Никто не попытался присвоить его себе. Или просто обмануть Софью. Все помогали княжне бескорыстно.
Агриппина — бывшая крепостная князей Астаховых — уехала в путешествие по Франции, взяв с собой всего один золотой слиток. Она отказалась от половины предложенного Софьей Астаховой золота, поскольку считала, что не имеет на него права.
Соня самой себе объясняла это так: Агриппина упивалась эйфорией от полученной свободы — ведь Соня выправила ей вольную! — титулом маркизы, который вручил ей на смертном одре маркиз де Баррас, пытаясь загладить перед девушкой вину его сына Флоримона де Барраса.
Кроме того, он же завещал молодой жене некоторую сумму денег, о которых прежде Агриппина и мечтать не смела. По причине дряхлости маркиз не мог быть ей подлинным супругом и потому одарил тем, что у него еще оставалось.
Итак, бывшая крепостная получила свободу во всех отношениях — молодая вдова, достаточно обеспеченная, вольная ехать куда захочет. При том что ей не исполнилось и девятнадцати лет и впереди была целая жизнь, полная приключений. У кого не закружится голова?
Даже она понимала, что с золотыми слитками надо возиться, обращать их в золотые монеты, а значит, она должна была задержаться в замке покойного маркиза, рядом с бывшей госпожой, которая все время невольно напоминала Агриппине о ее ничтожном происхождении.
Итак, Агриппина умчалась в Нант к Атлантическому океану, туда, где жила гувернантка Сони Астаховой, и, по замыслам новоявленной маркизы, могла дать ей то, чего не могли дать деньги: умение держать себя в светском обществе.
Второй раз Соня попыталась найти себе товарища в нелегком деле обращения со свалившимся на нее золотом, рассказав обо всем бывшему гвардейцу Версаля, который настолько увлекся русской княжной, что предпочел жить рядом с нею в роли ее дворецкого, вдали от королевского дворца.
И опять ей не повезло. Верный друг не продержался подле нее достаточно долго.
Точнее, не повезло тому, кто рядом с нею оказался. Некая мошенница?простолюдинка, вообразив, что княжну?иностранку, которой покойный маркиз оставил по завещанию огромный замок, некому защитить и чьей смертью мало кто заинтересуется, решила ее отравить. Отравленный коньяк выпил дворецкий Патрик Йорк и скончался, а отравительницу стала преследовать полиция города Дежансона, в которой оные события происходили.
В третий раз — Бог любит троицу, сказала себе Соня — рядом с нею оказался молодой преуспевающий хирург. Правда, в путешествии вряд ли могли бы пригодиться его врачебные навыки, но Соня почувствовала, что ему можно верить и Жан Шастейль окажется именно тем добрым другом, какового ей в жизни не хватало.
Именно он предложил в полной тайне от других переправить слитки золота через границу Испании в бревнах деревьев ценных пород, они якобы понадобились графине де Савари для переустройства недавно купленного особняка.
Для начала бревна распилили одни работники. Потом сердцевину девяти из них выдолбил плотник по заказу Шарля, слуги Сони, в небольшом городке за десять лье от Дежансона. Плотнику хорошо заплатили, и он не стал интересоваться, зачем кому?то выдолбленные изнутри бревна.
Закладывали бревна в слитки двое: сам хирург Шастейль и преданная Соне служанка Мари. После чего половинки бревен склеили между собой, и уже в повозки их грузили совсем другие люди.
Обратно во Францию Жан де Вассе?Шастейль возвратился тоже по суше и еще больше уверился в том, что это не для Софьи.
— Лучше всего, Софи, добраться до Барселоны на корабле, — говорил он. — Может, немного покачает, и все, зато ты будешь спасена от этих дорожных неудобств, общения с простолюдинами, которых в дороге встречается слишком много, недобросовестных слуг… Кроме того, ты будешь вознаграждена тем, что потратишь на дорогу не в пример меньше времени и с куда большими удобствами. Моряки — люди суровые, но честные и мужественные.
По крайней мере так врачу и новоявленному аристо—крату казалось. Мы всегда идеализируем людей, служба которых протекает на море. Издалека кажется, что бороться с морской стихией и управлять судном с таким множеством парусов может лишь человек особых достоинств.
Таким образом, в Испанию малым ходом повезли бревна, а княжна Софья Астахова вместе с Жаном де Вассе?Шастейлем и служанкой?горничной решили отправиться в Испанию морем из французского порта Марсель.
Глава вторая
Судно «Святая Элизабет», стоявшее у причала как раз тогда, когда Жан пришел в порт, произвело на него незабываемое впечатление. Моряки с их обветренными загорелыми лицами и скупыми фразами так не походили на обычных пациентов Жана Шастейля, что он доверился им сразу и безоговорочно.
Наверное, если бы он взял с собою хотя бы Мари, у которой, по мнению ее госпожи, был прямо?таки собачий нюх на подозрительные обстоятельства, никаких неприятностей с ними впоследствии не случилось бы.
Но на переговоры с капитаном граф взял своего немногословного камердинера Люсьена, не слишком умного и опытного. К тому же слуга был хорошо приучен держать чувства при себе. Если ему и показалось что?то подозрительным, графу он о том не сказал, считая, что господа сами все знают и не простолюдину их учить.
Вот так и получилось, что Соня со своей служанкой и граф со своим камердинером очутились в качестве пассажиров на судне, экипаж которого не только не испытывал к ним никакой почтительности, но и рассматривал их лишь как товар или жертву для своих грубых утех.
Пока судно стояло у причала, матросы были тише воды, ниже травы, но стоило бригантине выйти в море, как все изменилось, отчего первым пострадал несчастный Люсьен. Его даже не похоронили по?человечески, никто не прочел над ним молитвы, а просто, удостоверившись в том, что слуга умер, схватили его за руки, за ноги и выбросили за борт.
Старший помощник капитана Юбер состроил унылую физиономию:
— Доктор, мы лишили вас слуги? Я прикажу, вы можете выбрать любого из моей команды, кто станет вам прислуживать с той же преданностью…
Его шутка зашла так далеко, что он даже выстроил на палубе весь экипаж и заставил Жана под ручку с ним прохаживаться вдоль строя, в котором не было ни одного мало?мальски приятного лица. Такого, которое хоть у кого?то бы вызвало доверие.
Во время той самой безобразной сцены, в результате которой Мари оказалась со сломанной рукой, а ее госпожа, княжна Софья, с разбитой головой, Жан старался не смотреть женщинам в глаза, осознавая свою вину. Ну почему он так не приспособлен к жизни? А еще собирался стать помощником и защитником бедной княжны… Он всех подвел. Не говоря уже о несчастном Люсьене, которого поглотила морская пучина…
Деньги, которые путешественники взяли с собой в плавание, у них, конечно же, сразу отобрали, так что доктор Жан Шастейль опять пришел к тому же, с чего начал: к пустому кошельку и необходимости самому ухаживать за собой.
Кроме того, он метался между обеими ранеными женщинами, стараясь не показывать паники, которая все больше им овладевала.
У Сони еще кружилась голова, когда она осторожно стала подниматься, цепляясь ногтями за обшивку борта. Не лежать же все время на палубе под насмешливыми и похотливыми взглядами трех с лишним десятков матросов, каждый из которых норовил будто невзначай пройти мимо, а самые наглые, не обнаружив поблизости старшего помощника, чьей пленницей и собственностью она считалась, пытались еще и схватить ее то за ногу, то за грудь, при этом мерзко хихикая.
Поднялась. И ее тут же стошнило. К счастью, она успела свесить голову за борт.
Проходящий мимо старший помощник покровительственно похлопал ее пониже спины:
— Встала? Молодец. Жить будешь. Сейчас к тебе придет твоя служанка. Доктор перевязал ей сломанную руку. Я разрешил ему взять у боцмана пару дощечек. Будете друг друга поддерживать. Две калеки. Мои ребята уже интересуются, когда твоя служанка сможет выполнять свои обязанности.
— Какие обязанности? — прошептала Соня.
— А ты не догадываешься? Те же самые, какие ты будешь выполнять для меня.
— Дайте нам хоть пару дней, чтобы прийти в себя, — взмолилась она.
Моряк улыбнулся:
— Вот это деловой разговор. Я не зверь какой?нибудь, и если женщина покорная, умею это ценить. Но запомни: два дня, и ни секундой больше!
Он отправился прочь, широко расставляя ноги на покачивающейся палубе. А еще через несколько мгновений Соню обняла за талию знакомая рука.
— Госпожа, — прошептала ей в самое ухо Мари, — я не смогла уберечь вас, госпожа! Простите меня, ради всех святых! Ох, напрасно мы доверили выбор судна доктору Жану. Наверное, он еще слишком неопытен в жизненных вопросах…
— Теперь поздно об этом сожалеть.
Соня повернулась и едва не вскрикнула от ужаса. Лицо ее служанки представляло собой сплошной синяк, а левая рука покоилась в лубке на перевязи. Поистине титанические усилия хирурга Жана пошли прахом. Напрасно терпела муки и сама Мари: ее недавно симпатичное лицо превратилось в ужасную маску, и Соня боялась даже думать о том, что Мари больше не сможет с удовольствием смотреть на себя в зеркало.
— Тебе больно? — со слезами спросила она.
— У меня болит душа, — вздохнула девушка.
— У меня она тоже болит, — криво усмехнулся подошедший к ним Жан Шастейль. — Не думай, Мари, что я не кляну себя за излишнюю доверчивость… Но если бы вы знали, как больно мне видеть, насколько мою работу по превращению… гм… лица в личико испортили грубые кулаки этих зверей! Кто еще мог бы похвастаться таким успехом! Согласись, Мари, ты была почти хорошенькой!.. Может, я молод для твоего отца, но твоим крестным могу себя считать… Ничего, дитя мое, ты не переживай, Бог даст, мы окажемся на берегу, и у меня опять будет сумка с инструментами…
— И вы опять заставите меня пить тот крепкий напиток, от которого у меня, казалось, напрочь сгорит желудок…
— Но который все?таки смягчил боль, поневоле мной причиняемую.
Соне тоже было жалко, что труды доктора пропали… Впрочем, кто знает, может, сойдут синяки и станет Мари, как прежде, радовать ее счастливой улыбкой.
А всего несколько месяцев назад ее улыбка могла бы разве что испугать человека, которому она предназначалась. Боковые резцы девушки были больше остальных зубов и выдавались вперед, точно клыки хищного зверя. Губы не за—крывали их, и оттого ее лицо напоминало оскал волка, а не улыбку девушки. По?мужски густые брови нависали над глазами, и сильно вырезанные ноздри делали ее лицо похожим на обезьянье… Да что о том говорить!..
День для Сони прошел в напряжении. К вечеру она уже почти не чувствовала тошноты, а Жану удалось сделать лекарственную настойку с ромом и какой?то травой, которая нашлась у боцмана. Он был на судне кем?то вроде лекаря. Большую часть пришлось боцману и отдать.
— Пригодится, — сказал тот.
Своей настойкой Жан протирал Сонину рану, так что она быстро заживала. Княжна могла бы сказать «на глазах», если бы ее видела. А остаток использовал на то, чтобы сделать примочки для Мари.
В другое время Соня бы обиделась, что врач уделяет больше внимания служанке, чем ее госпоже. Но нынче она как?то обостренно воспринимала окружающее и могла понять Шастейля: едва не погиб его труд, которым любой хирург мог бы гордиться.
Весь день она провела, и так и этак прикидывая выход из положения, в котором она очутилась. То есть очутились?то они все, но Жан мог и здесь выполнять обязанности врача, пока его не продадут в рабство.
Мари… Ей, наверное, придется несколько хуже, но Соня и для нее находила выход. Девушка привыкла терпеть невзгоды. Вряд ли моряки доведут ее до такого состояния, что потом только за борт и все, ее тоже постараются продать. А там кто знает, она может попасть к хорошему хозяину.
А вот она, княжна Софья Астахова, превратится в наложницу какого?то бродяги, пирата, недостойного представителя человеческого общества, которого Соня не пустила бы и в прихожую своего дома. Или к ограде замка, каковой она — если бы появилось на то время — соорудила бы вокруг своего замка.
Теперь что же получалось? Все ее планы, все, чему она собиралась посвятить жизнь, летит в тартарары?!
Наверное, есть выход. Взять и прыгнуть за борт, но внутри ее все протестовало против такого конца. Не попытавшись бороться, не поискав какой?нибудь другой выход… За борт можно прыгнуть всегда. Совсем отказываться от такого выхода Софья пока не решила, но отложила его на самый крайний случай…
— Паруса, я вижу паруса! — истошно закричал кто?то сверху мачты. — Впереди судно, корвет!
— Подзорную трубу мне! — услышали они голос Юбера Дюбуа. — И капитана на палубу. Если спит — разбудить и привести в чувство! Шевелитесь, якорь вам в глотку!
Некоторое время на палубе слышался лишь топот ног, потом пленники услышали испуганные возгласы матросов:
— Хуч! Матерь Божья, это Костлявый Хуч!
Теперь судно видели и трое пленников. Оно еще было далеко и казалось совсем маленьким и неопасным, но волнение, в которое пришел экипаж «Святой Элизабет», передалось и им.
Мимо них, разя перегаром, прошел капитан. Он молча протянул старпому руку, в которую тот вложил подзорную трубу. Некоторое время он рассматривал далекий парусник, потом вдруг выпрямился, расправил плечи и гаркнул так, что весь экипаж мгновенно подтянулся:
— Приготовиться к бою!
Он обернулся, осмотрел взглядом палубу и что?то шепнул старшему помощнику. А тот распорядился:
— Боцман!
Вдвоем они подошли к Соне, Мари и Шастейлю.
— Следуйте за нами!
И все это без объяснений и без церемоний, но когда Соня попыталась все же что?то спросить, Юбер лишь толкнул ее вперед и процедил:
— Быстрее, тянешься, как беременная сколопендра!
Моряки провели их куда?то вниз, заставили подняться еще по какой?то лесенке и втолкнули в узкую душную каморку, на полу которой была свалена парусина.
Каморка была совсем маленькой. Этакий чуланчик, в котором не имелось даже двери, нельзя было выпрямиться во весь рост.
Скрывалась каморка за доской, которую отодвигали, а потом опять задвигали, прихватывая по бокам не то согнутыми гвоздями, не то какой?то потайной щеколдой.
— Судовую кассу неси! — услышали они яростный шепот старпома.
Доска опять отодвинулась, и в каморку впихнули какой?то сундук, который больно ударил пленников по ногам и существенно потеснил их и без того узкое жизненное пространство.
— Сидите тихо, — прошипел им Юбер, — если хотите выжить. И запомните: в отличие от нас Костлявый Хуч пленников не берет.
Слова его прозвучали так зловеще, что Соню пробрал озноб, а Мари придвинулась к ней еще ближе.
Странно, что его действия в отношении пассажиров не поддавались никакому объяснению. Соня попыталась рассуждать: если команда не надеется, что им удастся противостоять какому?то Хучу, и если он в самом деле не берет пленных, то какая разница, будут ли живы пленники после того, как пират захватит судно? И будет ли цела судовая касса, когда весь экипаж погибнет? Может, решили, что пусть ни пленники, ни деньги Хучу не достанутся?! Не могли же они беспокоиться о них, после того как недвусмысленно объяснили свои намерения.
— Я раньше думала, что пиратов больше не существует, — шепнула Соня своим товарищам, — что они все остались в семнадцатом веке. Мой брат говорил, что еще лет пятьдесят назад британские моряки разгромили огромный пиратский флот в… каком?то море, не помню названия.
— В Карибском, — подсказал Шастейль.
— Вот я и говорю, откуда этот Хуч взялся?
— Наверное, все же британцы провели свои бои не слишком чисто. Кто?то из пиратов ушел, кто?то до срока затаился… Я думаю, до конца извести эту братию так и не удастся…
Он хотел еще что?то сказать, но в это время корабль сотряс удар, затем второй, третий…
— Палят из пушек, — шепнул Жан.
С каждым таким ударом несчастным пленникам казалось, что вот сейчас судно расколется надвое и пойдет ко дну вместе с ними.
Но тот, который обстреливал судно, кажется, вовсе не хотел до срока пустить его ко дну.
Палуба накренилась, и пленников прижало к доскам, через которые их сюда впихнули.
Наверху над ними затопали десятки ног, а потом заполошный голос — кажется, капитана — заорал что есть мочи:
— Стреляйте, стреляйте! Не давайте им бросать крючья! Рубите канаты!
— На абордаж пошли, — шепнул Жан.
То, о чем он читал когда?то в книгах, происходило сейчас в такой близости от него, а он не мог этого видеть! Точнее сказать, это было бы последнее, что он смог увидеть…
Но просто сидеть и молчать не было никаких сил, и Жан все время пытался объяснить что?то для женщин, пока Соня на него ни цыкнула:
— Тише! А то кто?нибудь нас услышит.
Но, судя по всему, попытка противостоять пиратам провалилась. Корабль повело на левую сторону, послышался треск. «Святая Элизабет» столкнулась с другим судном, и раздался торжествующий рев многих глоток, сквозь который стали рваться стоны, звон скрещиваемых клинков — все, что говорило о нешуточной битве, разыгравшейся там, над головами запертых в носовой части судна пленников.
1 2 3 4 5
Агриппина — бывшая крепостная князей Астаховых — уехала в путешествие по Франции, взяв с собой всего один золотой слиток. Она отказалась от половины предложенного Софьей Астаховой золота, поскольку считала, что не имеет на него права.
Соня самой себе объясняла это так: Агриппина упивалась эйфорией от полученной свободы — ведь Соня выправила ей вольную! — титулом маркизы, который вручил ей на смертном одре маркиз де Баррас, пытаясь загладить перед девушкой вину его сына Флоримона де Барраса.
Кроме того, он же завещал молодой жене некоторую сумму денег, о которых прежде Агриппина и мечтать не смела. По причине дряхлости маркиз не мог быть ей подлинным супругом и потому одарил тем, что у него еще оставалось.
Итак, бывшая крепостная получила свободу во всех отношениях — молодая вдова, достаточно обеспеченная, вольная ехать куда захочет. При том что ей не исполнилось и девятнадцати лет и впереди была целая жизнь, полная приключений. У кого не закружится голова?
Даже она понимала, что с золотыми слитками надо возиться, обращать их в золотые монеты, а значит, она должна была задержаться в замке покойного маркиза, рядом с бывшей госпожой, которая все время невольно напоминала Агриппине о ее ничтожном происхождении.
Итак, Агриппина умчалась в Нант к Атлантическому океану, туда, где жила гувернантка Сони Астаховой, и, по замыслам новоявленной маркизы, могла дать ей то, чего не могли дать деньги: умение держать себя в светском обществе.
Второй раз Соня попыталась найти себе товарища в нелегком деле обращения со свалившимся на нее золотом, рассказав обо всем бывшему гвардейцу Версаля, который настолько увлекся русской княжной, что предпочел жить рядом с нею в роли ее дворецкого, вдали от королевского дворца.
И опять ей не повезло. Верный друг не продержался подле нее достаточно долго.
Точнее, не повезло тому, кто рядом с нею оказался. Некая мошенница?простолюдинка, вообразив, что княжну?иностранку, которой покойный маркиз оставил по завещанию огромный замок, некому защитить и чьей смертью мало кто заинтересуется, решила ее отравить. Отравленный коньяк выпил дворецкий Патрик Йорк и скончался, а отравительницу стала преследовать полиция города Дежансона, в которой оные события происходили.
В третий раз — Бог любит троицу, сказала себе Соня — рядом с нею оказался молодой преуспевающий хирург. Правда, в путешествии вряд ли могли бы пригодиться его врачебные навыки, но Соня почувствовала, что ему можно верить и Жан Шастейль окажется именно тем добрым другом, какового ей в жизни не хватало.
Именно он предложил в полной тайне от других переправить слитки золота через границу Испании в бревнах деревьев ценных пород, они якобы понадобились графине де Савари для переустройства недавно купленного особняка.
Для начала бревна распилили одни работники. Потом сердцевину девяти из них выдолбил плотник по заказу Шарля, слуги Сони, в небольшом городке за десять лье от Дежансона. Плотнику хорошо заплатили, и он не стал интересоваться, зачем кому?то выдолбленные изнутри бревна.
Закладывали бревна в слитки двое: сам хирург Шастейль и преданная Соне служанка Мари. После чего половинки бревен склеили между собой, и уже в повозки их грузили совсем другие люди.
Обратно во Францию Жан де Вассе?Шастейль возвратился тоже по суше и еще больше уверился в том, что это не для Софьи.
— Лучше всего, Софи, добраться до Барселоны на корабле, — говорил он. — Может, немного покачает, и все, зато ты будешь спасена от этих дорожных неудобств, общения с простолюдинами, которых в дороге встречается слишком много, недобросовестных слуг… Кроме того, ты будешь вознаграждена тем, что потратишь на дорогу не в пример меньше времени и с куда большими удобствами. Моряки — люди суровые, но честные и мужественные.
По крайней мере так врачу и новоявленному аристо—крату казалось. Мы всегда идеализируем людей, служба которых протекает на море. Издалека кажется, что бороться с морской стихией и управлять судном с таким множеством парусов может лишь человек особых достоинств.
Таким образом, в Испанию малым ходом повезли бревна, а княжна Софья Астахова вместе с Жаном де Вассе?Шастейлем и служанкой?горничной решили отправиться в Испанию морем из французского порта Марсель.
Глава вторая
Судно «Святая Элизабет», стоявшее у причала как раз тогда, когда Жан пришел в порт, произвело на него незабываемое впечатление. Моряки с их обветренными загорелыми лицами и скупыми фразами так не походили на обычных пациентов Жана Шастейля, что он доверился им сразу и безоговорочно.
Наверное, если бы он взял с собою хотя бы Мари, у которой, по мнению ее госпожи, был прямо?таки собачий нюх на подозрительные обстоятельства, никаких неприятностей с ними впоследствии не случилось бы.
Но на переговоры с капитаном граф взял своего немногословного камердинера Люсьена, не слишком умного и опытного. К тому же слуга был хорошо приучен держать чувства при себе. Если ему и показалось что?то подозрительным, графу он о том не сказал, считая, что господа сами все знают и не простолюдину их учить.
Вот так и получилось, что Соня со своей служанкой и граф со своим камердинером очутились в качестве пассажиров на судне, экипаж которого не только не испытывал к ним никакой почтительности, но и рассматривал их лишь как товар или жертву для своих грубых утех.
Пока судно стояло у причала, матросы были тише воды, ниже травы, но стоило бригантине выйти в море, как все изменилось, отчего первым пострадал несчастный Люсьен. Его даже не похоронили по?человечески, никто не прочел над ним молитвы, а просто, удостоверившись в том, что слуга умер, схватили его за руки, за ноги и выбросили за борт.
Старший помощник капитана Юбер состроил унылую физиономию:
— Доктор, мы лишили вас слуги? Я прикажу, вы можете выбрать любого из моей команды, кто станет вам прислуживать с той же преданностью…
Его шутка зашла так далеко, что он даже выстроил на палубе весь экипаж и заставил Жана под ручку с ним прохаживаться вдоль строя, в котором не было ни одного мало?мальски приятного лица. Такого, которое хоть у кого?то бы вызвало доверие.
Во время той самой безобразной сцены, в результате которой Мари оказалась со сломанной рукой, а ее госпожа, княжна Софья, с разбитой головой, Жан старался не смотреть женщинам в глаза, осознавая свою вину. Ну почему он так не приспособлен к жизни? А еще собирался стать помощником и защитником бедной княжны… Он всех подвел. Не говоря уже о несчастном Люсьене, которого поглотила морская пучина…
Деньги, которые путешественники взяли с собой в плавание, у них, конечно же, сразу отобрали, так что доктор Жан Шастейль опять пришел к тому же, с чего начал: к пустому кошельку и необходимости самому ухаживать за собой.
Кроме того, он метался между обеими ранеными женщинами, стараясь не показывать паники, которая все больше им овладевала.
У Сони еще кружилась голова, когда она осторожно стала подниматься, цепляясь ногтями за обшивку борта. Не лежать же все время на палубе под насмешливыми и похотливыми взглядами трех с лишним десятков матросов, каждый из которых норовил будто невзначай пройти мимо, а самые наглые, не обнаружив поблизости старшего помощника, чьей пленницей и собственностью она считалась, пытались еще и схватить ее то за ногу, то за грудь, при этом мерзко хихикая.
Поднялась. И ее тут же стошнило. К счастью, она успела свесить голову за борт.
Проходящий мимо старший помощник покровительственно похлопал ее пониже спины:
— Встала? Молодец. Жить будешь. Сейчас к тебе придет твоя служанка. Доктор перевязал ей сломанную руку. Я разрешил ему взять у боцмана пару дощечек. Будете друг друга поддерживать. Две калеки. Мои ребята уже интересуются, когда твоя служанка сможет выполнять свои обязанности.
— Какие обязанности? — прошептала Соня.
— А ты не догадываешься? Те же самые, какие ты будешь выполнять для меня.
— Дайте нам хоть пару дней, чтобы прийти в себя, — взмолилась она.
Моряк улыбнулся:
— Вот это деловой разговор. Я не зверь какой?нибудь, и если женщина покорная, умею это ценить. Но запомни: два дня, и ни секундой больше!
Он отправился прочь, широко расставляя ноги на покачивающейся палубе. А еще через несколько мгновений Соню обняла за талию знакомая рука.
— Госпожа, — прошептала ей в самое ухо Мари, — я не смогла уберечь вас, госпожа! Простите меня, ради всех святых! Ох, напрасно мы доверили выбор судна доктору Жану. Наверное, он еще слишком неопытен в жизненных вопросах…
— Теперь поздно об этом сожалеть.
Соня повернулась и едва не вскрикнула от ужаса. Лицо ее служанки представляло собой сплошной синяк, а левая рука покоилась в лубке на перевязи. Поистине титанические усилия хирурга Жана пошли прахом. Напрасно терпела муки и сама Мари: ее недавно симпатичное лицо превратилось в ужасную маску, и Соня боялась даже думать о том, что Мари больше не сможет с удовольствием смотреть на себя в зеркало.
— Тебе больно? — со слезами спросила она.
— У меня болит душа, — вздохнула девушка.
— У меня она тоже болит, — криво усмехнулся подошедший к ним Жан Шастейль. — Не думай, Мари, что я не кляну себя за излишнюю доверчивость… Но если бы вы знали, как больно мне видеть, насколько мою работу по превращению… гм… лица в личико испортили грубые кулаки этих зверей! Кто еще мог бы похвастаться таким успехом! Согласись, Мари, ты была почти хорошенькой!.. Может, я молод для твоего отца, но твоим крестным могу себя считать… Ничего, дитя мое, ты не переживай, Бог даст, мы окажемся на берегу, и у меня опять будет сумка с инструментами…
— И вы опять заставите меня пить тот крепкий напиток, от которого у меня, казалось, напрочь сгорит желудок…
— Но который все?таки смягчил боль, поневоле мной причиняемую.
Соне тоже было жалко, что труды доктора пропали… Впрочем, кто знает, может, сойдут синяки и станет Мари, как прежде, радовать ее счастливой улыбкой.
А всего несколько месяцев назад ее улыбка могла бы разве что испугать человека, которому она предназначалась. Боковые резцы девушки были больше остальных зубов и выдавались вперед, точно клыки хищного зверя. Губы не за—крывали их, и оттого ее лицо напоминало оскал волка, а не улыбку девушки. По?мужски густые брови нависали над глазами, и сильно вырезанные ноздри делали ее лицо похожим на обезьянье… Да что о том говорить!..
День для Сони прошел в напряжении. К вечеру она уже почти не чувствовала тошноты, а Жану удалось сделать лекарственную настойку с ромом и какой?то травой, которая нашлась у боцмана. Он был на судне кем?то вроде лекаря. Большую часть пришлось боцману и отдать.
— Пригодится, — сказал тот.
Своей настойкой Жан протирал Сонину рану, так что она быстро заживала. Княжна могла бы сказать «на глазах», если бы ее видела. А остаток использовал на то, чтобы сделать примочки для Мари.
В другое время Соня бы обиделась, что врач уделяет больше внимания служанке, чем ее госпоже. Но нынче она как?то обостренно воспринимала окружающее и могла понять Шастейля: едва не погиб его труд, которым любой хирург мог бы гордиться.
Весь день она провела, и так и этак прикидывая выход из положения, в котором она очутилась. То есть очутились?то они все, но Жан мог и здесь выполнять обязанности врача, пока его не продадут в рабство.
Мари… Ей, наверное, придется несколько хуже, но Соня и для нее находила выход. Девушка привыкла терпеть невзгоды. Вряд ли моряки доведут ее до такого состояния, что потом только за борт и все, ее тоже постараются продать. А там кто знает, она может попасть к хорошему хозяину.
А вот она, княжна Софья Астахова, превратится в наложницу какого?то бродяги, пирата, недостойного представителя человеческого общества, которого Соня не пустила бы и в прихожую своего дома. Или к ограде замка, каковой она — если бы появилось на то время — соорудила бы вокруг своего замка.
Теперь что же получалось? Все ее планы, все, чему она собиралась посвятить жизнь, летит в тартарары?!
Наверное, есть выход. Взять и прыгнуть за борт, но внутри ее все протестовало против такого конца. Не попытавшись бороться, не поискав какой?нибудь другой выход… За борт можно прыгнуть всегда. Совсем отказываться от такого выхода Софья пока не решила, но отложила его на самый крайний случай…
— Паруса, я вижу паруса! — истошно закричал кто?то сверху мачты. — Впереди судно, корвет!
— Подзорную трубу мне! — услышали они голос Юбера Дюбуа. — И капитана на палубу. Если спит — разбудить и привести в чувство! Шевелитесь, якорь вам в глотку!
Некоторое время на палубе слышался лишь топот ног, потом пленники услышали испуганные возгласы матросов:
— Хуч! Матерь Божья, это Костлявый Хуч!
Теперь судно видели и трое пленников. Оно еще было далеко и казалось совсем маленьким и неопасным, но волнение, в которое пришел экипаж «Святой Элизабет», передалось и им.
Мимо них, разя перегаром, прошел капитан. Он молча протянул старпому руку, в которую тот вложил подзорную трубу. Некоторое время он рассматривал далекий парусник, потом вдруг выпрямился, расправил плечи и гаркнул так, что весь экипаж мгновенно подтянулся:
— Приготовиться к бою!
Он обернулся, осмотрел взглядом палубу и что?то шепнул старшему помощнику. А тот распорядился:
— Боцман!
Вдвоем они подошли к Соне, Мари и Шастейлю.
— Следуйте за нами!
И все это без объяснений и без церемоний, но когда Соня попыталась все же что?то спросить, Юбер лишь толкнул ее вперед и процедил:
— Быстрее, тянешься, как беременная сколопендра!
Моряки провели их куда?то вниз, заставили подняться еще по какой?то лесенке и втолкнули в узкую душную каморку, на полу которой была свалена парусина.
Каморка была совсем маленькой. Этакий чуланчик, в котором не имелось даже двери, нельзя было выпрямиться во весь рост.
Скрывалась каморка за доской, которую отодвигали, а потом опять задвигали, прихватывая по бокам не то согнутыми гвоздями, не то какой?то потайной щеколдой.
— Судовую кассу неси! — услышали они яростный шепот старпома.
Доска опять отодвинулась, и в каморку впихнули какой?то сундук, который больно ударил пленников по ногам и существенно потеснил их и без того узкое жизненное пространство.
— Сидите тихо, — прошипел им Юбер, — если хотите выжить. И запомните: в отличие от нас Костлявый Хуч пленников не берет.
Слова его прозвучали так зловеще, что Соню пробрал озноб, а Мари придвинулась к ней еще ближе.
Странно, что его действия в отношении пассажиров не поддавались никакому объяснению. Соня попыталась рассуждать: если команда не надеется, что им удастся противостоять какому?то Хучу, и если он в самом деле не берет пленных, то какая разница, будут ли живы пленники после того, как пират захватит судно? И будет ли цела судовая касса, когда весь экипаж погибнет? Может, решили, что пусть ни пленники, ни деньги Хучу не достанутся?! Не могли же они беспокоиться о них, после того как недвусмысленно объяснили свои намерения.
— Я раньше думала, что пиратов больше не существует, — шепнула Соня своим товарищам, — что они все остались в семнадцатом веке. Мой брат говорил, что еще лет пятьдесят назад британские моряки разгромили огромный пиратский флот в… каком?то море, не помню названия.
— В Карибском, — подсказал Шастейль.
— Вот я и говорю, откуда этот Хуч взялся?
— Наверное, все же британцы провели свои бои не слишком чисто. Кто?то из пиратов ушел, кто?то до срока затаился… Я думаю, до конца извести эту братию так и не удастся…
Он хотел еще что?то сказать, но в это время корабль сотряс удар, затем второй, третий…
— Палят из пушек, — шепнул Жан.
С каждым таким ударом несчастным пленникам казалось, что вот сейчас судно расколется надвое и пойдет ко дну вместе с ними.
Но тот, который обстреливал судно, кажется, вовсе не хотел до срока пустить его ко дну.
Палуба накренилась, и пленников прижало к доскам, через которые их сюда впихнули.
Наверху над ними затопали десятки ног, а потом заполошный голос — кажется, капитана — заорал что есть мочи:
— Стреляйте, стреляйте! Не давайте им бросать крючья! Рубите канаты!
— На абордаж пошли, — шепнул Жан.
То, о чем он читал когда?то в книгах, происходило сейчас в такой близости от него, а он не мог этого видеть! Точнее сказать, это было бы последнее, что он смог увидеть…
Но просто сидеть и молчать не было никаких сил, и Жан все время пытался объяснить что?то для женщин, пока Соня на него ни цыкнула:
— Тише! А то кто?нибудь нас услышит.
Но, судя по всему, попытка противостоять пиратам провалилась. Корабль повело на левую сторону, послышался треск. «Святая Элизабет» столкнулась с другим судном, и раздался торжествующий рев многих глоток, сквозь который стали рваться стоны, звон скрещиваемых клинков — все, что говорило о нешуточной битве, разыгравшейся там, над головами запертых в носовой части судна пленников.
1 2 3 4 5