А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Генри КАТТНЕР
ПРИЗРАК


Председатель Объединения чуть не свалился с кресла. Щеки его
посерели, челюсть отвисла, а суровые голубые глаза за контактными линзами
потеряли свою обычную проницательность и стали просто глупыми. Бен
Холлидей медленно крутнулся на кресле и уставился на нью-йоркские
небоскребы, словно желая убедиться, что все еще живет в двадцать первом
веке - золотом веке науки.
За окном не было никакой ведьмы на метле.
Несколько приободрившись, Холлидей повернулся к прямому седовласому
человеку с узкими губами, сидевшему по другую сторону стола. Доктор Элтон
Форд не походил на Калиостро, он выглядел тем, кем был на самом деле:
величайшим из психологов.
- Что вы сказали? - неуверенно переспросил Холлидей.
Форд с педантичной точностью соединил кончики пальцев и склонил
голову.
- Вы же слышали. Все дело в призраках. Вашу антарктическую станцию
захватил призрак.
- Вы шутите. - В голосе Холлидея звучала надежда.
- Я представляю вам свою теорию в наиболее упрощенной форме.
Разумеется, я не могу ничего доказать без исследований на месте.
- Призраки!
Тень улыбки скользнула по губам Форда.
- Без белых саванов и звенящих цепей. Этот тип призрака не
противоречит логике, мистер Холлидей, и не имеет ничего общего с
суевериями. Он мог появиться только в век науки, а для замка Отранто был
бы абсурдом. В наши дни вы со своими интеграторами проложили призракам
новые пути. Боюсь, если ничего не предпринять, после первого призрака
появятся следующие. Я верю в свои силы, в то, что сумею поправить дело и
сейчас, и в будущем, но доказать это могу только эмпирически. Я должен
уничтожить призрака не с помощью колокольчика, Библии и свечи, а
психологическим воздействием.
Холлидей никак не мог прийти в себя.
- Вы верите в духов?
- Со вчерашнего дня я верю в особый вид духов. В принципе, явление
это не имеет ничего общего с фольклорными персонажами, однако, оперируя
иными данными, мы достигаем тех же результатов, что и авторы страшных
историй. Симптомы те же самые.
- Не понимаю.
- В эпоху волшебства ведьма варила в котле травы, добавляла пару жаб
и летучих мышей, и этой микстурой лечила сердечные недуги. Сегодня мы
оставляем фауну в покое и лечим сердце наперстянкой.
Обалдевший Холлидей покачал головой.
- Мистер Форд, признаться, я не знаю, что вам ответить. Должны быть
веские причины для таких утверждений...
- Уверяю вас, они есть.
- Но...
- Пожалуйста, выслушайте, - с расстановкой сказал Форд. - С тех пор,
как умер Бронсон, вы не можете удержать на своей антарктической станции ни
одного оператора. Этот парень - Ларри Крокетт - высидел дольше остальных,
но и у него проявляются определенные симптомы: тупая безнадежная
депрессия, полная инертность.
- Но ведь эта станция - один из главных научных центров мира. Откуда
призраки в таком месте?
- Мы имеем дело с совершенно новым видом призрака, - объяснил Форд. -
И в то же время с одним из самых старых. И опаснейшим. Современная наука
завершила сегодня полный круг и создала призраков. Мне не остается ничего
иного, как отправиться в Антарктиду и попытаться изгнать дьявола.
- О, Боже! - сказал Холлидей.

Raison d'etre [смысл существования (фр.)] станции был огромный
подземный зал, называемый безо всякого уважения Черепом и словно
перенесенный сюда из древней истории: Карнака, Вавилона или Ура. Высокий и
совершенно пустой, если не считать двойного ряда мощных колонн вдоль стен.
Они были сделаны из белой пластмассы, стояли каждая отдельно и достигали в
высоту двадцати футов, а в диаметре - шести. Внутри колонн находились
радиоатомные мозги, усовершенствованные Объединением. Интеграторы.
Они не были коллоидальными, а слагались из мыслящих машин,
действующих со скоростью света, однако определение "робот" к ним не
подходило. Вместе с тем, это не были изолированные мозги, способные
осознать свое "я". Ученые разработали элементы, составляющие мозг
мыслящего существа, создали их эквиваленты, но большей мощности, и
получили чуткие, идеально функционирующие машины с фантастически высоким
показателем интеллекта. Их можно было использовать поодиночке или все
вместе, причем возможности увеличивались пропорционально количеству.
Главным достоинством интеграторов была эффективность. Они могли
отвечать на вопросы, могли решать сложные задачи. Определение орбиты
метеорита занимало у них минуты или секунды, тогда как опытному астроному
для получения того же ответа требовались недели. В быстротечном, хорошо
смазанном 2030 году время было бесценно. Последние пять лет показали, что
интеграторы - тоже.
Тридцать белых колонн вздымались в Черепе, а их радиоатомные мозги
работали с пугающей точностью. Они никогда не ошибались.
Это были разумы, чуткие и могучие.

Ларри Крокетт, высокий краснолицый ирландец, с черными волосами и
взрывным темпераментом, сидел за обедом напротив доктора Форда и тупо
смотрел на десерт, появившийся из пищевого автомата.
- Вы меня слышали, Крокетт?
- Что? А, да... Ничего особенного, просто я паршиво себя чувствую.
После смерти Бронсона на этой должности поменялись шесть человек и
все чувствовали себя паршиво.
- Ну... здесь так одиноко, в коробке подо льдом...
- Раньше, на других станциях, тоже жили одиноко. И вы в том числе.
Крокетт пожал плечами; даже это простое движение выдавало смертельную
усталость.
- Откуда мне знать, может, я тоже уволюсь.
- Вы... боитесь здесь оставаться?
- Нет. Здесь нечего бояться.
- Даже призраков?
- Призраков? Пожалуй, несколько штук оживили бы обстановку.
- До прихода сюда у вас были честолюбивые намерения. Вы собирались
жениться, добивались повышения.
- Да-а.
- И что случилось? Это перестало вас интересовать?
- Можно сказать и так, - согласился Крокетт. - Я не вижу смысла... ни
в чем.
- А ведь вы здоровы, об этом говорят тесты, которые вы прошли. Здесь,
в этом месте, царит черная, глубокая депрессия, я сам ее ощущаю. - Форд
замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно
выбиралась наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция
была светлой, чистой и спокойной, и все же этого не чувствовалось.
Они вернулись к теме разговора.
- Я смотрел интеграторы, они во всех отношениях очень интересны.
Крокетт не ответил, отсутствующе глядя на чашку с кофе.
- Во всех отношениях, - повторил Форд. - Кстати, вы знаете, что
случилось с Бронсоном?
- Конечно. Ом спятил и покончил с собой.
- Здесь.
- Точно. Ну и что?
- Остался его дух, - сказал Форд.
Крокетт уставился на него, потом откинулся на спинку стула, не зная,
смеяться ему или просто равнодушно удивиться. Наконец он решился на смех,
прозвучавший не очень весело.
- Значит, не у одного Бронсона не все дома, - заметил он.
Форд широко улыбнулся.
- Спустимся вниз, посмотрим интеграторы.
Крокетт с едва заметной неприязнью заглянул в глаза психологу и
нервно забарабанил пальцами по столу.
- Вниз? Зачем?
- Вы имеете что-то против?
- Черт возьми, нет, - ответил Крокетт. - Только...
- Воздействие там сильнее, - подсказал Форд. - Депрессия усиливается,
когда вы оказываетесь рядом с интеграторами. Верно?
- Да, - буркнул Крокетт. - И что с того?
- Все неприятности идут от них. Это очевидно.
- Они действуют безукоризненно - мы вводим вопросы и получаем
правильные ответы.
- Я говорю не об интеллекте, - возразил Форд, - а о чувствах.
Крокетт сухо рассмеялся.
- У этих чертовых машин нет никаких чувств.
- Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не
выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со
сверхсложной мыслящей машиной, с радиоатомным мозгом, который ДОЛЖЕН быть
чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать
тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия
магнитных линий.
- Вот как?
- Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет
действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют... по какому-то
другому принципу. И они невероятно точно выверены - состояние идеального
равновесия.
- Вы хотите сказать, они спятили? - спросил Крокетт.
- Это было бы слишком просто, - ответил Форд. - Для безумия
характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены,
стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они
восприимчивы - просто обязаны быть такими - к одной вещи. Их сила - их
слабость.
- Значит...
- Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? -
спросил Форд. - Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на
впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен
внушению, чем человеческий.
- Вы имеете в виду индуцированное безумие? - спросил Крокетт, и Форд
утвердительно кивнул.
- Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не
могут скопировать схему болезни, они на это не способны. Если взять чистый
фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится
пластинка, много раз повторяющая произведение. Некоторые способности
интеграторов представляли собой как бы незаписанные пластинки, их
непонятные таланты - производное совершенной настройки мыслящего
устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно
чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и
теперь воспроизводят ее. Точнее, модель психики Бронсона.
- То есть, - вставил Крокетт, - машины рехнулись.
- Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь
записывают и воспроизводят. Именно потому шестеро операторов покинули
станцию.
- Хорошо, - сказал Крокетт. - Я последую их примеру, прежде чем
свихнусь. Это довольно... мерзко.
- Как это ощущается?
- Я бы покончил с собой, не требуй это таких усилий, - коротко
ответил ирландец.
Форд вынул блокнот для шифрованных записей и повернул ручку.
- У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о
типах психических болезней?
- Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал
исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.
- Он говорил о самоубийстве?
- При мне - никогда.
Форд кивнул.
- Если бы говорил, никогда бы его не совершил. Его случай - это
маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В
начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и
шизофреников, но такое деление себя не оправдывало. Невозможно провести
линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы
выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить
невозможно, остальные психозы - можно. Вы, мистер Крокетт,
маниакально-депрессивный тип, которым легко управлять.
- Да? Но это не значит, что я сумасшедший?
Форд широко улыбнулся.
- Скажете тоже! Как и все мы, вы имеете некоторые определенные
склонности, и, если бы когда-нибудь сошли с ума, это была бы маниакальная
депрессия. Я, например, стал бы шизофреником, поскольку представляю
шизоидный тип. Этот тип часто встречается среди психологов и объясняется
комплексом компенсационной общественной ориентации.
- Вы хотите сказать...
Доктор продолжал: в том, что он объяснял все это Крокетту, явно была
какая-то цель. Полное понимание - часть лечения.
- Представим это таким образом. Депрессивные маньяки - случаи
довольно простые и колеблются между состояниями оживления и депрессии.
Амплитуда колебаний велика по-сравнению с ровными и быстрыми рывками
шизоидного типа. Периоды растягиваются на дни, недели, даже месяцы. Когда
у маниакально-депрессивного типа наступает ухудшение, график его плохой
фазы имеет вид кривой, идущей вниз. Это одно. Он сидит и не делает ничего,
чувствуя себя несчастнейшим человеком в мире, порой до того несчастным,
что это даже начинает ему нравиться. И только когда кривая начинает ползти
вверх, его состояние меняется с пассивного на активное. Вот тут он
начинает ломать стулья, и требуется смирительная рубашка.
Крокетт явно заинтересовался. В силу вполне естественных причин он
прилагал выводы Форда к себе.
- Иначе обстоит дело с шизоидным типом, - продолжал Форд. - Тут
ничего предсказать нельзя. Может произойти все что угодно. Это может быть
раздвоение личности, навязчивая идея материнства или различные комплексы:
Эдипов, возврат в детство, мания преследования, комплекс величия -
варианты не ограничены. Шизоидный тип неизлечим, но для депрессивного
маньяка спасение, к счастью, возможно. Наш здешний призрак - именно
депрессивный маньяк.
Со щек ирландца сбежал румянец.
- Начинаю понимать.
Форд кивнул.
- Бронсон сошел с ума здесь. Он покончил с собой, когда его депрессия
оказалась в нижней точке кривой, став невыносимой, и это извержение
разума, чистая концентрация безумия Бронсона оставила свой след на
радиоатомных мозгах интеграторов. Помните фонодиск? Электрические импульсы
их мозгов непрерывно излучают эту запись - состояние глубочайшей
депрессии, а интеграторы настолько мощны, что каждый, находящийся на
станции, принимает излучение.
Крокетт сглотнул и допил остывший кофе.
- Боже мой! Это просто... кошмар!
- Это призрак, - сказал Форд. - Идеально логичный призрак, неизбежный
результат действия сверхчувствительной мыслящей машины. А интеграторы
невозможно лечить от профессиональной болезни.
Помрачневший Крокетт затянулся сигаретой.
- Вы убедили меня в одном, доктор. Я уеду отсюда.
Форд помахал рукой.
- Если моя теория верна, лекарство есть - все та же индукция.
- Что?
- Бронсон мог выздороветь, если бы вовремя начали лечение. Есть
терапевтические средства. Здесь, - Форд положил руку на блокнот, - записан
полный образ психики Бронсона. Я нашел больного, тоже страдающего от
маниакально-депрессивного психоза и являющегося почти копией Бронсона -
весьма похожи и история болезни, и характер. Неисправный магнит можно
вылечить размагничиванием.
- А пока, - буркнул Крокетт, снова впадая в болезненное состояние, -
нам предстоит иметь дело с призраком.

Как бы то ни было, Форд заинтересовал его своими странными теориями
лечения. Смелое принятие фантастической версии - ее доказательство! -
влекло к себе грузного ирландца. В крови Крокетта вскипело наследство его
кельтских предков - мистицизм, удерживаемый железной выдержкой. В
последнее время атмосфера станции была для него невыносимой, теперь же...
Станция была полностью автоматизирована, и для работы на ней хватало
одного оператора. Интеграторы же действовали, как хорошо смазанные
шестерни, и после монтажа являли собой своего рода совершенство, не требуя
никакого ремонта. Они просто не могли испортиться, конечно, если не
считать индуцированной психической болезни. Но даже она не влияла на
качество их работы. Интеграторы по-прежнему решали сложные проблемы, давая
верные ответы. Человеческий разум давно бы уже распался, тогда как
радиоатомные мозги просто записали схему маниакально-депрессивного психоза
и непрерывно воспроизводили ее.
По станции кружили призраки. Несколько дней спустя доктор Форд
заметил неуловимые, блуждающие тени, которые, словно вампиры, высасывали
отовсюду жизнь и энергию. Сфера их влияния распространялась и за пределы
станции. Время от времени Крокетт выходил на поверхность и, закутавшись в
обогревательный комбинезон, отправлялся в рискованные путешествия. При
этом он доводил себя до полного изнеможения, словно надеясь победить
депрессию, царящую подо льдом.
Однако, тени незаметно сгущались. Серое, свинцовое небо Антарктиды
никогда прежде не угнетало Крокетта, а далекие горы, вздымающиеся подобно
потомству мифического Имира, никогда прежде не казались ему живыми
существами, как сейчас. Они были уже полуживыми, слишком старыми и
усталыми, чтобы двигаться, и тупо радовались тому, что могут неподвижно
покоиться на бескрайних просторах ледовых пустынь.
1 2 3