Упаковка. Конечно, для меня было смешным думать о чем-нибудь таком; я понимала, что у меня меньше, чем у кого-либо во всем мире, наберется вещей для чемодана среднего размера, и если существовала ситуация, когда я действительно нуждалась в Джурди, так это именно сейчас. В то же самое время не было ничего, кроме упаковки чемодана, что помогло бы мне преодолеть мировую скорбь. Вы не можете вовсе не волноваться о своей душе или своем разбитом сердце, когда держите в руках свое лучшее серое льняное платье и размышляете, как, черт побери, вам его сложить, чтобы оно уместилось в пространство восемнадцать на двадцать один дюйм. Вы знаете, что это можно сделать, и вы также знаете, что это невозможно сделать; и я могу спокойно на несколько часов заняться этим делом; и в результате моя мировая скорбь постепенно значительно уменьшится.Я сняла свой лифчик и комбинацию, выволокла чемодан, открыла его на кровати, взяла охапку одежды из моего шкафа и принялась за дело. Quel Каково (фр.).
дело! Обратно в Вилидж, до всемирного потопа 1888 года, или, если вам будет угодно, к моменту, когда я начала готовиться к своей новой жизни с «Магна интернэшнл эйрлайнз». Энн упаковывала меня, не переставая ни на минуту гавкать, как старый бульдог; а я старалась воскресить в памяти то, что проделывала она и что делала Джурди в прошлое воскресенье, когда она помогала Донне. Я не могла ничего припомнить, кроме того, что вы всегда стараетесь скрестить рукава спереди или, может быть, сзади, — у вас ничего не получится, если вы позволите рукавам свисать свободно вниз. Но даже с этим профессиональным навыком я все еще ничего не достигла. За один час я с трудом наполовину заполнила тряпьем один чемодан и потом решила посидеть и успокоить свои нервы при помощи сигареты, когда зазвонил телефон.«Рой! — подумала я. — Слава Богу!»Но эта был не Рой. Это был Н. Б.— Привет, Кэрол, — сказал он бодро. — Как дела?Я сказала:— О, хелло, Н.Б. Все ужасно. Я упаковываюсь. Завтра к полудню мы должны отсюда убраться.— Да, я узнал это от Максвелла. Как относительно того, чтобы передохнуть и встретиться со мной, чтобы выпить лимонада или чашку кофе, или чего-нибудь еще?— О, Н. Б., я страшно извиняюсь. Я совершенно и определенно должна заниматься упаковкой. — Черт побери, он не сможет сотворить такой финт со мной второй раз. Я знала точно, куда ведет этот лимонад, абсолютно точно.— Послушай, Кэрол, ты ведь можешь сделать перерыв на десять минут.— Н. Б., я просто не могу. Извини.Я была так холодна и тверда, что он перестал настаивать.— О'кей. Когда я увижу тебя? — проговорил он угрюмо.— Извини. Я не знаю.— Я позвоню сегодня вечером, может быть.— Да. Позвони.'Мы повесили трубки.'Короткий разговор расстроил меня. Я закурила другую сигарету и сидела, как наседка; и прежде чем я докурила сигарету, он позвонил опять.Его голос был тверже:— Кэрол; Я хочу видеть тебя.— Н. Б. Я только что объяснила…— Десять минут не навредят тебе.— Я не одета…— Оденься. Ты слышишь, что я сказал. Только десять минут.Я закрыла глаза. Я сжала кулаки. Я мысленно произнесла несколько ужасных слов! Затем я подумала: «О'кей, О'кей, мы уладим наши дела раз и навсегда. Если это то, что он хочет, то он получит то, что хочет». Я сказала:— Где ты?— В вестибюле.— Я не хочу встречаться с тобой в вестибюле. Там сидит слишком много народа.— Ладно. Что ты думаешь о «Сувенир-баре»?— Там тихо?— Это самое тихое место, которое я знаю.— Очень хорошо, Н. Б. Я буду там, как только смогу.— Как скоро это будет?— Через пятнадцать минут.Я быстро приняла душ, надела немнущееся серое льняное платье, поскольку оно лежало прямо передо мной, сунула сумочку под мышку и направилась к лифту. Я отметила время на часах Люка — пятнадцать минут, точно без опоздания. Бой в лифте указал мне, где «Сувенир-бар», и я уверенно туда вошла. «Магна интёрнэшнл эйрлайнз» теперь признала во мне взрослого человека: бары были для меня открыты, поскольку я не была в униформе.Это было прелестное местечко с массой цветов повсюду, как обычно. Освещение было приятное и приглушенное, ковер был такой, будто под ним не было дна, столики находились на значительном расстоянии друг от друга, удобные небольшие кресла и диванчики на двоих были расставлены по всему пространству, и было поразительно тихо. Н. Б. ожидал в углу за столиком, когда я приблизилась, он с улыбкой встал. На нем был черный спортивный пиджак с серебряными пуговицами, серебристо-серые брюки и черно-белый галстук.— Кэрол.— Хелло, Н. Б.— Садись, душечка. Чего бы ты хотела выпить?— Кофе.— О'кей. А как насчет коньяка к нему?— Я покачала головой. Он кивнул официанту и отдал ему распоряжёние: для себя водку с мартини, для меня — кофе; и когда официант ушел, он сложил руки на столе, посмотрел пристально на меня в течение нескольких мгновений, вздохнул и улыбнулся, а затем сказал:— Кэрол, как приятно тебя видеть!— Спасибо.— Это не комплимент, это правда. Беби, всю неделю ужасно, скучал по тебе.— Н, Б., я хочу тебе сказать…— Подожди минуту, подожди минутку, позволь мне закончить. Я должен объяснить, почему я так сильно хотел тебя видеть. Максвелл рассказал мне, что у тебя сегодня здесь этим утром в «Зале императрицы» состоялась небольшая церемония.— Да, у нас была церемония по случаю окончания школы.— Это прекрасно. Вы все с дипломами, все девушки? Ты теперь настоящая стюардесса?— Да.— И теперь ты будешь на самом деле летать на самолетах, ходить взад и вперед по проходу, разнося кофе, чай и молоко?— Да.— Куда тебя посылают? Я имею в виду жить.— Я остаюсь здесь, в Майами.— Не шути! Черт побери!— Н. Б. ….— Подожди минутку. Я еще не закончил.Мы прервались из-за официанта, принесшего кофе и водку с мартини. Лицо Н. Б. стало безразличным. Затем, как только мы остались одни, он снова сказал тем же самым радостным голосом:— Ну, наконец-то ты закончила учебу, сегодня этот день. Я мог бы и не узнать совсем об этом, если бы мне не сказал Максвелл. Вот почему я должен был увидеть тебя, дружок.Это было загадочное заявление.Я сказала:— Я не понимаю, Н. Б.— Конечно. Это день окончания, не так ли?— Да.— Тогда, естественно, ты получаешь подарок к этому торжеству.— Н. Б., нет, пожалуйста…Он положил прямо передо мной длинную, узкую, подарочно оформленную коробочку.— Вот он. С любовью душечке от Н. Б. Открой ее.— Не могу, — сказала я.— Давай, давай.Я проговорила в отчаянии:— Н. Б., я не могу. Это конец. Вот почему я спустилась, чтобы увидеть тебя…— Ты хочешь, чтобы я развернул ее? О'кей.Его пальцы были очень ловкими. Он взял маленькую упаковку и развернул ее несколькими легкими движениями, вытащив длинный белый бархатный футляр. Затем он положил его прямо передо мной снова и сказал:— Это тебе. От Н. Б. милочке, с огромной любовью. Открой его беби, загляни внутрь.— Я… пожалуйста, Н. Б., я должна сказать тебе…Он поднял бархатную крышку. Внутри, на белом атласе, лежали золотые ручные часы «Омега» с золотым браслетом, почти дубликат тех, что мне подарил Люк.Я засмеялась. Я не могла ничего поделать с собой. Я смеялась.— Это так весело? — спросил он.Я протянула ему руку, показав ему часы Люка.Он сказал недоверчиво:— Ты получила их сегодня?Я кивнула.— Хорошо, что ты посмотрела! Черт, в них нет никакого различия. Мы пойдем прямо в ювелирный магазин и обменяем их на что-нибудь еще…Я сказала:— Нет, Н. Б., я не могу принять их, я не могу взять от тебя никакого подарка. Н. Б., извини. Я не могу видеть тебя снова после сегодняшнего дня никогда.Он наклонился вперед:— Что случилось?Я сказала на этот раз более решительно:— Я не люблю тебя. Я не могу больше видеть тебя.Он засмеялся:— Продолжай, девочка.— Это правда.Внезапно он начал говорить очень быстро и страстно:— Ну, давай, давай. А та ночь — вспомни время, которое было у нас? Ох, черт побери, ты помнишь. Это то, что девушка никогда не забывает, ты понимаешь это. Это факт. И, послушай, такое не происходит в любой день недели, черт возьми, нет. Ты должен быть влюблен в кого-то, у тебя должно быть настоящее к нем чувство; вот в чем суть, Кэрол. Ты должен думать — хочу, чтобы она была счастлива, а не я, я хочу, чтобы она была счастлива. Вот чувство, которое я испытываю к тебе!Я закричала:— Замолчи Н. Б.! Пожалуйста, замолчи!Он не остановился.— Послушай, любимая, послушай теперь, я всерьез умираю. Откажись от этой сумасшедшей идеи стать стюардессой, откажись. Это опасно-Иисус, ты не понимаешь это? Это опасно! Я буду сходить с ума, думая о тебе — летающей каждый день, летающей, летающей, разносящей рубленое мясо, раскладывающей вшивые бифштексы, готовящей вшивый хайбол. Откажись! Я не говорил тебе? Я одену тебя, как королеву, ты будешь иметь все, что имеет королева, потому что ты и есть королева. Ты можешь иметь свою собственную квартиру, ты можешь иметь собаку и горничную, и автомашину, все, что ты пожелаешь. Милочка, мы одна команда, мы так подходим друг к другу, мы сходим с ума друг от друга…Я сказала:— Н. Б., я люблю другого человека.Казалось, весь воздух вышел из его легких. Он. откинулся назад, его рот раскрылся, он слегка задыхался. Потом он спросил:— Это правда? .— Да.Он сидел, уставившись на меня.Я положила свою сумочку на стол и вынула пачку сигарет в двести двадцать сотен долларов:— Я хочу вернуть их тебе, Н. Б. Ты выиграл их. А не я. Они твои. — Я положила их рядом с белой бархатной коробочкой.Он тихо проговорил:— И это действительно правда, а? Это действительно правда? Ты любишь какого-то другого парня?Он сказал;— Ты болтунья. Ты даже не знаешь, что такое любовь… Ты проклятая глупая маленькая болтунья.— Н. Б.Он встал. Я ожидала в любой момент почувствовать тяжесть его руки: Его лицо было непроницаемым. Он не говорил. Он не мог говорить. Он поднял свою водку с мартини и выпил ее одним глотком. Затем он вынул свой бумажник, вытащил из него пятидолларовую бумажку и положил ее под свой опорожненный стакан. Затем он потянулся за белой бархатной коробкой и большой пачкой банкнотов и запихнул их пренебрежительно в мою сумочку.— Привет семье, беби, — бросил он и ушел.Я возвратилась к упаковочным делам с чувством, будто меня побили. Я присела рядом с моим наполовину пустым чемоданом в мучительно пустой комнате и подумала: «Ладно, во всяком случае, все закончилось». Все закончено с Роем Дьюером, все закончено с Натом, Н. Б., Брангуином. Что говорили древние? Все приходит парами. Разумеется, это происходит на практике. За короткий промежуток в четыре недели (на пару дней меньше, если быть точной) появились не только две подруги, которые пришли и вошли в мою жизнь, и два друга мужского рода, но я также получила:Двое золотых ручных часов «Омега».Две тысячи две сотни долларов.Две кисточки.И, если все будет протекать по форме, возникли, возможно, два весьма сообразительных маленьких эмбриона внутри меня.Какая-то добыча. Любая девушка могла бы гордиться. Я не плакала, потому что я была слишком, слишком старой, чтобы плакать. Я просто ждала, когда Джурди вернется домой. 12 Джурди все упаковала этой ночью, не моргнув глазом. Она была более мрачная, чем обычно, и совершенно неразговорчивая, и это меня очень обеспокоило. Наконец я спросила ее, не случилось ли чего плохого, и она едва не набросилась на меня.— Плохого? Почему, черт побери, должно произойти что-то плохое? — Почти через десять минут она сердито добавила: — Мы смотрели квартиру.— Ну да! Где?— Поблизости от Семьдесят девятой стрит.— Думаешь, может выйти?— Может быть. Ты должна ее тоже поглядеть.— Сколько комнат? Симпатичная ли меблировка? Сколько платить?Она повернулась ко мне в ярости и закричала:— Закроешь ли ты рот, а? Все эти чертовы вопросы. Я сказала тебе, ты сама должна посмотреть это место. У нас встреча в девять тридцать завтра утром, с агентом по аренде. Вот и все.— Джурди, вы с Люком поссорились? — спросила я.— Если это и произошло, ну так что?Она не подождала моего ответа. Она ушла в свою комнату и захлопнула дверь.Все утро она была сердитой. И это было странно, потому что она выглядела прелестнее, чем когда-либо. Уголки ее рта были опущены вниз, и, однако, ее глаза сияли; и я не могла подобрать ключа к тому, что происходило у нее в голове. После завтрака она сказала кисло:— Эй, Кэрол. Хочешь поехать на машине смотреть квартиру?— На какой машине?— Господи, что за черт вселился в тебя? Почему ты ведешь себя как тупица? На машине, которую дал мне Люк.Затем, прежде чем мы вышли, я сказала:— Я возьму с собой деньги. Ведь если квартира нам подойдет, мы сможем оставить задаток. Она снова вспыхнула:— Что с тобой сегодня происходит? Тебе не надо брать деньги. У меня есть деньги.Боже, она была невыносима. И я не могла сказать ей, что она невыносима, я не могла спорить с ней, потому что знала, что она лишь еще больше разозлится. Это был определенный сигнал, что ее следует оставить в покое. Не трогай меня. Отстань. Никаких коммивояжеров. Берегитесь собаки. Это лишь подтвердило мое убеждение в том, что совсем не существует такого явления, как разумная женщина. Всех женщин следует держать под замком.Она указывала мне направление, наблюдая уголком глаза за всем, что я делала; и когда мы замедлили ход, чтобы сделать поворот на Индиен-крик, она поинтересовалась:— Трудно управлять этой машиной?— Для меня это новая, Джурди, так что я еду медленно. Тебе следует обращаться с ней заботливо первые несколько тысяч миль. Именно тогда в ней могут произойти поломки.Она сказала:— Я спросила тебя, трудно ли управлять машиной?— Конечно, нет. Это легко.— Ты думаешь, я смогу научиться этому?— Конечно. Если я могу, сможешь и ты.— Гм.Мы скользили вдоль Индиен-крик, и затем она резко сказала:— Поверни здесь.Я въехала на квадратный внутренний двор.' — Это здесь? — спросила я.— Да.— Ну, мой Бог, Джурди, это выглядит прекрасно.Это был двухэтажный особняк, три стороны которого выходили на квадратный двор. Он был построен в лучших испанских традициях, с белыми стенами, с круглыми арками и железными решетками. Крыша, сбегавшая с трех сторон, была из красной черепицы. Повсюду росли бубенвиллия, гибискусы, жасмин и вьющиеся растения; и в утреннем солнечном сиянии, подернутый легкими тенями, дом был полон очарования.— Пойдем, — проворчала Джурди. — Давай поднимемся туда.— Квартира на верхнем этаже?— Да.— Это изумительно.— Черт побери, какая разница вверху или внизу? Хватит быть такой привередливой.
Люк уже был там, и я припарковалась рядом с его серым «кадиллаком». Джурди вела прямо к той части здания, которая была ближе к улице, и я последовала за ней, все еще удивляясь, почему она была в таком дурацком настроении. Мы поднялись по двум пролетам каменных ступеней и Джурди толкнула дверь квартиры с табличкой 2В, и мы вошли. Первое впечатление очень важно. Воздух был чистый и свежий, внешнее окружение было восхитительным, внутренность квартиры тоже восхищала — уютная обстановка, приветливая и безукоризненно чистая. Я сразу же почувствовала себя дома, Мой Бог, это великолепно, такая cсчастливая находка.Люк стоял в гостиной в серой ковбойской шляпе, сдвинутой на затылок, и разговаривал с симпатичной блондинкой, одетой в гладкое белое платье, которое, должно быть, стоило, по крайней мере, триста пятьдесят долларов даже на распродаже. Ее звали мисс Картер, она была агентом по недвижимости. У нее были такие васильковые глаза, каких я еще в жизни не видела, ей самой можно было дать лет тридцать шесть, но ее глаза едва достигали восьми лет, и, когда она посмотрела на меня, я была просто ослеплена.Люк посмеивался, громыхал своим голосом и, как обычно, производил много шума своими движениями. Наконец он произнес:— Мэри Рут, покажи Кэрол все. Посмотри, понравилось ли ей здесь.— Пошли, Кэрол, — буркнула Джурди.Я от волнения просто онемела. Окна гостиной смотрели прямо на Индиен-крик, так что в любое время я, объятая мировой скорбью, смогу глядеть на голубое зеркало воды, на пальмы и наблюдать за проходящими мимо небольшими суденышками; мебель была почти совсем новая и превосходного вкуса — не слишком модерновая и не слишком древняя, не слишком массивная и не слишком воздушная. За гостиной шел холл с двумя прелестными спальнями по одну сторону и по-настоящему современной кухней и ванной комнатой — по другую. Там было множество шкафов, множество книжных полок, заполненных книгами — книгами! — и даже музыкальный центр «хай-фай».Я сказала Джурди:— Мой Бог, это просто. мечта.— Ты так думаешь?— Джурди! Признайся! Это полный шик! Она пожала плечами.Мы возвратились в гостиную, и мисс Картер осветила меня своими иссиня-синими глазами.— Ну, голубушка. Как вам это понравилось?Я полагала, что следует умерить энтузиазм, разговаривая с агентом по недвижимости, — единственное неосторожное слово похвалы — и они склонны повысить цену на десять долларов. Но в этом случае я не могла контролировать себя. Я сказала:— Ей-Богу, это прекрасно, это действительно прекрасно.— Это так, — согласилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
дело! Обратно в Вилидж, до всемирного потопа 1888 года, или, если вам будет угодно, к моменту, когда я начала готовиться к своей новой жизни с «Магна интернэшнл эйрлайнз». Энн упаковывала меня, не переставая ни на минуту гавкать, как старый бульдог; а я старалась воскресить в памяти то, что проделывала она и что делала Джурди в прошлое воскресенье, когда она помогала Донне. Я не могла ничего припомнить, кроме того, что вы всегда стараетесь скрестить рукава спереди или, может быть, сзади, — у вас ничего не получится, если вы позволите рукавам свисать свободно вниз. Но даже с этим профессиональным навыком я все еще ничего не достигла. За один час я с трудом наполовину заполнила тряпьем один чемодан и потом решила посидеть и успокоить свои нервы при помощи сигареты, когда зазвонил телефон.«Рой! — подумала я. — Слава Богу!»Но эта был не Рой. Это был Н. Б.— Привет, Кэрол, — сказал он бодро. — Как дела?Я сказала:— О, хелло, Н.Б. Все ужасно. Я упаковываюсь. Завтра к полудню мы должны отсюда убраться.— Да, я узнал это от Максвелла. Как относительно того, чтобы передохнуть и встретиться со мной, чтобы выпить лимонада или чашку кофе, или чего-нибудь еще?— О, Н. Б., я страшно извиняюсь. Я совершенно и определенно должна заниматься упаковкой. — Черт побери, он не сможет сотворить такой финт со мной второй раз. Я знала точно, куда ведет этот лимонад, абсолютно точно.— Послушай, Кэрол, ты ведь можешь сделать перерыв на десять минут.— Н. Б., я просто не могу. Извини.Я была так холодна и тверда, что он перестал настаивать.— О'кей. Когда я увижу тебя? — проговорил он угрюмо.— Извини. Я не знаю.— Я позвоню сегодня вечером, может быть.— Да. Позвони.'Мы повесили трубки.'Короткий разговор расстроил меня. Я закурила другую сигарету и сидела, как наседка; и прежде чем я докурила сигарету, он позвонил опять.Его голос был тверже:— Кэрол; Я хочу видеть тебя.— Н. Б. Я только что объяснила…— Десять минут не навредят тебе.— Я не одета…— Оденься. Ты слышишь, что я сказал. Только десять минут.Я закрыла глаза. Я сжала кулаки. Я мысленно произнесла несколько ужасных слов! Затем я подумала: «О'кей, О'кей, мы уладим наши дела раз и навсегда. Если это то, что он хочет, то он получит то, что хочет». Я сказала:— Где ты?— В вестибюле.— Я не хочу встречаться с тобой в вестибюле. Там сидит слишком много народа.— Ладно. Что ты думаешь о «Сувенир-баре»?— Там тихо?— Это самое тихое место, которое я знаю.— Очень хорошо, Н. Б. Я буду там, как только смогу.— Как скоро это будет?— Через пятнадцать минут.Я быстро приняла душ, надела немнущееся серое льняное платье, поскольку оно лежало прямо передо мной, сунула сумочку под мышку и направилась к лифту. Я отметила время на часах Люка — пятнадцать минут, точно без опоздания. Бой в лифте указал мне, где «Сувенир-бар», и я уверенно туда вошла. «Магна интёрнэшнл эйрлайнз» теперь признала во мне взрослого человека: бары были для меня открыты, поскольку я не была в униформе.Это было прелестное местечко с массой цветов повсюду, как обычно. Освещение было приятное и приглушенное, ковер был такой, будто под ним не было дна, столики находились на значительном расстоянии друг от друга, удобные небольшие кресла и диванчики на двоих были расставлены по всему пространству, и было поразительно тихо. Н. Б. ожидал в углу за столиком, когда я приблизилась, он с улыбкой встал. На нем был черный спортивный пиджак с серебряными пуговицами, серебристо-серые брюки и черно-белый галстук.— Кэрол.— Хелло, Н. Б.— Садись, душечка. Чего бы ты хотела выпить?— Кофе.— О'кей. А как насчет коньяка к нему?— Я покачала головой. Он кивнул официанту и отдал ему распоряжёние: для себя водку с мартини, для меня — кофе; и когда официант ушел, он сложил руки на столе, посмотрел пристально на меня в течение нескольких мгновений, вздохнул и улыбнулся, а затем сказал:— Кэрол, как приятно тебя видеть!— Спасибо.— Это не комплимент, это правда. Беби, всю неделю ужасно, скучал по тебе.— Н, Б., я хочу тебе сказать…— Подожди минуту, подожди минутку, позволь мне закончить. Я должен объяснить, почему я так сильно хотел тебя видеть. Максвелл рассказал мне, что у тебя сегодня здесь этим утром в «Зале императрицы» состоялась небольшая церемония.— Да, у нас была церемония по случаю окончания школы.— Это прекрасно. Вы все с дипломами, все девушки? Ты теперь настоящая стюардесса?— Да.— И теперь ты будешь на самом деле летать на самолетах, ходить взад и вперед по проходу, разнося кофе, чай и молоко?— Да.— Куда тебя посылают? Я имею в виду жить.— Я остаюсь здесь, в Майами.— Не шути! Черт побери!— Н. Б. ….— Подожди минутку. Я еще не закончил.Мы прервались из-за официанта, принесшего кофе и водку с мартини. Лицо Н. Б. стало безразличным. Затем, как только мы остались одни, он снова сказал тем же самым радостным голосом:— Ну, наконец-то ты закончила учебу, сегодня этот день. Я мог бы и не узнать совсем об этом, если бы мне не сказал Максвелл. Вот почему я должен был увидеть тебя, дружок.Это было загадочное заявление.Я сказала:— Я не понимаю, Н. Б.— Конечно. Это день окончания, не так ли?— Да.— Тогда, естественно, ты получаешь подарок к этому торжеству.— Н. Б., нет, пожалуйста…Он положил прямо передо мной длинную, узкую, подарочно оформленную коробочку.— Вот он. С любовью душечке от Н. Б. Открой ее.— Не могу, — сказала я.— Давай, давай.Я проговорила в отчаянии:— Н. Б., я не могу. Это конец. Вот почему я спустилась, чтобы увидеть тебя…— Ты хочешь, чтобы я развернул ее? О'кей.Его пальцы были очень ловкими. Он взял маленькую упаковку и развернул ее несколькими легкими движениями, вытащив длинный белый бархатный футляр. Затем он положил его прямо передо мной снова и сказал:— Это тебе. От Н. Б. милочке, с огромной любовью. Открой его беби, загляни внутрь.— Я… пожалуйста, Н. Б., я должна сказать тебе…Он поднял бархатную крышку. Внутри, на белом атласе, лежали золотые ручные часы «Омега» с золотым браслетом, почти дубликат тех, что мне подарил Люк.Я засмеялась. Я не могла ничего поделать с собой. Я смеялась.— Это так весело? — спросил он.Я протянула ему руку, показав ему часы Люка.Он сказал недоверчиво:— Ты получила их сегодня?Я кивнула.— Хорошо, что ты посмотрела! Черт, в них нет никакого различия. Мы пойдем прямо в ювелирный магазин и обменяем их на что-нибудь еще…Я сказала:— Нет, Н. Б., я не могу принять их, я не могу взять от тебя никакого подарка. Н. Б., извини. Я не могу видеть тебя снова после сегодняшнего дня никогда.Он наклонился вперед:— Что случилось?Я сказала на этот раз более решительно:— Я не люблю тебя. Я не могу больше видеть тебя.Он засмеялся:— Продолжай, девочка.— Это правда.Внезапно он начал говорить очень быстро и страстно:— Ну, давай, давай. А та ночь — вспомни время, которое было у нас? Ох, черт побери, ты помнишь. Это то, что девушка никогда не забывает, ты понимаешь это. Это факт. И, послушай, такое не происходит в любой день недели, черт возьми, нет. Ты должен быть влюблен в кого-то, у тебя должно быть настоящее к нем чувство; вот в чем суть, Кэрол. Ты должен думать — хочу, чтобы она была счастлива, а не я, я хочу, чтобы она была счастлива. Вот чувство, которое я испытываю к тебе!Я закричала:— Замолчи Н. Б.! Пожалуйста, замолчи!Он не остановился.— Послушай, любимая, послушай теперь, я всерьез умираю. Откажись от этой сумасшедшей идеи стать стюардессой, откажись. Это опасно-Иисус, ты не понимаешь это? Это опасно! Я буду сходить с ума, думая о тебе — летающей каждый день, летающей, летающей, разносящей рубленое мясо, раскладывающей вшивые бифштексы, готовящей вшивый хайбол. Откажись! Я не говорил тебе? Я одену тебя, как королеву, ты будешь иметь все, что имеет королева, потому что ты и есть королева. Ты можешь иметь свою собственную квартиру, ты можешь иметь собаку и горничную, и автомашину, все, что ты пожелаешь. Милочка, мы одна команда, мы так подходим друг к другу, мы сходим с ума друг от друга…Я сказала:— Н. Б., я люблю другого человека.Казалось, весь воздух вышел из его легких. Он. откинулся назад, его рот раскрылся, он слегка задыхался. Потом он спросил:— Это правда? .— Да.Он сидел, уставившись на меня.Я положила свою сумочку на стол и вынула пачку сигарет в двести двадцать сотен долларов:— Я хочу вернуть их тебе, Н. Б. Ты выиграл их. А не я. Они твои. — Я положила их рядом с белой бархатной коробочкой.Он тихо проговорил:— И это действительно правда, а? Это действительно правда? Ты любишь какого-то другого парня?Он сказал;— Ты болтунья. Ты даже не знаешь, что такое любовь… Ты проклятая глупая маленькая болтунья.— Н. Б.Он встал. Я ожидала в любой момент почувствовать тяжесть его руки: Его лицо было непроницаемым. Он не говорил. Он не мог говорить. Он поднял свою водку с мартини и выпил ее одним глотком. Затем он вынул свой бумажник, вытащил из него пятидолларовую бумажку и положил ее под свой опорожненный стакан. Затем он потянулся за белой бархатной коробкой и большой пачкой банкнотов и запихнул их пренебрежительно в мою сумочку.— Привет семье, беби, — бросил он и ушел.Я возвратилась к упаковочным делам с чувством, будто меня побили. Я присела рядом с моим наполовину пустым чемоданом в мучительно пустой комнате и подумала: «Ладно, во всяком случае, все закончилось». Все закончено с Роем Дьюером, все закончено с Натом, Н. Б., Брангуином. Что говорили древние? Все приходит парами. Разумеется, это происходит на практике. За короткий промежуток в четыре недели (на пару дней меньше, если быть точной) появились не только две подруги, которые пришли и вошли в мою жизнь, и два друга мужского рода, но я также получила:Двое золотых ручных часов «Омега».Две тысячи две сотни долларов.Две кисточки.И, если все будет протекать по форме, возникли, возможно, два весьма сообразительных маленьких эмбриона внутри меня.Какая-то добыча. Любая девушка могла бы гордиться. Я не плакала, потому что я была слишком, слишком старой, чтобы плакать. Я просто ждала, когда Джурди вернется домой. 12 Джурди все упаковала этой ночью, не моргнув глазом. Она была более мрачная, чем обычно, и совершенно неразговорчивая, и это меня очень обеспокоило. Наконец я спросила ее, не случилось ли чего плохого, и она едва не набросилась на меня.— Плохого? Почему, черт побери, должно произойти что-то плохое? — Почти через десять минут она сердито добавила: — Мы смотрели квартиру.— Ну да! Где?— Поблизости от Семьдесят девятой стрит.— Думаешь, может выйти?— Может быть. Ты должна ее тоже поглядеть.— Сколько комнат? Симпатичная ли меблировка? Сколько платить?Она повернулась ко мне в ярости и закричала:— Закроешь ли ты рот, а? Все эти чертовы вопросы. Я сказала тебе, ты сама должна посмотреть это место. У нас встреча в девять тридцать завтра утром, с агентом по аренде. Вот и все.— Джурди, вы с Люком поссорились? — спросила я.— Если это и произошло, ну так что?Она не подождала моего ответа. Она ушла в свою комнату и захлопнула дверь.Все утро она была сердитой. И это было странно, потому что она выглядела прелестнее, чем когда-либо. Уголки ее рта были опущены вниз, и, однако, ее глаза сияли; и я не могла подобрать ключа к тому, что происходило у нее в голове. После завтрака она сказала кисло:— Эй, Кэрол. Хочешь поехать на машине смотреть квартиру?— На какой машине?— Господи, что за черт вселился в тебя? Почему ты ведешь себя как тупица? На машине, которую дал мне Люк.Затем, прежде чем мы вышли, я сказала:— Я возьму с собой деньги. Ведь если квартира нам подойдет, мы сможем оставить задаток. Она снова вспыхнула:— Что с тобой сегодня происходит? Тебе не надо брать деньги. У меня есть деньги.Боже, она была невыносима. И я не могла сказать ей, что она невыносима, я не могла спорить с ней, потому что знала, что она лишь еще больше разозлится. Это был определенный сигнал, что ее следует оставить в покое. Не трогай меня. Отстань. Никаких коммивояжеров. Берегитесь собаки. Это лишь подтвердило мое убеждение в том, что совсем не существует такого явления, как разумная женщина. Всех женщин следует держать под замком.Она указывала мне направление, наблюдая уголком глаза за всем, что я делала; и когда мы замедлили ход, чтобы сделать поворот на Индиен-крик, она поинтересовалась:— Трудно управлять этой машиной?— Для меня это новая, Джурди, так что я еду медленно. Тебе следует обращаться с ней заботливо первые несколько тысяч миль. Именно тогда в ней могут произойти поломки.Она сказала:— Я спросила тебя, трудно ли управлять машиной?— Конечно, нет. Это легко.— Ты думаешь, я смогу научиться этому?— Конечно. Если я могу, сможешь и ты.— Гм.Мы скользили вдоль Индиен-крик, и затем она резко сказала:— Поверни здесь.Я въехала на квадратный внутренний двор.' — Это здесь? — спросила я.— Да.— Ну, мой Бог, Джурди, это выглядит прекрасно.Это был двухэтажный особняк, три стороны которого выходили на квадратный двор. Он был построен в лучших испанских традициях, с белыми стенами, с круглыми арками и железными решетками. Крыша, сбегавшая с трех сторон, была из красной черепицы. Повсюду росли бубенвиллия, гибискусы, жасмин и вьющиеся растения; и в утреннем солнечном сиянии, подернутый легкими тенями, дом был полон очарования.— Пойдем, — проворчала Джурди. — Давай поднимемся туда.— Квартира на верхнем этаже?— Да.— Это изумительно.— Черт побери, какая разница вверху или внизу? Хватит быть такой привередливой.
Люк уже был там, и я припарковалась рядом с его серым «кадиллаком». Джурди вела прямо к той части здания, которая была ближе к улице, и я последовала за ней, все еще удивляясь, почему она была в таком дурацком настроении. Мы поднялись по двум пролетам каменных ступеней и Джурди толкнула дверь квартиры с табличкой 2В, и мы вошли. Первое впечатление очень важно. Воздух был чистый и свежий, внешнее окружение было восхитительным, внутренность квартиры тоже восхищала — уютная обстановка, приветливая и безукоризненно чистая. Я сразу же почувствовала себя дома, Мой Бог, это великолепно, такая cсчастливая находка.Люк стоял в гостиной в серой ковбойской шляпе, сдвинутой на затылок, и разговаривал с симпатичной блондинкой, одетой в гладкое белое платье, которое, должно быть, стоило, по крайней мере, триста пятьдесят долларов даже на распродаже. Ее звали мисс Картер, она была агентом по недвижимости. У нее были такие васильковые глаза, каких я еще в жизни не видела, ей самой можно было дать лет тридцать шесть, но ее глаза едва достигали восьми лет, и, когда она посмотрела на меня, я была просто ослеплена.Люк посмеивался, громыхал своим голосом и, как обычно, производил много шума своими движениями. Наконец он произнес:— Мэри Рут, покажи Кэрол все. Посмотри, понравилось ли ей здесь.— Пошли, Кэрол, — буркнула Джурди.Я от волнения просто онемела. Окна гостиной смотрели прямо на Индиен-крик, так что в любое время я, объятая мировой скорбью, смогу глядеть на голубое зеркало воды, на пальмы и наблюдать за проходящими мимо небольшими суденышками; мебель была почти совсем новая и превосходного вкуса — не слишком модерновая и не слишком древняя, не слишком массивная и не слишком воздушная. За гостиной шел холл с двумя прелестными спальнями по одну сторону и по-настоящему современной кухней и ванной комнатой — по другую. Там было множество шкафов, множество книжных полок, заполненных книгами — книгами! — и даже музыкальный центр «хай-фай».Я сказала Джурди:— Мой Бог, это просто. мечта.— Ты так думаешь?— Джурди! Признайся! Это полный шик! Она пожала плечами.Мы возвратились в гостиную, и мисс Картер осветила меня своими иссиня-синими глазами.— Ну, голубушка. Как вам это понравилось?Я полагала, что следует умерить энтузиазм, разговаривая с агентом по недвижимости, — единственное неосторожное слово похвалы — и они склонны повысить цену на десять долларов. Но в этом случае я не могла контролировать себя. Я сказала:— Ей-Богу, это прекрасно, это действительно прекрасно.— Это так, — согласилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41