Доверчивый Бенни трудился до седьмого пота, а когда политик в результате выборов одержал победу и занял не последний пост в правительстве, явился к нему в приемную, чтобы получить обещанную службу. Бенни заставили часа два томиться в ожидании, после чего секретарь сообщил, что политик не припоминает, чтобы он кому-то обещал работу, а принять его не может по причине большой занятости.
Бенни рассвирепел и, отбросив в сторону секретаря, стал ломиться в дверь кабинета. Предвидя такой поворот событий, политик предусмотрительно запер дверь на ключ. Разозлившись еще сильнее. Бенни выломал дверь. Политик выскочил в окно, благодаря Бога за то, что комната его расположена на первом этаже. Кабинет только что заново обставили и со вкусом отделали. На нем-то Бенни и выместил весь свой гнев. Когда подоспела полиция, из кабинета еще доносился треск дерева и звон стекла.
Никто из полицейских не хотел арестовывать Бенни – к чему это могло привести, знали все. У блюстителей порядка были с собой две натасканные немецкие овчарки, и по мегафону Бенни предупредили, что, если он сам по-хорошему не выйдет из помещения, на него натравят собак. После непродолжительного затишья в кабинете вновь раздался грохот. Тогда в комнату загнали собак. Через полминуты их трупы с переломанными шеями вылетели в окно.
Бенни повезло – судья не был особым любителем животных и не относился к числу почитателей недавно победившего на выборах политика. Бенни получил только три месяца.
Последнее его столкновение с законом произошло около шести месяцев назад. Он тогда временно работал вышибалой в одном из баров на Прямой улице Валетты. На эту улицу, известную своими притонами, всегда стекались моряки с кораблей, которые заходили на остров. Однако после закрытия британской военно-морской базы здесь настали трудные времена. Работало лишь несколько баров, да и те облюбовали немногочисленные, но хорошо организованные банды мальтийских преступников. Как-то ночью Бенни, выполняя свои прямые обязанности вышибалы, надолго отправил пару разбуянившихся клиентов из их числа в больницу и таким образом нажил себе опасных врагов.
Тот же самый судья на этот раз приговорил его к году тюремного заключения с шестимесячным испытательным сроком. Если в течение этого времени на него не поступит никаких жалоб, приговор будет отменен. Чтобы не искушать судьбу, Бенни уехал на Гоцо, решив переждать там полгода.
Он часто наведывался в «Глиниглз» и несколько раз выпивал с Кризи. Местные жители относились к нему с симпатией. Держался он со всеми дружелюбно, любому был готов помочь – вытащить лодку на берег, покрасить дом или припугнуть не в меру надоедливого туриста.
Кризи он нравился. Как-то раз Бенни пришел в бар с девушкой – нетвердо стоявшей на ногах туристкой с обесцвеченными перекисью волосами. Она дважды нарочно опрокинула стакан Кризи, причем второй раз это случилось, когда Бенни отлучился в туалет. Кризи сказал ей что-то резкое.
– Я это сделала случайно, – с вызовом ответила она, – и нечего здесь на меня цыкать.
Когда Бенни вернулся, она пожаловалась ему, что Кризи ее оскорбил.
В баре стало очень тихо.
– Ей ужасно хочется столкнуть нас лбами, – сказал Кризи и объяснил, что произошло.
Бенни кивнул, взглянул на Тони, и на стойке перед Кризи тут же появились два полных стакана.
– Ты что же, испугался его? – с издевкой спросила девица.
– Нет. И он меня не боится. А теперь – или заткнись, или вали отсюда.
С тех пор Кризи проникся к нему уважением и теперь хотел понять, о чем толкуют мужчины в баре.
Оказалось, что через несколько дней испытательный срок Бенни подходит к концу. Если до его завершения он снова ввяжется в какую-нибудь неприятную историю, ему придется провести еще целый год в тюрьме. Такой исход дела пришелся бы очень по душе некоторым его врагам на Мальте. На Кануже, отплывая на пароме от причала в Чиркевве, Виктор заметил двоих недругов Бенни. Они стояли в очереди на предыдущий рейс. Виктор так расставил машины, чтобы те двое не смогли попасть на паром.
Но теперь они были в очереди первыми и не въехать на паром не могли никак. Мужчины в баре решали, что следует предпринять, чтобы не допустить столкновения. Они знали, что Бенни выпивал в Марсалфорне, но просто пойти туда и попросить его держаться подальше от бандитов значило обидеть его, задеть его чувство собственного достоинства. Заявлять в полицию, что назревает потасовка, не имело никакого смысла. Ведь враги Бенни во что бы то ни стало хотели бы спровоцировать драку, а время для этого они могли выбрать любое. Навязать же драку Бенни было легче легкого.
Пока все обсуждали разные варианты, Кризи молчал, размышляя, как правильнее поступить. С одной стороны, ему не хотелось ввязываться в передряги – в чужие разборки он не лез никогда. Отношения Бенни с бандитами его не касались. Но он жил бок о бок с этими людьми уже полтора месяца, они приняли его, он стал для них своим. Все относились к нему с уважением и по-доброму. Значит, их проблемы не могли его не трогать. Кроме того, Бенни ему нравился чисто по-человечески.
Поэтому, когда Виктор взглянул на часы и сказал, что пора отплывать на Мальту, Кризи попросил Тони, чтобы кто-нибудь подкинул Надю домой.
– Я хочу с Виктором на пароме прокатиться, свежим воздухом подышать.
Когда «Мелиталэнд» подходил к причалу Чиркеввы, он стоял рядом с Виктором у штурвала.
– Вон их машина, – указал Виктор, – самая первая в очереди.
Это был большой, видавший виды красный «додж» с белой крышей и кучей хромированных прибамбасов. Внимание Кризи привлекла фигурка жеребца с поднятой вверх мордой, явно выполнявшая функцию талисмана.
– У этих парней все тачки такими цацками утыканы, – сказал Виктор. – Будь с ними осторожен, Уомо. Они на все способны.
Кризи кивнул.
– Ты когда обратно отплываешь?
– Через полчаса.
Кризи открыл дверь рубки.
– Если меня через полчаса не будет, не жди. Значит, я вернусь со следующим рейсом.
Автомобили начали съезжать с парома на пристань. Виктор наблюдал за Кризи, который, улучив подходящий момент, быстро спустился с парома. Неторопливой походкой он подошел к очереди. Проходя мимо «доджа», он внезапно остановился, быстрым рывком распахнул заднюю дверь, забрался внутрь и тут же захлопнул дверцу за собой.
Машина закачалась на мягких амортизаторах. С высоты рубки Виктор не мог видеть, что происходит в «додже». Через какое-то время качка прекратилась. Виктор услышал, как завелся двигатель машины, и она очень медленно развернулась и стала удаляться от причала. Вскоре «додж» исчез за поворотом.
Через полчаса все машины, ожидавшие в очереди, заехали на паром. Члены команды смотрели на капитанский мостик, ожидая приказ отдать концы.
– Подождите, – крикнул Виктор.
Немного спустя он увидел, что «додж» возвращается. Машина подъехала к сходням. Кризи вышел из нее и поднялся на паром. «Додж» снова развернулся и направился в сторону Валетты.
– Что произошло? – с нетерпением спросил Виктор, как только Кризи появился в рулевой рубке.
– Они решили, что этим летом на Гоцо им ездить не надо.
* * *
– Ты в курсе всего, что происходит на островах, знаешь про каждую мелочь? – спросил Кризи.
Джордж кивнул.
– Кстати, удовлетвори, пожалуйста, мое любопытство – что ты сделал с этими парнями?
– Мы просто побеседовали с ними по душам. – Кризи попытался сменить тему разговора. – Когда ты назначил ближайшие занятия?
Джордж усмехнулся.
– На следующей неделе в то же время. Беседа ваша, должно быть, прошла в такой теплой и дружественной обстановке, что те двое парней три дня носа из дому потом не высовывали.
– Наверное, работали над собой, – пробурчал Кризи. Потом, обернувшись к одному из ухмылявшихся солдат, спросил: – Грацио, ты готов ехать?
«Лэндровер» Пола был в ремонте. Утром Кризи подвезли от парома до Валетты, а Грацио пообещал подкинуть его обратно в Чиркевву после окончания учений.
* * *
Когда они ехали вдоль берега по открытой всем ветрам дороге, Грацио попытался разговорить Кризи, но скоро понял, что все его попытки обречены на провал.
Кризи пребывал в задумчивости. Он размышлял о предстоявшем отъезде. Через две недели, решил он, подготовка будет закончена. Мысль об отъезде вызывала в нем двойственные чувства. С одной стороны, теперь, когда он почти полностью восстановил силы, ему не терпелось побыстрее взяться за дело. Он был уже почти готов и уже множество раз тщательно отрабатывал в уме весь ход операции. Его мысли опережали тело, а сам он ждал, пока возможности их сравняются. Это должно было произойти примерно через две недели.
С другой стороны, его глубоко волновала Надя. Надя и его жизнь на Гоцо. Отъезд его означал расставание навсегда – такое у него было предчувствие. Он любил эту женщину. Осознав это, он был потрясен и до глубины души взволнован.
После первой ночи, проведенной в его спальне, она перенесла свои вещи к нему. Он не возражал – ему предстояло пробыть тут только месяц. Он ее честно обо всем предупредил, дальше пусть решает сама, она уже не девочка. Но как-то рано утром он проснулся – и понял, что любит ее.
Она сказала ему раньше, что будет его женщиной, и за эти несколько коротких дней он понял, что это значит. Надя постоянно была с ним, но никогда не была навязчивой. У нее оказался природный дар строить свою жизнь так, чтобы она стала естественным продолжением его жизни. После их первого разговора Надя никогда больше не говорила о любви, не досаждала пустыми разговорами.
Ничем его не обременяя, она смогла установить жесткий распорядок их жизни.
На рассвете Надя выскальзывала из постели, спускалась на кухню и готовила ему кофе. Когда она возвращалась в спальню, Кризи уже делал зарядку. Она садилась на кровать и с серьезным видом следила за тем, как он заставляет свое тело работать подобно четко отлаженному механизму. Закончив, он садился рядом с ней на кровать и пил кофе. Ранним утром было очень спокойно. Они почти ни о чем не говорили.
Потом он бегал – теперь миль на пять, причем заканчивалась пробежка неизменно в небольшом заливчике, где его уже поджидала Надя с холодным пивом и полотенцем. Он плавал до Комино и обратно. Теперь ни течение, ни приливы, ни отливы его не волновали. После заплыва они с полчаса загорали на плоской скале, потом возвращались домой. По какому-то молчаливому согласию Лаура больше не готовила ему завтрак. Надя жарила яичницу с ветчиной и подавала ему с таким видом, будто всю жизнь только этим по утрам и занималась. Подкрепившись, он шел в поле и помогал Полу и Джойи.
Вечера для Нади были временем особенным. Она снова встречала его в заливчике, они вместе плавали, потом болтали. Ни о чем важном и серьезном они, как правило, не говорили, но беседа уже сама по себе укрепляла их чувства. Это было общение, не налагавшее никаких обязательств и именно потому создававшее ощущение легкости и теплоты от пребывания друг с другом. Возникал некий замкнутый мир, в котором они оба чувствовали себя уютно и счастливо. В нем не было места посторонним. Надя с радостью замечала, что он часто улыбается, даже иногда шутит, причем его юмор нередко сочетается с изрядной долей цинизма.
Он же, в свою очередь, нашел в Наде женщину незаурядного ума, притягивавшую его помимо прочего непостижимой для него эротичностью. Эта женщина могла заполнить его жизнь, не обременяя и не отягощая ее. После ужина они часто вместе куда-нибудь выходили. Сначала он приглашал ее, чтобы сделать ей приятное: он видел, что ей этого хочется. Для нее действительно было важно, чтобы люди видели их вместе, ей нужно было утвердить себя в обществе. Надя словно доказывала всем, что она – его женщина и совершенно этого не стесняется. Обычно сначала они шли в «Глиниглз», куда многие приходили после работы. Кризи как завсегдатай садился на крайний табурет у стойки бара. Он больше прислушивался к разговорам, чем участвовал в них, но время от времени делал замечания, не лишенные тонкости и остроумия. Надя устраивалась с ним рядом и обнимала его рукой за талию, как бы демонстрируя свое право на этого мужчину. Ни сплетен, ни пересудов их связь ни у кого не вызывала. Для Шрейка, Бенни, Тони, Сэма и всех остальных то, что произошло между ними, было в порядке вещей: дочка Шкембри с Уомо. Никаких вопросов это не вызывало, потому что в них видели достойную друг друга пару.
Как ни странно, единственным человеком, который вообще как-то отреагировал на их отношения, был Джойи. В тот день, когда Надя перенесла свои вещи в комнату Кризи, он помогал Джойи грузить мешки с луком в машину. Сначала Джойи молчал, потом внезапно сказал:
– Мне надо поговорить с тобой о Наде. Я – ее брат, и… в общем, я в курсе того, что происходит. Не хочу, чтобы ты заблуждался.
– В чем заблуждался? – мягко спросил Кризи.
Джойи пытался подобрать правильные слова.
– Ну… обычно, если кто-то совращает сестру своего приятеля в его же собственном доме, брат предпринимает соответствующие ответные действия.
– Я не совращал твою сестру.
– Знаю. – Джойи закинул в кузов мешок с луком, повернулся к Кризи и сказал: – Именно поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты думал, что я не вступился за честь своей сестры. Если бы ты ее соблазнил или хоть как-то ее обидел, я нашел бы способ тебя проучить.
Кризи улыбнулся.
– Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Надю я никогда и ничем не обижу… по крайней мере умышленно. Если только это будет в моей власти.
Еще какое-то время они работали молча, потом Джойи улыбнулся пришедшей ему на ум мысли и сказал:
– Вообще-то, если бы я даже и попытался вмешаться, Надя бы мне мозги сковородкой вышибла.
* * *
После «Глиниглз» они иногда ходили куда-нибудь поужинать – в Иль-Ктелль, Марсалфорн или в Та Сенк – в небольшой, но роскошный ресторанчик гостиницы, принадлежавшей одному итальянцу. Цены там были действительно высокие, но еда того стоила. Иногда они коротали вечер в «Барбарелле» – дискотеке, угнездившейся на склоне холма у Марсалфорна. Кризи это место очень нравилось – дискотека находилась в перестроенном специально для этой цели фермерском доме, танцплощадкой там служил внутренний дворик. На крыше под открытым небом был оборудован бар, где всегда хорошо дышалось, а до звезд, казалось, можно было дотянуться рукой. Кризи очень полюбил хозяина бара – Ченсу, застенчивого и улыбчивого скромного человека, который всегда был в курсе всех последних событий. Как правило, Кризи сидел с бокалом коньяка в руке и слушал музыку, а Надя тем временем болтала с приятельницами. Когда во время их первого визита Кризи грубовато пригласил ее на танец, она удивилась. Ей в голову не могло прийти, что он еще и танцует. Но Кризи оказался прирожденным танцором – он гибко двигался в такт музыке, почти закрыв тяжелыми веками глаза и словно купаясь в мелодичных звуках.
– Он движется с такой же неуклюжей элегантностью, как медведь, – рассказывал как-то Джойи матери. – Такое ощущение, что у него есть невидимая штепсельная вилка, которую он подключает к музыкальной системе.
Домой они всегда возвращались до полуночи. Надя никогда не просила его задерживаться позднее, прекрасно зная, какое физическое напряжение ждет его на следующее утро.
День они завершали в широкой кровати. Им всегда было хорошо вместе. Они постепенно открывали для себя тела друг друга, одаривая и получая наслаждение взаимного обладания. Он был ведущей силой, но силой нежной и заботливой. Она подчинялась, но делала это как равная с равным.
Потом, перед самым сном, наступал короткий блаженный промежуток времени – это были для нее лучшие минуты дня. Она всегда лежала чуть ниже, чем он, так, что голова ее покоилась на его груди. Он обнимал ее мускулистой рукой, и Надя чувствовала себя в его объятиях спокойно и безмятежно, как будто эта рука ограждала ее от всех несчастий и горестей жизни. Тела их были тесно прижаты друг к другу, ноги переплетены. В эти блаженные мгновения ее счастье было безмерным.
Лаура оказалась права: Надя ни разу не обмолвилась о его предстоящем отъезде. По молчаливой договоренности о будущем они не говорили вообще.
* * *
Кризи вышел из глубокой задумчивости, лишь когда они спустились с холма к Чиркевве и подъехали к пристани. Он вылез из машины и обернулся к водителю.
– Спасибо, Грацио. Увидимся на следующей неделе. Не забывай все время тренироваться, чтобы как можно быстрее менять обойму.
Грацио улыбнулся.
– Помню. Пока пальцы не заболят.
Кризи поднялся на паром и зашел в рулевую рубку. На этот раз за штурвалом стоял Микеле. Он сказал Кризи, что Салву наконец поймал свою рыбину – огромного серебристого леща.
– Он тебя весь день ждет в «Глиниглз». Если старик в ближайшее время оттуда не уйдет, он не то что приготовить эту рыбину как следует не сможет, он вообще забудет о ее существовании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Бенни рассвирепел и, отбросив в сторону секретаря, стал ломиться в дверь кабинета. Предвидя такой поворот событий, политик предусмотрительно запер дверь на ключ. Разозлившись еще сильнее. Бенни выломал дверь. Политик выскочил в окно, благодаря Бога за то, что комната его расположена на первом этаже. Кабинет только что заново обставили и со вкусом отделали. На нем-то Бенни и выместил весь свой гнев. Когда подоспела полиция, из кабинета еще доносился треск дерева и звон стекла.
Никто из полицейских не хотел арестовывать Бенни – к чему это могло привести, знали все. У блюстителей порядка были с собой две натасканные немецкие овчарки, и по мегафону Бенни предупредили, что, если он сам по-хорошему не выйдет из помещения, на него натравят собак. После непродолжительного затишья в кабинете вновь раздался грохот. Тогда в комнату загнали собак. Через полминуты их трупы с переломанными шеями вылетели в окно.
Бенни повезло – судья не был особым любителем животных и не относился к числу почитателей недавно победившего на выборах политика. Бенни получил только три месяца.
Последнее его столкновение с законом произошло около шести месяцев назад. Он тогда временно работал вышибалой в одном из баров на Прямой улице Валетты. На эту улицу, известную своими притонами, всегда стекались моряки с кораблей, которые заходили на остров. Однако после закрытия британской военно-морской базы здесь настали трудные времена. Работало лишь несколько баров, да и те облюбовали немногочисленные, но хорошо организованные банды мальтийских преступников. Как-то ночью Бенни, выполняя свои прямые обязанности вышибалы, надолго отправил пару разбуянившихся клиентов из их числа в больницу и таким образом нажил себе опасных врагов.
Тот же самый судья на этот раз приговорил его к году тюремного заключения с шестимесячным испытательным сроком. Если в течение этого времени на него не поступит никаких жалоб, приговор будет отменен. Чтобы не искушать судьбу, Бенни уехал на Гоцо, решив переждать там полгода.
Он часто наведывался в «Глиниглз» и несколько раз выпивал с Кризи. Местные жители относились к нему с симпатией. Держался он со всеми дружелюбно, любому был готов помочь – вытащить лодку на берег, покрасить дом или припугнуть не в меру надоедливого туриста.
Кризи он нравился. Как-то раз Бенни пришел в бар с девушкой – нетвердо стоявшей на ногах туристкой с обесцвеченными перекисью волосами. Она дважды нарочно опрокинула стакан Кризи, причем второй раз это случилось, когда Бенни отлучился в туалет. Кризи сказал ей что-то резкое.
– Я это сделала случайно, – с вызовом ответила она, – и нечего здесь на меня цыкать.
Когда Бенни вернулся, она пожаловалась ему, что Кризи ее оскорбил.
В баре стало очень тихо.
– Ей ужасно хочется столкнуть нас лбами, – сказал Кризи и объяснил, что произошло.
Бенни кивнул, взглянул на Тони, и на стойке перед Кризи тут же появились два полных стакана.
– Ты что же, испугался его? – с издевкой спросила девица.
– Нет. И он меня не боится. А теперь – или заткнись, или вали отсюда.
С тех пор Кризи проникся к нему уважением и теперь хотел понять, о чем толкуют мужчины в баре.
Оказалось, что через несколько дней испытательный срок Бенни подходит к концу. Если до его завершения он снова ввяжется в какую-нибудь неприятную историю, ему придется провести еще целый год в тюрьме. Такой исход дела пришелся бы очень по душе некоторым его врагам на Мальте. На Кануже, отплывая на пароме от причала в Чиркевве, Виктор заметил двоих недругов Бенни. Они стояли в очереди на предыдущий рейс. Виктор так расставил машины, чтобы те двое не смогли попасть на паром.
Но теперь они были в очереди первыми и не въехать на паром не могли никак. Мужчины в баре решали, что следует предпринять, чтобы не допустить столкновения. Они знали, что Бенни выпивал в Марсалфорне, но просто пойти туда и попросить его держаться подальше от бандитов значило обидеть его, задеть его чувство собственного достоинства. Заявлять в полицию, что назревает потасовка, не имело никакого смысла. Ведь враги Бенни во что бы то ни стало хотели бы спровоцировать драку, а время для этого они могли выбрать любое. Навязать же драку Бенни было легче легкого.
Пока все обсуждали разные варианты, Кризи молчал, размышляя, как правильнее поступить. С одной стороны, ему не хотелось ввязываться в передряги – в чужие разборки он не лез никогда. Отношения Бенни с бандитами его не касались. Но он жил бок о бок с этими людьми уже полтора месяца, они приняли его, он стал для них своим. Все относились к нему с уважением и по-доброму. Значит, их проблемы не могли его не трогать. Кроме того, Бенни ему нравился чисто по-человечески.
Поэтому, когда Виктор взглянул на часы и сказал, что пора отплывать на Мальту, Кризи попросил Тони, чтобы кто-нибудь подкинул Надю домой.
– Я хочу с Виктором на пароме прокатиться, свежим воздухом подышать.
Когда «Мелиталэнд» подходил к причалу Чиркеввы, он стоял рядом с Виктором у штурвала.
– Вон их машина, – указал Виктор, – самая первая в очереди.
Это был большой, видавший виды красный «додж» с белой крышей и кучей хромированных прибамбасов. Внимание Кризи привлекла фигурка жеребца с поднятой вверх мордой, явно выполнявшая функцию талисмана.
– У этих парней все тачки такими цацками утыканы, – сказал Виктор. – Будь с ними осторожен, Уомо. Они на все способны.
Кризи кивнул.
– Ты когда обратно отплываешь?
– Через полчаса.
Кризи открыл дверь рубки.
– Если меня через полчаса не будет, не жди. Значит, я вернусь со следующим рейсом.
Автомобили начали съезжать с парома на пристань. Виктор наблюдал за Кризи, который, улучив подходящий момент, быстро спустился с парома. Неторопливой походкой он подошел к очереди. Проходя мимо «доджа», он внезапно остановился, быстрым рывком распахнул заднюю дверь, забрался внутрь и тут же захлопнул дверцу за собой.
Машина закачалась на мягких амортизаторах. С высоты рубки Виктор не мог видеть, что происходит в «додже». Через какое-то время качка прекратилась. Виктор услышал, как завелся двигатель машины, и она очень медленно развернулась и стала удаляться от причала. Вскоре «додж» исчез за поворотом.
Через полчаса все машины, ожидавшие в очереди, заехали на паром. Члены команды смотрели на капитанский мостик, ожидая приказ отдать концы.
– Подождите, – крикнул Виктор.
Немного спустя он увидел, что «додж» возвращается. Машина подъехала к сходням. Кризи вышел из нее и поднялся на паром. «Додж» снова развернулся и направился в сторону Валетты.
– Что произошло? – с нетерпением спросил Виктор, как только Кризи появился в рулевой рубке.
– Они решили, что этим летом на Гоцо им ездить не надо.
* * *
– Ты в курсе всего, что происходит на островах, знаешь про каждую мелочь? – спросил Кризи.
Джордж кивнул.
– Кстати, удовлетвори, пожалуйста, мое любопытство – что ты сделал с этими парнями?
– Мы просто побеседовали с ними по душам. – Кризи попытался сменить тему разговора. – Когда ты назначил ближайшие занятия?
Джордж усмехнулся.
– На следующей неделе в то же время. Беседа ваша, должно быть, прошла в такой теплой и дружественной обстановке, что те двое парней три дня носа из дому потом не высовывали.
– Наверное, работали над собой, – пробурчал Кризи. Потом, обернувшись к одному из ухмылявшихся солдат, спросил: – Грацио, ты готов ехать?
«Лэндровер» Пола был в ремонте. Утром Кризи подвезли от парома до Валетты, а Грацио пообещал подкинуть его обратно в Чиркевву после окончания учений.
* * *
Когда они ехали вдоль берега по открытой всем ветрам дороге, Грацио попытался разговорить Кризи, но скоро понял, что все его попытки обречены на провал.
Кризи пребывал в задумчивости. Он размышлял о предстоявшем отъезде. Через две недели, решил он, подготовка будет закончена. Мысль об отъезде вызывала в нем двойственные чувства. С одной стороны, теперь, когда он почти полностью восстановил силы, ему не терпелось побыстрее взяться за дело. Он был уже почти готов и уже множество раз тщательно отрабатывал в уме весь ход операции. Его мысли опережали тело, а сам он ждал, пока возможности их сравняются. Это должно было произойти примерно через две недели.
С другой стороны, его глубоко волновала Надя. Надя и его жизнь на Гоцо. Отъезд его означал расставание навсегда – такое у него было предчувствие. Он любил эту женщину. Осознав это, он был потрясен и до глубины души взволнован.
После первой ночи, проведенной в его спальне, она перенесла свои вещи к нему. Он не возражал – ему предстояло пробыть тут только месяц. Он ее честно обо всем предупредил, дальше пусть решает сама, она уже не девочка. Но как-то рано утром он проснулся – и понял, что любит ее.
Она сказала ему раньше, что будет его женщиной, и за эти несколько коротких дней он понял, что это значит. Надя постоянно была с ним, но никогда не была навязчивой. У нее оказался природный дар строить свою жизнь так, чтобы она стала естественным продолжением его жизни. После их первого разговора Надя никогда больше не говорила о любви, не досаждала пустыми разговорами.
Ничем его не обременяя, она смогла установить жесткий распорядок их жизни.
На рассвете Надя выскальзывала из постели, спускалась на кухню и готовила ему кофе. Когда она возвращалась в спальню, Кризи уже делал зарядку. Она садилась на кровать и с серьезным видом следила за тем, как он заставляет свое тело работать подобно четко отлаженному механизму. Закончив, он садился рядом с ней на кровать и пил кофе. Ранним утром было очень спокойно. Они почти ни о чем не говорили.
Потом он бегал – теперь миль на пять, причем заканчивалась пробежка неизменно в небольшом заливчике, где его уже поджидала Надя с холодным пивом и полотенцем. Он плавал до Комино и обратно. Теперь ни течение, ни приливы, ни отливы его не волновали. После заплыва они с полчаса загорали на плоской скале, потом возвращались домой. По какому-то молчаливому согласию Лаура больше не готовила ему завтрак. Надя жарила яичницу с ветчиной и подавала ему с таким видом, будто всю жизнь только этим по утрам и занималась. Подкрепившись, он шел в поле и помогал Полу и Джойи.
Вечера для Нади были временем особенным. Она снова встречала его в заливчике, они вместе плавали, потом болтали. Ни о чем важном и серьезном они, как правило, не говорили, но беседа уже сама по себе укрепляла их чувства. Это было общение, не налагавшее никаких обязательств и именно потому создававшее ощущение легкости и теплоты от пребывания друг с другом. Возникал некий замкнутый мир, в котором они оба чувствовали себя уютно и счастливо. В нем не было места посторонним. Надя с радостью замечала, что он часто улыбается, даже иногда шутит, причем его юмор нередко сочетается с изрядной долей цинизма.
Он же, в свою очередь, нашел в Наде женщину незаурядного ума, притягивавшую его помимо прочего непостижимой для него эротичностью. Эта женщина могла заполнить его жизнь, не обременяя и не отягощая ее. После ужина они часто вместе куда-нибудь выходили. Сначала он приглашал ее, чтобы сделать ей приятное: он видел, что ей этого хочется. Для нее действительно было важно, чтобы люди видели их вместе, ей нужно было утвердить себя в обществе. Надя словно доказывала всем, что она – его женщина и совершенно этого не стесняется. Обычно сначала они шли в «Глиниглз», куда многие приходили после работы. Кризи как завсегдатай садился на крайний табурет у стойки бара. Он больше прислушивался к разговорам, чем участвовал в них, но время от времени делал замечания, не лишенные тонкости и остроумия. Надя устраивалась с ним рядом и обнимала его рукой за талию, как бы демонстрируя свое право на этого мужчину. Ни сплетен, ни пересудов их связь ни у кого не вызывала. Для Шрейка, Бенни, Тони, Сэма и всех остальных то, что произошло между ними, было в порядке вещей: дочка Шкембри с Уомо. Никаких вопросов это не вызывало, потому что в них видели достойную друг друга пару.
Как ни странно, единственным человеком, который вообще как-то отреагировал на их отношения, был Джойи. В тот день, когда Надя перенесла свои вещи в комнату Кризи, он помогал Джойи грузить мешки с луком в машину. Сначала Джойи молчал, потом внезапно сказал:
– Мне надо поговорить с тобой о Наде. Я – ее брат, и… в общем, я в курсе того, что происходит. Не хочу, чтобы ты заблуждался.
– В чем заблуждался? – мягко спросил Кризи.
Джойи пытался подобрать правильные слова.
– Ну… обычно, если кто-то совращает сестру своего приятеля в его же собственном доме, брат предпринимает соответствующие ответные действия.
– Я не совращал твою сестру.
– Знаю. – Джойи закинул в кузов мешок с луком, повернулся к Кризи и сказал: – Именно поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты думал, что я не вступился за честь своей сестры. Если бы ты ее соблазнил или хоть как-то ее обидел, я нашел бы способ тебя проучить.
Кризи улыбнулся.
– Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Надю я никогда и ничем не обижу… по крайней мере умышленно. Если только это будет в моей власти.
Еще какое-то время они работали молча, потом Джойи улыбнулся пришедшей ему на ум мысли и сказал:
– Вообще-то, если бы я даже и попытался вмешаться, Надя бы мне мозги сковородкой вышибла.
* * *
После «Глиниглз» они иногда ходили куда-нибудь поужинать – в Иль-Ктелль, Марсалфорн или в Та Сенк – в небольшой, но роскошный ресторанчик гостиницы, принадлежавшей одному итальянцу. Цены там были действительно высокие, но еда того стоила. Иногда они коротали вечер в «Барбарелле» – дискотеке, угнездившейся на склоне холма у Марсалфорна. Кризи это место очень нравилось – дискотека находилась в перестроенном специально для этой цели фермерском доме, танцплощадкой там служил внутренний дворик. На крыше под открытым небом был оборудован бар, где всегда хорошо дышалось, а до звезд, казалось, можно было дотянуться рукой. Кризи очень полюбил хозяина бара – Ченсу, застенчивого и улыбчивого скромного человека, который всегда был в курсе всех последних событий. Как правило, Кризи сидел с бокалом коньяка в руке и слушал музыку, а Надя тем временем болтала с приятельницами. Когда во время их первого визита Кризи грубовато пригласил ее на танец, она удивилась. Ей в голову не могло прийти, что он еще и танцует. Но Кризи оказался прирожденным танцором – он гибко двигался в такт музыке, почти закрыв тяжелыми веками глаза и словно купаясь в мелодичных звуках.
– Он движется с такой же неуклюжей элегантностью, как медведь, – рассказывал как-то Джойи матери. – Такое ощущение, что у него есть невидимая штепсельная вилка, которую он подключает к музыкальной системе.
Домой они всегда возвращались до полуночи. Надя никогда не просила его задерживаться позднее, прекрасно зная, какое физическое напряжение ждет его на следующее утро.
День они завершали в широкой кровати. Им всегда было хорошо вместе. Они постепенно открывали для себя тела друг друга, одаривая и получая наслаждение взаимного обладания. Он был ведущей силой, но силой нежной и заботливой. Она подчинялась, но делала это как равная с равным.
Потом, перед самым сном, наступал короткий блаженный промежуток времени – это были для нее лучшие минуты дня. Она всегда лежала чуть ниже, чем он, так, что голова ее покоилась на его груди. Он обнимал ее мускулистой рукой, и Надя чувствовала себя в его объятиях спокойно и безмятежно, как будто эта рука ограждала ее от всех несчастий и горестей жизни. Тела их были тесно прижаты друг к другу, ноги переплетены. В эти блаженные мгновения ее счастье было безмерным.
Лаура оказалась права: Надя ни разу не обмолвилась о его предстоящем отъезде. По молчаливой договоренности о будущем они не говорили вообще.
* * *
Кризи вышел из глубокой задумчивости, лишь когда они спустились с холма к Чиркевве и подъехали к пристани. Он вылез из машины и обернулся к водителю.
– Спасибо, Грацио. Увидимся на следующей неделе. Не забывай все время тренироваться, чтобы как можно быстрее менять обойму.
Грацио улыбнулся.
– Помню. Пока пальцы не заболят.
Кризи поднялся на паром и зашел в рулевую рубку. На этот раз за штурвалом стоял Микеле. Он сказал Кризи, что Салву наконец поймал свою рыбину – огромного серебристого леща.
– Он тебя весь день ждет в «Глиниглз». Если старик в ближайшее время оттуда не уйдет, он не то что приготовить эту рыбину как следует не сможет, он вообще забудет о ее существовании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39