Кабинетов потупился.
— Да почти никаких, — сказал он. — Все уже привыкли, что можно не прятать деньги в сейфы. Я складываю купюры в ящик своего стола… Но ящик прочный и запирается на ключ!
— Разумно, — сказал Виктор Николаевич. — Но Старобабина это не остановит…
В этот момент Сенечка не вытерпел и вышел на середину комнаты.
— Что это за комедия? — спросил он, пристально глядя на Виктора Николаевича. — Верстальщик прогулял два дня, а теперь вырядился в такой дурацкий костюм… Да ты же, Витька, сам прекрасно знаешь, где у Петра Леонидовича те деньги!
Андрей Иванович охнул и закрыл глаза. Антоша последовал его примеру. Кабинетов смерил Сенечку взглядом.
— Идите домой, товарищ корреспондент, — сказал он. — Не волнуйтесь, Виктор Николаевич! Это наш сотрудник. Он еще молод и неопытен…
* * *
…вся комната в крови. А по телевизору порнуху крутят. С китайскими субтитрами. Я подошел, выключил. Везде этот Китай… Смотрю, в луже крови бутылка лежит. «Мадера». Вовка всегда «Мадеру» пил. Вот ведь, думаю, что же здесь случилось…
Черт возьми, какая разница? Главное, Вовки дома нет.
Тут слышу за спиной:
— Ты трахаться пришел?
Поворачиваюсь. Девчонка стоит. Руки за спиной держит. В лучшем случае, лет четырнадцать. В самом лучшем.
Я говорю:
— Куда здесь все делись?
Она плечиками пожала:
— Не знаю… Я как раз дозу приняла. Кайф сначала не шел, а потом ка-ак… Так ты трахаться?
— Я ищу тут одного русского…
Она посмотрела как бы разочарованно:
— Так тебе Вовка нужен! (Так и сказала «Vofka».) Значит, трахаться. Он ведь педик. Все вы, русские, педики. Потому и богатые…
— С чего ты взяла, что он педик?
— А у него на девчонок не встает.
Я смотрю, она руки-то опустила, а в руках пистолет.
— Не бойся, — говорит. — Газовый. Упадешь и будешь задыхаться. И плакать. Целых пять минут. Я люблю смотреть…
Я говорю:
— А Вовка здесь один жил?
Она удивилась:
— Вовка? Один? Как же! Человек восемь, каждую ночь. Роджер их предупреждал, предупреждал… А потом всех в окно побросал. Вот, смотри.
Она подошла к окну и оторвала штору. Стекло и вправду было выдавлено. На оставшихся в раме стеклах висели чьи-то трусы. Ай да Роджер!
Я заляпанные стены ей показываю:
— Так это все Роджер натворил?
И она снова плечиками:
— Не знаю… Говорю ведь: дозу приняла. А кайф сначала не шел…
Да, Вовка, где тебя теперь искать, подумал я. Впрочем, на кой ты мне сдался, если так дела обстоят. Если вас восьмерых можно в окно побросать, и у тебя на девчонок не встает… Я спрашиваю:
— А у тебя нормального пистолета нет? Я бы купил.
Она плечиками:
— Ну, не знаю… Надо Роджера спросить. Иди за мной.
— А он не убьет меня, этот твой Роджер?
Плечиками.
Прекрасно.
Я смотрю, она меня во двор ведет. Это хорошо. Убегать будет проще.
Вышли мы во двор.
Во дворе раньше бассейн был. Так вот, над бывшим бассейном что-то густое и разноцветное колышется. Смотрю — дым. И пахнет. У меня сразу глаза стали закрываться. А дым стелется вроде как слоями. Ползет мне под ноги. Девчонка в этот дым нырнула и вынырнула.
— Надо пять минут подождать.
Я как сел, так и не встал, так на меня этот дым подействовал. Потом очухался, смотрю — это девчонка меня за плечо теребит.
— Роджер закончил медитировать, — говорит. — Я ему сказала, что тебе пушку надо. Он хочет на тебя посмотреть. Иди к нему, только на пури не наступи. Там пури лежат.
Я пошел на цыпочках. Чем дальше иду — тем туман гуще.
Да, думаю, стильно. Ай да Роджер! Там, в бывшем бассейне, что-то вроде Индии, только я в этом не очень разбираюсь. Везде ковры висят и какие-то блюдечки стоят, а от блюдечек этот самый дым и поднимается. А еще там колокольчики висят на подставках, как для микрофона, а подставки красивые, индийские. А колокольчики сами по себе звонят, только не очень разборчиво. А в середине этого бывшего бассейна волосатый парень сидит. Смотрю, он в одних шортах. Ноги сложил, как и полагается, а ноги худые какие-то, и сам он худой. И во рту у него вроде как дудочка, только от дудочки тонкая кишка тянется, и другим концом прямо в колбу стеклянную. А в колбе темно-синяя жидкость булькает.
Я в эту Индию спрыгнул и сел напротив Роджера. Вижу, он смотрит на меня. Вот ведь, думаю, и чего это я боялся? Глаза вроде как не злые. Тоже темно-синие, как и жидкость эта…
Кивнул мне:
— Знаю, зачем ты пришел…
И давай из своей дудочки дым потягивать. Ага, думаю, знаешь. Тебе ведь девчонка твоя уже сказала. Или сестра, кто она там тебе… Я руку протянул и кишку его с дудкой двумя пальцами защипнул. Я сюда не на посиделки пришел. Он прищурился и говорит:
— Я тебя где-то видел. Ты джиу-джитсу у миссис Пайпер не учился?
— Нет…
— А айкидо?
— Тоже…
Он голову наклонил:
— Но, похоже, драться ты умеешь…
Я говорю:
— Да нет, толкаюсь только. А ты вон как Вовку-то с компанией…
Он подбородок почесал, потом откуда-то гребешок деревянный достал и давай свои баки в порядок приводить. Медлительный такой, как в воде. Потом говорит:
— Это все бог. Я ничего не делал. Да и вообще, это давно было.
— Так это бог, — спрашиваю, — их в окно побросал?
Он отвечает:
— Бог не любит, когда людям спокойно медитировать не дают. А Вовка твой в бога не верил. Теперь, должно быть, верит.
— А где он сейчас?
Этот Роджер нахмурился:
— Да они ночью бутылками дрались. Потом хотели дом поджечь. Я рискнул — полицию вызвал. Полицейские ничего оказались, трезвые. Так что если тебе Вовка нужен, то не раньше чем через месяц.
И снова стал дымок потягивать. Я говорю:
— Мне пистолет нужен. Продашь?
Он промычал что-то — продам, мол, все нормально.
Я хотел свою цену предложить, но он так рукой замахал: погоди, мол, я еще два раза затянусь из своей дудочки, и мы все решим. Ну, затянулся он и говорит:
— Мне кажется, ты не очень хороший человек. Вот ведь, думаю!
— Ну, предположим, — говорю. — Что дальше?
Он мне и выдал:
— Ты не очень достоин того, чтобы я тебе пистолет продавал.
— Зато у меня деньги есть!
— Да бог с ними, с деньгами, — отмахнулся он. — У меня они тоже есть. Я вообще-то пури делаю на продажу. Ты, когда шел, на пури-то не наступил? Ты смотри, не наступай. Пури — это мой хлеб, а оружие — так, баловство.
Ну, достал он меня. Я говорю:
— Так как насчет этого дела? Есть у тебя пушка или нет?
А он снова дымок из дудочки потянул. Кивнул только.
Я спросил его:
— Так что, мне уходить? Вроде как недостоин я?
Сейчас, думаю, только повтори! Сразу тебе конец. Думаешь, Вовку в окно побросал, так теперь все можно, что ли?
Этот Роджер говорит:
— Хочешь свою судьбу узнать? Я будущее вижу.
— Ладно, — говорю, — кончай… Последний раз говорю. Мне пушка нужна, понял?
Он меня не слышит:
— Вижу, что настигнет тебя небывалая прежде скука. А потом все встанет на свои места…
Все, с меня хватит. Сейчас дам ему по волосатой башке, а потом возьму дудочку его и… Хотя, на самом-то деле, поостеречься стоит. Кто знает, чему он тут в своей Индии научился… Я, наверно, побледнел даже оттого, как нервы все натянулись. Я всегда, когда с собой борюсь, бледнеть начинаю. И посвистывать сквозь зубы…
Он увидел, что я слушать его не хочу.
— Значит, — говорит, — не нужно тебе будущее знать… Это, в общем-то, верное решение, ладно. Тогда давай, я бога попрошу, чтобы он какое-нибудь твое желание исполнил?
— Хочу быть терпеливым, — говорю как можно ласковей, — и добрым. Как бойскаут. Только побыстрее. Для нас обоих лучше будет…
А сам прикидываю, как сейчас начну его в ковер закатывать. Сам потом найду, где у тебя оружие лежит…
Тут он как засмеется и давай руку мне совать.
— Мы с богом, — говорит, — тобой довольны. Бог говорит: «Так и быть, дай ему пистолет. Сейчас можно».
Ну, думаю, это другое дело. Я-то думал он просто издевается, потому что он такой в себе уверенный и крутой. А на самом деле это что-то вроде ритуала. Ладно, мне не жалко. Смотрю, он продолжает руку протягивать. Я пожал. Ну, думаю, ничего себе! И говорю ему:
— Ну ты и замерз! Рука-то как лед.
А он глядит как ни в чем не бывало.
Тут меня понесло, я даже не совсем соображал, что говорю. Так бывает иногда: проймет вдруг, и надо выговориться, чтобы с мыслями развязаться. Говорю ему:
— У тебя что, одежды никакой нет? Чего голый сидишь? Ерундой тут занимаешься, а на здоровье наплевать! У тебя оружия много. Если ты помрешь, кому оно достанется? Вовке, что ли? Или девчонке этой? Что она с ним делать-то будет? Да и вообще, куда она без тебя денется? Ты бы хоть следил за своей сестрой…
Ну, я понимаю, что это все не мое дело, но, наверно, это дым на меня подействовал. Я даже и про пистолет думать забыл. Чуть-чуть на крик не сорвался, голос только охрип.
— Стыдно, Роджер! По какому праву ты в эту Индию от действительности спрятался? Девчонка черт знает чем занимается, а ты ей позволяешь! Вот из-за такого безразличия вся Америка к чертовой матери пошла…
Тут он меня остановил:
— Ладно, мы с сестрой разберемся. А пистолет я тебе бесплатно дам, но ты обещай мне его обратно принести.
— Само собой, — говорю. — Только ты мне газовый найди, как у сестры. Чтобы из него убить было нельзя…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Марина Ивановна, Сенечкина хозяйка, шла по городу. Ей было холодно.
Шли улыбающиеся люди, они словно не замечали навалившегося на Марину Ивановну холода. Марина Ивановна шла все медленнее.
Мимо Марины Ивановны шла стройненькая администратор Нина. Она думала о Мурке и улыбалась. Думала о муже, который починил лыжи и опять их сломал, и переставала улыбаться. Думала о себе и об иностранных журналах с неграми и снова делала улыбку.
Директор детской студии Борис Невзрослейко парами вел детей. Дети ступали в ногу. «Ваш долг — гармоничное развитие, — внушал Борис Невзрослейко. — Поэтому не спорьте. Сегодня все идем на синхронное плавание».
А вон пошел, подпрыгивая, Анатолий Горшков. На плечах у него новые погоны редактора «Странички творчества». Он смеется и, не переставая подпрыгивать, раскланивается с прохожими. Он завел себе собачку. Собачка встречает Толика с работы. В зубах она несет книжицу «Как сделать, чтобы люди тебя любили».
Вот поехал таксист Фёдорыч. Он поставил новый бесплатный датчик с ультразвуком. Этот датчик рассчитан также и на птиц. Но до сих пор прибор несовершенен. Культурный таксист не должен давить лягушек и ящериц. Но ультразвук не действует на лягушек и ящериц. Испытания комиссии по шоферским датчикам при президенте это доказали. Таксист Фёдорыч не вполне доверяет испытаниям. Он надеется, что летом, когда появятся лягушки и ящерицы, ультразвук на них все-таки подействует. А если нет — то Фёдорыч своими руками усовершенствует прибор.
Марина Ивановна захотела пива. Но ее не пустили в магазин, а в киоске просто вежливо отказались обслуживать. Потом на Марину Ивановну залаял карликовый пудель, хотя ему явно мешал лаять крепкий намордник. (По президентской программе все собаки на улице должны быть в наморднике.) Но неприятности Марины Ивановны на этом не кончились. Возвращаясь домой, она столкнулась у подъезда с Романом Афанасьевичем, членом профсоюза.
— Вы, Марина Ивановна, постыдились бы пальто надевать на нижнее белье, — заметил Роман Афанасьевич. — И умылись бы хоть разок. От вас даже кошки отворачиваются.
Марина Ивановна прошмыгнула на лестницу, запахнув засаленное пальто. Навстречу спускалась Света, кандидат наук. Увидев Марину Ивановну, Света пошла пятнами.
— Вы!.. — сказала она. — Муж мне все рассказал. Если еще раз вы посмеете выражаться матом в присутствии моего ребенка, я сделаю все, чтобы вас насильно освидетельствовал психиатр.
Напротив квартиры сержанта Шнурко было написано:
«Бей ментовскую козлятину».
Марина Ивановна знала, что сержант Шнурко собственноручно сделал эту надпись. Надпись напоминала милиционеру о героическом прошлом.
На третьем этаже Марину Ивановну поджидала Настя, нянечка в детском саду.
— Опять у тебя из-за двери газом несет! — крикнула она. — Взорвать нас решила, террористка скандинавская? Я тебе покажу!
— Нету газа, — прошептала Марина Ивановна.
— Как это нету? Ты нюхай, нюхай своим поганым носом! А даже если и нету? Все равно — было. Хорошо, в тот раз спасатели приехали, газ ликвидировали. А ну как больше не приедут? Ты гляди за квартирой, не то вылетишь с жилплощади, чтобы нормальных людей опасности не подвергать.
Оказавшись дома, Марина Ивановна припала к крану и напилась водицы. После чего пальцы ее сжались, показались слезы, и она оборотилась к заветному уголку.
— Господи Иисусе Христе, — сказала она, — иже еси на небесех…
В квартире темнело. Сверху ребенок Светы играл гамму. За стеной загремели в руках Насти сковороды и кастрюли. Марина Ивановна облокотилась на подоконник. Подоконник был ледяной.
— Слабая я, — сказала Марина Ивановна.
Она потянулась к розетке и включила электрообогреватель. После чего заснула. Все осталось, как было, только на приборе зажглась оранжевая лампочка. И газом не пахло, что бы там ни говорила нянечка Настя…
Прошло несколько минут. Марина Ивановна дремала. Но частичка ее все-таки следила за тем, что происходит вокруг. И вот эта частичка встрепенулась и вспомнила что-то, какую-то маленькую надежду на большие дела, когда всем воздается по заслугам, и каждый окончательно обретет счастье.
И тут — чпок! И все.
* * *
…свезли в Центральный парк, свалили кучами и сожгли вместе с парком. А директора Си-Эн-Эн и помощника его схватили, когда они уже в вертолет садились. И прямо возле вертолета переизбрали…
Слышу, мотоцикл затрещал. И — р-раз — по дуге прямо на середину улицы. Я только глянул. И уже на четвереньках стою. Впереди куча мусора была. Я пополз, залег… Заметил или нет? Канадец. Один. Слава богу, один!
Ну, где ты там? Я тебе не Джордж.
Мотоцикл было слышно. А близко, далеко — не понять. Я поднял голову. Ну и вонь от этого мусора! А улица пустая. Все попрятались, конечно. Канадец где-то разъезжает. Похоже, круги выписывает. Вот черт его возьми! Заметил, значит. Угораздило же меня…
Провода хорошо свисают. Почти до самого асфальта. Под током или нет? Если бы под током… Я бы на месте этого канадца взял бы, да и въехал прямо в эти провода. Чтобы никому жизнь не осложнять. Где он, кстати? Почему не слыхать? Уехал, что ли?
Значит, уехал…
Тут как взревет над самым ухом! Ага, конечно, уехал! Дурак он, что ли, уезжать, когда тут человек без автомата за кучей мусора лежит! И за небольшой, оказывается, кучей…
А канадец, кстати, тоже без автомата. Остановился, стоит в пяти шагах. И только я на него свою пукалку навел, слышу, меня по имени зовут. Вот ведь, думаю!
На шлеме у него флажок канадский — кленовый лист и скрещенные кости. Снял шлем и смотрит на меня.
Тут я на него орать стал. И как! Как на того типа из полиции. Только по-русски. Так, чтоб проняло гада. Чтобы совесть в нем проснулась. Чтобы губы он себе закусал до крови. Чтобы башкой об землю в раскаянии расшибся.
Хрен. Не расшибся. Он меня утешать стал.
— Не бойся, — говорит. — Я тебя еще издалека узнал. А ты сразу хлоп носом в эту кучу. Я думал, ты стрелять будешь. Да и потом, вдруг это не ты.
Я говорю:
— Последний ты человек, Генка. Самый что ни на есть подлец. Значит, с канадцами связался. За людьми охотишься. Совести у тебя нет!
Он нахмурился.
— Дурак ты, — говорит. — Канадцы к себе никого не берут. Это я у них мотоцикл угнал. Прямо из Бронкса.
Я не удержался. Давай на него пальцем показывать, чтобы вся улица видела. Да только к нам никто не подходил. Как увидели, что я с канадцем разговор веду, так еще больше попрятались.
Генка говорит:
— А что это у тебя? Я не стрелял, честно.
Я смотрю, а у меня кровь. И закололо сразу. Ну, я испугался сначала, а потом вспомнил, что это когда я падал, там из асфальта торчало что-то, колючее такое. Я нагнулся посмотреть, а это скаутский значок острым уголком кверху в асфальт вплавился. Ну, думаю, где теперь тот скаут…
Генка сразу говорит:
— Заразы вокруг полно. Царапину обработать надо.
Что-то я за ним такой заботливости раньше не замечал. Смотрю, а в глазах его усталость какая-то. Сам он худенький такой, а я же вижу, как ноги все время напружинены. Готов в любой момент сорваться и то ли напасть, то ли деру дать. Я спросил его:
— А как ты, Генка, мотоцикл-то смог у канадцев угнать?
Он говорит:
— Я там две недели жил. Канадцы меня сначала не трогали, потому что я с хоккейной клюшкой ходил… Они там все хоккей любят… А потом до них дошло, что я русский. Ну, мне прятаться пришлось. А потом я понял, что меня найдут все равно, я и пошел искать, на чем можно из Бронкса уехать. Смотрю: мотоцикл. Это пять часов утра было. Там почти все спали. Я завел и поехал.
И легко так об этом говорит! Ну, я ему поверил.
— А шлем где взял?
Тут он глаза отвел.
— Да ну… — говорит. — Шлем я там снял с одного… Автомат тоже взял. Правда, когда я из Бронкса уезжал, у меня рожок по пути кончился. Ну и выбросил я все это дело с моста…
Посадил он меня за спину, и поехали мы в одно местечко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26