Уголки рубашки слегка загнулись. Галстук в тон, но гораздо старше костюма, изрядно поношенный. Волосы, исхлестанные сединой, отказывались лежать пристойными прядками, пушились неровными клочками: очевидно, готовясь к головомойке в партийной инстанции, Мещеряков утром наспех помыл голову. Брился он тоже на скорую руку, о чем говорили два тонких пореза на подбородке. Время от времени он смотрел поверх головы Решетникова в окно, и тогда его взгляд делался отсутствующим, пустым и мутным, как февральское небо.
Разглядывая Мещерякова, пока шла разминка, Салин пришел к выводу, что надо на ходу менять сценарий. Брать Мещерякова было не на чем. Клиент был отмечен ненавистной всем операм печатью невербуемости. Таким идея, чужая особенно, не нужна. И пряником не заманить, их пряник — черствая горбушка, сознательно выбранная как способ избежать жизненных соблазнов. О деньгах и связанных с ними удовольствиях даже речи быть не может. Таким не страшен кнут, они и так всегда в пути на собственную Голгофу. Какой там, к черту, кнут, когда впереди маячит вожделенный крест! Власть? Исключено. Такие презирают и толпу, и властвующих над ней. Остается только работа, которой фанатично предан. Но большая часть ее творится в его внутреннем мире, куда он никого не допустит. И работать, творить , он может только для себя и ради себя самого. Значит, только сотрудничество, только союз, понял Салин.
Решетников по сценарию играл «злого следователя», мурыжа клиента едкими вопросами. Но фактуры не хватило, да и отвечал Мещеряков обстоятельно, не юля и не снимая с себя вины. Через полчаса Решетников выдохся, исчерпав поводы для нажима. Салин развернул ручку, лежащую на столе, острием к себе. На их языке это означало «моя очередь, будь на подхвате». Заметив сигнал, Решетников удовлетворенно кивнул.
— Владлен Кузьмич, — обратился Салин к Мещерякову, — Комитет партийного контроля занялся вашим делом исключительно из-за важности тематики. Но есть мнение, что Запад втягивает нас в парапсихологические исследования, как в гонку вооружений. Если это лишь провокация, то, клюнув на нее, мы неминуемо отвлечем средства от решения куда более важных проблем, чем ясновидение и телепатия.
В душе он боялся, что Мещеряков в ответ выдаст статистику: сто пятьдесят научных групп и центров, четыре крупнейших университета и засекреченное число военных лабораторий в США с совокупным бюджетом, равным космической программе «Аполлон», штурмовали проблему парапсихологии. Вряд ли кто-то, даже США, мог позволить себе такой дОрогостоящий блеф. По всем признакам, действительно ударными темпами ковали оружие. В закрытых материалах, полученных по линии разведки, вовсю употреблялся термин «нелетальные средства ведения войны». А у нас тем временем светила психиатрии научно обеспечивали борьбу с диссидентами и лепили диагноз «шизофрения» энтузиастам вроде Мещерякова.
Мещеряков вначале затрепетал блеклыми веками, реагируя на неожиданный поворот беседы, но быстро взял себя в руки. Лицо вновь обрело выражение аскета, готового взойти на Голгофу.
— Начнем с того, что гонку с Америкой навязали нам не американцы, а Хрущев. «Догоним и перегоним Америку!» — это его же лозунг. А в чем, по каким показателям? У нас же принципиально различные системы. Никто же не устраивает состязаний нашего скрипача Рихтера с их боксером Мохаммедом Али. Потому что изначально глупо.
Салин с трудом погасил улыбку.
— Хорошо, я уточню вопрос. Насколько мы отстали в создании психотронного оружия? — спросил он.
Ожидал, что, сев на любимого конька, Мещеряков загорится и скажет больше, чем, готовясь к этой встрече, Салин прочел в аналитических материалах.
— Ни на сколько, — с саркастической усмешкой ответил Мещеряков. — Сейчас, конечно, тема — поле непаханое. Десяток групп энтузиастов я в расчет не беру. Но Россия всегда была страной колоссальных мобилизационных усилий. — Он развел руками. — Такие уж мы уродились. И эту целину поднимем, не сомневаюсь. Иными словами, если примут решение, дадут финансирование, спустят план, назначат ответственных, все будет, как с генетикой и кибернетикой. Откроем в столице пару специализированных НИИ, сотню лабораторий в провинции, завалим публикациями и диссертациями, даже курс введем в институтах. Как говорится, если партия скажет «надо», всем научным сообществом ответим «есть!». И даже отрапортуем раньше срока.
Решетников крякнул, послав ироничный взгляд Салину. Он как раз и доказывал Салину, что нет никакого смысла в патронаже над «лженаукой» и его новоявленным мессией. Доказывал, но вынужден был подчиниться коллеге, стоящему в партийной иерархии на одну ступень выше. Салин тем не менее решил гнуть свою линию дальше.
— Вы, как я знаю, побывали на международном конгрессе парапсихологов. Просветите, если не трудно, как обстоят дела в мире с этой, так сказать, лженаукой?
Мещеряков хмыкнул и саркастически скривил губы.
— Душераздирающее зрелище, доложу я вам. Вертеп маразма.
— Ой ли? — с иронией посмотрел на него Салин.
— Ничего удивительного. В ересь несогласия с общепризнанной научной парадигмой впадают из природного фрондерства, исчерпав себя в избранной научной дисциплине или когда маячит возможность удовлетворить научное любопытство за счет меценатов и спонсоров. Там таких был полный зал. Ну как вечная напасть тусовались полоумные, малообразованные энтузиасты всех возрастов. Тихо бесновались расстриги всех ортодоксальных религий, последователи мадам Блаватской, Рериха и Штайнера. Гоголем ходили солидные дяди, подсевшие на фонды Пентагона. За этим сбродом бдительно следили кураторы и вербовщики из соответствующих служб. — Мещеряков почему-то обратился к Решетникову: — Откровенно говоря, никакого отличия от наших научных сборищ я не установил. Что радует. В смысле что не отстаем от Запада.
Салин снял очки с мутно-темными стеклами (по тогдашней партийной моде оправа была мощной и тяжелой), стал задумчиво протирать уголком галстука. Он был глубоко разочарован, но умело это скрывал.
— Получается, блеф. Так следует понимать вашу иронию, Владлен Кузьмич?
— В том-то и дело, что нет! — на этот раз с энтузиазмом в голосе отозвался Мещеряков. — Блеф порождается полной научной импотентностью, как сон разума порождает химер. Отделим бред и химеры от очевидных фактов. Например, состояние раппорта при гипнозе никто из марксистско-ленинских психиатров не оспаривает. Как и его бытовое проявление, когда мать просыпается раньше, чем заплачет дитя. Было время, когда люди являлись друг другу во сне, и это не считалось экстраординарным. Просто существовал такой способ получения информации. Назывался ясновидение. В то время наш телефон был бы не меньшей диковинкой, как сейчас телепатия. Для меня ясновидение такая же реальность, как для моих оппонентов — телевизор. Телепатия — телефон, телекинез — подъемный кран, телепортация — автомобиль, левитация — самолет. Продолжать аналогию?
— Вы хотите сказать, что нам доступно лишь примитивное техническое воплощение известных феноменов психики? — Салин вспомнил строки из неопубликованной работы Мещерякова. Агентура доставила ему не гранки, а фотокопии черновиков с пометками автора.
— Естественно! Для владения феноменами, убого называемыми экстрасенсорными, надо быть индусом эпохи написания Махабхараты. То есть стопроцентным фундаментальным идеалистом. А нам, ортодоксальным материалистам, за радость изобрести телефон.
— Что же касается оружия… — подсказал ему Салин.
Огонек в глазах Мещерякова сразу же погас.
Он насупился и вновь стал похожим на побитого стылым ветром ястреба.
— Конечно же, оружие, — тихо пробормотал он. Лицо опять стало маской аскета, готового принять еще один удар судьбы. Голос сразу же сделался сухим, трескучим, как сучья в костре. — Оружие — это желание убить. В состоянии аффекта, а в нем концентрируется тяга человека к разрушению, все равно, чем убивать. Впавший в безумие убивает всем, что подвернется под руку, а если нет, то голыми руками или терзает зубами, как зверь. Лишь холодный разум изобретает нож, меч, пистолет или атомную бомбу. Возможно ли убить мыслью? При известном техническом обеспечении — да. Для меня, во всяком случае, психотронное оружие столь же реально, как для средневековой инквизиции были реальны сглаз, порча и заговор на смерть. Вы согласны со мной? — Он почему-то снова обратился к Решетникову.
Решетников насупился, но в разговор не вступил.
— И вы беретесь его создать? — как можно нейтральнее спросил Салин.
И тут же пожалел, что очки с темными стеклами все еще держал в руке. Глаза оказались незащищенными, и взгляд Мещерякова прошил их насквозь, вонзившись в самый мозг. Салину даже на миг показалось, что под черепной коробкой в теплой массе мозга копошится холодная стальная спица.
Тон Мещерякова тоже оказался под стать взгляду — ледяным и колючим.
— Я изучаю человека. Существо по определению смертное, — медленно произнес он. — Любые данные о человеке можно обратить ему во вред. Но оружие для меня — лишь побочный эффект исследований.
— Оружием убивают, вас это не тревожит? — Вопрос касался морального аспекта, чрезвычайно важного в свете дальнейшего сотрудничества. Время от времени у Организации возникала необходимость «окончательно закрыть проблему», как нейтрально выражались принимавшие решение. И очень важно, чтобы исполнитель был внутренне готов исполнить приказ, не психануть до и не сломаться после .
— Вы можете точно сказать, чем занимался Королев: конструировал баллистические носители ядерного оружия или осваивал ближайший космос? — На губах Мещерякова опять мелькнула саркастическая улыбочка. — Вот и я не могу разделить свои опыты по расширению сознания с созданием средств его уничтожения. В конце концов моя задача — воплотить в технике то, что заложено Всевышним в человеке. Не более того. Моральный аспект и кармическую ответственность пусть несет тот, кто будет применять оружие.
— Все ясно. — Салин водрузил очки на нос и расслабленно отвалился в кресле.
Клиент, как выяснилось, полностью созрел для работы. Невольно закралась мысль, что Мещеряков, если действительно обладает способностью к ясновидению, как утверждало его досье, все знал заранее и в офис Организации шел как в отдел кадров. Даже если это и так, чем черт не шутит, значит, готов принять предложение закрыть скандал и перевестись в НИИ судебной психиатрии имени Сербского, а через месяц с этого «аэродрома подскока» упорхнуть на должность главврача в психиатрическую клинику в тихом Заволжске. Там, в провинциальном дурдоме, и «подопытных кроликов» с разной степенью расширенного сознания навалом, и на смертельные исходы при экспериментах посмотрят сквозь пальцы. В конце концов, где же еще жить аскету и магу как не в дальней башне замка? Там и тихо, и, не дай бог, коль свихнется чернокнижник окончательно, подвал с цепью недалеко.
В том, что Мещеряков относится к гонимому толпой и привечаемому князьями племени алхимиков, Салин не сомневался. Он готов был потратить толику секретных фондов Организации, пусть Мещеряков накупит себе драконьих яиц, лапок летучих мышей, рук висельников и самых современных приборов, лишь бы им первым в руки попало оружие, от которого пока не придумали защиты и следов применения которого не найдешь, сколько ни ищи.
А в том, что страна катится к гражданской войне, он ни на секунду не сомневался. Давно уже закопали у Кремлевской стены дряхлого генсека, прошамкавшего по бумажке: «Хочешь мира, борись за мир». Нет, золотой век Империи кончился. Настали новые времена, и в них, как встарь, металлом звенело «para pasem, para bellum» — «хочешь мира, готовься к войне».
В кабинетике повисла та особенная, вязкая тишина, что предшествует заключению сделки. Позиции выяснены, ставки определены, осталось только посмотреть друг другу в глаза и пожать руки. Салин всегда наслаждался этими мгновениями перед агреманом Согласие (от. фр. agrement).
, от которого ни одна сторона уже никогда не открестится.
Но, очевидно, в натуре Мещерякова было все портить. Паузу он использовал, чтобы сосредоточенно разглядывать Решетникова. А тот сидел и сопел, как медведь в клетке, на которого уставился осел. И по вислому уху не дать, и попросить не таращиться — не поймет.
И вдруг Мещеряков выдохнул с облегчением, будто решил какую-то важную задачку, и выдал: — Вот вы, Павел Степанович, относитесь к натурам сомневающимся. Весь разговор, я чувствовал, вы балансировали между легкой иронией и глубоким сарказмом. Между тем вы не будете отрицать, что иной раз следует хлопнуть себя по ушам, чтобы все пришло в норму. Так?
Салина удивили слова Мещерякова, но реакция друга и соратника показалась еще более странной. Лицо Решетникова залилось краской, сначала красной, потом бордовой. Он тяжко засопел, хотел что-то сказать, очевидно, резкое, но, смутившись, опустил взгляд.
Старые львы
Решетников насадил на вилку кусок шашлыка, обмакнул в соус, отправил в рот и уже с набитым ртом пробурчал:
— Надо было Дедалу еще тогда крылышки подрезать, зря я тебя послушал.
Салин понял, что они оба вспоминали один и тот же эпизод из многолетнего сотрудничества с Мещеряковым. Отставил пустой стаканчик и спросил:
— Дружище, а чем он тебя так разозлил? Колись уж, дело давнее.
Решетников замычал, покачивая головой, при этом пытался прожевать мясо. «Совсем как медведь, которого досадливые осы отрывают от трапезы», — с улыбкой подумал Салин.
— Да черт с ним, дело действительно давнее. — Решетников промокнул губы салфеткой. — Не застольная тема, предупреждаю.
— Не важно. — Салин демонстративно принялся за еду.
— Я пацаном еще был, лет четырнадцать, когда отец нас в Германию вызвал. Лето сорок пятого. Красота! Раскатали наши пол-Европы танками, но после родных широт все раем казалось. Главное, еды навалом. Отец в военной администрации служил. Личный «хорьх» и все такое. Однажды поехали к коменданту соседнего городка победу обмывать по которому разу. На обратном пути всех растрясло, встали проветриться и отлить. Вот так. — Он провел пальцем линию по столу. — Впереди джип с охраной, наш «хорьх», за ним полуторка с трофейным барахлом, подарок от коменданта. Мужики прямо над кюветом устроились, а мне как-то неловко стало. Перебрался через канаву и на опушке лесочка устроился. Только штаны снял, как за мной валежник хрустнул. Там за спиной пригорочек небольшой был. Оглядываюсь, а там немчонок стоит. Мой ровесник. Вылитый Ганс: белобрысый, весь в веснушках. Мне отец на заказ форму военную сшил, щегольская такая, офицерского сукна. Не форма, а костюм от Версаче. На Гансике тоже форма была, только полевая, ношеная. И тонкая маскировочная куртка поверх, штопаная-перештопаная. Глянул он на меня с презрением таким, даже губы вывернул. И вдруг кладет на плечо фаустпатрон Ручной реактивный противотанковый гранатомет кумулятивного действия, состоял на вооружении частей вермахта, применялся для поражения бронированной техники.
. Я даже охнуть не успел… Как бахнет над самым ухом. А потом — взрыв. Снес, шельмец, наш «хорьх» с дороги. И очередью из «шмайссера» добавил. Мужики бывалые оказались, быстро в себя пришли и давай шмалять по лесу из всех стволов. Я, как был с голым задом, кувырком за ближайший бугорок и молился, чтобы свои не зацепили. Погнались наши за тем гаденышем, а он все, как взрослый, устроил. Первые трое, что на тропу выскочили, на растяжке подорвались. Такие дела… В общем, затравили Гансика. Он огрызался до последнего патрона. А потом заорал на весь лес, я сам слышал: «Шварцкорп!.. Нихт капитулирен»! Солдаты СС не сдаются, так понимать надо. Голосок такой писклявый… И грудью на кинжал упал. Вот так.
— Однако. — Салин покачал головой.
— Потом выяснили: недалеко юнкерская школа СС была. Всех, подзатыльники раздав, наши по домам разогнали. А этот гаденыш решил в войну играть до конца и в Валгаллу попасть.
— «Лебесборн СС» Дословно — «Семена жизни»; программа по воспитанию, фактически — по искусственному выращиванию нового поколения арийской элиты Третьего рейха. Отбор кандидатов проходил при научном сопровождении «Аненербе», они обучались в закрытых орденских замках СС, выпускники были призваны стать «цветом черного рыцарства Ордена СС».
? — уточнил Салин.
— Они самые. — Решетников кивнул. — Пионеры-герои, твою богодушу…
Помолчали, делая вид, что сосредоточились на еде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Разглядывая Мещерякова, пока шла разминка, Салин пришел к выводу, что надо на ходу менять сценарий. Брать Мещерякова было не на чем. Клиент был отмечен ненавистной всем операм печатью невербуемости. Таким идея, чужая особенно, не нужна. И пряником не заманить, их пряник — черствая горбушка, сознательно выбранная как способ избежать жизненных соблазнов. О деньгах и связанных с ними удовольствиях даже речи быть не может. Таким не страшен кнут, они и так всегда в пути на собственную Голгофу. Какой там, к черту, кнут, когда впереди маячит вожделенный крест! Власть? Исключено. Такие презирают и толпу, и властвующих над ней. Остается только работа, которой фанатично предан. Но большая часть ее творится в его внутреннем мире, куда он никого не допустит. И работать, творить , он может только для себя и ради себя самого. Значит, только сотрудничество, только союз, понял Салин.
Решетников по сценарию играл «злого следователя», мурыжа клиента едкими вопросами. Но фактуры не хватило, да и отвечал Мещеряков обстоятельно, не юля и не снимая с себя вины. Через полчаса Решетников выдохся, исчерпав поводы для нажима. Салин развернул ручку, лежащую на столе, острием к себе. На их языке это означало «моя очередь, будь на подхвате». Заметив сигнал, Решетников удовлетворенно кивнул.
— Владлен Кузьмич, — обратился Салин к Мещерякову, — Комитет партийного контроля занялся вашим делом исключительно из-за важности тематики. Но есть мнение, что Запад втягивает нас в парапсихологические исследования, как в гонку вооружений. Если это лишь провокация, то, клюнув на нее, мы неминуемо отвлечем средства от решения куда более важных проблем, чем ясновидение и телепатия.
В душе он боялся, что Мещеряков в ответ выдаст статистику: сто пятьдесят научных групп и центров, четыре крупнейших университета и засекреченное число военных лабораторий в США с совокупным бюджетом, равным космической программе «Аполлон», штурмовали проблему парапсихологии. Вряд ли кто-то, даже США, мог позволить себе такой дОрогостоящий блеф. По всем признакам, действительно ударными темпами ковали оружие. В закрытых материалах, полученных по линии разведки, вовсю употреблялся термин «нелетальные средства ведения войны». А у нас тем временем светила психиатрии научно обеспечивали борьбу с диссидентами и лепили диагноз «шизофрения» энтузиастам вроде Мещерякова.
Мещеряков вначале затрепетал блеклыми веками, реагируя на неожиданный поворот беседы, но быстро взял себя в руки. Лицо вновь обрело выражение аскета, готового взойти на Голгофу.
— Начнем с того, что гонку с Америкой навязали нам не американцы, а Хрущев. «Догоним и перегоним Америку!» — это его же лозунг. А в чем, по каким показателям? У нас же принципиально различные системы. Никто же не устраивает состязаний нашего скрипача Рихтера с их боксером Мохаммедом Али. Потому что изначально глупо.
Салин с трудом погасил улыбку.
— Хорошо, я уточню вопрос. Насколько мы отстали в создании психотронного оружия? — спросил он.
Ожидал, что, сев на любимого конька, Мещеряков загорится и скажет больше, чем, готовясь к этой встрече, Салин прочел в аналитических материалах.
— Ни на сколько, — с саркастической усмешкой ответил Мещеряков. — Сейчас, конечно, тема — поле непаханое. Десяток групп энтузиастов я в расчет не беру. Но Россия всегда была страной колоссальных мобилизационных усилий. — Он развел руками. — Такие уж мы уродились. И эту целину поднимем, не сомневаюсь. Иными словами, если примут решение, дадут финансирование, спустят план, назначат ответственных, все будет, как с генетикой и кибернетикой. Откроем в столице пару специализированных НИИ, сотню лабораторий в провинции, завалим публикациями и диссертациями, даже курс введем в институтах. Как говорится, если партия скажет «надо», всем научным сообществом ответим «есть!». И даже отрапортуем раньше срока.
Решетников крякнул, послав ироничный взгляд Салину. Он как раз и доказывал Салину, что нет никакого смысла в патронаже над «лженаукой» и его новоявленным мессией. Доказывал, но вынужден был подчиниться коллеге, стоящему в партийной иерархии на одну ступень выше. Салин тем не менее решил гнуть свою линию дальше.
— Вы, как я знаю, побывали на международном конгрессе парапсихологов. Просветите, если не трудно, как обстоят дела в мире с этой, так сказать, лженаукой?
Мещеряков хмыкнул и саркастически скривил губы.
— Душераздирающее зрелище, доложу я вам. Вертеп маразма.
— Ой ли? — с иронией посмотрел на него Салин.
— Ничего удивительного. В ересь несогласия с общепризнанной научной парадигмой впадают из природного фрондерства, исчерпав себя в избранной научной дисциплине или когда маячит возможность удовлетворить научное любопытство за счет меценатов и спонсоров. Там таких был полный зал. Ну как вечная напасть тусовались полоумные, малообразованные энтузиасты всех возрастов. Тихо бесновались расстриги всех ортодоксальных религий, последователи мадам Блаватской, Рериха и Штайнера. Гоголем ходили солидные дяди, подсевшие на фонды Пентагона. За этим сбродом бдительно следили кураторы и вербовщики из соответствующих служб. — Мещеряков почему-то обратился к Решетникову: — Откровенно говоря, никакого отличия от наших научных сборищ я не установил. Что радует. В смысле что не отстаем от Запада.
Салин снял очки с мутно-темными стеклами (по тогдашней партийной моде оправа была мощной и тяжелой), стал задумчиво протирать уголком галстука. Он был глубоко разочарован, но умело это скрывал.
— Получается, блеф. Так следует понимать вашу иронию, Владлен Кузьмич?
— В том-то и дело, что нет! — на этот раз с энтузиазмом в голосе отозвался Мещеряков. — Блеф порождается полной научной импотентностью, как сон разума порождает химер. Отделим бред и химеры от очевидных фактов. Например, состояние раппорта при гипнозе никто из марксистско-ленинских психиатров не оспаривает. Как и его бытовое проявление, когда мать просыпается раньше, чем заплачет дитя. Было время, когда люди являлись друг другу во сне, и это не считалось экстраординарным. Просто существовал такой способ получения информации. Назывался ясновидение. В то время наш телефон был бы не меньшей диковинкой, как сейчас телепатия. Для меня ясновидение такая же реальность, как для моих оппонентов — телевизор. Телепатия — телефон, телекинез — подъемный кран, телепортация — автомобиль, левитация — самолет. Продолжать аналогию?
— Вы хотите сказать, что нам доступно лишь примитивное техническое воплощение известных феноменов психики? — Салин вспомнил строки из неопубликованной работы Мещерякова. Агентура доставила ему не гранки, а фотокопии черновиков с пометками автора.
— Естественно! Для владения феноменами, убого называемыми экстрасенсорными, надо быть индусом эпохи написания Махабхараты. То есть стопроцентным фундаментальным идеалистом. А нам, ортодоксальным материалистам, за радость изобрести телефон.
— Что же касается оружия… — подсказал ему Салин.
Огонек в глазах Мещерякова сразу же погас.
Он насупился и вновь стал похожим на побитого стылым ветром ястреба.
— Конечно же, оружие, — тихо пробормотал он. Лицо опять стало маской аскета, готового принять еще один удар судьбы. Голос сразу же сделался сухим, трескучим, как сучья в костре. — Оружие — это желание убить. В состоянии аффекта, а в нем концентрируется тяга человека к разрушению, все равно, чем убивать. Впавший в безумие убивает всем, что подвернется под руку, а если нет, то голыми руками или терзает зубами, как зверь. Лишь холодный разум изобретает нож, меч, пистолет или атомную бомбу. Возможно ли убить мыслью? При известном техническом обеспечении — да. Для меня, во всяком случае, психотронное оружие столь же реально, как для средневековой инквизиции были реальны сглаз, порча и заговор на смерть. Вы согласны со мной? — Он почему-то снова обратился к Решетникову.
Решетников насупился, но в разговор не вступил.
— И вы беретесь его создать? — как можно нейтральнее спросил Салин.
И тут же пожалел, что очки с темными стеклами все еще держал в руке. Глаза оказались незащищенными, и взгляд Мещерякова прошил их насквозь, вонзившись в самый мозг. Салину даже на миг показалось, что под черепной коробкой в теплой массе мозга копошится холодная стальная спица.
Тон Мещерякова тоже оказался под стать взгляду — ледяным и колючим.
— Я изучаю человека. Существо по определению смертное, — медленно произнес он. — Любые данные о человеке можно обратить ему во вред. Но оружие для меня — лишь побочный эффект исследований.
— Оружием убивают, вас это не тревожит? — Вопрос касался морального аспекта, чрезвычайно важного в свете дальнейшего сотрудничества. Время от времени у Организации возникала необходимость «окончательно закрыть проблему», как нейтрально выражались принимавшие решение. И очень важно, чтобы исполнитель был внутренне готов исполнить приказ, не психануть до и не сломаться после .
— Вы можете точно сказать, чем занимался Королев: конструировал баллистические носители ядерного оружия или осваивал ближайший космос? — На губах Мещерякова опять мелькнула саркастическая улыбочка. — Вот и я не могу разделить свои опыты по расширению сознания с созданием средств его уничтожения. В конце концов моя задача — воплотить в технике то, что заложено Всевышним в человеке. Не более того. Моральный аспект и кармическую ответственность пусть несет тот, кто будет применять оружие.
— Все ясно. — Салин водрузил очки на нос и расслабленно отвалился в кресле.
Клиент, как выяснилось, полностью созрел для работы. Невольно закралась мысль, что Мещеряков, если действительно обладает способностью к ясновидению, как утверждало его досье, все знал заранее и в офис Организации шел как в отдел кадров. Даже если это и так, чем черт не шутит, значит, готов принять предложение закрыть скандал и перевестись в НИИ судебной психиатрии имени Сербского, а через месяц с этого «аэродрома подскока» упорхнуть на должность главврача в психиатрическую клинику в тихом Заволжске. Там, в провинциальном дурдоме, и «подопытных кроликов» с разной степенью расширенного сознания навалом, и на смертельные исходы при экспериментах посмотрят сквозь пальцы. В конце концов, где же еще жить аскету и магу как не в дальней башне замка? Там и тихо, и, не дай бог, коль свихнется чернокнижник окончательно, подвал с цепью недалеко.
В том, что Мещеряков относится к гонимому толпой и привечаемому князьями племени алхимиков, Салин не сомневался. Он готов был потратить толику секретных фондов Организации, пусть Мещеряков накупит себе драконьих яиц, лапок летучих мышей, рук висельников и самых современных приборов, лишь бы им первым в руки попало оружие, от которого пока не придумали защиты и следов применения которого не найдешь, сколько ни ищи.
А в том, что страна катится к гражданской войне, он ни на секунду не сомневался. Давно уже закопали у Кремлевской стены дряхлого генсека, прошамкавшего по бумажке: «Хочешь мира, борись за мир». Нет, золотой век Империи кончился. Настали новые времена, и в них, как встарь, металлом звенело «para pasem, para bellum» — «хочешь мира, готовься к войне».
В кабинетике повисла та особенная, вязкая тишина, что предшествует заключению сделки. Позиции выяснены, ставки определены, осталось только посмотреть друг другу в глаза и пожать руки. Салин всегда наслаждался этими мгновениями перед агреманом Согласие (от. фр. agrement).
, от которого ни одна сторона уже никогда не открестится.
Но, очевидно, в натуре Мещерякова было все портить. Паузу он использовал, чтобы сосредоточенно разглядывать Решетникова. А тот сидел и сопел, как медведь в клетке, на которого уставился осел. И по вислому уху не дать, и попросить не таращиться — не поймет.
И вдруг Мещеряков выдохнул с облегчением, будто решил какую-то важную задачку, и выдал: — Вот вы, Павел Степанович, относитесь к натурам сомневающимся. Весь разговор, я чувствовал, вы балансировали между легкой иронией и глубоким сарказмом. Между тем вы не будете отрицать, что иной раз следует хлопнуть себя по ушам, чтобы все пришло в норму. Так?
Салина удивили слова Мещерякова, но реакция друга и соратника показалась еще более странной. Лицо Решетникова залилось краской, сначала красной, потом бордовой. Он тяжко засопел, хотел что-то сказать, очевидно, резкое, но, смутившись, опустил взгляд.
Старые львы
Решетников насадил на вилку кусок шашлыка, обмакнул в соус, отправил в рот и уже с набитым ртом пробурчал:
— Надо было Дедалу еще тогда крылышки подрезать, зря я тебя послушал.
Салин понял, что они оба вспоминали один и тот же эпизод из многолетнего сотрудничества с Мещеряковым. Отставил пустой стаканчик и спросил:
— Дружище, а чем он тебя так разозлил? Колись уж, дело давнее.
Решетников замычал, покачивая головой, при этом пытался прожевать мясо. «Совсем как медведь, которого досадливые осы отрывают от трапезы», — с улыбкой подумал Салин.
— Да черт с ним, дело действительно давнее. — Решетников промокнул губы салфеткой. — Не застольная тема, предупреждаю.
— Не важно. — Салин демонстративно принялся за еду.
— Я пацаном еще был, лет четырнадцать, когда отец нас в Германию вызвал. Лето сорок пятого. Красота! Раскатали наши пол-Европы танками, но после родных широт все раем казалось. Главное, еды навалом. Отец в военной администрации служил. Личный «хорьх» и все такое. Однажды поехали к коменданту соседнего городка победу обмывать по которому разу. На обратном пути всех растрясло, встали проветриться и отлить. Вот так. — Он провел пальцем линию по столу. — Впереди джип с охраной, наш «хорьх», за ним полуторка с трофейным барахлом, подарок от коменданта. Мужики прямо над кюветом устроились, а мне как-то неловко стало. Перебрался через канаву и на опушке лесочка устроился. Только штаны снял, как за мной валежник хрустнул. Там за спиной пригорочек небольшой был. Оглядываюсь, а там немчонок стоит. Мой ровесник. Вылитый Ганс: белобрысый, весь в веснушках. Мне отец на заказ форму военную сшил, щегольская такая, офицерского сукна. Не форма, а костюм от Версаче. На Гансике тоже форма была, только полевая, ношеная. И тонкая маскировочная куртка поверх, штопаная-перештопаная. Глянул он на меня с презрением таким, даже губы вывернул. И вдруг кладет на плечо фаустпатрон Ручной реактивный противотанковый гранатомет кумулятивного действия, состоял на вооружении частей вермахта, применялся для поражения бронированной техники.
. Я даже охнуть не успел… Как бахнет над самым ухом. А потом — взрыв. Снес, шельмец, наш «хорьх» с дороги. И очередью из «шмайссера» добавил. Мужики бывалые оказались, быстро в себя пришли и давай шмалять по лесу из всех стволов. Я, как был с голым задом, кувырком за ближайший бугорок и молился, чтобы свои не зацепили. Погнались наши за тем гаденышем, а он все, как взрослый, устроил. Первые трое, что на тропу выскочили, на растяжке подорвались. Такие дела… В общем, затравили Гансика. Он огрызался до последнего патрона. А потом заорал на весь лес, я сам слышал: «Шварцкорп!.. Нихт капитулирен»! Солдаты СС не сдаются, так понимать надо. Голосок такой писклявый… И грудью на кинжал упал. Вот так.
— Однако. — Салин покачал головой.
— Потом выяснили: недалеко юнкерская школа СС была. Всех, подзатыльники раздав, наши по домам разогнали. А этот гаденыш решил в войну играть до конца и в Валгаллу попасть.
— «Лебесборн СС» Дословно — «Семена жизни»; программа по воспитанию, фактически — по искусственному выращиванию нового поколения арийской элиты Третьего рейха. Отбор кандидатов проходил при научном сопровождении «Аненербе», они обучались в закрытых орденских замках СС, выпускники были призваны стать «цветом черного рыцарства Ордена СС».
? — уточнил Салин.
— Они самые. — Решетников кивнул. — Пионеры-герои, твою богодушу…
Помолчали, делая вид, что сосредоточились на еде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29