иронически подняла брови.
— В самом деле? В самом деле, Грей?
Мне вдруг стало очень холодно. Я вспомнила, как настойчиво просила Фуйюки показать мне квартиру.
Вспомнила, как шла по коридору медсестра. Она поймала меня, когда во время удушья Фуйюки я хотела улизнуть от компании. Оглядываясь на собственные поступки, порой, не можешь поверить, что была так глупа и недальновидна.
— Да, — сказала я дрожащим голосом и приложила руку к голове. — Да. Никто не знает, я… уверена.
— Грей-сан, послушай. Мисс Огава в ярости. Она собирается снова прийти в каждый дом, пока не найдет вора. В каждый дом. И в этот раз она не будет такой доброй.
— Но я…
Я тупо смотрела на запачканный помадой воротник Строберри. Он напомнил мне о крови, о попавших в ловушки животных, о лисах, которые в охотничий сезон со стоном подходили к дому моих родителей. Думала о руке с часами, торчавшей из автомобильного багажника. Принялась растирать предплечья, чувствуя, как по ним бегают мурашки.
— Я не могу уехать из Токио. Не могу. Вы не понимаете…
— Строберри говорит: уезжай из Токио. Ты уволена. Слышишь? Уволена. Не возвращайся.
Она вынула из кармана пачку денег и, взявшись за нее указательным и средним пальцем, поднесла к моему носу.
— Это прощальный подарок от Строберри. Джейсону тоже дай.
Я потянулась за деньгами, но она сжала пачку.
— Грей-сан.
Она заглянула мне в глаза, и я увидела собственное лицо, отразившееся в небесно-голубых линзах. Строберри заговорила по-японски. В других обстоятельствах музыкальная речь звучала бы прекрасно.
— Поймешь по-японски?
— Да.
— Обещай мне, ладно? Пообещай, что однажды я получу от тебя письмо. Хорошее письмо, в котором ты напишешь, что счастлива. Напишешь, что ты в безопасности, в другой стране… — Она замолчала, изучая мою реакцию. — Обещаешь?
Я не ответила.
— Да, — сказала она, не спуская с меня внимательного взгляда, словно читая мои мысли. — Думаю, что обещаешь. — Разжала пальцы, удерживающие пачку, и открыла дверь. — Теперь иди. Уходи. Возьми пальто и уходи. И, Грей…
— Да?
— Не входи в стеклянный лифт. Лучше, если спустишься на обычном.
52
Нанкин, 20 декабря 1937
Пожар продолжался недолго. Небо окрасилось яростным, драконовским светом. Почти сразу пошел снег, ангельски чистый и всепрощающий. Он сонно падал на останки дома Лю Рунде. Я стоял на пепелище, чувствуя, как подкашиваются ноги, утирал слезы носовым платком. Огонь пожрал все на своем пути, оставил лишь черные остовы балок. Теперь, когда все бьио кончено, на месте ада остался маленький ровный огонек. Он горел на полу в центре дома.
В переулке было тихо. Взглянуть на обугленные останки пришел я один. Возможно, кроме нас с Шуджин, в Нанкине больше никого и не было.
Чувствовался запах керосина — Янь-ван, должно быть, облил дом, прежде чем поднес спичку. Но был здесь и другой запах — тот, что несколько дней стоял в округе и дразнил меня. Я узнал его, и у меня заныло сердце. Вытер слезы и осторожно обошел дом. Должно быть, семья Лю осталась здесь, подумал я. Если бы им удалось бежать, они пришли бы к нам. Должно быть, оказались в ловушке. Янь-ван об этом позаботился.
Над домом поднялся дым, закрыв на короткое время окрестности. Когда он рассеялся, я их увидел. Останки напоминали два дерева после лесного пожара. Они так обгорели, что узнаваемых черт было не видно — лишь два обугленных силуэта. Они стояли в маленькой прихожей рядом с черным входом. По всей видимости, пытались бежать. Один силуэт был большой, другой — маленький. Мне не понадобилось присматриваться, чтобы понять, что это Лю и его сын.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Подожди здесь. Не подходи к двери.
Я через две ступеньки взлетел на второй этаж, не выпуская из руки железный прут. В комнате оторвал деревянную половицу и выглянул в переулок. Небо над противоположными домами окрасилось в красный цвет. В небо взлетали языки пламени высотою в тридцать футов. Летели вниз хлопья сажи, словно черные мотыльки. Янь-ван, должно быть, очень близко подошел к нашему дому.
— Что это? — спросила Шуджин. Она поднялась по лестнице и встала позади меня. Глаза ее были широко открыты. — Что происходит?
— Не знаю, — ответил я, устремив взгляд на падающий снег. Снежинки чернила жирная сажа. Я снова почувствовал тот самый запах. Запах жареного мяса. Он преследовал меня несколько дней. Мы набили наши желудки гречишными лепешками, но в еде не было белков, и мне по-прежнему хотелось мяса. Я вдохнул запах, рот наполнился слюной. В этот раз он ощущался особенно сильно, наполнил наш дом, перекрывая дым сгоревшего дерева.
— Не понимаю, — пробормотал я. — Разве это возможно?
— Что? — не поняла Шуджин.
— Кто-то готовит. — Я повернулся к ней. — Как это может быть? В округе никого не осталось, даже у Лю нет больше мяса…
Слова застряли у меня в глотке. Черный дым висел над переулком, в котором находился дом Лю. Я замер, не в силах говорить, двигаться, не решаясь дышать. В мою душу закралось страшное подозрение.
51
Когда вечером я приехала в клуб, то увидела, что стеклянный лифт находится не внизу, а на уровне пятидесятого этажа. Постояла немного, дожидаясь, когда он спустится вниз. Прошло довольно много времени, прежде чем я заметила приклеенную к стене записку на листе бумаги формата А4.
«Некоторые любят погорячее» открыто!!!
Мы ждем вас!!! Позвоните по этому номеру,
и вас впустят
Я подошла к стоявшей напротив телефонной будке и набрала номер. Дожидаясь ответа, смотрела на клуб, на снежинки, падающие на выставленную ногу Мэрилин. Снег собирался в маленький сугроб, пока десятое раскачивание качелей не стряхивало его, и снег летел вниз, подсвеченный неоновыми огнями. Мне представились играющие дети и снег, летящий из-под полозьев Санта-Клауса.
— Моей-носи!
— Кто говорит?
— Мама Строберри.
— А я с кем говорю? Грей-сан?
— Да.
Строберри посылает за тобой лифт.
Я вышла на пятидесятом этаже. Девушка, дежурившая в приемной, казалась веселой, но стоило мне войти в алюминиевые двери, как я почувствовала: что-то неладно. Отопление было очень слабым, и несколько девушек, сидевших возле столов, мерзли в открытых платьях. Страдали на холоде и цветы, от налитой в вазы воды дурно пахло. Лица у посетителей были невеселые, и Строберри сгорбившись сидела у стола. На ней была шубка из белого меха длиною до щиколоток, возле локтя стояла бутылка текилы. Строберри рассеянно смотрела на список с именами девушек. Под маленькими очками в стиле пятидесятых годов была заметна размазанная тушь. Казалось, она изрядно пьяна.
— Что происходит?
Строберри заморгала на меня глазами.
— Некоторые посетители отказались от клуба. Отказались. Понимаешь, леди?
— Кто отказался?
— Мисс Огава. — Она стукнула рукой по столу. Бутылка подскочила, официанты и девушки обернулись. — Я говорила тебе, разве не так? Что я говорила? — Она указала на меня пальцем и злобно процедила: — Помнишь, говорила, что у мисс Огавы в трусиках чин-чин? Да, Грей-сан, новость плохая! У нее и хвост есть. Ты снимаешь с мисс Огавы трусы и сначала… — Строберри развела колени и ткнула пальцем между ног. — Сначала видишь чин-чин. А с другой стороны… — Она развернулась на кресле и хлопнула себя по ягодицам: — …увидишь хвост. Потому что она — зверь. Очень просто. Огава — зверь.
Голос Строберри мог бы вознестись в поднебесье, если бы что-то ее не остановило. Она отложила ручку, сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня поверх них. — Твое лицо. Что случилось с твоим лицом?
— Строберри, послушайте, Джейсон на работу не выйдет. И русские тоже. Они просили меня передать, что уходят. Ушли в другое место. Не знаю куда.
— О боже. — Ее глаза остановились на моем синяке. — Скажи Строберри правду. — Она убедилась, что никто не слушает, наклонилась вперед и сказала: — Что, Огава тоже приходила к Грей-сан?
Я заморгала:
— Тоже?
Она налила себе еще текилы и осушила рюмку одним глотком. Лицо под гримом было очень красным.
— Хорошо, — сказала она и промокнула рот кружевным платком. — Пора поговорить откровенно. Сядь. Садись же.
Она по-хозяйски похлопала по стулу рукой. Я выдвинула стул и села, сжала на коленях сумку.
— Грей-сан, оглянись вокруг. — Она обвела рукой пустые столики. — Посмотри на клуб Строберри. Видишь, сколько девушек сегодня не пришло! Ты хочешь знать почему, леди? Мм? Ты хочешь знать почему? Потому что они остались дома! Плачут!
Она подняла список, сердито потрясла им перед моим лицом, словно это я была виновата в их отсутствии.
— Каждая девушка, что была на вечеринке у Фуйю-ки, проснулась ночью, и что они увидели в своем доме? Мисс Огаву или одного из телохранителей Фуйюки. Ты одна пришла сегодня работать.
— Но… — Я замолчала. Никак не могла уяснить того, что произошло. В голове беспорядочно толпились мысли и образы. — Вы должны мне объяснить, — сказала я тихо. — Объясните, только медленно. Что вы хотите сказать? Я думала, только наш дом и только Джейсон…
— Я же сказала! Огава — зверь, — прошипела она, приблизив ко мне свое лицо. — Она ходила ночью ко всем. Может, решила, что она — Санта-Клаус.
— Но почему? Чего она хотела?
— Строберри не знает. — Она набрала номер на старомодном телефоне, розовом с золотом. Прикрыла рукой трубку и прошептала: — Весь вечер пытаюсь выяснить.
Около десяти часов вечера порыв ветра поднял стаю ворон и швырнул в окна клуба. Я до сих пор помню этих ворон. Час был поздний, и птицы должны были бы сидеть в своих гнездах. Невольно начинаешь причислять это происшествие к разряду знамений. Одна ворона ударилась в стекло так сильно, что почти все посетители клуба соскочили со стульев. Я осталась на месте. Молча смотрела на птиц и думала: кто в прошлом Фуйюки мог обладать трансформирующей силой, о которой говорил Ши Чонгминг? Должно быть, я единственная в зале не испугалась, когда ворона, словно пуля, ударилась в окно.
Строберри помогла мне замаскировать синяк тональным кремом и отправила к столам. Я сидела, не слушая посетителей, не разговаривая. Оживилась, только когда подали еду. Затем съела все, что могла, придерживая возле рта салфетку, чтобы никто не заметил моего аппетита. После того как я оплатила дорогу к Ши Чонгмингу, денег у меня осталось очень мало, и все, что я съела за последние сутки, было немного сабу-сабу да миска дешевой лапши в баре Синдзюку.
Атмосфера в клубе была напряженной. Многие посетители, даже завсегдатаи, почувствовали это и быстро ушли. Порой становилось так тихо, что я слышала скрип механизма, управлявшего качелями Мэрилин. Я была уверена: дело не в том, что многие девушки сегодня отсутствуют. Наверняка рассказы о прошлой ночи уже распространились, и теперь все чувствовали беспокойство.
Строберри большую часть вечера провела возле телефона: используя свои связи, она старалась выяснить обстановку. Я вспомнила об офицерах из полиции, которые захаживали в клуб, они могли бы что-то ей сказать. Прошли долгие часы, но ей, видимо, не удалось узнать причину атаки медсестры. Первой новость узнала я.
Мое внимание привлекли иероглифы, сверкнувшие на экране, висевшем на противоположном доме. Я немедленно узнала их. «Расследование убийства». Рядом с иероглифами мерцало знакомое лицо: в ночном небе широко улыбался Бизон.
Я встала так быстро, что опрокинула бокал. Мой гость откинулся на стуле, пытаясь спасти брюки от плеснувшего на стол виски. Я не остановилась и не подала ему салфетку. Словно в трансе, направилась к окну. На экране, протянув к телекамере руку, пел Бизон, молодой, стройный, с густыми волосами. Под кадром появились другие иероглифы. Я с трудом разобрала: в 8.30 вечера умер Баи-сан. Всего лишь два часа назад. Причина? Серьезные внутренние повреждения.
Я положила руку на стекло, запотевшее от моего дыхания. Подсвеченный цветным изображением, тихо падал снег. Тем временем на экране демонстрировали фотографии Бизона: на одной из них он был в зените славы — микрофон, худое лицо, голливудская улыбка, гофрированная рубашка. Затем выплыл кадр с больницей: вспышки фотокамер, врач, обращающийся к толпе репортеров… Я смотрела, открыв рот, вглядываясь в иероглифы. Певец… сорок семь лет… гастролировал со «Спай-дерср… номер один в списке популярных исполнителей… скандал в гольф-клубе Боба Хоупа. Я наклонила набок голову. Бизон? Убит? И люди Фуйюки вломились в дома девушек, тех, что были у него прошлой ночью на вечеринке…
Позади меня зазвонил телефон. Я подпрыгнула. Я и не заметила, как тихо стало в клубе, но, когда оглянулась через плечо, то не услышала ни стука посуды, ни разговоров. Все глядели на экран. Строберри тоже вышла из-за своего стола и стояла недалеко от меня. Городские огни отражались на ее лице. Она не сразу обратила внимание на телефон, он прозвонил три раза, прежде чем она вышла из транса и вернулась на место. Схватила трубку и резко сказала: «Моси-моси?»
Все глаза обратились к ней. Иногда можно чуть ли не прочитать слова, которые слышит говорящий по телефону человек: это заметно по выражению его лица. Строберри долго кого-то слушала, а когда заговорила, ее голос звучал монотонно.
— Вы уверены? — спросила она. — Вы уверены?
Она еще немного послушала и бросила трубку на рычаг. От ее лица отхлынула кровь. Она оперлась руками на стол, словно пыталась удержать равновесие. Затем устало потерла виски, отперла ящик стола, вытащила пачку купюр и сунула их в карман. Я уже хотела отойти от окна, когда она выпрямилась и процокала ко мне на своих высоких каблуках. Шла она быстро, так что белое манто вздулось вокруг нее, как колокол. Я заметила серый оттенок вокруг драматически сжатого рта, а на воротнике манто — след от помады.
— Сюда.
Строберри, не останавливаясь, взяла меня за руку и потащила от окна — мимо столов, мимо удивленных лиц. «Что она сделала?» — услышала я изумленный вопрос посетителя. Она провела меня через алюминиевую дверь. Девушка в приемной привстала на цыпочки, пытаясь понять, что происходит. Строберри вывела меня в коридор, ведущий к лестнице и туалетам. Мы миновали мужской туалет (там попытались изрядной порцией хлорки заглушить запах рвоты) и оказались в маленькой комнате, где обычно накладывали макияж. Строберри плотно закрыла за собой дверь, и мы встали лицом к лицу. Она дрожала и дышала так тяжело, что под белым манто заметно вздымались и опадали плечи.
— Выслушай меня, леди.
— Что?
— Ты должна уйти.
— Что?
— Уволиться отсюда. — Она сжала мою руку. — Вы с Джейсоном должны покинуть свой дом. Убраться из Токио. С полицией не говорите. Просто уезжайте. Строберри не хочет знать, куда вы поедете.
— Нет. — Я замотала головой. — Нет. Никуда не поеду.
— Грей-сан, это очень важно. В Токио что-то случилось. И что-то распространяется — распространяется. — Она помолчала, с любопытством вглядываясь в мое лицо. — Грей-сан. Ты понимаешь, что происходит? Ты знаешь новость?
Я оглянулась через плечо на закрытую дверь.
— Вы имеете в виду Баи-сан? То, что случилось с ним. — Руки задрожали. Мне припомнился иероглиф. Внутренние повреждения. — Это сделала Огава?
— Тсс! — Она заговорила тихо и быстро. — Слушай меня. Ему нанесли визит. В результате он попал в больницу, успел поговорить с полицией, а потом умер. Наверное, сошел с ума, если говорил с полицией, но, похоже, знал, что все равно умрет…
— Визит от Огавы?
Она сняла очки.
— Грей-сан, на вечеринке у господина Фуйюки был вор.
— Вор?
— Поэтому Огава и спятила. Вчера ночью в дом господина Фуйюки вошел червь, и теперь Фуйюки горюет.
На меня нахлынуло странное чувство. Похоже, за небоскребами притаилось ужасное разоблачение, похожее на Годзиллу.
— Что было украдено?
— А ты как думаешь, Грей? — Она опустила подбородок на грудь и подняла на меня многозначительный взгляд. — Мм? Что думаешь? Догадываешься?
— Ох, — прошептала я и сама почувствовала, что побледнела.
Она кивнула.
— Да. Кто-то украл лекарство Фуйюки. Я села на ближайший стул и выдохнула:
— О… нет. Это… этого я не ожидала.
— Послушай.
Строберри наклонилась ко мне очень близко. Я чувствовала запах текилы и лимонных духов.
— Вор был на вечеринке. Медсестра ходила ночью в каждый дом, смотрела повсюду, но Баи-сан сказал полиции, что она все еще не нашла свою сагашимоно. Вещь, которую она ищет. — Строберри облизнула пальцы, похлопала по прическе и посмотрела через плечо, словно опасаясь, что кто-то стоит позади. — Знаешь… — сказала она очень тихо, склонившись ко мне еще ближе, так что наши щеки соприкасались. Я видела, как ее красные губы двигаются рядом с моим ртом. — Огава и я слышим, что вылетает иногда из твоего большого рта… — На улице взревела сирена. — Я начинаю думать, Грей-сан, что этот вор — ты…
— Никто не знает, что я задавала вопросы, — прошептала я, глядя ей прямо в глаза. — Только вы.
Она выпрямилась и иронически подняла брови.
— В самом деле? В самом деле, Грей?
Мне вдруг стало очень холодно. Я вспомнила, как настойчиво просила Фуйюки показать мне квартиру.
Вспомнила, как шла по коридору медсестра. Она поймала меня, когда во время удушья Фуйюки я хотела улизнуть от компании. Оглядываясь на собственные поступки, порой, не можешь поверить, что была так глупа и недальновидна.
— Да, — сказала я дрожащим голосом и приложила руку к голове. — Да. Никто не знает, я… уверена.
— Грей-сан, послушай. Мисс Огава в ярости. Она собирается снова прийти в каждый дом, пока не найдет вора. В каждый дом. И в этот раз она не будет такой доброй.
— Но я…
Я тупо смотрела на запачканный помадой воротник Строберри. Он напомнил мне о крови, о попавших в ловушки животных, о лисах, которые в охотничий сезон со стоном подходили к дому моих родителей. Думала о руке с часами, торчавшей из автомобильного багажника. Принялась растирать предплечья, чувствуя, как по ним бегают мурашки.
— Я не могу уехать из Токио. Не могу. Вы не понимаете…
— Строберри говорит: уезжай из Токио. Ты уволена. Слышишь? Уволена. Не возвращайся.
Она вынула из кармана пачку денег и, взявшись за нее указательным и средним пальцем, поднесла к моему носу.
— Это прощальный подарок от Строберри. Джейсону тоже дай.
Я потянулась за деньгами, но она сжала пачку.
— Грей-сан.
Она заглянула мне в глаза, и я увидела собственное лицо, отразившееся в небесно-голубых линзах. Строберри заговорила по-японски. В других обстоятельствах музыкальная речь звучала бы прекрасно.
— Поймешь по-японски?
— Да.
— Обещай мне, ладно? Пообещай, что однажды я получу от тебя письмо. Хорошее письмо, в котором ты напишешь, что счастлива. Напишешь, что ты в безопасности, в другой стране… — Она замолчала, изучая мою реакцию. — Обещаешь?
Я не ответила.
— Да, — сказала она, не спуская с меня внимательного взгляда, словно читая мои мысли. — Думаю, что обещаешь. — Разжала пальцы, удерживающие пачку, и открыла дверь. — Теперь иди. Уходи. Возьми пальто и уходи. И, Грей…
— Да?
— Не входи в стеклянный лифт. Лучше, если спустишься на обычном.
52
Нанкин, 20 декабря 1937
Пожар продолжался недолго. Небо окрасилось яростным, драконовским светом. Почти сразу пошел снег, ангельски чистый и всепрощающий. Он сонно падал на останки дома Лю Рунде. Я стоял на пепелище, чувствуя, как подкашиваются ноги, утирал слезы носовым платком. Огонь пожрал все на своем пути, оставил лишь черные остовы балок. Теперь, когда все бьио кончено, на месте ада остался маленький ровный огонек. Он горел на полу в центре дома.
В переулке было тихо. Взглянуть на обугленные останки пришел я один. Возможно, кроме нас с Шуджин, в Нанкине больше никого и не было.
Чувствовался запах керосина — Янь-ван, должно быть, облил дом, прежде чем поднес спичку. Но был здесь и другой запах — тот, что несколько дней стоял в округе и дразнил меня. Я узнал его, и у меня заныло сердце. Вытер слезы и осторожно обошел дом. Должно быть, семья Лю осталась здесь, подумал я. Если бы им удалось бежать, они пришли бы к нам. Должно быть, оказались в ловушке. Янь-ван об этом позаботился.
Над домом поднялся дым, закрыв на короткое время окрестности. Когда он рассеялся, я их увидел. Останки напоминали два дерева после лесного пожара. Они так обгорели, что узнаваемых черт было не видно — лишь два обугленных силуэта. Они стояли в маленькой прихожей рядом с черным входом. По всей видимости, пытались бежать. Один силуэт был большой, другой — маленький. Мне не понадобилось присматриваться, чтобы понять, что это Лю и его сын.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34