Если сгустились тучи — это сигнал о том, что он испытывает дискомфорт…» Поди-ка, расшифруй этот рисунок!
— Мам, — донеслось как будто издалека. Саша вздрогнула, поняв, что на некоторое время совсем выпала из «окружающей действительности». Опустившись на табуретку, она притянула Марину к себе и погладила ее по голове.
— Хороший рисунок. Молодец, Маринка, ты настоящий художник.
— Мам, — снова, почти шепотом проговорила Марина. — А почему у всех есть папа, а у нас с Ксюшей нет?
Саша ничего не знала о Ксюше Рязановой. Она и понятия не имела о том, что та тоже живет без отца. Но теперь, услышав вопрос дочери, она почему-то почувствовала на себе двойную ответственность, двойную вину. Молчание затянулось, и Саша собиралась уже было сказать что-то вроде «ты еще маленькая, чтобы понять такие сложные вещи». Но внезапно поняла, что Маринка не настолько уж и маленькая… А может быть, даже уже слишком большая для того, чтобы принимать ее отговорки. И что она не заслуживает такого формального ответа, не заслуживает той обиды, которую могла бы сейчас нанести ей Саша, поддавшись своему первому порыву. На нее смотрели почти совсем взрослые глаза — глаза, так похожие на глаза Дениса. Сможет ли она соврать, глядя в эти глаза?
— Это не совсем так, Марина. На самом деле… На самом деле у тебя есть папа. У всех детей есть папы, просто иногда так случается, что родители… По разным причинам, родители не могут жить вместе.
— Есть? Он у меня — есть? — Маринка обрадовалась до такой степени, словно только одно осознание того, что ее папа есть, хотя бы «где-то», было уже достаточным для ощущения полного и бескрайнего счастья.
Саша чувствовала себя неуверенно, словно шла по хрупкому весеннему льду, в любой момент грозящему надломиться и сомкнуться над головой. Искры счастья, переливающиеся в глазах дочери, вызывали в ней ответную волну радости, смешанной с болью.
— Есть…
Саша сделала еще один неуверенный шаг по льду, и вдруг, словно оглянувшись назад и увидев, что берег уже слишком далеко — настолько далеко, что назад идти не имеет смысла, поняла одно: надо идти вперед.
— Конечно, есть. Просто он с нами не живет. И никогда не жил.
— А почему? Почему он не захотел жить с нами?
— Потому что… Он живет далеко, и не знает… Не знает о том, что ты есть.
— Тогда напиши ему письмо! — Марина возмущенно подняла брови. — Что же ты раньше не написала! Напиши ему о том, что я есть, и он к нам приедет!
— Нет, Марина, — Саша покрепче прижала к себе дочку, прижала к груди, чтобы не видеть ее глаза, и повторила: — Нет, не приедет.
— Ну почему, мама? И откуда ты знаешь про папу, что он не приедет?
— Я же тебе уже сказала, Марина. Взрослые люди иногда не могут жить вместе — просто потому, что это невозможно. Невозможно…
— Я ничего не понимаю, — прошептала Марина и подняла лицо. Саша опасалась увидеть слезы в ее глазах, но ее опасения не подтвердились. Глаза были сухими, но грустными — уже даже тени той радости, что горела в них несколько мгновений назад, не осталось.
— Знаешь, что я думаю, мама? — спросила она немного позже, нарушив воцарившуюся тишину. — Только ты меня не ругай. Наверное, он плохой, этот… папа, если не хочет с нами жить. Наверное, он нас не любит. А если не любит, значит, плохой.
— Он же не знает… Я же тебе сказала, что он ничего про тебя не знает! Не надо… Не надо так о нем говорить. Он хороший! — Саша и сама удивилась своей реакции на слова дочери. Щеки запылали, сердце забилось в три раза чаще, голос сорвался.
— Хороший… — произнесла Марина задумчиво. — Правда?
— Правда! — горячо подтвердила Саша. — Правда, хороший.
— А какой он, мама?
— Он… О чем ты, Марина? Что ты хочешь узнать?
— Ну, какой он, — нетерпеливо затараторила та, — я же его, наверное, неправильно нарисовала. Какие у него волосы, лицо, глаза… Я хочу его представить и нарисовать правильно. По-настоящему, раз уж он на самом деле есть…
Саша прикрыла глаза. Только бы Маринка снова не подняла голову и не увидела сейчас ее лица — для ее детского сознания это могло бы оказать непостижимым. Она вспоминала Дениса — в тот первый вечер, когда они случайно встретились на новоселье у Федора. Тот самый вечер, когда она, прищурившись, разглядела незнакомые глаза в тускло освещенном коридоре. Тот самый миг, когда в ней родилось это чувство, которое принесло ей столько радости и страдания…
— Мама!
— Он… — Саша, стряхнув оцепенение, улыбнулась немного растерянной улыбкой. — Он высокий. Выше меня. У него широкие плечи… Знаешь, такие бывают у спортсменов. Волосы черные, а глаза светлые. Светлые, серо-зеленые…
И вдруг Саша снова замолчала. Произнося последнюю фразу, она внезапно ощутила какое-то странное, пугающее напряжение, тревогу, перерастающую в дикий страх. Она еще не поняла, чем вызвано было это неприятное и устрашающее чувство — она сейчас говорила о Денисе. Говорила о Денисе, но думала — уже не о нем?…
— О, Господи, — только и вымолвила Саша, начиная понимать и в то же время отчаянно не желая верить в то, что произошло. Это было странно, почти невозможно, это граничило с мистикой, с чем-то потусторонним — и тем не менее, это было так. Она вспоминала тот вечер в больнице, один из долгих вечеров ее заточения в Мертвом доме. «Или, может быть, это был день? Не важно. Тогда, как раз тогда…»
— Мама! Мама, что с тобой! Мамочка!
Саша распахнула глаза и сразу же увидела отражение собственного страха в глазах дочери.
— У тебя полоски… Полоски потемнели, а лицо белое стало, мама!
Саша прижала ладони к лицу. «Полоски» на самом деле делались темными, почти багровыми, в те моменты, когда Саша волновалась. Марина всегда боялась, когда шрамы на лице у Саши темнели. Она не должна пугать дочь, она должна взять себя в руки.
— Ничего. Ничего, Марина. Все нормально. У меня просто немного голова закружилась. Знаешь, что? Давай в другой раз поговорим про папу, а сейчас… Сейчас, кажется, должны быть мультфильмы по телевизору. Посмотришь?
— Ладно, — согласилась Марина. — Только ты выпей таблетку от кружения головы, хорошо?
— Хорошо, — Саша попыталась улыбнуться. — Обязательно, выпью.
Усадив Маринку у телевизора, она на самом деле открыла аптечку и, высыпав на ладонь несколько желтых таблеток, проглотила. Нужно было успокоиться — не столько ради себя, сколько ради дочери. Не нужно, совсем ни к чему ей все это…
Валерьянка почти не помогала — Саша знала, что так просто это чувство ее не отпустит. Слишком ужасным было это неожиданно сделанное открытие. Но Марина, посмотрев мультфильмы, успокоилась. Она уже и не вспоминала о странном мамином «головокружении». Как обычно, переоделась в пижаму, свернулась клубком на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Плюшевый медведь лежал рядом, между Мариной и Сашей. В тот вечер они дочитывали «Синюю птицу». На этот раз Марина не заснула, дослушала до конца. Пожелав Саше спокойной ночи, подставила щеку для поцелуя. Все было почти как всегда — только в тот вечер Марина, прежде чем заснуть, еще раз позвала Сашу.
— Что случилось, дочка? — Саша уже сидела за письменным столом, рассчитывая на этот раз доделать работу до конца.
— Знаешь, мама. А мне кажется, что он к нам придет. Вернется. И очень даже скоро…
— Спи. Спи, Марина, завтра рано вставать, — ответила Саша, стараясь не думать о том, что же будет в том случае, если Маринка всерьез поверит в свою мечту.
— Вот увидишь! — последнее слово, как всегда, осталось не за Сашей.
— Эй, любимая жена! Не хочешь ли разделить утреннюю трапезу с любимым мужем? — пробубнил кто-то над ухом, заставив Кристину залезть под одеяло с головой. Ей снился такой чудесный сон, такой колдовской, волшебный сон… Нужно не забыть, нужно будет записать на бумаге, чтобы вспомнить потом — такие сны редко снятся. Кажется… О чем там было?…
— Ну вот, — простонала Кристина, высунув сонное лицо из-под одеяла. «Кто-то» был рыжим и вихрастым, большим мужчиной с большими руками, преданными и ласковыми глазами. — Ты все испортил…
— Я? — Владимир растерянно заморгал, переводя взгляд с заспанного лица жены на поднос с дымящимся завтраком — и снова на Кристину. — Испортил? Неужели? Но я же по книжке. Три яйца, одна столовая ложка молока, одна — муки, щепотка соли… Омлет, по-домашнему. Неужели соли переложил?
— Посмотрим, — Кристина приподнялась на локте, наколола на вилку кусочек золотистого омлета, лениво пожевала: — Так и есть, пересолил. Знаешь, мой дорогой, щепотка щепотке — рознь. Ты посмотри на свои ручищи и подумай, какая у тебя щепотка.
— Пересолил — значит, влюбился. А я опять влюбился!
— В кого на этот раз? — Кристина откинулась на подушку, пристально глядя в глаза мужу и изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица.
— В женщину, — Владимир опустился на колени и накрыл своей огромной ладонью тонкую, почти прозрачную кисть Кристины. — В самую прекрасную женщину на Земле. Каждый раз увидев ее, я влюбляюсь в нее — снова и снова, каждый день и каждую минуту своей жизни. У этой женщины прекрасные серые глаза, тонкая и нежная кожа, а ее волосы пахнут сушеной мятой, и этот запах…
Он зарылся лицом в ее волосы, рассыпавшиеся по подушке, и стал шептать на ухо:
— Этот запах я готов вдыхать бесконечно. Он сводит меня с ума, заставляет испытывать чувство, ни с чем не сравнимое…
— Прекрати! — Кристина, засмеявшись, отпрянула. — Ты меня щекочешь!
Теперь она выглядела уже почти совсем проснувшейся.
— Доброе утро, любимая, — поднимаясь, сказал Владимир. — Я приготовил тебе омлет.
— Замечательный, кстати, омлет. Ты гениальный повар. Но, Володя… — взгляд Кристины упал на часы, висевшие напротив кровати, и она почти с возмущением закончила фразу: — Время — половина восьмого!
— Да, — ничуть не смутившись, подтвердил Владимир. — Половина восьмого. Еще чуть-чуть, и ты, проснувшись окончательно, вспомнишь о том, что…
— Ах, да, — улыбнулась Кристина, — прости меня. Я же сама тебя просила разбудить меня… А теперь возмущаюсь. Прости. Я же собиралась… ваять.
Кристина немного тоскливо покосилась на компьютер, стоящий возле стены напротив. Вчера она специально попросила Владимира разбудить ее пораньше: сроки, оговоренные в издательстве на работу над ее последним романом, подходили к концу, а работы был еще непочатый край. В последнее время Кристина все чаще задумывалась о том, чтобы сменить рабочий профиль: усталость, накопившаяся за шесть с лишним лет работы на «литературном рынке», давала о себе знать.
— Только, пожалуй, я лучше посплю, — Кристина не стала слишком долго колебаться, делая свой выбор. — В конце концов, у меня весь день впереди. Поваляюсь часов до девяти — до половины десятого…
— Конечно, — одобрил ее решение Владимир. — Зачем мучить клавиши, если вдохновения нет. А кушать — будешь?
— И кушать не буду. Ты мне оставь омлет, я потом в микроволновке разогрею…
— Ну ладно, — Владимир покорно взял в руки поднос с завтраком, — не буду тебя, в таком случае, тревожить. Спи, моя радость. Позавтракаю в одиночестве на кухне. Спи.
— Ты сегодня поздно придешь?
— Не знаю, Кристина. До одиннадцати у меня куча дел, потом, наверное, забегу домой пообедать, если получится. А потом — не знаю.
— Володя, — окликнула его Кристина, снова накрываясь теплым одеялом и чувствуя уже, что заснет почти сразу, как только закроет глаза. — Там в прихожей, на тумбочке, письмо. Написала Сашке, и третий день забываю отправить. Ты его возьми, брось по дороге в ящик…
— Хорошо, моя радость.
— Не забудешь?
— Не забуду. Можешь спать спокойно, — отправив жене воздушный поцелуй, Владимир осторожно закрыл дверь в комнату.
Кристина, отвернувшись к стене, сомкнула веки и попыталась вспомнить, что за сон ей снился? Такой чудесный, волшебный сон, наполненный запахом роз…
Она проснулась уже в начале одиннадцатого. Ее разбудило солнце, настойчиво проникающее в комнату сквозь узкую щель между шторами. На этот раз ей уже не хотелось больше спать, но и подниматься с кровати тоже не было особенного желания. Предстоящая работа по-прежнему не внушала оптимизма. Кристина, не поднимаясь с постели, принялась снова размышлять о курсах компьютерного дизайна, на которые все собиралась записаться уже два месяца. Потом, вспомнив про омлет, почувствовала пробуждающийся голод и заставила себя подняться с постели.
По дороге в ванную она заметила конверт, лежащий на тумбочке в прихожей. «Ну вот, забыл. Какое-то невезучее письмо, никак не получается его отправить», — вздохнула Кристина. Слегка расстроившись — она знала, что Саша всегда ждет ее писем и радуется им так же, как и Маринка, которая заставляет маму перечитывать эти письма по несколько раз вслух. «Наверное, придется целенаправленно выйти из дома для того, чтобы опустить это злополучное письмо в ящик. Иначе снова забуду». Кристина решила сделать это сразу после завтрака, в глубине души сознавая, что письмо — всего лишь предлог для того, чтобы отложить начало работы. Но, возможно, свежий воздух взбодрит ее, настроит на нужную волну, а осенние краски, в которых смешана грусть и радость, заставят ощутить потребность излить свои мысли и чувства на виртуальной «бумаге». «На следующей неделе — точно пойду на компьютерные курсы. Если даже… Все равно, пригодится». Завершив таким образом собственные измышления и с большим аппетитом проглотив вкуснейший омлет, она вымыла посуду и отправилась в комнату одеваться — данное самой себе обещание по поводу неотправленного письма нужно было выполнить. Часы показывали начало двенадцатого. Кристина на некоторое время застыла в нерешительности — может быть, дождаться Владимира, он ведь обещал забежать домой как раз в это время? Хотя — для того, чтобы дойти до почтового ящика и вернуться обратно, больше десяти минут ей не потребуется. Она все равно успеет застать мужа дома.
Звонок в дверь раздался в тот момент, когда она приводила в порядок волосы, стоя перед зеркалом в прихожей. «Какая удача, — улыбнувшись, подумала Кристина. — Сейчас я дам ему от ворот поворот — пусть сам идет и отправляет это письмо. В следующий раз не будет таким забывчивым!»
Лишь на секунду оторвав взгляд от зеркала, она протянула руку, повернула задвижку на двери и снова сосредоточилась на своей прическе. Входная дверь, отражающаяся в зеркале, медленно приоткрылась. «Что это с ним?» — успела подумать Кристина, не понимая, в чем причина странной медлительности Владимира, который всегда влетал в квартиру, как вихрь. И в тот же момент с удивлением обнаружила, что в квартиру входит совершенно другой человек — совсем не Владимир, а совершенно другой, незнакомый, человек… Или — знакомый?
Рука, сжимающая расческу, застыла в воздухе. Ей даже захотелось зажмуриться, чтобы потом, открыв глаза, с облегчением убедиться в том, что все это ей просто показалось. Она почувствовала, как кровь, холодея, начинает застывать в венах. Не двигаясь, она продолжала смотреть на него в зеркало, чувствуя отчаяние, нарастающее с каждой секундой, страх, ледяным обручем сдавливающий горло.
Конечно, это был он. Возможно, за прошедшие пять лет он изменился, даже очень сильно изменился — лицо стало взрослым, линии потеряли юношескую расплывчатость. Казалось, он стал выше ростом, но глаза — глаза были теми же. Два стальных шара, покрытых острыми шипами — пустых, мутных, не отражающих света. Это были его глаза и его взгляд, полный ненависти — той самой ненависти, которая зажглась в них давно, еще в тот день, когда Кристина, давая показания на суде, изо всех сил старалась не смотреть в эти глаза, и все же кожей чувствовала ненависть, полыхающую в них. Казалось, и не было этих долгих лет, отделяющих один осенний день от другого. Она помнила, что и тогда, в день суда над Андреем Измайловым, на улице точно так же ярко светило почти остывшее солнце… В этот момент Кристина услышала, как захлопнулась дверь.
— Я вижу, ты меня узнала.
Он стоял, прислонившись спиной к двери, полностью закрыв собой единственный путь к бегству, о котором подумала Кристина. Стоял и смотрел на нее так, слово подтверждал своим взглядом ее мысли: нет, не убежишь, не скроешься. Никуда не скроешься.
— Молчишь? Могла бы и поздороваться со старым знакомым. Не чаяла меня увидеть? Ты, наверное, думала — оттуда не возвращаются? Знаешь, — он криво усмехнулся, — иногда мне тоже так казалось. Но, как видишь, я здесь. Всего пять лет прошло — разве это срок, чтобы забыть?
— Такое не забывается, — проговорила Кристина, с трудом узнавая собственный голос.
— Да, ты права, такое не забывается. Такое, чего и в самых кошмарных снах не снилось — не забудешь потом… Здесь ты права, — произнес он спокойно и задумчиво.
— Что тебе здесь нужно? Зачем ты пришел?
— Да я, собственно, не к тебе… Не к тебе пришел-то. Не ты мне нужна.
— А кто? Кто тебе нужен?
Кристина прекрасно понимала, о ком он говорит, но всеми силами теперь старалась потянуть время — возможно, только в этом сейчас был ее единственный, как ей казалось, шанс на спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Мам, — донеслось как будто издалека. Саша вздрогнула, поняв, что на некоторое время совсем выпала из «окружающей действительности». Опустившись на табуретку, она притянула Марину к себе и погладила ее по голове.
— Хороший рисунок. Молодец, Маринка, ты настоящий художник.
— Мам, — снова, почти шепотом проговорила Марина. — А почему у всех есть папа, а у нас с Ксюшей нет?
Саша ничего не знала о Ксюше Рязановой. Она и понятия не имела о том, что та тоже живет без отца. Но теперь, услышав вопрос дочери, она почему-то почувствовала на себе двойную ответственность, двойную вину. Молчание затянулось, и Саша собиралась уже было сказать что-то вроде «ты еще маленькая, чтобы понять такие сложные вещи». Но внезапно поняла, что Маринка не настолько уж и маленькая… А может быть, даже уже слишком большая для того, чтобы принимать ее отговорки. И что она не заслуживает такого формального ответа, не заслуживает той обиды, которую могла бы сейчас нанести ей Саша, поддавшись своему первому порыву. На нее смотрели почти совсем взрослые глаза — глаза, так похожие на глаза Дениса. Сможет ли она соврать, глядя в эти глаза?
— Это не совсем так, Марина. На самом деле… На самом деле у тебя есть папа. У всех детей есть папы, просто иногда так случается, что родители… По разным причинам, родители не могут жить вместе.
— Есть? Он у меня — есть? — Маринка обрадовалась до такой степени, словно только одно осознание того, что ее папа есть, хотя бы «где-то», было уже достаточным для ощущения полного и бескрайнего счастья.
Саша чувствовала себя неуверенно, словно шла по хрупкому весеннему льду, в любой момент грозящему надломиться и сомкнуться над головой. Искры счастья, переливающиеся в глазах дочери, вызывали в ней ответную волну радости, смешанной с болью.
— Есть…
Саша сделала еще один неуверенный шаг по льду, и вдруг, словно оглянувшись назад и увидев, что берег уже слишком далеко — настолько далеко, что назад идти не имеет смысла, поняла одно: надо идти вперед.
— Конечно, есть. Просто он с нами не живет. И никогда не жил.
— А почему? Почему он не захотел жить с нами?
— Потому что… Он живет далеко, и не знает… Не знает о том, что ты есть.
— Тогда напиши ему письмо! — Марина возмущенно подняла брови. — Что же ты раньше не написала! Напиши ему о том, что я есть, и он к нам приедет!
— Нет, Марина, — Саша покрепче прижала к себе дочку, прижала к груди, чтобы не видеть ее глаза, и повторила: — Нет, не приедет.
— Ну почему, мама? И откуда ты знаешь про папу, что он не приедет?
— Я же тебе уже сказала, Марина. Взрослые люди иногда не могут жить вместе — просто потому, что это невозможно. Невозможно…
— Я ничего не понимаю, — прошептала Марина и подняла лицо. Саша опасалась увидеть слезы в ее глазах, но ее опасения не подтвердились. Глаза были сухими, но грустными — уже даже тени той радости, что горела в них несколько мгновений назад, не осталось.
— Знаешь, что я думаю, мама? — спросила она немного позже, нарушив воцарившуюся тишину. — Только ты меня не ругай. Наверное, он плохой, этот… папа, если не хочет с нами жить. Наверное, он нас не любит. А если не любит, значит, плохой.
— Он же не знает… Я же тебе сказала, что он ничего про тебя не знает! Не надо… Не надо так о нем говорить. Он хороший! — Саша и сама удивилась своей реакции на слова дочери. Щеки запылали, сердце забилось в три раза чаще, голос сорвался.
— Хороший… — произнесла Марина задумчиво. — Правда?
— Правда! — горячо подтвердила Саша. — Правда, хороший.
— А какой он, мама?
— Он… О чем ты, Марина? Что ты хочешь узнать?
— Ну, какой он, — нетерпеливо затараторила та, — я же его, наверное, неправильно нарисовала. Какие у него волосы, лицо, глаза… Я хочу его представить и нарисовать правильно. По-настоящему, раз уж он на самом деле есть…
Саша прикрыла глаза. Только бы Маринка снова не подняла голову и не увидела сейчас ее лица — для ее детского сознания это могло бы оказать непостижимым. Она вспоминала Дениса — в тот первый вечер, когда они случайно встретились на новоселье у Федора. Тот самый вечер, когда она, прищурившись, разглядела незнакомые глаза в тускло освещенном коридоре. Тот самый миг, когда в ней родилось это чувство, которое принесло ей столько радости и страдания…
— Мама!
— Он… — Саша, стряхнув оцепенение, улыбнулась немного растерянной улыбкой. — Он высокий. Выше меня. У него широкие плечи… Знаешь, такие бывают у спортсменов. Волосы черные, а глаза светлые. Светлые, серо-зеленые…
И вдруг Саша снова замолчала. Произнося последнюю фразу, она внезапно ощутила какое-то странное, пугающее напряжение, тревогу, перерастающую в дикий страх. Она еще не поняла, чем вызвано было это неприятное и устрашающее чувство — она сейчас говорила о Денисе. Говорила о Денисе, но думала — уже не о нем?…
— О, Господи, — только и вымолвила Саша, начиная понимать и в то же время отчаянно не желая верить в то, что произошло. Это было странно, почти невозможно, это граничило с мистикой, с чем-то потусторонним — и тем не менее, это было так. Она вспоминала тот вечер в больнице, один из долгих вечеров ее заточения в Мертвом доме. «Или, может быть, это был день? Не важно. Тогда, как раз тогда…»
— Мама! Мама, что с тобой! Мамочка!
Саша распахнула глаза и сразу же увидела отражение собственного страха в глазах дочери.
— У тебя полоски… Полоски потемнели, а лицо белое стало, мама!
Саша прижала ладони к лицу. «Полоски» на самом деле делались темными, почти багровыми, в те моменты, когда Саша волновалась. Марина всегда боялась, когда шрамы на лице у Саши темнели. Она не должна пугать дочь, она должна взять себя в руки.
— Ничего. Ничего, Марина. Все нормально. У меня просто немного голова закружилась. Знаешь, что? Давай в другой раз поговорим про папу, а сейчас… Сейчас, кажется, должны быть мультфильмы по телевизору. Посмотришь?
— Ладно, — согласилась Марина. — Только ты выпей таблетку от кружения головы, хорошо?
— Хорошо, — Саша попыталась улыбнуться. — Обязательно, выпью.
Усадив Маринку у телевизора, она на самом деле открыла аптечку и, высыпав на ладонь несколько желтых таблеток, проглотила. Нужно было успокоиться — не столько ради себя, сколько ради дочери. Не нужно, совсем ни к чему ей все это…
Валерьянка почти не помогала — Саша знала, что так просто это чувство ее не отпустит. Слишком ужасным было это неожиданно сделанное открытие. Но Марина, посмотрев мультфильмы, успокоилась. Она уже и не вспоминала о странном мамином «головокружении». Как обычно, переоделась в пижаму, свернулась клубком на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Плюшевый медведь лежал рядом, между Мариной и Сашей. В тот вечер они дочитывали «Синюю птицу». На этот раз Марина не заснула, дослушала до конца. Пожелав Саше спокойной ночи, подставила щеку для поцелуя. Все было почти как всегда — только в тот вечер Марина, прежде чем заснуть, еще раз позвала Сашу.
— Что случилось, дочка? — Саша уже сидела за письменным столом, рассчитывая на этот раз доделать работу до конца.
— Знаешь, мама. А мне кажется, что он к нам придет. Вернется. И очень даже скоро…
— Спи. Спи, Марина, завтра рано вставать, — ответила Саша, стараясь не думать о том, что же будет в том случае, если Маринка всерьез поверит в свою мечту.
— Вот увидишь! — последнее слово, как всегда, осталось не за Сашей.
— Эй, любимая жена! Не хочешь ли разделить утреннюю трапезу с любимым мужем? — пробубнил кто-то над ухом, заставив Кристину залезть под одеяло с головой. Ей снился такой чудесный сон, такой колдовской, волшебный сон… Нужно не забыть, нужно будет записать на бумаге, чтобы вспомнить потом — такие сны редко снятся. Кажется… О чем там было?…
— Ну вот, — простонала Кристина, высунув сонное лицо из-под одеяла. «Кто-то» был рыжим и вихрастым, большим мужчиной с большими руками, преданными и ласковыми глазами. — Ты все испортил…
— Я? — Владимир растерянно заморгал, переводя взгляд с заспанного лица жены на поднос с дымящимся завтраком — и снова на Кристину. — Испортил? Неужели? Но я же по книжке. Три яйца, одна столовая ложка молока, одна — муки, щепотка соли… Омлет, по-домашнему. Неужели соли переложил?
— Посмотрим, — Кристина приподнялась на локте, наколола на вилку кусочек золотистого омлета, лениво пожевала: — Так и есть, пересолил. Знаешь, мой дорогой, щепотка щепотке — рознь. Ты посмотри на свои ручищи и подумай, какая у тебя щепотка.
— Пересолил — значит, влюбился. А я опять влюбился!
— В кого на этот раз? — Кристина откинулась на подушку, пристально глядя в глаза мужу и изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица.
— В женщину, — Владимир опустился на колени и накрыл своей огромной ладонью тонкую, почти прозрачную кисть Кристины. — В самую прекрасную женщину на Земле. Каждый раз увидев ее, я влюбляюсь в нее — снова и снова, каждый день и каждую минуту своей жизни. У этой женщины прекрасные серые глаза, тонкая и нежная кожа, а ее волосы пахнут сушеной мятой, и этот запах…
Он зарылся лицом в ее волосы, рассыпавшиеся по подушке, и стал шептать на ухо:
— Этот запах я готов вдыхать бесконечно. Он сводит меня с ума, заставляет испытывать чувство, ни с чем не сравнимое…
— Прекрати! — Кристина, засмеявшись, отпрянула. — Ты меня щекочешь!
Теперь она выглядела уже почти совсем проснувшейся.
— Доброе утро, любимая, — поднимаясь, сказал Владимир. — Я приготовил тебе омлет.
— Замечательный, кстати, омлет. Ты гениальный повар. Но, Володя… — взгляд Кристины упал на часы, висевшие напротив кровати, и она почти с возмущением закончила фразу: — Время — половина восьмого!
— Да, — ничуть не смутившись, подтвердил Владимир. — Половина восьмого. Еще чуть-чуть, и ты, проснувшись окончательно, вспомнишь о том, что…
— Ах, да, — улыбнулась Кристина, — прости меня. Я же сама тебя просила разбудить меня… А теперь возмущаюсь. Прости. Я же собиралась… ваять.
Кристина немного тоскливо покосилась на компьютер, стоящий возле стены напротив. Вчера она специально попросила Владимира разбудить ее пораньше: сроки, оговоренные в издательстве на работу над ее последним романом, подходили к концу, а работы был еще непочатый край. В последнее время Кристина все чаще задумывалась о том, чтобы сменить рабочий профиль: усталость, накопившаяся за шесть с лишним лет работы на «литературном рынке», давала о себе знать.
— Только, пожалуй, я лучше посплю, — Кристина не стала слишком долго колебаться, делая свой выбор. — В конце концов, у меня весь день впереди. Поваляюсь часов до девяти — до половины десятого…
— Конечно, — одобрил ее решение Владимир. — Зачем мучить клавиши, если вдохновения нет. А кушать — будешь?
— И кушать не буду. Ты мне оставь омлет, я потом в микроволновке разогрею…
— Ну ладно, — Владимир покорно взял в руки поднос с завтраком, — не буду тебя, в таком случае, тревожить. Спи, моя радость. Позавтракаю в одиночестве на кухне. Спи.
— Ты сегодня поздно придешь?
— Не знаю, Кристина. До одиннадцати у меня куча дел, потом, наверное, забегу домой пообедать, если получится. А потом — не знаю.
— Володя, — окликнула его Кристина, снова накрываясь теплым одеялом и чувствуя уже, что заснет почти сразу, как только закроет глаза. — Там в прихожей, на тумбочке, письмо. Написала Сашке, и третий день забываю отправить. Ты его возьми, брось по дороге в ящик…
— Хорошо, моя радость.
— Не забудешь?
— Не забуду. Можешь спать спокойно, — отправив жене воздушный поцелуй, Владимир осторожно закрыл дверь в комнату.
Кристина, отвернувшись к стене, сомкнула веки и попыталась вспомнить, что за сон ей снился? Такой чудесный, волшебный сон, наполненный запахом роз…
Она проснулась уже в начале одиннадцатого. Ее разбудило солнце, настойчиво проникающее в комнату сквозь узкую щель между шторами. На этот раз ей уже не хотелось больше спать, но и подниматься с кровати тоже не было особенного желания. Предстоящая работа по-прежнему не внушала оптимизма. Кристина, не поднимаясь с постели, принялась снова размышлять о курсах компьютерного дизайна, на которые все собиралась записаться уже два месяца. Потом, вспомнив про омлет, почувствовала пробуждающийся голод и заставила себя подняться с постели.
По дороге в ванную она заметила конверт, лежащий на тумбочке в прихожей. «Ну вот, забыл. Какое-то невезучее письмо, никак не получается его отправить», — вздохнула Кристина. Слегка расстроившись — она знала, что Саша всегда ждет ее писем и радуется им так же, как и Маринка, которая заставляет маму перечитывать эти письма по несколько раз вслух. «Наверное, придется целенаправленно выйти из дома для того, чтобы опустить это злополучное письмо в ящик. Иначе снова забуду». Кристина решила сделать это сразу после завтрака, в глубине души сознавая, что письмо — всего лишь предлог для того, чтобы отложить начало работы. Но, возможно, свежий воздух взбодрит ее, настроит на нужную волну, а осенние краски, в которых смешана грусть и радость, заставят ощутить потребность излить свои мысли и чувства на виртуальной «бумаге». «На следующей неделе — точно пойду на компьютерные курсы. Если даже… Все равно, пригодится». Завершив таким образом собственные измышления и с большим аппетитом проглотив вкуснейший омлет, она вымыла посуду и отправилась в комнату одеваться — данное самой себе обещание по поводу неотправленного письма нужно было выполнить. Часы показывали начало двенадцатого. Кристина на некоторое время застыла в нерешительности — может быть, дождаться Владимира, он ведь обещал забежать домой как раз в это время? Хотя — для того, чтобы дойти до почтового ящика и вернуться обратно, больше десяти минут ей не потребуется. Она все равно успеет застать мужа дома.
Звонок в дверь раздался в тот момент, когда она приводила в порядок волосы, стоя перед зеркалом в прихожей. «Какая удача, — улыбнувшись, подумала Кристина. — Сейчас я дам ему от ворот поворот — пусть сам идет и отправляет это письмо. В следующий раз не будет таким забывчивым!»
Лишь на секунду оторвав взгляд от зеркала, она протянула руку, повернула задвижку на двери и снова сосредоточилась на своей прическе. Входная дверь, отражающаяся в зеркале, медленно приоткрылась. «Что это с ним?» — успела подумать Кристина, не понимая, в чем причина странной медлительности Владимира, который всегда влетал в квартиру, как вихрь. И в тот же момент с удивлением обнаружила, что в квартиру входит совершенно другой человек — совсем не Владимир, а совершенно другой, незнакомый, человек… Или — знакомый?
Рука, сжимающая расческу, застыла в воздухе. Ей даже захотелось зажмуриться, чтобы потом, открыв глаза, с облегчением убедиться в том, что все это ей просто показалось. Она почувствовала, как кровь, холодея, начинает застывать в венах. Не двигаясь, она продолжала смотреть на него в зеркало, чувствуя отчаяние, нарастающее с каждой секундой, страх, ледяным обручем сдавливающий горло.
Конечно, это был он. Возможно, за прошедшие пять лет он изменился, даже очень сильно изменился — лицо стало взрослым, линии потеряли юношескую расплывчатость. Казалось, он стал выше ростом, но глаза — глаза были теми же. Два стальных шара, покрытых острыми шипами — пустых, мутных, не отражающих света. Это были его глаза и его взгляд, полный ненависти — той самой ненависти, которая зажглась в них давно, еще в тот день, когда Кристина, давая показания на суде, изо всех сил старалась не смотреть в эти глаза, и все же кожей чувствовала ненависть, полыхающую в них. Казалось, и не было этих долгих лет, отделяющих один осенний день от другого. Она помнила, что и тогда, в день суда над Андреем Измайловым, на улице точно так же ярко светило почти остывшее солнце… В этот момент Кристина услышала, как захлопнулась дверь.
— Я вижу, ты меня узнала.
Он стоял, прислонившись спиной к двери, полностью закрыв собой единственный путь к бегству, о котором подумала Кристина. Стоял и смотрел на нее так, слово подтверждал своим взглядом ее мысли: нет, не убежишь, не скроешься. Никуда не скроешься.
— Молчишь? Могла бы и поздороваться со старым знакомым. Не чаяла меня увидеть? Ты, наверное, думала — оттуда не возвращаются? Знаешь, — он криво усмехнулся, — иногда мне тоже так казалось. Но, как видишь, я здесь. Всего пять лет прошло — разве это срок, чтобы забыть?
— Такое не забывается, — проговорила Кристина, с трудом узнавая собственный голос.
— Да, ты права, такое не забывается. Такое, чего и в самых кошмарных снах не снилось — не забудешь потом… Здесь ты права, — произнес он спокойно и задумчиво.
— Что тебе здесь нужно? Зачем ты пришел?
— Да я, собственно, не к тебе… Не к тебе пришел-то. Не ты мне нужна.
— А кто? Кто тебе нужен?
Кристина прекрасно понимала, о ком он говорит, но всеми силами теперь старалась потянуть время — возможно, только в этом сейчас был ее единственный, как ей казалось, шанс на спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30