Рейф присвистнул.
— Ну, разумеется, в полной сохранности и куда более старые, чем твой, — добавила она.
— По словам Синди, старше меня с Задирой и на свете-то никого нет. — Рейф моргнул, вдруг подумав, что грамматически правильнее было бы сказать «старше меня или Задиры». Что-то такое в Дженни заставило его вспомнить о правильности речи. Он готов был поклясться, что у нее никогда не бывало проблем с падежами и что она никогда не коверкала слов. Выпускница колледжа — вне всякого сомнения. С легкостью цитирующая Оскара Уайльда. Не иначе как этот лоск ей обеспечил какой-нибудь привилегированный колледж Новой Англии.
Сам-то он любил повторять, что закончил «школу тумаков». Разумеется, у него за плечами вечерние бухгалтерские и бизнес-курсы в местном колледже, но никакого диплома о высшем образовании. Черт, на это не было ни времени, ни денег. Наверное, стоило бы повоевать за стипендию, но, по правде говоря, школьные парты всегда наводили на него скуку.
За год-два шатания по свету можно получить больше знаний, чем из всех учебников мира. А Рейфу в детстве пришлось немало попутешествовать — десять штатов за десять лет сменил. В конце концов отец обосновался на морской базе Великих озер, недалеко от Чикаго, где Рейф и провел свои юношеские годы.
С тех пор словно целая вечность прошла, подумал Рейф, взглянув на Синди, пока задним ходом выводил джип на дорогу. Ресторанный бизнес он освоил с азов — сначала был мальчиком на побегушках (в старших классах средней школы), потом официантом на теплоходе во Флориде, потом менеджером в ресторане в Нью-Йорке. И наконец завел собственное дело. Он уж и не помнил, с каких лет стремился к этой цели — открыть свой ресторан и ни от кого не зависеть.
В его розовых мечтах о будущем с ним рядом всегда была Сюзан, но жена умерла, когда Синди не исполнилось и года. И все его планы провалились.
А мать Сюзан, Алфея, вообще никогда не принимала всерьез его планов. Больше того, теща не считала его достойным ее «золотой девочки» и по сей день напрямую обвиняла в смерти Сюзан, словно Рейф был в ответе за рак, постепенно подточивший силы его жены. Алфея не видела в нем никаких достоинств — ни раньше, ни теперь — и совершенно не одобряла методы, какими он воспитывал Синди.
— Папочка, мы скоро приедем? — пропела сзади Синди.
— Мы еще даже с главной дороги не свернули, детка.
— Знаю. Но мы скоро приедем?
— А я так даже не знаю, где мы собрались устроить пикник, — вставила Дженни.
— Я подумал, что можно сначала подняться на вершину Вашингтон, чтобы нагулять аппетит, — ответил Рейф.
— Мне там нравится. Это на самой крыше света, — сообщила Синди Дженни.
Дженни, конечно, слышала об этой горе, но не знала точно, где гора находится.
— Отсюда далеко? Рейф покачал головой.
— Чуть-чуть дальше по этой дороге. Все забываю, что ты не из этих мест.
— Заметно, правда?
— У тебя не тот акцент.
— Я родом из Коннектикута.
— А!
— И что означает это «а»?
— В Коннектикуте немало состоятельных семейств.
— Верно, — согласилась она. — Но моя — не из их числа.
— Вот как?
— Да. Отец ушел от нас, когда мне было шесть лет, поэтому маме пришлось вернуться к родителям и пойти работать, чтобы как-то выкручиваться. Она умерла, когда мне исполнилось девять, и меня вырастили дедушка с бабушкой. — Дженни умолкла, вдруг спохватившись — сколько же она выложила… Не то чтобы ее жизнь представляла какой-то секрет, просто не в ее правилах было сообщать первому встречному о предательстве отца. А Рейф хоть и сосед, но все же совершенно незнакомый ей человек. С неловким ощущением она быстро поменяла тему разговора:
— Ну, расскажи мне об этой горе, Вашингтон.
— Она не для слабонервных.
— То есть? Мы что, заберемся на вершину?
— Мы туда заберемся на джипе.
— Но дорога-то там есть, я полагаю?
— Разумеется, есть.
— Отлично. — А то перед ней уже начали мелькать картины, как они трясутся на ухабах какой-нибудь горной тропы.
— Дорога есть, и всем, кто ее преодолел, наклеивают на бампер этикетку с надписью «Я поднялся на гору Вашингтон», — добавил Рейф. — Высоты не боишься?
— Не знаю, — честно призналась Дженни.
На его губах промелькнула понимающая улыбка.
— Что ж, это мы выясним, — пробормотал он. У Дженни возникло такое ощущение, что это не единственная вещь, которую она должна была выяснить в тот день.
Глава 3
— П. Т. Барнум назвал все это… — Рейф широким жестом обвел открывавшуюся с вершины горы Вашингтон панораму, — вторым по великолепию зрелищем в мире.
Дженни пыталась, без особого успеха, сосредоточиться на панораме, а не на тонких и сильных пальцах Рейфа. Мужские руки всегда были ее слабостью, особенно такие изящно вылепленные, как у Рейфа.
За время подъема по горной дороге, в основном галечной, Дженни обнаружила, что не относится к слабонервным и не боится высоты, — весьма кстати, поскольку ограждения практически не встречались, дорога петляла вдоль головокружительного обрыва, а подъем был настолько крут, что у многих сердце зашлось бы от ужаса. И все же кое-что действительно вызывало у нее серьезные опасения — а именно ее эмоциональное напряжение от близости Рейфа. Но ведь ее нельзя было отнести к тому типу женщин, которые теряются при виде мужчины… или даже просто его рук.
Впрочем, она художник как-никак, напомнила себе Дженни, и, следовательно, для нее вполне естественно и приемлемо беспристрастно восхищаться красотой мужского тела. Проблема была в том, что она уж слишком восхищалась мужской красотой Рейфа, который в тот момент доставал что-то с заднего сиденья джипа. Тыл ничего себе, как сказала бы Мириам, ухмыльнулась Дженни.
— Вот… — Рейф легко выпрямился и протянул ей куртку, — надень-ка. Здесь, наверху, холодно. — Он набросил на нее огромную ветровку и застегнул молнию, едва Дженни просунула в рукава руки. — На высоте в шесть тысяч футов даже летом холодно… температура почти никогда не поднимается выше нуга.
— А при ветре кажется еще холоднее, — с легкой дрожью отметила Дженни.
Рейф натянул на нее капюшон и завязал под подбородком тесемки, словно она была не старше его дочери. Но взгляд, которым он ее одарил, был неистовым и голодным.
Дженни потянулась было убрать упавшую на лицо прядь, но обнаружила, что ее руки запутались в длиннющих рукавах ветровки. С поразившей ее нежностью Рейф смахнул прядь, и его пальцы, скользнув по холодной от ветра щеке, оставили на коже Дженни горящий след.
Она, как зачарованная, на мгновение затаила дыхание. К реальности ее вернул по-детски звонкий смех Синди.
Я ведь даже не осмотрелась как следует, вдруг одернула себя Дженни, и она принялась исправлять оплошность с таким рвением, словно после прогулки их ожидал экзамен. Они забрались значительно выше тех мест, где еще росли деревья, и ничто здесь не смягчало сурового одиночества голых скал. А окружающие горы, наоборот, казались мягкими дымчато-голубыми волнами, тянувшимися за горизонт. Дженни виделся в их контуре изогнутый хребет Земли…
— Здесь, наверху, я всегда смотрю на вещи как бы со стороны, — тихонько прошептал Рейф. — И начинаю понимать, что, даже если ты его не видишь, тебя окружает огромный мир.
Внимание Дженни переключилось с впечатляющего пейзажа на не менее выразительные черты его лица. Оно казалось чуточку грустным, чуточку угрюмым — и бесконечно завораживающим. Отчего у него такой взгляд? В этом человеке столько неразгаданных глубин, но нужно быть сумасшедшей, чтобы думать, будто до них можно вот так запросто добраться. Он был… значителен — она не могла подобрать иного выражения. Как вулкан с клокочущей внутри раскаленной лавой.
Что же это — она опять грезит наяву. Пора бы сосредоточиться на чем-то более приземленном, молча выговаривала она себе. И тут же обнаружила, за что зацепиться — столбик с табличкой.
— А я оказалась права насчет того, что здесь ветрено. Именно на этой горе зарегистрирована самая большая сила ветра — двести тридцать одна миля в час. Мировой рекорд, — прочитала Дженни.
— Как это можно вычислять силу ветра? — с ленивой улыбкой возразил Рейф.
— Многое можно почувствовать, даже не видя воочию. — Например, то силовое поле, что я чувствую всякий раз, как приближаюсь к тебе, мысленно добавила Дженни. Оно абсолютно невидимо, но ощутимо, еще как ощутимо. — Более того, часто невидимое обладает огромной мощью.
— А мы на поезде покатаемся, папочка? Синди их снова прервала, чему Дженни была несказанно рада. Ей требовалось определенное время, чтобы оправиться от взгляда Рейфа с его магнетизмом.
— Нет, сейчас дорога не работает, — ответил дочери Рейф.
— Я и понятия не имела, что сюда проведена подвесная дорога, — заметила Дженни.
— Это первая подобная дорога в мире.
— И все еще действует? Поразительно. Да, теперь уж так не строят.
— В наше время мало что длится долго, — подтвердил Рейф, и скорбь в его взгляде была как черная туча, заслонившая солнце. Наверное, он вспомнил о своей жене, о том, что их счастье длилось недолго, подумала Дженни. И вдруг размечталась: а каково это — когда тебя так сильно любят?
В смятении от собственных мыслей, Дженни поспешила к длинной деревянной лестнице, ведущей вниз, к парковочному пятачку. Она так и не поняла, почему — может, из-за высоты, а может, из-за голода (она сегодня не позавтракала), — но внезапно у нее сильно, очень сильно закружилась голова.
Поймав ее руку, Рейф воскликнул:
— Тпру-у! Поосторожнее! — Благодарная за поддержку, Дженни на миг прильнула к нему. — Не хватало еще, чтобы ты упала. Сначала твое расшатанное заднее крыльцо, теперь вот эта лестница. — Он укоризненно покачал головой. — Когда дело касается ступенек, ты становишься просто опасной.
Таков ее жизненный жребий, мрачно отметила про себя Дженни. Другие женщины — сирены. А в ней мужчины видят… опасность. Она не принадлежала к тому типу женщин, которые возбуждают мужчин, в лучшем случае ее воспринимали просто как «соседку» — ей так и говорили… все говорили. От ее дантиста до последнего приятеля.
Да уж, она не из тех, кто кружит мужчинам голову. Значит, нужно искать другую причину для явных попыток Рейфа ее очаровать. Наверняка все дело в участке. И то внимание, которым ее окружил Рейф, — это лишь его способ заставить ее увлечься им. А тогда она, думает Рейф, согласится на продажу земли… Так что с ее стороны будет мудро не упасть в его объятия.
Вновь обретя равновесие, она легко отстранилась от Рейфа.
— Я не успела позавтракать, вот голова и закружилась. Где мы будем есть, прямо тут, наверху? — прозаически поинтересовалась она.
— Нет, я имел в виду местечко поудобнее. Дженни не слишком понравился его ответ, но, подумала она, Рейф вряд ли позволит себе что-то в присутствии такого соглядатая, как его пятилетняя дочь. И Дженни очень порадовалась этому обстоятельству. Местечко поудобнее, упомянутое Рейфом, оказалось полянкой под деревьями в стороне от шоссе, ведущего обратно к дому. Землю устилал покров из желтых и буроватых листьев, поверх которого Рейф развернул старый плед. Осень была любимым временем года Дженни. Разноцветье пейзажей матери-природы она воспринимала скорее как знак начала, а не конца.
Рейф с Синди, усевшись рядышком, склонились над большой плетеной корзиной, и Дженни была очарована представшей ее глазам сценой. У нее сжалось сердце от сладкой боли, как бывало всякий раз, когда она видела отца с маленькой дочерью. Дженни прослушала немало психологических курсов, прочла немало книжек из разряда тех, которые называются «Помоги себе сам», и поняла, что эта боль рождена потерей отца, что именно такой близости с отцом не хватало в детстве и юности ей самой.
Ее дед был сухим и довольно грубым человеком, он никогда не сажал ее на колени, не обнимал, не играл с нею. Он не принадлежал к любящему типу дедушек.
Не приходилось сомневаться, что Рейф обожает Синди. Это чувство читалось в его взгляде, когда он смотрел на дочь. В его глазах светились любовь и гордость. И мягкий юмор.
Ему нравилось, Дженни видела, быть отцом.
— Ой, папочка, ты только посмотри. Хьюго положил этот вонючий сыр! — Синди сморщила от отвращения носик.
— Хьюго — это мой шеф-повар, — объяснил Рейф для Дженни. — Он считает любую трапезу незавершенной, если в ней недостает блюд французской кухни. Даже на пикнике нельзя обойтись без сыра бри, французского хлеба и вина. А по мне, так хватило бы сэндвичей с ростбифом и пива.
— Может, стоило ему об этом сказать? — заметила Дженни.
— Тысячу раз. говорил, — отозвался Рейф. — А потом прикусил язык. Хьюго чертовски вспыльчив. Но лучшего повара во всем штате не найдется.
— Папочка, ты сказал нехорошее слово! — воскликнула Синди. — Ты должен мне десятицентовик!
— В мужском обществе непременно должен быть какой-то закон против ругательств, — виновато пояснил Рейф, пока доставал из кармана монетку.
— Вчера я получила от дедушки целых пятьдесят центов, — гордо провозгласила Синди, отвлекая тем самым внимание Дженни от джинсов, туго обтягивавших бедра Рейфа.
— Он исправляется, — заметил Рейф, достав наконец десятицентовик для дочери. Синди согласно кивнула.
— Сначала он платил мне по два доллара в день.
— Похоже, характера ему не занимать, — высказала свое мнение Дженни, радуясь, что голос не выдал ее смятения. Фью-ю! Она была готова схватить салфетку и начать обмахиваться ею как веером! Мириам была права. Этот парень в самом деле очень даже симпатично заполняет собою джинсы!
— Да уж, мой отец крепкий орешек, — подтвердил Рейф.
— Смотри, папочка. Клубень сделал для нас картофельный салат! Вот здорово! Это мой любимый!
Дженни вспомнила, что Синди уже говорила ей о Клубне. Кажется, он старый приятель ее дедушки, морской кок. Вышел в отставку и работает у них в ресторане.
— Клубень и Хьюго всегда ссорятся, — продолжала Синди. — И лица у них становятся красными, как картофельный салат. — Она ткнула пальчиком в плошку с салатом — он действительно был красноватым из-за кубиков свеклы. — У Клубня тоже есть татуировка, только не такая большая, как у дедушки. Просто змейка. Голая дама мне больше нравится.
Дедушка умеет даже шевелить рукой, чтобы заставить голую даму танцевать. Вот бы ты посмотрела!
— Звучит впечатляюще, — сказала Дженни.
— Что это значит? — спросила Синди.
— Значит — «хорошо», но только еще лучше, — объяснила Дженни.
— А мне… мне ты кажешься впе-чат-ля-ю-щей, — старательно выговаривая новое слово, призналась Синди. — Тебе тоже, папочка?..
— Ну конечно.
Дженни наверняка знала лишь одну впечатляющую вещь — силу воздействия на нее Рейфа. Он сидел сейчас на расстоянии как минимум футов двух, и все равно она ощущала его тепло, и от этого ощущения мурашки пробегали по всему ее телу. Он и не подумал хотя бы из вежливости опустить глаза. Взгляд его был восхищенным и откровенным — но не оскорбительным, что уже редкость. Никогда в жизни на Дженни не смотрели такими глазами.
— Папочка, ты ничего не ешь. Ты что, не голоден?
— Умираю с голоду, — отозвался, не отрывая взгляда от Дженни, Рейф голосом соблазнительно бархатным и хриплым.
— Меня в меню нет. — Тихое предупреждение Дженни предназначалось исключительно для ушей Рейфа.
— Я этого и не говорил, — парировал он.
— Верно, но смотрел на меня как изголодавшийся человек на свою последнюю трапезу.
— У тебя слишком живое воображение. Должно быть, оно часть твоей работы.
— Может, у меня и живое воображение, но почву под ногами я чувствую, не сомневайся. Практическая жилка у меня длиной с милю, не меньше, — сообщила она ему.
— Да ну, аж с милю?
— Именно, — подтвердила она. — И с ног меня свалить не удастся.
— Может, тебе просто не попадался подходящий партнер, чтобы свалить тебя с ног, — возразил Рейф. — Предпочитаешь «с перцем» или без?
Дженни недоуменно моргнула. Это еще что за вопрос?
— Прошу прощения?
— Ростбиф. — Он приподнял две пластиковые коробочки. — У нас есть со специями и без. Какой предпочитаешь?
— О, наверное, без специй.
— Так я и думал. А хлеб? У нас булочки, ржаной, ну и, разумеется, французский хлеб Хьюго.
— Давай французский.
— Ага, хоть в этом рискнула. Браво. Сверху майонез или горчицу?
— И то, и другое. Он приподнял бровь.
— Помидор?
— Да, спасибо. И салат, — предвосхитила она его следующий вопрос.
Она протянула к нему руку, вверх ладошкой, за тарелкой и сэндвичем.
— Что с твоим пальцем? — Рейф нахмурился при виде зловеще багрового пятна на кончике пальца.
— Профессиональная болезнь, — виновато объяснила Дженни. — Туда же относится и затекшая спина. Просто укололась, вот и все.
Не успела она сообразить, что он делает, как он поднес ее руку к губам и поцеловал поврежденный пальчик. От прикосновения его губ к чувствительной коже Дженни вся задрожала.
— Прямо как в «Спящей красавице», — расплываясь в довольной улыбке, объявила Синди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18