Люди будут глазеть на меня и думать: «О, вот идет княжна Дэзи — „Девушка «Элстри“. А я больше всего ненавижу, когда на меня пялят глаза. Я потеряю свою анонимность, которую так упорно оберегала все эти годы. — Голос Дэзи стал хриплым, до того реальной показалась ей нарисованная картина будущего. — Я стану привычной вещью в каждом доме, если ваша кампания рекламы сработает. И потом от этого уже никуда не денешься.
— Значит, вы говорите «нет», — произнес Шеннон.
— Я говорю «да». — И, не дав ему времени на ответную реплику, она поспешно произнесла: — Я хочу миллион долларов и контракт на три года. За это время вы сможете использовать мое лицо, мое имя и столько моих волос, сколько вам захочется, чтобы обеспечить продажу продукции «Элстри». Это касается всего: от рекламных роликов до витрин универмагов. Но этот миллион долларов вы должны выплачивать мне тремя частями. Первую треть — при подписании контракта, а остальную сумму — в течение трех лет вне зависимости от того, будет ли рекламная кампания успешной. Вне зависимости от того, решите вы оставить «Княжну Дэзи» в качестве рекламного символа или нет, если она не поможет «Элстри» реализовать товар. И, наконец, вне зависимости от того, что вы поменяете вдруг рекламное агентство, а новое захочет взять себе другой символ. Если мои условия не могут быть приняты, наша сделка не состоится.
«Миллион долларов! — изумился Шеннон. — А я ведь даже не знаю, фотогенична она или нет».
— Ну что ж, — заключила Дэзи, — забудем тогда о нашем разговоре.
— Сделка состоится, — торопливо бросил он. И затем добавил: — А что заставило вас изменить свое решение?
— Причины личного характера, — ответила Дэзи, с трудом сдерживая рвавшуюся наружу победоносную улыбку и вместе с тем цепенея от ужаса при мысли, что Шеннон, не дай бог, может передумать.
21
Минуты на три, не больше, Норта это даже позабавило. Но спустя каких-то три минуты после того, как Дэзи терпеливо повторила свой рассказ, он понял, что ее решение серьезно.
— Не говори глупостей, — раздраженно бросил Норт, и брови его нахмурились. — Ты не можешь это сделать! И что ты вообще знаешь о ремесле фотомодели и всем остальном? Да тебя ждет полный провал! Вся эта затея просто смехотворна, и больше ничего. Честно говоря, я думал, у тебя хватит ума не делать из себя посмешища.
— Шеннон так не думает, — с вызовом ответила Дэзи. У нее и так полно сомнений, а тут еще Норт позволяет себе так о ней отзываться.
— Шеннон! Этот выскочка, который вечно лезет не в свои дела! Сперва заявился сюда, и вся наша рекламная операция полетела к чертям собачьим. Потом с ума спятил, когда увидел твои волосы и твои глаза. «Ах, ах!» — разахался тут, как последний слюнтяй. Занимался бы своим бизнесом, так нет, этот сноб думает, что из него получится первооткрыватель звезд! — с издевкой заключил Норт.
— Я не хочу препираться с тобой насчет Патрика Шеннона, — возразила Дэзи. — Я только хотела, чтобы ты понял: мне придется уйти со студии.
— То есть сделать то, на что ты не имеешь ни малейшего права! Кто, черт подери, поверил в тебя и рискнул взять на работу, когда ты окончила свой идиотский колледж в Калифорнии и тебе позарез нужно было устроиться? И это тогда, когда у меня были двадцать человек на твое место!
— Ну, если быть точным, то брал меня на работу не ты, а Бутси Джейкобе.
— Только потому, что это я ей велел! Ты вообще-то представляешь себе, сколько времени и денег я в тебя вбухал, прежде чем ты стала продюсером? Я, между прочим, платил за псе твое обучение из своего кармана. И плевать мне, что ты работала по четырнадцать часов в сутки! Зато ты получила такую подготовку, какую мало кто имеет в нашем деле.
— Я все схватывала на лету. Я уже пять с половиной лет работаю на тебя, как каторжная, но даже в самом начале у меня все равно был талант, — произнесла Дэзи с вызовом. — Всегда был.
— Талант это еще не все. Кругом полно талантливых людей. Главное — уметь хорошо ориентироваться, и вот ты этому научилась. И как раз теперь ты собираешься уходить. У меня в голове не укладывается, как порядочный человек может так поступить. Чудовищная неблагодарность!
— Повторяю, мне нужно заработать много денег, Норт.
— Деньги… Деньги! Ты что, не знаешь, черт побери, что тебе платят как продюсеру по самой высокой категории?
— В таком случае добавь еще сотню долларов в день к моей ставке и найми продюсера от Боба Джиральди, Стива Хора или Салли Сафир. Ею, кстати, ты всегда восхищался.
— Но Салли партнер Ричарда Хаймана! Кто же может себе позволить это? — разозлившись, выпалил Норт.
— Однако Ричард, как видно, может, — спокойно глядя ему в глаза, парировала Дэзи.
— И ты, значит, думаешь, я тоже мог бы это сделать под давлением?
— Ничего я так не думаю. И не собираюсь на тебя давить, Норт. Я ухожу, чтобы заработать столько денег, сколько смогу. Боюсь, что другого шанса у меня не будет.
Лицо Норта расплылось в доверительной улыбке, чего Дэзи не видела уже несколько месяцев.
— О'кей, признаю, что конкурировать с «Элстри» я не могу. Честно говоря, я не понимаю, зачем тебе нужны все эти деньги, но я признаю и уважаю причину, которая побудила тебя принять это совершенно нелепое решение. Должно быть, она крайне важная. Хорошо, уходи на здоровье, Дэзи. Желаю тебе успеха. Но вот что я хочу тебе сказать: ты подумала о том, как это отразится на наших с тобой отношениях?
— А как это отразится? — спросила она с обманчивой мягкостью в голосе.
— Поскольку ты настаиваешь на уходе, многое теперь изменится.
Он взглянул на нее в упор, излучая весь свой шарм, неотразимый и обезоруживающий, которым умел мастерски пользоваться всякий раз, когда это необходимо.
— Значит, все? — невинным голосом поинтересовалась Дэзи.
— Вот дерьмо! Ненавижу такие разговоры, — не сдержался Норт. — Типично женская логика.
— Но ты же сам его начал. Послушай, Норт, то, что случилось в Венеции, должно было там же и закончиться — в тот день, когда прекратилась забастовка. Ты такой человек, что не выносишь бездействия. Поэтому-то между нами все и произошло. Но прошло уже несколько недель, и тебе это прекрасно известно. Зачем ворошить золу? Я ухожу, и тебе придется обойтись без меня. Ничего, ты сумеешь!
— Ты, черт подери, права. Я сумею!
Теперь он был в полной ярости, этот человек, которого никогда никто не подводил и уж тем более не бросал. Если нужно было кому-то уходить, то уходил всегда он. И на своих собственных условиях. Уходил с такой легкостью, словно срывал созревший плод. Прирученные им звери не смели огрызаться и никогда, ни разу не покидали клетки без его разрешения.
— Ничего, обойдемся… твою мать! — проорал он.
— У меня нет другого выхода. Поверь мне!
— Черта с два, нет!
Дэзи посмотрела на него с сочувствием. Она знала, что поступила правильно, не выдав тайны, не объяснив причин, заставивших ее принять предложение «Элстри». Та самая интуиция, которая там, в Венеции, в момент их близости удерживала ее от разговоров о самой себе и понуждала ограничиваться поверхностными ответами на его вопросы, по-прежнему подавала ей предупредительные сигналы. Норт был слишком суровым, слишком жестким и слишком поспешно отбрасывал все то, что не отвечало его представлению о совершенстве. Даже занимаясь с ней любовью, он почти не менялся в эти часы — или, во всяком случае, она этого не замечала. В нем не было глубинной нежности. Он всегда оставался напряженным как струна и не желал делать поблажки человеческой уязвимости. Он был лишен дара любви и понимания. Дэзи не хотела говорить об Амабель или Даниэль, чтобы, воспользовавшись ситуацией, оказать на него эмоциональное давление и добиться его прощения. Она не могла позволить себе обнажить перед ним свои личные проблемы ради того, чтобы добиться его согласия на то, на что у нее были собственные основания и права.
Дэзи стояла не двигаясь лицом к лицу с Нортоном, терпеливая, спокойная, ничего не требующая, но такая непреклонная и с таким чувством собственного достоинства, да еще во всеоружии своей красоты, что он вынужден был пустить в ход последнюю козырную карту.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы могли бы очень много значить друг для друга, Дэзи? У нас могли бы сложиться замечательные отношения.
Его голос и выражение лица, похоже, способны были укротить десять кобр, дюжину питонов и нескольких удавов, что покорно улеглись бы у его ног.
Дэзи выслушала его молча и надела пальто. Подойдя к двери, она обернулась:
— Норт, если бы ты очутился на необитаемом острове и без телефона, то ты сумел бы завязать роман и с кокосовой пальмой. Так мне кажется.
* * *
— Не знаю, чему больше радоваться, — произнесла Кики. — У меня, по-моему, скоро будет нервный срыв на этой почве. — Потрепав Люка по бороде, она спросила: — А ты знаешь, что у тебя глаза цвета зеленого винограда?
— Да, леди, я вижу, у вас серьезные проблемы. Не стесняйтесь, поведайте о них доктору, и он, то есть я вам помогу. — Он поудобнее устроил ее голову на своем плече и натянул покрывало.
— Ну, с одной стороны, Дэзи, которая станет богатой и знаменитой, превратится в звезду телерекламы. Это замечательно и великолепно, так что я прямо счастлива. А с другой стороны, моя мать, которая приезжает в Нью-Йорк, чтобы встретиться с твоей матерью, а твоя мать хочет встретиться с моей. Это ужасно и кошмарно, и от одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.
— Но это же вполне естественно, что они хотят встретиться друг с другом, малыш. Ведь их дети собираются пожениться, вот им и любопытно познакомиться друг с другом. И потом, ты столько времени прятала меня от своей матери.
— Но нам-то зачем присутствовать при их встрече? Мы что, не можем просто заказать столик на двоих в приличном ресторане? И пусть они там познакомятся на здоровье, — предложила Кики с нервным смешком, делавшим ее голос похожим на голос десятилетнего ребенка.
— Я не знаю всех этих условностей, но уверен, что твое предложение абсолютно неприемлемо. Не смей даже думать о нем. Господи, ну до чего замечательно было бы на самом деле там не присутствовать! Элеонора Кавана, королева «Гросс-Пойнт кантри клаб», и Барбара Хаммерштейн, королева «Хармони клаб», куда ни одна из сторон не допускает представителей другой веры, разве только чисто символически, и то вряд ли, — и вдруг родственники.
— Люк, послушай, а ты должен будешь… то есть я хочу сказать, не собираешься ли ты?..
— Не стесняйся, спрашивай все, что хочешь, — подбодрил ее Люк.
—…не собираешься ли ты надеть… шляпу? На свадьбе… — докончила Кики.
— С чего ты взяла? Конечно, нет! Зачем? Если только тебе не кажется, что она будет мне к лицу. Вообще-то с моей бородой она должна смотреться роскошно. Какую шляпу взять — «дерби» или «хомбург»? Я же чертовски элегантен, так все говорят.
— Я просто думала, что ты должен, — проговорила Кики озадаченно.
— Да нет, если свадьба светская, это не обязательно, — рассмеялся Люк. — Но, конечно, дорогая, если ты настаиваешь, чтобы нас венчал раввин… Нет? Тогда мы смогли бы убежать — я бы тебя похитил.
— Что? Ты хочешь разбить сердце моей матери! Я у нее единственная дочь. Я же объясняла, почему нам надо ждать до лета с нашей свадьбой. Нужно ведь собрать приданое, организовать все эти вечеринки, как положено… Потом надо, что бы все мои кузины и кузены окончили учебный год, а то кое-кто не сможет прийти на свадьбу.
— Боже, страшно подумать о таком! — вздохнул Люк, дав понять, что примирился с подобной отсрочкой.
— И потом, у меня на свадьбе непременно должны присутствовать восемь подружек невесты! А Дэзи будет моей свидетельницей. Что касается моих братьев, то им отведена роль шаферов. Тебе придется раздобыть где-то еще шестерых, слышишь? Ну, епископа, конечно, у нас не будет. Но они мне никогда не нравились. Мать довольно легко согласилась на гражданский обряд. А ведь она планировала мою свадьбу во всех деталях еще со времен моей конфирмации…
— Да, вряд ли она могла помыслить о такой свадьбе, — рассмеялся Люк не без некоторого торжества. — Мы все должны учиться веротерпимости, — заключил он с интонацией ментора, в то же время соображая, где бы ему раздобыть шестерых свидетелей. Надо ведь, чтобы у них был, черт подери, презентабельный вид! Да его же засмеют в Директорском клубе…
— Да ну тебя ко всем чертям, Люк Хаммерштейн!
— Пойду с удовольствием. Особенно если ты положишь свою маленькую ручку вот сюда, сама знаешь куда, и погладишь…
Два для спустя ровно в час пополудни дрожащая от волнения, в строгом костюме, Кики вошла в зал ресторана «Ля Грэнуй», сопровождая свою величественную и все еще красивую мать. Они с Люком выбрали этот самый элегантный нью-йоркский ресторан в надежде, что его атмосфера смягчит сердца двух леди-драконов. Ведь в распоряжении обеих окажется, по крайней мере, минут по десять, чтобы поболтать на посторонние темы, например, о цветах на их столике, и еще по двадцать, как считал Люк, чтобы изучить меню. Люк уже сидел рядом со своей матерью, миловидной моложавой дамой в небольшой аккуратной шляпке. Шляпка, которая дала понять всему Гросс-Пойнту, кто такая Барбара Фишбах Хам-мерштейн. При появлении Кики и Элеоноры Кавана, поражавшей своей осанкой и представительностью, Люк и его мать поднялись со своих мест.
— Мама, — одновременно произнесли Люк и Кики и тут же оба умолкли.
Наконец первой заговорила Кики:
— Мама, это мама Люка… — От волнения еле шевеля трясущимися губами, она забыла фамилию Люка.
Элеонора Кавана протянула руку, вглядываясь в лицо женщины напротив близорукими глазами — носить очки она категорически отказывалась. Затем она неожиданно всплеснула руками:
— Бобби? Неужели это ты, Бобби? Бобби Фишбах?
— О господи! Элли! Элли Уильяме! Я бы все равно тебя узнала, ты ни капельки не изменилась! — воскликнула Барбара Хаммерштейн, пораженная и обрадованная одновременно.
— О, Бобби! — И мать Кики бросилась в раскрытые объятия матери Люка. — Бобби, дорогая! А я все думала, где ты, что с тобой?
— Ты никогда не отвечала на мои письма, Элли, — со слезами на глазах проговорила Барбара Хаммерштейн.
— Родители все время переезжали с одного места на другое, и я не получила ни одного твоего письма. Думала, ты меня забыла.
— Забыть свою лучшую подругу? — спросила мать Люка, промокая глаза. — Никогда!
— Когда все это было? — ошарашенный, спросил Люк. — Как же вы по именам-то сразу не догадались?
— Это было в Скарсдэйле — мы вместе кончали десятый класс, — с чувством произнесла Элеонора Кавана. — Потом дедушка разорился. Мы продали дом и уехали… Ради бога, Люк, не обращайте внимания… О, Бобби, как же это прекрасно! Но дай-ка мне лучше поцеловать твоего сына! Ведь он скоро станет моим аидем! — воскликнула миссис Кавана, с гордостью вставив словечко на идиш, освоенное совсем недавно и обозначавшее «зять».
— Твоим кем? — не веря своим ушам, переспросила миссис Хаммерштейн.
* * *
Патрик Шеннон расхаживал взад-вперед по кафельному полу своего офиса. Прошел день после того, как он получил согласие Дэзи, и он поспешил собрать вместе всех тех, кто будет заниматься проведением в жизнь новой рекламной кампании — тех самых людей из «Элстри» и агентства, кто присутствовал на производственном совещании в студии у Норта.
— Нам нельзя терять ни одного дня, — уверенно заявил Патрик. — Косметическая и парфюмерная промышленность приносит десятки миллиардов прибыли в год, и треть всей выручки падает на период между Днем благодарения и Рождеством. В этом году наша продукция должна появиться в магазинах до Дня благодарения, если мы хотим не то чтобы получить прибыль, а хотя бы возместить расходы. Чтобы начать новую рекламную кампанию в сентябре, у нас остается всего семь месяцев.
— У нас явно недостаточно времени, Пэт, — возразил Хилли Биджур. — Давайте посмотрим, что вы предлагаете: новая упаковка, новые рекламные ролики, новая реклама в прессе, совершенно новый подход к покупателю…
— Хилли, но у нас ведь кое-что есть, — перебил его Патрик. — Мы имеем основной ассортимент по косметике, выработали главное направление. В сущности, нам ничего не надо менять, кроме упаковки. Изделия прекрасны. Вся беда в том, что они не продаются. Пока. Каналы у нас есть. У «Элстри» — пять тысяч точек розничной торговли. Все дело в обрамлении — это как глазурь на торте.
— А новый аромат духов «Элстри», это же чудо! И у этого чуда даже не было названия! Теперь новые духи получат его — «Княжна Дэзи». Моя собака и то он них без ума! Еще бы, попробовала бы она не полюбить «Княжну Дэзи», когда фунт жасминовой эссенции идет по четыре тысячи долларов! Нам остается только добиться, чтобы женщины разнюхали наши духи и распробовали нашу косметику, — и тогда дело сделано. Они станут нашими постоянными покупательницами.
— Пэт, — вступил в разговор Яред Тернер, отвечавший за маркетинг, — вы еще не сказали нам, сколько денег вы отвели на рекламу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Значит, вы говорите «нет», — произнес Шеннон.
— Я говорю «да». — И, не дав ему времени на ответную реплику, она поспешно произнесла: — Я хочу миллион долларов и контракт на три года. За это время вы сможете использовать мое лицо, мое имя и столько моих волос, сколько вам захочется, чтобы обеспечить продажу продукции «Элстри». Это касается всего: от рекламных роликов до витрин универмагов. Но этот миллион долларов вы должны выплачивать мне тремя частями. Первую треть — при подписании контракта, а остальную сумму — в течение трех лет вне зависимости от того, будет ли рекламная кампания успешной. Вне зависимости от того, решите вы оставить «Княжну Дэзи» в качестве рекламного символа или нет, если она не поможет «Элстри» реализовать товар. И, наконец, вне зависимости от того, что вы поменяете вдруг рекламное агентство, а новое захочет взять себе другой символ. Если мои условия не могут быть приняты, наша сделка не состоится.
«Миллион долларов! — изумился Шеннон. — А я ведь даже не знаю, фотогенична она или нет».
— Ну что ж, — заключила Дэзи, — забудем тогда о нашем разговоре.
— Сделка состоится, — торопливо бросил он. И затем добавил: — А что заставило вас изменить свое решение?
— Причины личного характера, — ответила Дэзи, с трудом сдерживая рвавшуюся наружу победоносную улыбку и вместе с тем цепенея от ужаса при мысли, что Шеннон, не дай бог, может передумать.
21
Минуты на три, не больше, Норта это даже позабавило. Но спустя каких-то три минуты после того, как Дэзи терпеливо повторила свой рассказ, он понял, что ее решение серьезно.
— Не говори глупостей, — раздраженно бросил Норт, и брови его нахмурились. — Ты не можешь это сделать! И что ты вообще знаешь о ремесле фотомодели и всем остальном? Да тебя ждет полный провал! Вся эта затея просто смехотворна, и больше ничего. Честно говоря, я думал, у тебя хватит ума не делать из себя посмешища.
— Шеннон так не думает, — с вызовом ответила Дэзи. У нее и так полно сомнений, а тут еще Норт позволяет себе так о ней отзываться.
— Шеннон! Этот выскочка, который вечно лезет не в свои дела! Сперва заявился сюда, и вся наша рекламная операция полетела к чертям собачьим. Потом с ума спятил, когда увидел твои волосы и твои глаза. «Ах, ах!» — разахался тут, как последний слюнтяй. Занимался бы своим бизнесом, так нет, этот сноб думает, что из него получится первооткрыватель звезд! — с издевкой заключил Норт.
— Я не хочу препираться с тобой насчет Патрика Шеннона, — возразила Дэзи. — Я только хотела, чтобы ты понял: мне придется уйти со студии.
— То есть сделать то, на что ты не имеешь ни малейшего права! Кто, черт подери, поверил в тебя и рискнул взять на работу, когда ты окончила свой идиотский колледж в Калифорнии и тебе позарез нужно было устроиться? И это тогда, когда у меня были двадцать человек на твое место!
— Ну, если быть точным, то брал меня на работу не ты, а Бутси Джейкобе.
— Только потому, что это я ей велел! Ты вообще-то представляешь себе, сколько времени и денег я в тебя вбухал, прежде чем ты стала продюсером? Я, между прочим, платил за псе твое обучение из своего кармана. И плевать мне, что ты работала по четырнадцать часов в сутки! Зато ты получила такую подготовку, какую мало кто имеет в нашем деле.
— Я все схватывала на лету. Я уже пять с половиной лет работаю на тебя, как каторжная, но даже в самом начале у меня все равно был талант, — произнесла Дэзи с вызовом. — Всегда был.
— Талант это еще не все. Кругом полно талантливых людей. Главное — уметь хорошо ориентироваться, и вот ты этому научилась. И как раз теперь ты собираешься уходить. У меня в голове не укладывается, как порядочный человек может так поступить. Чудовищная неблагодарность!
— Повторяю, мне нужно заработать много денег, Норт.
— Деньги… Деньги! Ты что, не знаешь, черт побери, что тебе платят как продюсеру по самой высокой категории?
— В таком случае добавь еще сотню долларов в день к моей ставке и найми продюсера от Боба Джиральди, Стива Хора или Салли Сафир. Ею, кстати, ты всегда восхищался.
— Но Салли партнер Ричарда Хаймана! Кто же может себе позволить это? — разозлившись, выпалил Норт.
— Однако Ричард, как видно, может, — спокойно глядя ему в глаза, парировала Дэзи.
— И ты, значит, думаешь, я тоже мог бы это сделать под давлением?
— Ничего я так не думаю. И не собираюсь на тебя давить, Норт. Я ухожу, чтобы заработать столько денег, сколько смогу. Боюсь, что другого шанса у меня не будет.
Лицо Норта расплылось в доверительной улыбке, чего Дэзи не видела уже несколько месяцев.
— О'кей, признаю, что конкурировать с «Элстри» я не могу. Честно говоря, я не понимаю, зачем тебе нужны все эти деньги, но я признаю и уважаю причину, которая побудила тебя принять это совершенно нелепое решение. Должно быть, она крайне важная. Хорошо, уходи на здоровье, Дэзи. Желаю тебе успеха. Но вот что я хочу тебе сказать: ты подумала о том, как это отразится на наших с тобой отношениях?
— А как это отразится? — спросила она с обманчивой мягкостью в голосе.
— Поскольку ты настаиваешь на уходе, многое теперь изменится.
Он взглянул на нее в упор, излучая весь свой шарм, неотразимый и обезоруживающий, которым умел мастерски пользоваться всякий раз, когда это необходимо.
— Значит, все? — невинным голосом поинтересовалась Дэзи.
— Вот дерьмо! Ненавижу такие разговоры, — не сдержался Норт. — Типично женская логика.
— Но ты же сам его начал. Послушай, Норт, то, что случилось в Венеции, должно было там же и закончиться — в тот день, когда прекратилась забастовка. Ты такой человек, что не выносишь бездействия. Поэтому-то между нами все и произошло. Но прошло уже несколько недель, и тебе это прекрасно известно. Зачем ворошить золу? Я ухожу, и тебе придется обойтись без меня. Ничего, ты сумеешь!
— Ты, черт подери, права. Я сумею!
Теперь он был в полной ярости, этот человек, которого никогда никто не подводил и уж тем более не бросал. Если нужно было кому-то уходить, то уходил всегда он. И на своих собственных условиях. Уходил с такой легкостью, словно срывал созревший плод. Прирученные им звери не смели огрызаться и никогда, ни разу не покидали клетки без его разрешения.
— Ничего, обойдемся… твою мать! — проорал он.
— У меня нет другого выхода. Поверь мне!
— Черта с два, нет!
Дэзи посмотрела на него с сочувствием. Она знала, что поступила правильно, не выдав тайны, не объяснив причин, заставивших ее принять предложение «Элстри». Та самая интуиция, которая там, в Венеции, в момент их близости удерживала ее от разговоров о самой себе и понуждала ограничиваться поверхностными ответами на его вопросы, по-прежнему подавала ей предупредительные сигналы. Норт был слишком суровым, слишком жестким и слишком поспешно отбрасывал все то, что не отвечало его представлению о совершенстве. Даже занимаясь с ней любовью, он почти не менялся в эти часы — или, во всяком случае, она этого не замечала. В нем не было глубинной нежности. Он всегда оставался напряженным как струна и не желал делать поблажки человеческой уязвимости. Он был лишен дара любви и понимания. Дэзи не хотела говорить об Амабель или Даниэль, чтобы, воспользовавшись ситуацией, оказать на него эмоциональное давление и добиться его прощения. Она не могла позволить себе обнажить перед ним свои личные проблемы ради того, чтобы добиться его согласия на то, на что у нее были собственные основания и права.
Дэзи стояла не двигаясь лицом к лицу с Нортоном, терпеливая, спокойная, ничего не требующая, но такая непреклонная и с таким чувством собственного достоинства, да еще во всеоружии своей красоты, что он вынужден был пустить в ход последнюю козырную карту.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы могли бы очень много значить друг для друга, Дэзи? У нас могли бы сложиться замечательные отношения.
Его голос и выражение лица, похоже, способны были укротить десять кобр, дюжину питонов и нескольких удавов, что покорно улеглись бы у его ног.
Дэзи выслушала его молча и надела пальто. Подойдя к двери, она обернулась:
— Норт, если бы ты очутился на необитаемом острове и без телефона, то ты сумел бы завязать роман и с кокосовой пальмой. Так мне кажется.
* * *
— Не знаю, чему больше радоваться, — произнесла Кики. — У меня, по-моему, скоро будет нервный срыв на этой почве. — Потрепав Люка по бороде, она спросила: — А ты знаешь, что у тебя глаза цвета зеленого винограда?
— Да, леди, я вижу, у вас серьезные проблемы. Не стесняйтесь, поведайте о них доктору, и он, то есть я вам помогу. — Он поудобнее устроил ее голову на своем плече и натянул покрывало.
— Ну, с одной стороны, Дэзи, которая станет богатой и знаменитой, превратится в звезду телерекламы. Это замечательно и великолепно, так что я прямо счастлива. А с другой стороны, моя мать, которая приезжает в Нью-Йорк, чтобы встретиться с твоей матерью, а твоя мать хочет встретиться с моей. Это ужасно и кошмарно, и от одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.
— Но это же вполне естественно, что они хотят встретиться друг с другом, малыш. Ведь их дети собираются пожениться, вот им и любопытно познакомиться друг с другом. И потом, ты столько времени прятала меня от своей матери.
— Но нам-то зачем присутствовать при их встрече? Мы что, не можем просто заказать столик на двоих в приличном ресторане? И пусть они там познакомятся на здоровье, — предложила Кики с нервным смешком, делавшим ее голос похожим на голос десятилетнего ребенка.
— Я не знаю всех этих условностей, но уверен, что твое предложение абсолютно неприемлемо. Не смей даже думать о нем. Господи, ну до чего замечательно было бы на самом деле там не присутствовать! Элеонора Кавана, королева «Гросс-Пойнт кантри клаб», и Барбара Хаммерштейн, королева «Хармони клаб», куда ни одна из сторон не допускает представителей другой веры, разве только чисто символически, и то вряд ли, — и вдруг родственники.
— Люк, послушай, а ты должен будешь… то есть я хочу сказать, не собираешься ли ты?..
— Не стесняйся, спрашивай все, что хочешь, — подбодрил ее Люк.
—…не собираешься ли ты надеть… шляпу? На свадьбе… — докончила Кики.
— С чего ты взяла? Конечно, нет! Зачем? Если только тебе не кажется, что она будет мне к лицу. Вообще-то с моей бородой она должна смотреться роскошно. Какую шляпу взять — «дерби» или «хомбург»? Я же чертовски элегантен, так все говорят.
— Я просто думала, что ты должен, — проговорила Кики озадаченно.
— Да нет, если свадьба светская, это не обязательно, — рассмеялся Люк. — Но, конечно, дорогая, если ты настаиваешь, чтобы нас венчал раввин… Нет? Тогда мы смогли бы убежать — я бы тебя похитил.
— Что? Ты хочешь разбить сердце моей матери! Я у нее единственная дочь. Я же объясняла, почему нам надо ждать до лета с нашей свадьбой. Нужно ведь собрать приданое, организовать все эти вечеринки, как положено… Потом надо, что бы все мои кузины и кузены окончили учебный год, а то кое-кто не сможет прийти на свадьбу.
— Боже, страшно подумать о таком! — вздохнул Люк, дав понять, что примирился с подобной отсрочкой.
— И потом, у меня на свадьбе непременно должны присутствовать восемь подружек невесты! А Дэзи будет моей свидетельницей. Что касается моих братьев, то им отведена роль шаферов. Тебе придется раздобыть где-то еще шестерых, слышишь? Ну, епископа, конечно, у нас не будет. Но они мне никогда не нравились. Мать довольно легко согласилась на гражданский обряд. А ведь она планировала мою свадьбу во всех деталях еще со времен моей конфирмации…
— Да, вряд ли она могла помыслить о такой свадьбе, — рассмеялся Люк не без некоторого торжества. — Мы все должны учиться веротерпимости, — заключил он с интонацией ментора, в то же время соображая, где бы ему раздобыть шестерых свидетелей. Надо ведь, чтобы у них был, черт подери, презентабельный вид! Да его же засмеют в Директорском клубе…
— Да ну тебя ко всем чертям, Люк Хаммерштейн!
— Пойду с удовольствием. Особенно если ты положишь свою маленькую ручку вот сюда, сама знаешь куда, и погладишь…
Два для спустя ровно в час пополудни дрожащая от волнения, в строгом костюме, Кики вошла в зал ресторана «Ля Грэнуй», сопровождая свою величественную и все еще красивую мать. Они с Люком выбрали этот самый элегантный нью-йоркский ресторан в надежде, что его атмосфера смягчит сердца двух леди-драконов. Ведь в распоряжении обеих окажется, по крайней мере, минут по десять, чтобы поболтать на посторонние темы, например, о цветах на их столике, и еще по двадцать, как считал Люк, чтобы изучить меню. Люк уже сидел рядом со своей матерью, миловидной моложавой дамой в небольшой аккуратной шляпке. Шляпка, которая дала понять всему Гросс-Пойнту, кто такая Барбара Фишбах Хам-мерштейн. При появлении Кики и Элеоноры Кавана, поражавшей своей осанкой и представительностью, Люк и его мать поднялись со своих мест.
— Мама, — одновременно произнесли Люк и Кики и тут же оба умолкли.
Наконец первой заговорила Кики:
— Мама, это мама Люка… — От волнения еле шевеля трясущимися губами, она забыла фамилию Люка.
Элеонора Кавана протянула руку, вглядываясь в лицо женщины напротив близорукими глазами — носить очки она категорически отказывалась. Затем она неожиданно всплеснула руками:
— Бобби? Неужели это ты, Бобби? Бобби Фишбах?
— О господи! Элли! Элли Уильяме! Я бы все равно тебя узнала, ты ни капельки не изменилась! — воскликнула Барбара Хаммерштейн, пораженная и обрадованная одновременно.
— О, Бобби! — И мать Кики бросилась в раскрытые объятия матери Люка. — Бобби, дорогая! А я все думала, где ты, что с тобой?
— Ты никогда не отвечала на мои письма, Элли, — со слезами на глазах проговорила Барбара Хаммерштейн.
— Родители все время переезжали с одного места на другое, и я не получила ни одного твоего письма. Думала, ты меня забыла.
— Забыть свою лучшую подругу? — спросила мать Люка, промокая глаза. — Никогда!
— Когда все это было? — ошарашенный, спросил Люк. — Как же вы по именам-то сразу не догадались?
— Это было в Скарсдэйле — мы вместе кончали десятый класс, — с чувством произнесла Элеонора Кавана. — Потом дедушка разорился. Мы продали дом и уехали… Ради бога, Люк, не обращайте внимания… О, Бобби, как же это прекрасно! Но дай-ка мне лучше поцеловать твоего сына! Ведь он скоро станет моим аидем! — воскликнула миссис Кавана, с гордостью вставив словечко на идиш, освоенное совсем недавно и обозначавшее «зять».
— Твоим кем? — не веря своим ушам, переспросила миссис Хаммерштейн.
* * *
Патрик Шеннон расхаживал взад-вперед по кафельному полу своего офиса. Прошел день после того, как он получил согласие Дэзи, и он поспешил собрать вместе всех тех, кто будет заниматься проведением в жизнь новой рекламной кампании — тех самых людей из «Элстри» и агентства, кто присутствовал на производственном совещании в студии у Норта.
— Нам нельзя терять ни одного дня, — уверенно заявил Патрик. — Косметическая и парфюмерная промышленность приносит десятки миллиардов прибыли в год, и треть всей выручки падает на период между Днем благодарения и Рождеством. В этом году наша продукция должна появиться в магазинах до Дня благодарения, если мы хотим не то чтобы получить прибыль, а хотя бы возместить расходы. Чтобы начать новую рекламную кампанию в сентябре, у нас остается всего семь месяцев.
— У нас явно недостаточно времени, Пэт, — возразил Хилли Биджур. — Давайте посмотрим, что вы предлагаете: новая упаковка, новые рекламные ролики, новая реклама в прессе, совершенно новый подход к покупателю…
— Хилли, но у нас ведь кое-что есть, — перебил его Патрик. — Мы имеем основной ассортимент по косметике, выработали главное направление. В сущности, нам ничего не надо менять, кроме упаковки. Изделия прекрасны. Вся беда в том, что они не продаются. Пока. Каналы у нас есть. У «Элстри» — пять тысяч точек розничной торговли. Все дело в обрамлении — это как глазурь на торте.
— А новый аромат духов «Элстри», это же чудо! И у этого чуда даже не было названия! Теперь новые духи получат его — «Княжна Дэзи». Моя собака и то он них без ума! Еще бы, попробовала бы она не полюбить «Княжну Дэзи», когда фунт жасминовой эссенции идет по четыре тысячи долларов! Нам остается только добиться, чтобы женщины разнюхали наши духи и распробовали нашу косметику, — и тогда дело сделано. Они станут нашими постоянными покупательницами.
— Пэт, — вступил в разговор Яред Тернер, отвечавший за маркетинг, — вы еще не сказали нам, сколько денег вы отвели на рекламу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58