Он
очень тщательно отметил, что мир - это то, что мы ощущаем, каким бы
способом мы ни делали это. Дон Хуан подчеркнул, что ощущение мира
заключает в себе процесс восприятия всего того, что предстает перед нами.
Это определенное "ощущение" совершается нашими чувствами и нашей волей.
Я спросил его, не была ли воля шестым чувством. Он сказал, что она,
скорее, отношение между нами самими и ощущаемым миром.
Я предложил, чтобы мы остановились, чтобы я мог сделать заметки в
блокноте, но он засмеялся и продолжал идти.
Этой ночью он оставил меня с собой ночевать, а на следующий день
после завтрака он сам поднял разговор о воле.
- То, что ты сам называешь волей, - это характер и сильное
стремление, - сказал он. - То, что маг называет волей, есть сила, которая
выходит изнутри и привязывает к внешнему миру. Она выходит через живот,
прямо здесь, где находятся светящиеся волокна.
Он потер свой пупок, указывая место.
- Я говорю, что она выходит отсюда, потому что чувствуешь ее
выходящей.
- Почему ты называешь это волей.
- Я называю ее никак. Мой бенефактор называл ее волей?
- Вчера ты сказал, что можно ощущать мир как чувствами, так и волей.
Как это возможно?
- Средний человек может "схватить" вещи мира только своими руками,
глазами или ушами, но маг может схватывать их также своим носом, языком
или своей волей, особенно своей волей. Я не могу реально описать это как
делается, но ты сам, например, не можешь описать мне, как ты слышишь. Так
случается, что я тоже могу слышать, поэтому мы можем говорить о том, что
мы слышим, а не о том, как мы слышим. Маг использует свою волю для того,
чтобы ощущать мир. Однако, это ощущение не похоже на слышание. Когда мы
смотрим на мир или когда мы слушаем его, мы получаем впечатление, что он
вне нас и что он реален. Когда мы ощущаем мир нашей волей, мы знаем, что
он не такой, как "вне нас", и мир не так реален, как мы думаем.
- Является ли воля тем же самым, что и _в_и_д_е_н_и_е_?
- Нет, воля - это сила, энергия. _В_и_д_е_н_и_е_ - это не сила, но,
скорее, способ прохождения сквозь вещи. Маг может иметь очень сильную
волю, но он, все же, может не _в_и_д_е_т_ь_, что означает, что только
человек знания ощущает мир своими чувствами и своей волей, а также своим
в_и_д_е_н_и_е_м_.
Я сказал ему, что я еще больше смущен, чем тогда, при разговоре о
том, как использовать мою волю, чтобы забыть стража. Это заявление и мое
недоумение, казлось, развеселили его.
- Я уже говорил тебе, что, когда ты говоришь, ты только
запутываешься, - сказал он и засмеялся. - Но, по крайней мере, теперь ты
знаешь, что ты ждешь свою волю. Но ты все еще не знаешь, что это такое или
как это может с тобой случиться. Поэтому тщательно следи за тем, что ты
делаешь. Та самая вещь, которая может помочь тебе развить свою волю,
находится среди всех мелких вещей, которые ты делаешь.
Дон Хуан ушел на все утро; он вернулся рано после обеда со связкой
сухих растений. Он показал мне головой помочь ему, и мы работали в полном
молчании несколько часов, сортируя растения. Когда мы кончили, мы сели
отдохнуть, и он доброжелательно улыбнулся мне.
Я сказал ему очень серьезно, что я перечитывал свои записи и что я
так и не могу понять, что значит быть воином и что представляет собой идея
воли.
- Воля - это не идея, - сказал он.
Это был первый раз, когда он разговаривал со мной целый день.
После долгой паузы он продолжал:
- Мы различны, ты и я. Наши характеры непохожи. Твоя природа более
насильственная, чем моя. Когда я был в твоем возрасте, я был не
насильственным, но скромным; ты же наоборот. Мой бенефактор был таким; его
бы полностью устроило быть твоим учителем. Он был великим магом, но он не
в_и_д_е_л_, как _в_и_ж_у_ я или _в_и_д_и_т_ Хенаро. Я понимаю мир и живу,
руководствуясь моим _в_и_д_е_н_и_е_м_. Мой бенефактор, с другой стороны,
должен был жить, как воин. Если человек _в_и_д_и_т_, то ему нужно жить,
как воину или как чему-нибудь еще, так как он может _в_и_д_е_т_ь_ вещи
такими, какие они есть в действительности, и соответственно направлять
свою жизнь. Но, принимая во внимание твой характер, я сказал бы, что ты
можешь никогда не научиться _в_и_д_е_т_ь_, в таком случае тебе придется
прожить всю свою жизнь, как воину.
Мой бенефактор говорил, что человек, вступивший на путь магии,
постепенно начинает осознавать, что обычная жизнь навсегда оставлена
позади, что знание, в действительности, это пугающее пугало, что средства
обычного мира больше не будут средствами для него и что он должен
приспособиться к новому образу жизни, если он собирается выжить. Первая
вещь, которую ему надо сделать, - это захотеть стать воином; это очень
важный шаг и решение. Пугающая природа знания не оставляет никакой
альтернативы - только стать воином.
К тому времени знание становится пугающим делом, и человек также
осознает, что смерть является незаменимым партнером, который сидит рядом с
ним на одной циновке. Каждая капля знания, которая становится силой, имеет
своей центральной силой смерть. Смерть делает завершающий мазок, а все,
что трогается смертью, действительно становится силой.
Человек, который следует путями магии, встречается с возможностью
полного уничтожения на каждом повороте пути, и, обязательно, он начинает
остро осознавать свою смерть. Без осознания смерти он будет только обычным
человеком, погрязшим в обычных поступках. У него будет отсутствовать
необходимая потенция, необходимая концентрация, которая преобразует его
обычное время на земле в волшебную силу.
Таким образом, чтобы быть воином, человек должен прежде всего, и по
праву, остро осознавать свою собственную смерть. Но концентрация на смерти
заставляет любого из нас фокусироваться на самом себе, а это является
снижением. Поэтому, следующая вещь, которая необходима, чтобы стать
воином, - это отрешенность. Мысль о неминуемой смерти вместо того, чтобы
стать препятствием, становится безразличием.
Дон Хуан перестал говорить и взглянул на меня. Он, казалось, ожидал
замечаний.
- Ты понимаешь? - спросил он.
Я понимал то, что он говорил, но я лично не мог увидеть, как кто-либо
может прийти к чувству отрешенности. Я сказал, что с точки зрения моего
собственного ученичества, я уже пережил момент, когда знание становится
таким устрашающим делом. Я мог также правдиво сказать, что я больше не
находил поддержки в обычных занятиях моей повседневной жизни. И я хотел,
или, может быть, даже более, чем хотел, я нуждался в том, чтобы жить, как
воин.
- Теперь ты должен отрешиться, - сказал он.
- От чего?
- Отрешиться от всего.
- Это невозможно. Я не хочу быть отшельником.
- Быть отшельником - это потакание себе, и я никогда не имел этого в
виду. Отшельник не отрешен, так как он по своему желанию покидает самого
себя, чтобы стать отшельником.
Только мысль о смерти делает человека достаточно отрешенным, так что
он не может отказать себе в чем-либо. Человек такого сорта, однако, не
мудрствует, потому что он приобрел молчаливую страсть к жизни и ко всем
вещам в жизни. Он знает, что его смерть подгоняет его и не даст ему
времени прилипнуть к чему-либо, поэтому он испытывает, без мудрствований,
все обо всем.
Отрешенный человек, который знает, что он не имеет никакой
возможности отбиться от своей смерти, имеет только одну вещь, чтобы
поддерживать себя - силу своего решения. Он должен быть, так сказать,
мастером своего выбора. Он должен полностью понимать, что он сам полностью
отвечает за свой выбор, и если он однажды сделал его, то у него нет больше
времени для сожалений или укоров себя. Его решения окончательны просто
потому, что его смерть не дает ему времени прилипнуть к чему-нибудь.
И, таким образом, с осознанием своей смерти, своей отрешенностью и
силой своих решений воин размечает свою жизнь стратегическим образом.
Знание о своей смерти ведет его и делает его отрешенным и молчаливо
страждущим; сила его окончательных решений делает его способным выбирать
без сожалений, и то, что он выбирает, стратегически всегда самое лучшее; и
поэтому он выполняет все со вкусом и страстной эффективностью.
Когда человек ведет себя таким образом, то можно справедливо сказать,
что он воин и что он достиг терпения!
Дон Хуан спросил меня, не хочу ли я чего-нибудь сказать, и я заметил,
что задача, которую он описал, отнимает всю жизнь. Он сказал, что я
слишком много протестовал ему, и он знал, что я вел вебя или, по крайней
мере, старался вести себя, на языке воина в моей повседневной жизни.
- У тебя достаточно хорошие когти, - сказал он, смеясь. - Показывай
их мне время от времени. Это хорошая практика.
Я сделал жест наподобие когтей и зарычал, и он засмеялся. Затем он
откашлялся и продолжал:
- Когда воин достиг терпения, то он на пути к своей воле. Он знает,
как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на его циновке, они друзья. Его
смерть загадочным образом советует ему, как выбирать, как жить
стратегически. И воин ждет! Я бы сказал, что воин учится без всякой
спешки, потому что он знает, что он ждет свою волю; и однажды он добьется
успеха в выполнении чего-либо, что обычно совершенно невозможно выполнить.
Он может даже не заметить своего необычного поступка. Но по мере того, как
он продолжает совершать необычные поступки, или по мере того, как
необычные вещи продолжают случаться с ним, он начинает осознавать, что
проявляется какого-то рода сила. Сила, которая исходит из его тела, по
мере того, как он продвигается по пути знания. Сначала она подобна зуду в
животе, или теплому месту, которое нельзя успокоить; затем это становится
болью, большим неудобством. Иногда боль и неудобство так велики, что у
воина бывают конвульсии в течение месяцев; и, чем сильнее конвульсии, тем
лучше для него. Отличной воле всегда предшествует сильная боль.
Когда конвульсии исчезают, воин замечает, что у него появилось
странное чувство относительно вещей. Он замечает, что он может,
фактически, трогать все, что он хочет, тем чувством, которое исходит из
его тела, из точки, находящей прямо под или прямо над пупком. Это чувство
- есть воля, и когда он способен схватываться им, то можно справедливо
сказать, что воин - маг и что он достиг воли.
Дон Хуан остановился и, казалось, ждал моих замечаний или вопросов.
Мне нечего было сказать. Я был слишком занят мыслью, что маг должен
испытывать боль и конвульсии, но мне было неудобно спрашивать его, должен
ли я также проходить через это. Наконец, после долгого молчания я спросил
его, и он рассмеялся, как будто он ждал моего вопроса. Он сказал, что боль
не была абсолютно необходима, он, например, никогда не имел ее, и воля
просто пришла к нему.
- Однажды я был в горах, - сказал он, - и я наткнулся на пуму, самку;
она была большая и голодная. Я побежал, и она побежала за мной. Я влез на
скалу, и она остановилась в нескольких футах, готовая к нападению. Я
бросал камнями в нее. Она зарычала и собиралась атаковать меня. И тогда
моя воля полностью вышла, и я остановил ее волей до того, как она прыгнула
на меня. Я поласкал ее своей волей. Я действительно потрогал ее соски ею.
Она посмотрела на меня сонными глазами и легла, а я побежал, как сукин
сын, до того, как она оправилась.
Дон Хуан сделал очень комичный жест, чтобы изобразить человека,
которому дорога жизнь, бегущего и придерживающего свою шляпу.
Я сказал ему, что мне неловко думать, что меня ожидают только самки
горных львов или конвульсии, если я хотел волю.
- Мой бенефактор был магом с большими силами, - продолжал он. - Он
был воин до мозга костей. Его воля была, действительно, его самым чудесным
достижением. Но человек может пойти еще дальше этого - человек может
научиться _в_и_д_е_т_ь_. После того, как он научится _в_и_д_е_т_ь_, ему не
нужно будет жить, как воину или быть магом. Научившись _в_и_д_е_т_ь_,
человек становится всем благодаря тому, что он становится ничем. Он, так
сказать, исчезает, и, тем не менее, он здесь. Я бы сказал, что это то
время, когда человек может быть всем или получить все, что он пожелает. Но
он ничего не желает, и вместо того, чтобы играть окружающими его людьми,
как игрушками, он встречается с ними в центре их глупости. Единственная
разница между ними состоит в том, что человек, который _в_и_д_и_т_,
контролирует свою глупость, в то время, как окружающие его люди этого не
могут. Человек, который _в_и_д_и_т_, не имеет больше активного интереса в
окружающих его людях. _В_и_д_е_н_и_е_ уже отрешило его абсолютно от всего,
что он знал прежде.
- Одна лишь мысль о существе, отрешенном от всего, что я знаю,
вгоняет меня в дрожь.
- Ты должно быть шутишь! Вещь, которая вгоняет тебя в дрожь, - это не
иметь ничего, на что можно было бы смотреть впереди, а только всю свою
жизнь делать то же самое, что ты делал раньше. Подумай о человеке, который
из года в год сеет зерно, до тех пор, пока он не становится слишком старым
и усталым, чтобы подняться; поэтому он валяется, как старая собака. Его
мысли и чувства - лучшее в нем - ползут бесцельно к единственной вещи,
которую он когда-либо делал, - сеять зерно. Для меня это самая пугающая
трата.
Мы - люди, и наша судьба - это учиться и быть вовлекаемыми в
неощутимые новые миры.
- Действительно ли есть какие-нибудь новые миры для нас? - спросил я
полушутливо.
Мы не исчерпали ничего, глупец, - сказал он повелительно, -
в_и_д_е_н_и_е это не для мелочных людей. Настраивай свой дух теперь, стань
воином, учись _в_и_д_е_т_ь_; и тогда ты узнаешь, что нет конца новым мирам
для нашего восприятия.



11

Дон Хуан не отправил меня после того, как я выполнил поручения, как
он делал недавно. Он сказал, что я мог остаться, и на следующий день, 28
июня 1969 года, как раз перед полуднем, он сказал мне, чтобы я собирался
курить снова.
- Собираться ли мне снова _в_и_д_е_т_ь_ стража?
- Нет, без этого. Есть нечто другое.
Дон Хуан спокойно наполнил свою трубку курительной смесью, зажег ее и
протянул мне. Я не опасался. Приятная сонливость сразу же охватила меня.
Когда я кончил курить всю чашку смеси, дон Хуан взял свою трубку и помог
мне встать. Мы сели лицом друг к другу на две соломенные циновки, которые
он положил на середине комнаты. Он сказал, что мы пойдем на короткую
прогулку, и предложил мне погулять, слегка подтолкнув меня. Я шагнул, и
мои ноги подогнулись. Я не почувствовал никакой боли, когда мои колени
ударились о пол. Дон Хуан взял меня за руку и снова подтолкнул меня встать
на ноги.
- Ты должен идти, - сказал он, - тем же самым путем, каким ты вставал
другой раз. Ты должен использовать свою волю.
Я, казалось, прилип к земле. Я попытался шагнуть правой ногой и почти
потерял равновесие. Дон Хуан помог мне правой рукой подмышкой и слегка
толкнул меня вперед, но мои ноги не держали меня, и я бы упал лицом, если
бы дон Хуан не схватил меня за руку и не удержал от падения. Он держал
меня под правую руку и наклонил к себе. Я ничего не мог чувствовать, но я
был уверен, что моя голова лежала на его плече; я видел комнату в
наклонной перспективе. Он протащил меня в этом положении около крыльца. Мы
обошли его дважды самым тяжелым образом; наконец, я полагаю, мой вес стал
таким большим, что он был вынужден опустить меня на землю. Я знал, что он
не мог сдвинуть меня. Некоторым образом, как будто часть меня намеренно
хотела стать тяжелой, как свинец. Дон Хуан не делал никаких усилий, чтобы
поднять меня. Он на мгновение взглянул на меня; я лежал на спине лицом к
нему. Я попытался улыбнуться ему, и он засмеялся; затем он наклонился и
похлопал меня по животу. У меня возникло необычное ощущение. Оно не было
болезненным или приятным, или чем-нибудь еще, что я мог додумать. Это
было, скорее, толчком. Дон Хуан начал медленно вращать меня кругом. Я
ничего не чувствовал; я предположил, что он вращал меня кругом потому, что
мой вид крыльца изменялся в соответствии с круговыми движениями. Когда дон
Хуан оставил меня в положении, которое он хотел, он отошел.
- Встань! - приказал он мне повелительно. - Встань, как ты делал это
раньше. Не занимайся пустяками вокруг. Ты знаешь, как вставать. Теперь
встань!
Я настойчиво пытался вспомнить действия, которые я выполнял в таких
случаях, но я не мог ясно думать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32