Они поплыли наперегонки, потом обратно. Берег был далеко, деревянный сарайчик купальни казался ненужным и странным сооружением. — А сом? Вдруг появится сейчас сом? — заорал Андрей, брызгая в Дусю. — Вот он сейчас… — А-а-а… — завизжала та тоненько, уже изнемогая от какого-то щенячьего восторга, который вызывало у нее купание в запретном месте. Андрей подпрыгнул и нырнул с головой. В воде он открыл глаза — было полутемно, гудящая тишина заполнила уши. Дуся плескалась где-то над ним, у поверхности — вот ее искаженный толщей воды силуэт, голые тонкие ноги мелькают, словно бегут… Он выдохнул несколько больших пузырей, которые символизировали подплывающего сома, и потом тихонько пощекотал ей пятки. Что было там, на поверхности, он не знал, но Дуся засучила ногами еще сильнее. «Не утонула бы от страха…» — подумал он и вынырнул. Буши ему сразу ударил Дусин крик. — А-а… Андрюша, дурак… как будто взаправду… — Ну? Ты этого хотела, да? — с напускной суровостью произнес он, убирая со лба налипшие волосы. — Я чуть не умерла… аи, ты не понимаешь… Они смеялись, как сумасшедшие, потом Дуся глотнула воды и закашлялась, пришлось плыть к берегу. Пока Дуся сохла, Андрей пригнал лодку. Они сели рядом, скрытые от посторонних глаз камышом. — Здорово… — стуча зубами, произнесла Дуся. — Как по-настоящему… — Но ты же видела, что это я! — Все равно, как будто сом с глубины… — А ты чуть не утонула! Волосы поправь, чтобы они высохли быстрее… Андрей равномерно разделил на пряди Дусины тяжелые волосы. Они лежали на траве, точно черные змеи. Батистовая рубашка стала совсем прозрачной — и было видно все, абсолютно все, но Андрей сделал вид, будто ничего не замечает. Тем более что Дуся никак не обращала внимания на свою наготу. — Врал Антон Антоныч! — А может, и не врал! — Нет, он совсем старенький, ему могло привидеться. Увидел бревно в воде, и вот, нате вам — чудо-юдо рыба-кит… — Ты о чем хотел поговорить? — Нет, не сейчас… — Почему не сейчас? — Сейчас неудобно. — Очень даже удобно! — Глаза у Душ загорелись от любопытства. «В самом деле, что я ломаюсь… — с досадой подумал Андрей. — Мы и так уже, как муж и жена. Сидим себе голые рядышком, как ни в чем не бывало!» — Ты, наверное, удивишься, а может быть, и нет… — Чему? — затаив дыхание, спросила Дуся. — Тому, что я люблю тебя, — просто ответил он. — Дай-ка мне платье, — вдруг, опустив глаза, потребовала она. — Я, кажется, уже высохла… Дуся быстро накинула на себя платье и только тогда посмотрела Андрею в глаза. — Я тебя тоже люблю, — серьезно произнесла она. — Вообще, ты мой самый лучший друг, я тебя как будто тысячу лет знаю. — Нет, ты не понимаешь, — беспомощно улыбнулся он. — Я тебя не так, люблю… не как сестру или как еще какую-нибудь там родственницу. Дуся ахнула и прижала ладони к щекам. Она поняла. — Господи, стыдно-то как — прошептала она. — А мы с тобой в одной воде сейчас плавали… — В общем, я тебя не тороплю с ответом, да и рано еще — в смысле возраста… Но когда-нибудь настанет день, когда я подойду к Кириллу Романовичу и попрошу твоей руки. Так вот — ты будешь не против? Душны глаза приобрели знакомое Андрею страдальческое выражение — так посмотрела она на него впервые, когда увидела после трогательного рассказа ее отца о бедном сироте, разом лишившемся обоих родителей. «Откажет! — с отчаянием подумал Андрей. — Вон как смотрит… Господи, и за что мне такая мука!» — Андрюшенька… — растерянно прошептала она. — Вот тебе крест, я умереть готова, чтобы тебе хорошо было… — Да не надо для меня умирать, я совсем другого хочу… Я хочу, чтобы ты для меня жила! — Ну да, ну да… — торопливо кивнула Дуся, видимо, испугавшись, что огорчила его. — Я согласна! — Согласна быть моей женой? — Да! — прошептала она и зажмурилась. Из-под дрожащих ресниц быстро скользнули две слезинки. Совсем не того ждал Андрей — он мечтал о том, чтобы его признание Дуся приняла с радостью, чтобы не было никаких слез… Или он вообще не знает женщин, не знает, как они ведут себя в подобных ситуациях? Наверное, так… — Я, правда, люблю тебя… — тихо произнес он и взял Дусю за руку. — Ты милый. — Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала, отчего с ресниц слетели еще две слезинки. — Ей-богу, я относилась к тебе, как к родному! Но это что же тогда… Тогда надо все по-новому, по-другому к тебе относиться? — Я тебя не тороплю и вообще ни к чему не принуждаю… — Да отчего же! Я вот тебе прямо сейчас отвечаю — я тебя тоже люблю и хочу быть твоей женой. Ты хороший человек, добрый — лучше тебя, пожалуй, я никого и не знаю… Так отчего же не составить тебе счастье? — А ты… будешь ли ты счастлива, если станешь моей навеки? — Буду! — ответила Дуся, не раздумывая. Он взял ее руку и поднес к губам. У Душ была тонкая, узкая ладошка с необычайно длинными, изящными пальцами, с какими впору на скрипке музицировать, и подумал — «моя»… — Отчего же руку… — с укором произнесла она, — мы же теперь… О подобном счастье Андрей и не мечтал — Дуся сама обернула к нему свое лицо, на щеках едва обозначились ямочки, губы ярко рдели на солнце, и было видно, как под тонкой кожей пульсирует кровь. Он осторожно прижал ее к себе и поцеловал, не веря своему счастью. Он никогда не испытывал ничего подобного. Поцелуй длился лишь несколько мгновений, но он запомнил его на всю жизнь, возведя ему храм в своей душе. — Пора… — сказала Дуся. — Пойдем? А то, пожалуй, нас искать начнут… Они быстро привели себя в порядок, Андрей пригладил ладонью волосы, и они пойти к дому. — Никому не скажем? — Нет-нет, что ты… это теперь будет наша тайна! — с энтузиазмом воскликнула Дуся. «Какое же она все-таки еще дитя… — с умилением подумал он. — Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»
— Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности — это даже меньше, чем мгновение, но для России этот век стал едва ли не самым роковым, и перемены, которые он повлек, были поистине непредсказуемыми. В 1899 году вышел в свет первый номер журнала «Мир искусства» — с него-то все и началось, выражаясь формально. Впрочем, понятие «Серебряный век» — не столько научный термин, сколько время своего рода интеллектуального Ренессанса, подарившего миру яркие шедевры, отличающиеся изысканностью форм и глубиной мысли. Как вы знаете, наверное, и без меня, в то время существовало множество течений: символизм, футуризм, акмеизм, новый реализм и прочая, и прочая… На самом деле, не столь важно, к какому именно направлению принадлежал тот или иной поэт, ибо бессмертие дается не за принадлежность к какому-либо направлению, а за талант. А людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов… Вот, послушайте:
Среди миров, в мерцании светил Одной звезды я повторяю имя… Не потому, что я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими. И если мне сомненье тяжело, Я у Нее одной молю ответа. Не потому, что от Нее светло, А потому, что с Ней не надо света.
Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо…Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему — русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но… Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал… Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью — судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.Звонок, как всегда, прозвенел некстати — на лицах многих отразилось некоторое разочарование — они готовы были еще слушать.Ко мне подскочила девчонка с первой парты:— Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос…— Господи, милочка, семестр только начался… Не слишком ли рано?— Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам…Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.— Лиза, ты освободилась?— Теперь да, — сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.— А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер…— Да что ты, никто не умер!Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере — только что закончилась последняя лекция.— А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес…— Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма… Очень интересный материал. — Я замялась — рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: — И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя…— Та-ак… — выдохнула Аглая. Потом села на стол прямо передо мной и заерзала, устраиваясь поудобнее. — Кто он?— Да неважно… Ничего не важно. Мы, наверное, больше никогда не встретимся. — Я постаралась улыбнуться, но у меня не очень получилось. — Было бы глупо, если бы из-за одной ночи, проведенной вместе, я строила какие-то невероятные прогнозы…Ну вот, сама не заметила, как проговорилась! Глаза Аглаи за толстыми стеклами очков стали совсем огромными.— Ты провела с ним ночь? Приехала — и сразу же отдалась?— Такое впечатление, будто ты преподаешь не грамматику, а сексопатологию…Делать нечего — пришлось ей все рассказать.— Так ты думаешь, это любовь? — После моего рассказа задумалась она, посасывая дужку очков. — Нет, дорогая, все гораздо прозаичнее. И объясняется просто — ты уже целый год одна и потому от безысходности бросилась на первого встречного, а он оказался человеком с сомнительной репутацией… Ты сказала, он в кафе поет?— В клубе или ресторане…— Какая разница, хрен редьки не слаще — в злачном месте, короче… И не имеет никакого значения, что он правнук какого-то там писателя, одно другому не мешает! Я тебе признаюсь — еще до знакомства с Леонидом Ивановичем в моей жизни был такой случай…— Ты будешь рассказывать мне историю пятнадцатилетней давности?— Да, а что? Я все очень хорошо помню, как будто это было вчера…— Аглаша, чужой опыт бесполезен, каждый раз история повторяется по-новому! Ты меня спросила, отчего я не в себе, я тебе ответила — я влюбилась.— Кажется, влюбилась, — поправила она многозначительно. — Ты сказала — «кажется»! Как его зовут?— Александр.— А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет…Я по возможности подробно описала внешность Саши.— Как будто я его видела… — задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. — Ей-богу, ты так хорошо его описала, что…— Да где ты его могла видеть! — с досадой воскликнула я. — Что ты придумываешь…— Тут и видела! — вдруг воскликнула Аглая. — Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.— Что ты придумываешь! — с отчаянием повторила я.— Ничего я не придумываю! — возмутилась она. — Вон, выгляни в окно — он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и… уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно — но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.— Да, это он! — с удивлением прошептала я. — Ты представляешь, он меня нашел каким-то образом…— Вот, а ты мне не верила… — удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. — Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?— Ну, наверное, стеснялся…— Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется… Тоже мне — «одной звезды я повторяю имя…»! Хороша звезда…— А тебе он тоже показался симпатичным? Знаешь, я, пожалуй, пойду… и подойду к нему…— Иди уж, — буркнула Аглая.Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.— Осторожнее! Совсем озверели!.. — рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: — Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.— До свидания, Елизавета Аркадьевна! — крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.— До свиданья… — машинально отозвалась я.За ажурной старинной оградой ходил туда-сюда Саша — как будто встревоженный и недовольный.— Саша, вы? — на этот раз улыбка вырвалась у меня сама собой.— Господи, Лиза… — Он бросился ко мне, схватил за руки. — Я уж думал, что никогда не найду вас! Только почему же мы на «вы»…— Ах, я и забыла, что ты честный человек… Нет, правда, Саша, как ты меня нашел?— Ты же сказала маме, где работаешь, а в Москве не так уж много филологических институтов. Я приезжал сюда несколько раз… Ты так неожиданно сбежала тогда, не оставила ни адреса, ни телефона!— Что-то случилось?— Случилось, — сказал Саша. Он так это сказал, что сразу стало ясно, что это «случилось» касается только меня.— Елизавета Аркадьевна… — раздалось за моей спиной.— Что? — оглянулась я. Сквозь ограду просунул голову Ковальчук и смотрел на меня своими круглыми, абсолютно непроницаемыми небесно-синими глазами. — Что вам, Ковальчук?Он подумал немного, словно не зная, что сказать, но потом все-таки сказал, кивнув на Сашу:— А это кто? Он вам кто?— Господи, какой дурак… — засмеялась я. — Саша, отойдем.Мы отошли к дороге, и я пояснила:— Это студент. Лекции только что закончились… Некоторые ребята ужасные раздолбай и балбесы, но в общем-то они очень славные.— Понятно, — кивнул Саша. — Кстати, ты не выглядишь их преподавательницей. Ты даже моложе их смотришься.— Ну, спасибо… Так что же случилось?— Нестерпимое желание увидеть тебя. Я проснулся утром, зашел в твою комнату и увидел, что тебя нет. Только записка…— Глупая записка, прости меня.— Мама подумала, что я с ума сошел, потому что я сразу же бросился искать тебя, едва выпытав у нее подробности вашего разговора… Я даже накричал на нее.— Бедная Нина Ивановна!— Ничего, мы с ней уже помирились. Но я и правда до вот этого самого момента, то есть до тех пор, пока не увидел тебя сейчас, был действительно не в себе. Слава богу, ты нашлась. — Он не сдержался и обнял меня.Я украдкой поглядела в сторону ограды — из-за нее на нас смотрели несколько пар любопытных глаз. Черт возьми, студенты мои, кажется, думают, что только у них может быть личная жизнь!— Что же мы будем делать? — спросила я.— Что хочешь, я сегодня свободен. Пойдем куда-нибудь?Хорошо, — согласилась я. — Только ни в какое кафе я не хочу, пойдем в какой-нибудь парк. Сегодня хорошая погода, солнышко…— Это потому, что я нашел тебя… Только не пойдем, а поедем. Я на машине.— Ах да…Сейчас я посмотрела на автомобиль Саши внимательнее. Вишневого цвета иномарка смотрелась весьма представительно, о чем я не замедлила ему сообщить.— Ну что ты! — засмеялся он. — Ей пятнадцать лет. Правда, еще очень крепкая старушка.— Надо же, пятнадцать лет! Сегодня мне хотели рассказать историю именно с таким сроком давности…— А что за история? — с любопытством спросил он, открывая мне дверцу.— Не знаю… Я не стала слушать. Завтра спрошу у Аглаи. Аглая — моя коллега и приятельница, которая собиралась ее рассказать…Мы сели и поехали. Куда — мне было совершенно неважно. В том состоянии, в какое я впала при виде Саши, я была, кажется, готова любоваться даже трубами какой-нибудь электростанции. Саша нашел меня! Наверное, я действительно дура — раз так влюбилась, то могла оставить хотя бы телефон… Ах, зачем возвращаться к прошлому — тем приятнее было Сашино сегодняшнее появление.Возле одного из светофоров образовалась небольшая пробка. Мы остановились, Саша положил голову на сложенные на руле руки и посмотрел на меня.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Люблю, убью, умру...'
1 2 3 4 5 6
— Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности — это даже меньше, чем мгновение, но для России этот век стал едва ли не самым роковым, и перемены, которые он повлек, были поистине непредсказуемыми. В 1899 году вышел в свет первый номер журнала «Мир искусства» — с него-то все и началось, выражаясь формально. Впрочем, понятие «Серебряный век» — не столько научный термин, сколько время своего рода интеллектуального Ренессанса, подарившего миру яркие шедевры, отличающиеся изысканностью форм и глубиной мысли. Как вы знаете, наверное, и без меня, в то время существовало множество течений: символизм, футуризм, акмеизм, новый реализм и прочая, и прочая… На самом деле, не столь важно, к какому именно направлению принадлежал тот или иной поэт, ибо бессмертие дается не за принадлежность к какому-либо направлению, а за талант. А людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов… Вот, послушайте:
Среди миров, в мерцании светил Одной звезды я повторяю имя… Не потому, что я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими. И если мне сомненье тяжело, Я у Нее одной молю ответа. Не потому, что от Нее светло, А потому, что с Ней не надо света.
Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо…Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему — русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но… Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал… Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью — судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.Звонок, как всегда, прозвенел некстати — на лицах многих отразилось некоторое разочарование — они готовы были еще слушать.Ко мне подскочила девчонка с первой парты:— Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос…— Господи, милочка, семестр только начался… Не слишком ли рано?— Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам…Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.— Лиза, ты освободилась?— Теперь да, — сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.— А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер…— Да что ты, никто не умер!Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере — только что закончилась последняя лекция.— А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес…— Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма… Очень интересный материал. — Я замялась — рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: — И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя…— Та-ак… — выдохнула Аглая. Потом села на стол прямо передо мной и заерзала, устраиваясь поудобнее. — Кто он?— Да неважно… Ничего не важно. Мы, наверное, больше никогда не встретимся. — Я постаралась улыбнуться, но у меня не очень получилось. — Было бы глупо, если бы из-за одной ночи, проведенной вместе, я строила какие-то невероятные прогнозы…Ну вот, сама не заметила, как проговорилась! Глаза Аглаи за толстыми стеклами очков стали совсем огромными.— Ты провела с ним ночь? Приехала — и сразу же отдалась?— Такое впечатление, будто ты преподаешь не грамматику, а сексопатологию…Делать нечего — пришлось ей все рассказать.— Так ты думаешь, это любовь? — После моего рассказа задумалась она, посасывая дужку очков. — Нет, дорогая, все гораздо прозаичнее. И объясняется просто — ты уже целый год одна и потому от безысходности бросилась на первого встречного, а он оказался человеком с сомнительной репутацией… Ты сказала, он в кафе поет?— В клубе или ресторане…— Какая разница, хрен редьки не слаще — в злачном месте, короче… И не имеет никакого значения, что он правнук какого-то там писателя, одно другому не мешает! Я тебе признаюсь — еще до знакомства с Леонидом Ивановичем в моей жизни был такой случай…— Ты будешь рассказывать мне историю пятнадцатилетней давности?— Да, а что? Я все очень хорошо помню, как будто это было вчера…— Аглаша, чужой опыт бесполезен, каждый раз история повторяется по-новому! Ты меня спросила, отчего я не в себе, я тебе ответила — я влюбилась.— Кажется, влюбилась, — поправила она многозначительно. — Ты сказала — «кажется»! Как его зовут?— Александр.— А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет…Я по возможности подробно описала внешность Саши.— Как будто я его видела… — задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. — Ей-богу, ты так хорошо его описала, что…— Да где ты его могла видеть! — с досадой воскликнула я. — Что ты придумываешь…— Тут и видела! — вдруг воскликнула Аглая. — Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.— Что ты придумываешь! — с отчаянием повторила я.— Ничего я не придумываю! — возмутилась она. — Вон, выгляни в окно — он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и… уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно — но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.— Да, это он! — с удивлением прошептала я. — Ты представляешь, он меня нашел каким-то образом…— Вот, а ты мне не верила… — удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. — Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?— Ну, наверное, стеснялся…— Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется… Тоже мне — «одной звезды я повторяю имя…»! Хороша звезда…— А тебе он тоже показался симпатичным? Знаешь, я, пожалуй, пойду… и подойду к нему…— Иди уж, — буркнула Аглая.Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.— Осторожнее! Совсем озверели!.. — рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: — Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.— До свидания, Елизавета Аркадьевна! — крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.— До свиданья… — машинально отозвалась я.За ажурной старинной оградой ходил туда-сюда Саша — как будто встревоженный и недовольный.— Саша, вы? — на этот раз улыбка вырвалась у меня сама собой.— Господи, Лиза… — Он бросился ко мне, схватил за руки. — Я уж думал, что никогда не найду вас! Только почему же мы на «вы»…— Ах, я и забыла, что ты честный человек… Нет, правда, Саша, как ты меня нашел?— Ты же сказала маме, где работаешь, а в Москве не так уж много филологических институтов. Я приезжал сюда несколько раз… Ты так неожиданно сбежала тогда, не оставила ни адреса, ни телефона!— Что-то случилось?— Случилось, — сказал Саша. Он так это сказал, что сразу стало ясно, что это «случилось» касается только меня.— Елизавета Аркадьевна… — раздалось за моей спиной.— Что? — оглянулась я. Сквозь ограду просунул голову Ковальчук и смотрел на меня своими круглыми, абсолютно непроницаемыми небесно-синими глазами. — Что вам, Ковальчук?Он подумал немного, словно не зная, что сказать, но потом все-таки сказал, кивнув на Сашу:— А это кто? Он вам кто?— Господи, какой дурак… — засмеялась я. — Саша, отойдем.Мы отошли к дороге, и я пояснила:— Это студент. Лекции только что закончились… Некоторые ребята ужасные раздолбай и балбесы, но в общем-то они очень славные.— Понятно, — кивнул Саша. — Кстати, ты не выглядишь их преподавательницей. Ты даже моложе их смотришься.— Ну, спасибо… Так что же случилось?— Нестерпимое желание увидеть тебя. Я проснулся утром, зашел в твою комнату и увидел, что тебя нет. Только записка…— Глупая записка, прости меня.— Мама подумала, что я с ума сошел, потому что я сразу же бросился искать тебя, едва выпытав у нее подробности вашего разговора… Я даже накричал на нее.— Бедная Нина Ивановна!— Ничего, мы с ней уже помирились. Но я и правда до вот этого самого момента, то есть до тех пор, пока не увидел тебя сейчас, был действительно не в себе. Слава богу, ты нашлась. — Он не сдержался и обнял меня.Я украдкой поглядела в сторону ограды — из-за нее на нас смотрели несколько пар любопытных глаз. Черт возьми, студенты мои, кажется, думают, что только у них может быть личная жизнь!— Что же мы будем делать? — спросила я.— Что хочешь, я сегодня свободен. Пойдем куда-нибудь?Хорошо, — согласилась я. — Только ни в какое кафе я не хочу, пойдем в какой-нибудь парк. Сегодня хорошая погода, солнышко…— Это потому, что я нашел тебя… Только не пойдем, а поедем. Я на машине.— Ах да…Сейчас я посмотрела на автомобиль Саши внимательнее. Вишневого цвета иномарка смотрелась весьма представительно, о чем я не замедлила ему сообщить.— Ну что ты! — засмеялся он. — Ей пятнадцать лет. Правда, еще очень крепкая старушка.— Надо же, пятнадцать лет! Сегодня мне хотели рассказать историю именно с таким сроком давности…— А что за история? — с любопытством спросил он, открывая мне дверцу.— Не знаю… Я не стала слушать. Завтра спрошу у Аглаи. Аглая — моя коллега и приятельница, которая собиралась ее рассказать…Мы сели и поехали. Куда — мне было совершенно неважно. В том состоянии, в какое я впала при виде Саши, я была, кажется, готова любоваться даже трубами какой-нибудь электростанции. Саша нашел меня! Наверное, я действительно дура — раз так влюбилась, то могла оставить хотя бы телефон… Ах, зачем возвращаться к прошлому — тем приятнее было Сашино сегодняшнее появление.Возле одного из светофоров образовалась небольшая пробка. Мы остановились, Саша положил голову на сложенные на руле руки и посмотрел на меня.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Люблю, убью, умру...'
1 2 3 4 5 6