Особенно диссонировали, на ее взгляд, , скульптурные памятники девятнадцатого века. Она поделилась своими впечатлениями с Леной.
— Это же нормально, — сказала Лена, — каждое поколение хочет приобщиться к своей древней истории: кто фасад подновит, кто башню перестроит, кто скульптуру поставит. За две тысячи лет это здание чем только не было: замком, королевским дворцом, театром, тюрьмой… Ты лучше вон туда погляди, — и она указала на дворцовый ансамбль.
— Какая красота! — воскликнула Аня и потащила Лену к чугунной ограде, за которой лежала просторная, мощенная камнем площадь, образованная тремя строгими, внешне простыми зданиями с высокими окнами. От них веяло стариной и величием.
— Королевский дворец Палаццо Реале.
Аня вела ее к центральному входу так уверенно, словно уже бывала здесь. Лена, посмеиваясь, шла за подругой.
Они вошли в огромные двери, миновали портал, вышли во внутренний дворик, прошли еще одни двери и оказались в изумительном парке.
— Как ты догадалась, что здесь парк? — поразилась Лена.
— Если есть дворец, должен быть и дворцовый парк, — ответила Аня.
Вдоволь походив по парку, они вернулись к чугунной ограде дворца, и Аня вновь принялась с восхищением рассматривать ее причудливый узор. Потом ее внимание привлекли конные статуи, стоящие по обе стороны ворот.
— Тут я тебе ничего не могу сказать — в Турине конных статуй больше, чем во всей России. Наверное, какие-нибудь итальянские полководцы.
— Должна тебя огорчить — это не итальянцы.
— А кто? Может, скажешь, наши?
— Нет, греки, подруга. К тому же древние.
— Да-а?
— Конечно. Их отец Зевс, а мама — Леда. Они близнецы, братья Диоскуры.
— Анька, да ты можешь работать здесь экскурсоводом. Я уверена, что не все туринцы знают этих Диоскуров.
— Возможно. Но и в Москве не каждый прохожий знает про Кастора и Поллукса.
— А кто они такие? — спросила Лена.
— Господи, Ленка, они и есть братья Диоскуры: первый — смертный, а второй — бессмертный.
Домой они вернулись к двум часам.
Аня без сил рухнула на свой диванчик, переполненная впечатлениями и немного встревоженная тем, что через несколько часов придет народ, и, что бы там ни говорила Ленка, все будут рассматривать ее и что-то там говорить с ней по-итальянски… Кошмар!
В семь вечера раздался первый звонок в дверь.
— Странно, точно в семь, — удивилась Лена и потащила за собой в холл Аню.
— Почему странно?
— Итальянцы не отличаются пунктуальностью, как и все на свете южане.
Лена открыла дверь, и мгновенно холл заполнился голосами, восклицаниями, запахом духов. Пришли две супружеские пары. Лена познакомила их с Аней.
Гости побросали сумки и сумочки на старинный комод у входной двери, достали подарки и пошли в детскую.
Роберто был на высоте — он принимал подарки, словно маленький принц, и благодарил без маминого напоминания кивком головы, отчего все пришли в восторг.
Опять зазвенел звонок, и Лена побежала открывать вместе с Франко.
Одна из женщин подошла к Ане и заговорила с ней по-английски:
— Элена много рассказывала о вас. Вы друзья с самого детства?
— Да, можно сказать, с детского сада, — вспомнив прижившееся в английском языке немецкое слово «киндергартен», ответила Аня и подумала: «Если рассказывала, то зачем спрашивать очевидное? Хотя, насколько я знаю, искусство светской беседы заключается именно в умении говорить общеизвестное…»
— Как вам понравился Турин?
Аня призналась, что практически еще ничего не видела, а про себя отметила, что английский у ее собеседницы так себе.
Вошла Лена с группой новых гостей, и после очередного знакомства Аня поняла, что запомнить все имена она не в состоянии.
К счастью, снова подошла женщина, говорящая по-английски, и они вдвоем перешли в гостиную.
— Роберто совершенно очаровательный ребенок, — говорила гостья.
«Господи, как неудобно… как же ее зовут?» — думала Аня, кивая и вставляя время от времени «да, да…».
Подошли еще две милые молодые женщины. Аня отметила, что все они элегантные, подтянутые, ухоженные. Бросалось в глаза обилие золотых украшений: несколько цепочек на шее, на запястье, на пальцах по нескольку колец… Аня поймала взгляд одной из них, которая с интересом рассматривала старинный браслет с аметистом на Аниной руке. Заметив, что Аня перехватила ее взгляд, женщина открыто улыбнулась и выразила восхищение:
— Какая прелесть! Старинная работа?
— Да, еще дореволюционный браслет, — ответила Аня, не подумав, что для итальянцев, может быть, не совсем понятно, что означает «дореволюционный». Но к ее удивлению, женщина закивала головой:
— О да, сделано еще при царе. Фаберже.
— Нет, это не Фаберже, просто старинный браслет, — сказала Аня и подумала, что парадоксы случаются порой там, где их совсем не ждешь: Фаберже при жизни наверняка не был так популярен в Италии, как в наши дни.
Тем временем ее собеседницы выразили уверенность, что Ане Италия обязательно понравится. Лена подошла к Ане.
— Что ты забилась в угол и общаешься только с женской частью населения?
— Не знаю, так получается.
— Учти, тут есть холостяки, сумеешь их угадать — пять с плюсом.
— Ленка, это просто свинство, — засмеялась Аня, — надо было меня заранее предупредить.
— А что бы изменилось? Помылась бы под большое декольте?
— Я бы морально подготовилась.
— Считай, что я тебя уже подготовила, — бросила Лена на ходу и убежала открывать дверь.
Франко пригласил всех в столовую. На столе стояли подносы и блюда с салатами, закусками, бутылки самого разнообразного вида, рюмки, бокалы и стопки тарелок.
Гости, не переставая оживленно разговаривать, стали наливать вино, накладывать на тарелки снедь. То тут, то там вспыхивал смех, раздавались возгласы.
«А мне что выбрать?» — растерянно подумала Аня, глядя на батарею бутылок. Она вспомнила, что сладкое по-итальянски «дольче», и стала искать бутылку с таким словом.
— Что ты выискиваешь? — услышала она шепот Лены.
— Чего-нибудь десертного или полусладкого.
— Тут пьют преимущественно сухое. Привыкай. Дай-ка я выберу тебе на свой вкус.
— Нет-нет, я хочу дойти до всего сама, — с серьезным видом заявила Аня.
— Тогда пробуй понемногу все подряд, — и Лена исчезла в толпе.
Аня задумчиво переводила взгляд с одной бутылки на другую. Одни только названия звучали так пленительно для русского уха, что способны были опьянить без вина.
— Позвольте предложить вам вот это, — услышала она за спиной красивый мужской баритон.
Аня обернулась и обомлела: на нее смотрело лицо античного бога, до того красивое, что подумалось — уж не мрамор ли это?
Античный бог держал в руках большую бутылку без этикетки.
— Нас не познакомили, меня зовут Антонио. А вас я знаю, вы — Анна.
Аня улыбнулась, спросила:
— Как называется ваше вино?
— Сначала попробуйте, — предложил Антонио и налил ей и себе чуть больше четверти бокала, сказал «чин-чин» и стал неторопливо пить, смакуя.
Аня пригубила — вино как вино, густое, цвет очень красивый, как у граната.
«Как свинья в апельсинах…» — подумала она про себя.
Антонио поставил бокал на стол, спросил:
— Ну как? Ещё этого или попробуете другого?
— Я должна признаться вам в страшном грехе, хотя мы и мало знакомы.
Антонио мгновенно стал серьезным, но, взглянув на Аню, улыбнулся — за внешней сдержанностью в этой русской женщине таилась заманчивая и притягательная энергия. Он даже посетовал на себя: как этого он не заметил сразу?
— В грехах лучше всего исповедоваться малознакомым людям. Я вас слушаю и обещаю хранить тайну исповеди.
— Мне стыдно, но я ничего не понимаю в сухих винах, — сказала Аня и вдруг покраснела, словно действительно созналась в каком-то страшном грехе.
— О, с таким пробелом нужно бороться! Позвольте, я помогу. — Антонио потянулся за другой бутылкой.
— Но вы еще не сказали, как называется то вино.
— Знаете, у нас принято покупать вино в деревне, у какого-нибудь фермера — сразу два-три ведра, а потом разливать по бутылкам, чтобы дома всегда был запас. Такое вино вкуснее, потому что домашнее. И фермер дает вам лучшее, что у него есть, чтобы вы приехали к нему и на будущий год и еще привели своих друзей. Единственный недостаток крестьянского вина — у него нет названия, только имя хозяина.
— Давайте придумаем сами, — предложила Аня.
— Хорошая идея. Но сперва попробуйте вот этого, — и Антонио налил ей из другой бутылки.
Аня сделала несколько маленьких глотков.
— Чувствуете разницу? — спросил Антонио.
— По-моему, оно более терпкое, — робко определила Аня, боясь показаться уж полным профаном.
— Брава! Вы делаете успехи. Я думаю, вы способная ученица. В вашу честь назовем это вино «Анна».
— Я польщена, — засмеялась она. — А почему вы сказали «брава», а не браво?
— Но вы же женщина! — Антонио с удивлением уставился на нее. — Браво — когда мужчина, а женщина — всегда брава.
— У нас в России на концертах обычно кричат «браво» всем, независимо от пола, — улыбнулась Анна.
— Наверное, к вам это слово пришло от французов, — пояснил Антонио.
Подошел Франко, улыбнулся, обнял за плечи Антонио, сказал по-русски Ане:
— Мой друг.
Антонио что-то сказал ему по-итальянски. Аня уловила два знакомых слова — вино с ударением на «и» и «Анна». Она засмеялась:
— Теперь при мне нельзя секретничать, я все поняла. Вы сказали, что назвали вино «Анна», да?
— Си! — обрадовался Антонио. — Я же говорил, что вы способная ученица, видите, у вас и к языку способности.
Франко, убедившись, что Аня не скучает, пошел к другим гостям.
Антонио внимательно смотрел на Аню. Она смутилась.
— Что вы меня так разглядываете?
— Я думаю, — ответил он.
— О чем?
Антонио хотел сделать Ане комплимент, но подумал, что совсем не знает русских женщин, исключая, конечно, Лену, и неизвестно, как к его словам отнесется Анна. В этой стройной молодой женщине таилась какая-то загадка, впрочем, подумал он, возможно, всему виной языковый барьер — мы оба говорим на плохом английском…
— Мне кажется, вы задумались надолго.
— Ах, да, простите. Я подумал, что вам идет пить вино, — выпутался он и тут же предложил попробовать вино темно-вишневого цвета из бутыли непривычной формы.
Оно показалось Ане приятным, она выпила целый бокал. В голове приятно зашумело. Антонио уже не казался таким божественно-красивым, а превратился в обычного свойского парня.
К ним подошел симпатичный молодой мужчина с огромными грустными черными глазами, которые никак не сочетались с ясной открытой улыбкой на его лице, словно жили они своей собственной жизнью.
Аня вспомнила, что Лена уже знакомила их — он пришел с высокой зеленоглазой рыжеватой шатенкой. Она еще тогда подумала: наверняка венецианка. Мужчина лучезарно улыбался.
— Как вы себя чувствуете в таком большом обществе незнакомых людей? — спросил он по-английски.
— Сказать по правде, сначала не очень. Лена бросила меня в это море, предоставив самой выплывать на берег. — Аня смутилась. — Не знаю, правильно ли я говорю.
— Главное — понятно, не думайте о правильности, — подбодрил он и, словно прочитав Анины мысли, которая лихорадочно пыталась вспомнить его имя, добавил: — Меня зовут Марио, я работаю в одной клинике с Франко. Мне понятна ваша растерянность — вы действительно оказались в море людей и в море имен.
— Спасибо Антонио — он выручил меня… — начала Аня.
— О да, — прервал ее Марио, — Антонио как истинный рыцарь никогда не бросит даму в беде.
По веселым чертикам, которые вдруг появились в глазах Марио, вытеснив оттуда грусть, Аня догадалась, что тут кроется какая-то их давняя дружеская игра или подначка.
— Расскажите! — воскликнула она и непринужденно взяла Марио под руку. — Безумно люблю слушать всякие истории о рыцарях, спасающих дам. Как они это делают?
— Очень просто. Для начала они изображают из себя тот самый берег, на который должна выплыть дама, и бедняжка, доплыв, думает, что спасена.
«Довольно зло», — подумала Аня. А Марио продолжал:
— Потом выясняется, что она приплыла на всего лишь маленький-маленький островок, где можно лишь передохнуть несколько минут, а до берега еще далеко…
Ане стало не по себе. «Это я все время выплываю на островок и принимаю его за Большую землю», — подумала она, поднялась и, сказав, что обещала помочь Лене с десертом, ушла.
Мужчины молча проводили ее глазами.
— Я что-то не так сказал, Антонио? — спросил Марио.
— Не думаю… По-моему, она понимает шутку, но…
— Что?
— Мне показалось, что она несет в себе какой-то груз забот или, может быть, горе… не знаю, не знаю, но в ней есть тайна, которая тяготит ее. Что скажешь, доктор? — и Антонио замолчал.
— Мы с ней всего лишь двумя фразами обменялись. Знаю только со слов Лены, что она большая умница, историк, спортсменка — ну и все.
— Ты же врач, попробуй разобраться в остальном, — подколол его Антонио.
— Хирургическим способом? Нет, друг, тут я пас. У тебя, кажется, начало что-то получаться, а я пришел и спугнул, не так ли?
— Не так. Просто она была похожа на взъерошенного воробушка, и я попробовал хоть немножко пригладить перышки…
— Последнего гостя проводила… уф! — вздохнула Лена, плюхнулась в кресло и скинула туфли.
— Зачем было устраивать такой грандиозный прием? — спросила Аня.
Франко понял ее, улыбнулся и, обняв жену, сказал:
— Лена очень-очень хотела такой прием, она все время говорила: когда приедет Анна — придут много наши друзья!
— Франко! — воскликнула Аня. — Ты так хорошо говоришь по-русски, почему вы скрыли от меня?
— Я стыдняюсь… я неправильно говорю.
— Повлияй хоть ты на него, может быть, он тебя послушается. Я считаю, что он говорит вполне прилично и нечего стесняться.
— Но сейчас же ты говоришь? — спросила Аня.
— За меня говорит вино, не я, — засмеялся Франко.
— Ладно тебе скромничать. — Лена ласково провела рукой по его волосам. — Ты иди, тебе рано вставать, а мы с Аней быстро уберем все.
Франко не возражал, но прежде чем уйти, спросил Аню:
— Тебе понравился Антонио?
— Конечно, разве он может не понравиться! Он такой красивый, что просто хочется повесить ему на шею табличку: «Руками не трогать!»
Лена с Франко переглянулись и вдруг захохотали с такими всхлипываниями, что Аня зашикала на них:
— Вы что! Ребенка разбудите! Вас наверняка на улице слышно.
Когда супруги отсмеялись и Франко, вытирая слезы, ушел, Лена объяснила:
— Он один из наших друзей-холостяков. Но когда я его впервые увидела, то сразу же сказала Франко, что Антонио — мужчина, с которого нужно дважды в день стирать пыль. И ты сейчас сказала почти то же самое.
— Значит, мы не зря дружили столько лет.
— Дружили? — перебила ее Лена. — А сейчас что? Сейчас мы уже не дружим?
— Ленка! — бросилась обнимать ее Аня. — Ну что за глупости ты говоришь! У меня не было и нет человека ближе тебя.
— Вот ты спросила, зачем я пригласила такую кучу народа. Понимаешь, сегодня не было ни одного случайного человека, все наши друзья. Они любят меня так же, как и Франко, души не чают в Роберто, всегда отзывчивы, готовы на любую услугу и помощь. И все-таки я — это я, а они — это они…
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что, несмотря ни на что, не могу мыслить, как они, не могу привыкнуть к их образу жизни — не потому, что он хуже или лучше нашего, просто я такая, какая есть, а они другие. Понимаешь меня?
— Думаю, что понимаю.
— Только любовь Франко помогает мне приспособиться и принять чужое как свое. — Лена умолкла, и Аня терпеливо ждала продолжения. — Твой приезд для меня так много значит, мне так хотелось, чтобы все видели и знали, что рядом со мной друг всей моей жизни, что возникла я не из ничего, а из определенной среды со своими интеллектуальными запросами, духовностью и всем, что составляет наш, российский менталитет.
Аня слушала, глядя на Лену, и думала, что все сказанное сейчас в сумбуре Ленкой было результатом очень глубокого анализа и раздумий. Это была не то чтобы новая, но очень неожиданная Лена.
Подруги справились с уборкой довольно быстро, загрузив в посудомоечную машину тарелки и бокалы. Потом сели пить чай.
— А Франко? — спросила Аня.
— Он чай не пьет, только кофе. Вообще здесь мало кто пьет чай, а если и пьют, то с пакетиками, которые я называю утопленниками.
— Чай с утопленником? — переспросила Аня. — Звучит.
— А у нас с тобой, как в старой английской песне: «Тии фо ту» — чай вдвоем. Одной пить чай — половина удовольствия.
Они еще немного поговорили и разошлись по своим комнатам.
Франко не спал, ждал Лену.
— Ну как, — спросил он, — Анна довольна вечером?
— Она еще не освоилась — столько людей, даже имен не запомнила. Но не в этом дело… Мы не виделись с ней полтора года, ну чуть больше. С ней что-то произошло… Она много рассказывает, но чего-то недоговаривает, а я пока не спрашиваю.
— Правильно делаешь. Но почему ты так думаешь? По-моему, она была веселая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Это же нормально, — сказала Лена, — каждое поколение хочет приобщиться к своей древней истории: кто фасад подновит, кто башню перестроит, кто скульптуру поставит. За две тысячи лет это здание чем только не было: замком, королевским дворцом, театром, тюрьмой… Ты лучше вон туда погляди, — и она указала на дворцовый ансамбль.
— Какая красота! — воскликнула Аня и потащила Лену к чугунной ограде, за которой лежала просторная, мощенная камнем площадь, образованная тремя строгими, внешне простыми зданиями с высокими окнами. От них веяло стариной и величием.
— Королевский дворец Палаццо Реале.
Аня вела ее к центральному входу так уверенно, словно уже бывала здесь. Лена, посмеиваясь, шла за подругой.
Они вошли в огромные двери, миновали портал, вышли во внутренний дворик, прошли еще одни двери и оказались в изумительном парке.
— Как ты догадалась, что здесь парк? — поразилась Лена.
— Если есть дворец, должен быть и дворцовый парк, — ответила Аня.
Вдоволь походив по парку, они вернулись к чугунной ограде дворца, и Аня вновь принялась с восхищением рассматривать ее причудливый узор. Потом ее внимание привлекли конные статуи, стоящие по обе стороны ворот.
— Тут я тебе ничего не могу сказать — в Турине конных статуй больше, чем во всей России. Наверное, какие-нибудь итальянские полководцы.
— Должна тебя огорчить — это не итальянцы.
— А кто? Может, скажешь, наши?
— Нет, греки, подруга. К тому же древние.
— Да-а?
— Конечно. Их отец Зевс, а мама — Леда. Они близнецы, братья Диоскуры.
— Анька, да ты можешь работать здесь экскурсоводом. Я уверена, что не все туринцы знают этих Диоскуров.
— Возможно. Но и в Москве не каждый прохожий знает про Кастора и Поллукса.
— А кто они такие? — спросила Лена.
— Господи, Ленка, они и есть братья Диоскуры: первый — смертный, а второй — бессмертный.
Домой они вернулись к двум часам.
Аня без сил рухнула на свой диванчик, переполненная впечатлениями и немного встревоженная тем, что через несколько часов придет народ, и, что бы там ни говорила Ленка, все будут рассматривать ее и что-то там говорить с ней по-итальянски… Кошмар!
В семь вечера раздался первый звонок в дверь.
— Странно, точно в семь, — удивилась Лена и потащила за собой в холл Аню.
— Почему странно?
— Итальянцы не отличаются пунктуальностью, как и все на свете южане.
Лена открыла дверь, и мгновенно холл заполнился голосами, восклицаниями, запахом духов. Пришли две супружеские пары. Лена познакомила их с Аней.
Гости побросали сумки и сумочки на старинный комод у входной двери, достали подарки и пошли в детскую.
Роберто был на высоте — он принимал подарки, словно маленький принц, и благодарил без маминого напоминания кивком головы, отчего все пришли в восторг.
Опять зазвенел звонок, и Лена побежала открывать вместе с Франко.
Одна из женщин подошла к Ане и заговорила с ней по-английски:
— Элена много рассказывала о вас. Вы друзья с самого детства?
— Да, можно сказать, с детского сада, — вспомнив прижившееся в английском языке немецкое слово «киндергартен», ответила Аня и подумала: «Если рассказывала, то зачем спрашивать очевидное? Хотя, насколько я знаю, искусство светской беседы заключается именно в умении говорить общеизвестное…»
— Как вам понравился Турин?
Аня призналась, что практически еще ничего не видела, а про себя отметила, что английский у ее собеседницы так себе.
Вошла Лена с группой новых гостей, и после очередного знакомства Аня поняла, что запомнить все имена она не в состоянии.
К счастью, снова подошла женщина, говорящая по-английски, и они вдвоем перешли в гостиную.
— Роберто совершенно очаровательный ребенок, — говорила гостья.
«Господи, как неудобно… как же ее зовут?» — думала Аня, кивая и вставляя время от времени «да, да…».
Подошли еще две милые молодые женщины. Аня отметила, что все они элегантные, подтянутые, ухоженные. Бросалось в глаза обилие золотых украшений: несколько цепочек на шее, на запястье, на пальцах по нескольку колец… Аня поймала взгляд одной из них, которая с интересом рассматривала старинный браслет с аметистом на Аниной руке. Заметив, что Аня перехватила ее взгляд, женщина открыто улыбнулась и выразила восхищение:
— Какая прелесть! Старинная работа?
— Да, еще дореволюционный браслет, — ответила Аня, не подумав, что для итальянцев, может быть, не совсем понятно, что означает «дореволюционный». Но к ее удивлению, женщина закивала головой:
— О да, сделано еще при царе. Фаберже.
— Нет, это не Фаберже, просто старинный браслет, — сказала Аня и подумала, что парадоксы случаются порой там, где их совсем не ждешь: Фаберже при жизни наверняка не был так популярен в Италии, как в наши дни.
Тем временем ее собеседницы выразили уверенность, что Ане Италия обязательно понравится. Лена подошла к Ане.
— Что ты забилась в угол и общаешься только с женской частью населения?
— Не знаю, так получается.
— Учти, тут есть холостяки, сумеешь их угадать — пять с плюсом.
— Ленка, это просто свинство, — засмеялась Аня, — надо было меня заранее предупредить.
— А что бы изменилось? Помылась бы под большое декольте?
— Я бы морально подготовилась.
— Считай, что я тебя уже подготовила, — бросила Лена на ходу и убежала открывать дверь.
Франко пригласил всех в столовую. На столе стояли подносы и блюда с салатами, закусками, бутылки самого разнообразного вида, рюмки, бокалы и стопки тарелок.
Гости, не переставая оживленно разговаривать, стали наливать вино, накладывать на тарелки снедь. То тут, то там вспыхивал смех, раздавались возгласы.
«А мне что выбрать?» — растерянно подумала Аня, глядя на батарею бутылок. Она вспомнила, что сладкое по-итальянски «дольче», и стала искать бутылку с таким словом.
— Что ты выискиваешь? — услышала она шепот Лены.
— Чего-нибудь десертного или полусладкого.
— Тут пьют преимущественно сухое. Привыкай. Дай-ка я выберу тебе на свой вкус.
— Нет-нет, я хочу дойти до всего сама, — с серьезным видом заявила Аня.
— Тогда пробуй понемногу все подряд, — и Лена исчезла в толпе.
Аня задумчиво переводила взгляд с одной бутылки на другую. Одни только названия звучали так пленительно для русского уха, что способны были опьянить без вина.
— Позвольте предложить вам вот это, — услышала она за спиной красивый мужской баритон.
Аня обернулась и обомлела: на нее смотрело лицо античного бога, до того красивое, что подумалось — уж не мрамор ли это?
Античный бог держал в руках большую бутылку без этикетки.
— Нас не познакомили, меня зовут Антонио. А вас я знаю, вы — Анна.
Аня улыбнулась, спросила:
— Как называется ваше вино?
— Сначала попробуйте, — предложил Антонио и налил ей и себе чуть больше четверти бокала, сказал «чин-чин» и стал неторопливо пить, смакуя.
Аня пригубила — вино как вино, густое, цвет очень красивый, как у граната.
«Как свинья в апельсинах…» — подумала она про себя.
Антонио поставил бокал на стол, спросил:
— Ну как? Ещё этого или попробуете другого?
— Я должна признаться вам в страшном грехе, хотя мы и мало знакомы.
Антонио мгновенно стал серьезным, но, взглянув на Аню, улыбнулся — за внешней сдержанностью в этой русской женщине таилась заманчивая и притягательная энергия. Он даже посетовал на себя: как этого он не заметил сразу?
— В грехах лучше всего исповедоваться малознакомым людям. Я вас слушаю и обещаю хранить тайну исповеди.
— Мне стыдно, но я ничего не понимаю в сухих винах, — сказала Аня и вдруг покраснела, словно действительно созналась в каком-то страшном грехе.
— О, с таким пробелом нужно бороться! Позвольте, я помогу. — Антонио потянулся за другой бутылкой.
— Но вы еще не сказали, как называется то вино.
— Знаете, у нас принято покупать вино в деревне, у какого-нибудь фермера — сразу два-три ведра, а потом разливать по бутылкам, чтобы дома всегда был запас. Такое вино вкуснее, потому что домашнее. И фермер дает вам лучшее, что у него есть, чтобы вы приехали к нему и на будущий год и еще привели своих друзей. Единственный недостаток крестьянского вина — у него нет названия, только имя хозяина.
— Давайте придумаем сами, — предложила Аня.
— Хорошая идея. Но сперва попробуйте вот этого, — и Антонио налил ей из другой бутылки.
Аня сделала несколько маленьких глотков.
— Чувствуете разницу? — спросил Антонио.
— По-моему, оно более терпкое, — робко определила Аня, боясь показаться уж полным профаном.
— Брава! Вы делаете успехи. Я думаю, вы способная ученица. В вашу честь назовем это вино «Анна».
— Я польщена, — засмеялась она. — А почему вы сказали «брава», а не браво?
— Но вы же женщина! — Антонио с удивлением уставился на нее. — Браво — когда мужчина, а женщина — всегда брава.
— У нас в России на концертах обычно кричат «браво» всем, независимо от пола, — улыбнулась Анна.
— Наверное, к вам это слово пришло от французов, — пояснил Антонио.
Подошел Франко, улыбнулся, обнял за плечи Антонио, сказал по-русски Ане:
— Мой друг.
Антонио что-то сказал ему по-итальянски. Аня уловила два знакомых слова — вино с ударением на «и» и «Анна». Она засмеялась:
— Теперь при мне нельзя секретничать, я все поняла. Вы сказали, что назвали вино «Анна», да?
— Си! — обрадовался Антонио. — Я же говорил, что вы способная ученица, видите, у вас и к языку способности.
Франко, убедившись, что Аня не скучает, пошел к другим гостям.
Антонио внимательно смотрел на Аню. Она смутилась.
— Что вы меня так разглядываете?
— Я думаю, — ответил он.
— О чем?
Антонио хотел сделать Ане комплимент, но подумал, что совсем не знает русских женщин, исключая, конечно, Лену, и неизвестно, как к его словам отнесется Анна. В этой стройной молодой женщине таилась какая-то загадка, впрочем, подумал он, возможно, всему виной языковый барьер — мы оба говорим на плохом английском…
— Мне кажется, вы задумались надолго.
— Ах, да, простите. Я подумал, что вам идет пить вино, — выпутался он и тут же предложил попробовать вино темно-вишневого цвета из бутыли непривычной формы.
Оно показалось Ане приятным, она выпила целый бокал. В голове приятно зашумело. Антонио уже не казался таким божественно-красивым, а превратился в обычного свойского парня.
К ним подошел симпатичный молодой мужчина с огромными грустными черными глазами, которые никак не сочетались с ясной открытой улыбкой на его лице, словно жили они своей собственной жизнью.
Аня вспомнила, что Лена уже знакомила их — он пришел с высокой зеленоглазой рыжеватой шатенкой. Она еще тогда подумала: наверняка венецианка. Мужчина лучезарно улыбался.
— Как вы себя чувствуете в таком большом обществе незнакомых людей? — спросил он по-английски.
— Сказать по правде, сначала не очень. Лена бросила меня в это море, предоставив самой выплывать на берег. — Аня смутилась. — Не знаю, правильно ли я говорю.
— Главное — понятно, не думайте о правильности, — подбодрил он и, словно прочитав Анины мысли, которая лихорадочно пыталась вспомнить его имя, добавил: — Меня зовут Марио, я работаю в одной клинике с Франко. Мне понятна ваша растерянность — вы действительно оказались в море людей и в море имен.
— Спасибо Антонио — он выручил меня… — начала Аня.
— О да, — прервал ее Марио, — Антонио как истинный рыцарь никогда не бросит даму в беде.
По веселым чертикам, которые вдруг появились в глазах Марио, вытеснив оттуда грусть, Аня догадалась, что тут кроется какая-то их давняя дружеская игра или подначка.
— Расскажите! — воскликнула она и непринужденно взяла Марио под руку. — Безумно люблю слушать всякие истории о рыцарях, спасающих дам. Как они это делают?
— Очень просто. Для начала они изображают из себя тот самый берег, на который должна выплыть дама, и бедняжка, доплыв, думает, что спасена.
«Довольно зло», — подумала Аня. А Марио продолжал:
— Потом выясняется, что она приплыла на всего лишь маленький-маленький островок, где можно лишь передохнуть несколько минут, а до берега еще далеко…
Ане стало не по себе. «Это я все время выплываю на островок и принимаю его за Большую землю», — подумала она, поднялась и, сказав, что обещала помочь Лене с десертом, ушла.
Мужчины молча проводили ее глазами.
— Я что-то не так сказал, Антонио? — спросил Марио.
— Не думаю… По-моему, она понимает шутку, но…
— Что?
— Мне показалось, что она несет в себе какой-то груз забот или, может быть, горе… не знаю, не знаю, но в ней есть тайна, которая тяготит ее. Что скажешь, доктор? — и Антонио замолчал.
— Мы с ней всего лишь двумя фразами обменялись. Знаю только со слов Лены, что она большая умница, историк, спортсменка — ну и все.
— Ты же врач, попробуй разобраться в остальном, — подколол его Антонио.
— Хирургическим способом? Нет, друг, тут я пас. У тебя, кажется, начало что-то получаться, а я пришел и спугнул, не так ли?
— Не так. Просто она была похожа на взъерошенного воробушка, и я попробовал хоть немножко пригладить перышки…
— Последнего гостя проводила… уф! — вздохнула Лена, плюхнулась в кресло и скинула туфли.
— Зачем было устраивать такой грандиозный прием? — спросила Аня.
Франко понял ее, улыбнулся и, обняв жену, сказал:
— Лена очень-очень хотела такой прием, она все время говорила: когда приедет Анна — придут много наши друзья!
— Франко! — воскликнула Аня. — Ты так хорошо говоришь по-русски, почему вы скрыли от меня?
— Я стыдняюсь… я неправильно говорю.
— Повлияй хоть ты на него, может быть, он тебя послушается. Я считаю, что он говорит вполне прилично и нечего стесняться.
— Но сейчас же ты говоришь? — спросила Аня.
— За меня говорит вино, не я, — засмеялся Франко.
— Ладно тебе скромничать. — Лена ласково провела рукой по его волосам. — Ты иди, тебе рано вставать, а мы с Аней быстро уберем все.
Франко не возражал, но прежде чем уйти, спросил Аню:
— Тебе понравился Антонио?
— Конечно, разве он может не понравиться! Он такой красивый, что просто хочется повесить ему на шею табличку: «Руками не трогать!»
Лена с Франко переглянулись и вдруг захохотали с такими всхлипываниями, что Аня зашикала на них:
— Вы что! Ребенка разбудите! Вас наверняка на улице слышно.
Когда супруги отсмеялись и Франко, вытирая слезы, ушел, Лена объяснила:
— Он один из наших друзей-холостяков. Но когда я его впервые увидела, то сразу же сказала Франко, что Антонио — мужчина, с которого нужно дважды в день стирать пыль. И ты сейчас сказала почти то же самое.
— Значит, мы не зря дружили столько лет.
— Дружили? — перебила ее Лена. — А сейчас что? Сейчас мы уже не дружим?
— Ленка! — бросилась обнимать ее Аня. — Ну что за глупости ты говоришь! У меня не было и нет человека ближе тебя.
— Вот ты спросила, зачем я пригласила такую кучу народа. Понимаешь, сегодня не было ни одного случайного человека, все наши друзья. Они любят меня так же, как и Франко, души не чают в Роберто, всегда отзывчивы, готовы на любую услугу и помощь. И все-таки я — это я, а они — это они…
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что, несмотря ни на что, не могу мыслить, как они, не могу привыкнуть к их образу жизни — не потому, что он хуже или лучше нашего, просто я такая, какая есть, а они другие. Понимаешь меня?
— Думаю, что понимаю.
— Только любовь Франко помогает мне приспособиться и принять чужое как свое. — Лена умолкла, и Аня терпеливо ждала продолжения. — Твой приезд для меня так много значит, мне так хотелось, чтобы все видели и знали, что рядом со мной друг всей моей жизни, что возникла я не из ничего, а из определенной среды со своими интеллектуальными запросами, духовностью и всем, что составляет наш, российский менталитет.
Аня слушала, глядя на Лену, и думала, что все сказанное сейчас в сумбуре Ленкой было результатом очень глубокого анализа и раздумий. Это была не то чтобы новая, но очень неожиданная Лена.
Подруги справились с уборкой довольно быстро, загрузив в посудомоечную машину тарелки и бокалы. Потом сели пить чай.
— А Франко? — спросила Аня.
— Он чай не пьет, только кофе. Вообще здесь мало кто пьет чай, а если и пьют, то с пакетиками, которые я называю утопленниками.
— Чай с утопленником? — переспросила Аня. — Звучит.
— А у нас с тобой, как в старой английской песне: «Тии фо ту» — чай вдвоем. Одной пить чай — половина удовольствия.
Они еще немного поговорили и разошлись по своим комнатам.
Франко не спал, ждал Лену.
— Ну как, — спросил он, — Анна довольна вечером?
— Она еще не освоилась — столько людей, даже имен не запомнила. Но не в этом дело… Мы не виделись с ней полтора года, ну чуть больше. С ней что-то произошло… Она много рассказывает, но чего-то недоговаривает, а я пока не спрашиваю.
— Правильно делаешь. Но почему ты так думаешь? По-моему, она была веселая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36