Все они были тощими, прокаленными солнцем детьми реки, любившими жизнь и вполне привыкшими к тяжкому труду под началом у немилосердных господ. Вот и теперь они стоически переносили немалые трудности, рассматривая свое нынешнее положение как некое разнообразие по сравнению с обычным трудом в полях. К тому же здесь им мерещилась пусть иллюзорная, но все же возможность остаться при некоторой выгоде, – не просто свести концы с концами, как раньше. Рядом с мужчинами вовсю вкалывали женщины, некоторые – даже и с маленькими детьми за спиной. Люди еще и порывались петь за работой, в том числе если от этой самой работы трещал хребет...
По мере того как Конан спускался с одной лестницы на другую, уходя в рукотворное подземелье, песни рабочих мало-помалу затихали высоко наверху – там же, где остался быстро уменьшавшийся прямоугольник синего неба. Вскоре начались узкие шахты и галереи. Ибо, несмотря на высоту и мощь каменного сооружения, основные переходы и помещения были запрятаны глубоко под землей. Их вытесали непосредственно в песчанике скального основания. Здесь тоже полным-полно было рабочих, вот только держались шемиты скованно. Казалось, отсутствие солнечного света ввергало в мрачную задумчивость всех поголовно.
Трое продолжали спускаться еще долгое время после того, как исчезли наверху последние клочки открытого неба. Теперь они двигались при свете масляных ламп, укрепленных по стенам. Воздух становился все более тяжелым от жирной копоти светильников, а взмокшие сутулые каменотесы, трудившиеся в коридорах, начали походить на какой-то народец пещерных горбунов. Так глубоко в недра усыпальницы Конан ни разу еще не спускался.
Мардак не обращал никакого внимания на жутковатое окружение: видимо, он к нему давным-давно привык.
– По образованию я вообще-то чертежник, – рассказывал он, чтобы скоротать дорогу. – Зато теперь у меня есть возможность попробовать себя как зодчего и художника – от начала до конца работы! – Тут он бросил на Конана доверительный взгляд, дожидаясь, пока с очередной лестницы уберутся рабочие, оттаскивавшие строительный мусор в огромных заплечных корзинах. – В некоторых случаях, – продолжал он, – число работников мне пришлось сократить так, что меньше уже невозможно. Ты, конечно, понимаешь зачем – немногие должны быть посвящены в тайну. Это дает оставшимся определенные выгоды. И не только мне самому, но и работникам вроде тебя!
Конан поставил ногу на ступеньку и нахмурился:
– Значит, мы будем работать в потайной части гробницы?
– В самой тайной из всех, – кивнул Мардак. – Видишь ли, я разработал Затвор Царского Чертога. После того, как его закроют, мой Затвор можно будет отпереть только изнутри. И произойдет это в День, когда царь и его свита воскреснут к бессмертию! – Он довольно улыбнулся и перешел к земным подробностям: – Дерзну утверждать, что мой замысел очень и очень неплох! Да ты скоро и сам все увидишь. По заказу советника Хораспеса я разработал небывалый механизм, сам составил все чертежи, а потом наблюдал за работой каменотесов. Каждую деталь вытесывали в отдельной мастерской, причем все мастерские были расположены далеко одна от другой, их хорошо охраняли, а рабочие отнюдь не догадывались, над чем они трудятся! Теперь только и осталось, что собрать механизм воедино...
Конан слушал его и с трудом верил собственным ушам. Сердце так и екало: былые надежды и планы по ограблению усыпальницы стремительно возвращались к нему. Он, однако, помедлил с ответом, чтобы, не приведи Кром, не выдать своего жгучего интереса.
– Стало быть, – сказал он наконец, – советник Хораспес очень доверяет тебе...
– О да, и он пообещал мне... м-м-м... воистину царское вознаграждение. Всем моим работникам заплатят сполна, уж я за этим прослежу. Но гораздо важнее то, что эта работа может стать ступенькой к куда более важному... Ага! А вот здесь – осторожнее!
Они шли гуськом по узкому коридору, и путь их освещала плюющаяся масляная лампа, которую держал в поднятой руке могильный страж, шагавший последним. И вот теперь впереди замаячил еще один светильник, служивший предупреждением: дорогу впереди загромождали деревянные крепи, а потолок коридора от стены до стены рассекали глубокие трещины.
– Похоже, – сказал Мардак, – порода успела осесть за ночь, так что, наверное, этот коридор придется-таки заложить... Впрочем, мы, наверное, пролезем!
И молодой чертежник осторожно втиснулся между крепью и стеной.
– Наслышан я об этих обвалах, – проворчал Конан, двигаясь следом. – Здесь, говорят, уже немало народу к шутам собачьим похоронило... – В отличие от худенького Мардака, ему приходилось буквально размазываться по стенке, чтобы проникнуть в узкую щель. И он не мог отделаться от впечатления, что, пока он лез, в растрескавшемся потолке над головами что-то сдвинулось и еще больше просело. – Так что же это, выходит, пирамида-то ваша стоит на гнилом основании?
– Ни в коем случае! – оживился Мардак. – Обвалы случаются только в тех местах, где скала ослаблена тоннелями прежних могил. Бояться нам нечего: Царский Чертог тщательно обследован и найден совершенно надежным.
За крепями узкий проход влился в более широкий коридор, шедший под уклон. Его через каждые несколько шагов освещали лампы, установленные в стенных скобах.
– Это – главный коридор, тот самый, по которому внесут в усыпальницу Его Царское Величество, – с гордостью пояснил Мардак. – Если идти направо, выйдешь ко Входным Вратам. А вон там, налево, прихожая Царского Чертога.
И он первым зашагал в ту сторону, где коридор завершался просторной сводчатой комнатой. Помещение оказалось объемистым и высоким, хотя, конечно, далеко уступало той галерее с колоннами, которую Конан видел в древней пустынной могиле (та пирамида, впрочем, уже превратилась для него в довольно смутное воспоминание). Прихожая была сплошь заставлена прямоугольными каменными блоками, аккуратно упакованными в дощатые клетки. В дальнем конце комнаты рабочие хлопотливо разбивали эти клетки. По другую сторону Чертога виднелась величественная арка, обрамленная замысловатым каменным кружевом.
– Вот здесь, в самом сердце пирамиды, мы и работаем, – пояснил Мардак и повернулся к стражнику: – Спасибо тебе большое. Теперь у меня как раз такая команда, которая мне и нужна.
Кладбищенский охранник ответил коротким кивком. Физиономия у него была обиженная. Он явно был оскорблен тем, что Мардак так разоткровенничался с простым работягой, притом чужеземцем. Повернувшись, стражник отошел и присоединился к двоим своим товарищам, охранявшим выход в коридор.
Мардак подвел Конана к остальным.
– Это, – сказал он, – самые лучшие работники на строительстве. Однако мне понадобился еще и такой, как ты, – очень рослый и необыкновенно сильный. Мы, видишь ли, вынуждены действовать в большой тесноте... – И обратился к команде: – Люди, это Конан! Он будет трудиться вместе с нами.
С полдюжины мужчин подняли головы от работы. Все были шемиты – крепкие, со смуглой кожей, побелевшей от каменной пыли. Смотрели они мрачновато. То ли им не понравилось общество иноплеменника, то ли предписанное дело было не по душе... трудно сказать.
– Я хочу, – продолжал Мардак, – чтобы каждый из вас понимал природу нашей работы и присущие ей особенные опасности. Работать мы будем вот здесь...
Он провел их под кружевную арку и далее через короткий проход весьма необычного профиля, с какими-то странными пазами и нишами в стенах. Миновав его, Конан чуть не ахнул от сияния алебастра и бирюзы. Надо полагать, это-то и был Царский Чертог! Стены так и переливались самоцветными инкрустациями, хотя единственным источником света была лампа в руках у Мардака. Молодой мастер поднял ее повыше, чтобы каждый из рабочих мог посмотреть вокруг и полюбоваться. Конан восхищенно оглядывался. Ну и ну, сказал он себе. И это при том, что НАСТОЯЩИЕ сокровища сюда еще и не думали заносить!..
– Никто под страхом смерти не смеет осквернять этот чертог или уносить отсюда что-либо, – объявил Мардак. – Работать же мы будем вот здесь, внутри прохода.
Он велел принести еще ламп и принялся объяснять назначение странных ниш, попутно рассказывая, как что работает и какими идеями он руководствовался, осуществляя свой замысел. Когда двери Царского Чертога наконец закроются, пояснял Мардак, с потолка коридора опустятся хорошо пригнанные гранитные плиты и намертво перекроют его. К этим плитам с боков подойдут особые каменные клинья и надежно закрепят их на месте, на манер кхитайской головоломки. И наконец, из особых перевернутых колодцев упадут запирающие камни и окончательно сплотят всю конструкцию общей толщиной во много локтей.
Дверь, устроенная таким образом, явится надежной преградой для разного рода могильных воров, нечистых вурдалаков и даже целых вражеских армий. Тем не менее, когда царь и его приближенные пробудятся для вечной жизни в День, Который Грядет, они смогут легко выбраться из чертога, вынув в определенной последовательности подвижные камни, а затем растворив саму дверь, укрепленную в каменных петлях.
Механизма, работающего подобным образом, Конан представить себе не мог. Зато ему был вполне понятен порядок сборки, который следом же объяснил им Мардак. Они будут продвигаться снаружи вовнутрь, потому что чем ближе к Чертогу, тем раньше предстояло падать плитам гранита. Еще чертежник объяснил им главную опасность, грозившую при работе. По его словам, спусковой механизм Затвора с легкостью мог быть приведен в действие преждевременно. При этом камни не только передавят их самих, но и создадут немыслимые трудности для последующих команд, ибо одолеть Затвор снаружи, как он только что доказывал, было весьма нелегко.
Когда Мардак наконец завершил свои объяснения, команда без лишнего промедления взялась за работу. Они освободили из дощатой опалубки каменные блоки, обработанные особым образом (больше всего те напоминали ломти дыни размером с сундук), и начали устанавливать их на место. На Конана при этом ложилась особенная ответственность. Пока дюжина рук поднимала очередной камень, киммерийцу приходилось в одиночку удерживать предыдущий с помощью деревянного рычага.
В других случаях он, обдираясь, лез в какие-то узкие колодцы и разгребал в них заторы. Потом потел наравне с шемитами, ставя временные деревянные крепи. Тем не менее его новые товарищи как будто продолжали дуться на него неизвестно за что. Он присмотрелся и понял, что они и друг с другом держались совершенно так же. Однако в целом команда работала слаженно и без лишнего трепа. Мардак никому не давал спуску и несколько часов подряд не позволял передышки. Пока наконец одному из рабочих не отдавило камнем ногу – оплошность, вызванная непомерной усталостью.
Стонущего калеку унесли прочь двое стражников, Мардак наконец понял, что задал слишком высокий темп, и расстроился до слез.
– Отдыхайте! – велел он команде. – Мы с вами сегодня хорошо потрудились. Там, наверху, давно уже стемнело. Нам, однако, запрещено выходить наружу, пока не будет закончена наша работа. А посему эту ночь мы проведем в тоннеле...
Им принесли корзины с хлебом и финиками и вино в глиняных кувшинах (эти кувшины, опорожнив, затем приспособили в качестве ночных сосудов). Рабочие ужинали молча, поглядывая, как сменяются стражники в конце коридора. Постелями им послужила солома, вытащенная из большого тюка. Наконец-то представилась возможность лечь, вытянуться и расслабить усталые члены! Светильники по стенам притушили, так что в подземелье действительно настала ночь.
Тело Конана отдыхало, но разум не ведал успокоения. В конце концов молодой варвар поднялся и проковылял туда, где под затененной лампой устроился Мардак. Чертежник сидел скрестив ноги и, потягивая вино, писал что-то на вощеной дощечке. Конан остановился подле него, и Мардак удивленно вскинул глаза.
– Отличный запор ты изобрел, Мардак, – сказал киммериец. – Жду не дождусь посмотреть, как он сработает! – И он уселся рядом на корточки. – Все-таки позволь задать тебе вопрос: ты что, так уверен, что он и вправду отопрется, когда наступит этот ваш День? Нам-то, смертным, почем знать, а, Мардак?
Мардак выглядел усталым и, видимо, еще горевал по поводу несчастного случая. Однако он улыбнулся Конану.
– Я сделал деревянную модель, – сказал он, – и показал самому советнику Хораспесу, как она работает. Мы запирали и отпирали Чертог множество раз, а потом сожгли модель, чтобы она не попала в чужие руки. Я же пользуюсь доверием Хораспеса, и этого мне достаточно.
Конан кивнул, обдумывая его слова.
– И ты думаешь, что он доверит тебе хранить столь важный секрет, когда строительство будет закончено?.. С какой стати ему доверять хоть кому-то из нас, знающих, каким образом будут укрыты от грабителей царские сокровища?
Мардак поднял бровь.
– Как только, – сказал он, – гробницу запечатают, ни мы, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать извне, секрет там или не секрет. – Он улыбнулся и покачал головой. – Не бойся ничего, Конан. Советник Хораспес дал мне священную клятву, что по окончании работ я буду отпущен и соответствующим образом вознагражден. А если меня отпустят и наградят, почему с вами должны поступить по-другому?.. Что же до того, сможет ли мое устройство безукоризненно сработать в грядущий День, – тут он огляделся и слегка понизил голос, – неужели через тысячу лет это будет иметь какое-то значение для кучки высохших, безжизненных мумий?..
Конан опять поразмыслил над его словами, потом сказал:
– Так, значит, ты не особенно веришь в воскрешение мертвых для вечной последующей жизни, как учит Хораспес?
Мардак пожал плечами:
– Может, в этом что-то и есть... в некотором нематериальном, сверхъестественном смысле. Но человек с моим образованием не станет принимать что-либо на веру без доказательств, просто потому, что жрецы так сказали.
Конан нахмурился:
– Тогда чего ради ты рискуешь жизнью, участвуя в строительстве пирамиды?
– А почему бы и нет? Это выгодно... – Чертежник отхлебнул из кружки большой глоток и вновь поставил ее на каменный пол. – Важно то, что простой народ верит, а царь платит денежки. Строительство развивает торговлю и дает таким, как ты или я, немалые возможности... – Он снова доверительно посмотрел на Конана. – То реально, во что все верят: это как со стоимостью денег. Если уж так-то задуматься, что особо хорошего и полезного в золоте или драгоценных камнях? Их нельзя съесть, скроить из них платье или выстроить дом! Так почему бы и не запереть их здесь, глубоко под землей? Кому от этого будет плохо?.. – Чертежник вновь огляделся, убедился, что никто не подслушивал, и продолжал по-прежнему тихо: – Дело не в моей жадности, как ты понимаешь. Я пошел на этот риск, потому что у меня большая семья, а кормильцев – один я. Если я действительно заработаю денег, мой младший брат сможет пойти в школу жрецов, у сестер будет приданое, а старым родителям никогда больше не будет грозить нищета... – Он вновь покачал головой и улыбнулся. – Но что это я впустую болтаю о таких вещах, которые тебя навряд ли заинтересуют... Ты устал и должен как следует выспаться... – Он протянул руку и стиснул плечо молчаливого слушателя. – Спокойной ночи, Конан.
Киммериец покинул его и вернулся на свое ложе, но сон, как и прежде, не шел. Приподнявшись на локте, он заглянул в лицо ближайшему соседу и убедился, что тот тоже не спал. Этот сосед был одним из старших в команде – худой, лысый мужчина, которого явно уважали остальные шемиты.
– Больно мрачные тут у всех рожи, Эсфахан, – шепотом обратился к нему Конан. – А раз так, я полагаю, должна быть и причина! Чего вы опасаетесь? Что кладбищенские стражи нас всех потом... утихомирят?
Было слышно, как Эсфахан презрительно хмыкнул при этих словах. Глаза-бусинки сверкнули в неверном отблеске лампы.
– У вас там, на севере, как я посмотрю, растят одних дураков!.. Не знаю, отчего это так, но, если ты воображаешь, будто хоть кто-то из нас выберется отсюда живым, иначе как дураком тебя не назовешь!..
Конан шепотом выругался, потом сказал:
– Пусть замышляют против нас что угодно, – лично я пропадать за здорово живешь не намерен! Мою жизнь они так легко не получат!
Ответа не последовало. У Эсфахана явно не было больше охоты с ним разговаривать. Пожилой шемит повернулся к варвару спиной и больше не двигался. Спустя некоторое время Конан тоже забылся беспокойным сном...
Глава одиннадцатаяГлубже могил
Подземное «утро» ознаменовалось сменой стражи. Проглотив порцию холодной каши с козьим молоком и инжиром, команда вновь взялась за работу под придирчивым наблюдением Мардака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
По мере того как Конан спускался с одной лестницы на другую, уходя в рукотворное подземелье, песни рабочих мало-помалу затихали высоко наверху – там же, где остался быстро уменьшавшийся прямоугольник синего неба. Вскоре начались узкие шахты и галереи. Ибо, несмотря на высоту и мощь каменного сооружения, основные переходы и помещения были запрятаны глубоко под землей. Их вытесали непосредственно в песчанике скального основания. Здесь тоже полным-полно было рабочих, вот только держались шемиты скованно. Казалось, отсутствие солнечного света ввергало в мрачную задумчивость всех поголовно.
Трое продолжали спускаться еще долгое время после того, как исчезли наверху последние клочки открытого неба. Теперь они двигались при свете масляных ламп, укрепленных по стенам. Воздух становился все более тяжелым от жирной копоти светильников, а взмокшие сутулые каменотесы, трудившиеся в коридорах, начали походить на какой-то народец пещерных горбунов. Так глубоко в недра усыпальницы Конан ни разу еще не спускался.
Мардак не обращал никакого внимания на жутковатое окружение: видимо, он к нему давным-давно привык.
– По образованию я вообще-то чертежник, – рассказывал он, чтобы скоротать дорогу. – Зато теперь у меня есть возможность попробовать себя как зодчего и художника – от начала до конца работы! – Тут он бросил на Конана доверительный взгляд, дожидаясь, пока с очередной лестницы уберутся рабочие, оттаскивавшие строительный мусор в огромных заплечных корзинах. – В некоторых случаях, – продолжал он, – число работников мне пришлось сократить так, что меньше уже невозможно. Ты, конечно, понимаешь зачем – немногие должны быть посвящены в тайну. Это дает оставшимся определенные выгоды. И не только мне самому, но и работникам вроде тебя!
Конан поставил ногу на ступеньку и нахмурился:
– Значит, мы будем работать в потайной части гробницы?
– В самой тайной из всех, – кивнул Мардак. – Видишь ли, я разработал Затвор Царского Чертога. После того, как его закроют, мой Затвор можно будет отпереть только изнутри. И произойдет это в День, когда царь и его свита воскреснут к бессмертию! – Он довольно улыбнулся и перешел к земным подробностям: – Дерзну утверждать, что мой замысел очень и очень неплох! Да ты скоро и сам все увидишь. По заказу советника Хораспеса я разработал небывалый механизм, сам составил все чертежи, а потом наблюдал за работой каменотесов. Каждую деталь вытесывали в отдельной мастерской, причем все мастерские были расположены далеко одна от другой, их хорошо охраняли, а рабочие отнюдь не догадывались, над чем они трудятся! Теперь только и осталось, что собрать механизм воедино...
Конан слушал его и с трудом верил собственным ушам. Сердце так и екало: былые надежды и планы по ограблению усыпальницы стремительно возвращались к нему. Он, однако, помедлил с ответом, чтобы, не приведи Кром, не выдать своего жгучего интереса.
– Стало быть, – сказал он наконец, – советник Хораспес очень доверяет тебе...
– О да, и он пообещал мне... м-м-м... воистину царское вознаграждение. Всем моим работникам заплатят сполна, уж я за этим прослежу. Но гораздо важнее то, что эта работа может стать ступенькой к куда более важному... Ага! А вот здесь – осторожнее!
Они шли гуськом по узкому коридору, и путь их освещала плюющаяся масляная лампа, которую держал в поднятой руке могильный страж, шагавший последним. И вот теперь впереди замаячил еще один светильник, служивший предупреждением: дорогу впереди загромождали деревянные крепи, а потолок коридора от стены до стены рассекали глубокие трещины.
– Похоже, – сказал Мардак, – порода успела осесть за ночь, так что, наверное, этот коридор придется-таки заложить... Впрочем, мы, наверное, пролезем!
И молодой чертежник осторожно втиснулся между крепью и стеной.
– Наслышан я об этих обвалах, – проворчал Конан, двигаясь следом. – Здесь, говорят, уже немало народу к шутам собачьим похоронило... – В отличие от худенького Мардака, ему приходилось буквально размазываться по стенке, чтобы проникнуть в узкую щель. И он не мог отделаться от впечатления, что, пока он лез, в растрескавшемся потолке над головами что-то сдвинулось и еще больше просело. – Так что же это, выходит, пирамида-то ваша стоит на гнилом основании?
– Ни в коем случае! – оживился Мардак. – Обвалы случаются только в тех местах, где скала ослаблена тоннелями прежних могил. Бояться нам нечего: Царский Чертог тщательно обследован и найден совершенно надежным.
За крепями узкий проход влился в более широкий коридор, шедший под уклон. Его через каждые несколько шагов освещали лампы, установленные в стенных скобах.
– Это – главный коридор, тот самый, по которому внесут в усыпальницу Его Царское Величество, – с гордостью пояснил Мардак. – Если идти направо, выйдешь ко Входным Вратам. А вон там, налево, прихожая Царского Чертога.
И он первым зашагал в ту сторону, где коридор завершался просторной сводчатой комнатой. Помещение оказалось объемистым и высоким, хотя, конечно, далеко уступало той галерее с колоннами, которую Конан видел в древней пустынной могиле (та пирамида, впрочем, уже превратилась для него в довольно смутное воспоминание). Прихожая была сплошь заставлена прямоугольными каменными блоками, аккуратно упакованными в дощатые клетки. В дальнем конце комнаты рабочие хлопотливо разбивали эти клетки. По другую сторону Чертога виднелась величественная арка, обрамленная замысловатым каменным кружевом.
– Вот здесь, в самом сердце пирамиды, мы и работаем, – пояснил Мардак и повернулся к стражнику: – Спасибо тебе большое. Теперь у меня как раз такая команда, которая мне и нужна.
Кладбищенский охранник ответил коротким кивком. Физиономия у него была обиженная. Он явно был оскорблен тем, что Мардак так разоткровенничался с простым работягой, притом чужеземцем. Повернувшись, стражник отошел и присоединился к двоим своим товарищам, охранявшим выход в коридор.
Мардак подвел Конана к остальным.
– Это, – сказал он, – самые лучшие работники на строительстве. Однако мне понадобился еще и такой, как ты, – очень рослый и необыкновенно сильный. Мы, видишь ли, вынуждены действовать в большой тесноте... – И обратился к команде: – Люди, это Конан! Он будет трудиться вместе с нами.
С полдюжины мужчин подняли головы от работы. Все были шемиты – крепкие, со смуглой кожей, побелевшей от каменной пыли. Смотрели они мрачновато. То ли им не понравилось общество иноплеменника, то ли предписанное дело было не по душе... трудно сказать.
– Я хочу, – продолжал Мардак, – чтобы каждый из вас понимал природу нашей работы и присущие ей особенные опасности. Работать мы будем вот здесь...
Он провел их под кружевную арку и далее через короткий проход весьма необычного профиля, с какими-то странными пазами и нишами в стенах. Миновав его, Конан чуть не ахнул от сияния алебастра и бирюзы. Надо полагать, это-то и был Царский Чертог! Стены так и переливались самоцветными инкрустациями, хотя единственным источником света была лампа в руках у Мардака. Молодой мастер поднял ее повыше, чтобы каждый из рабочих мог посмотреть вокруг и полюбоваться. Конан восхищенно оглядывался. Ну и ну, сказал он себе. И это при том, что НАСТОЯЩИЕ сокровища сюда еще и не думали заносить!..
– Никто под страхом смерти не смеет осквернять этот чертог или уносить отсюда что-либо, – объявил Мардак. – Работать же мы будем вот здесь, внутри прохода.
Он велел принести еще ламп и принялся объяснять назначение странных ниш, попутно рассказывая, как что работает и какими идеями он руководствовался, осуществляя свой замысел. Когда двери Царского Чертога наконец закроются, пояснял Мардак, с потолка коридора опустятся хорошо пригнанные гранитные плиты и намертво перекроют его. К этим плитам с боков подойдут особые каменные клинья и надежно закрепят их на месте, на манер кхитайской головоломки. И наконец, из особых перевернутых колодцев упадут запирающие камни и окончательно сплотят всю конструкцию общей толщиной во много локтей.
Дверь, устроенная таким образом, явится надежной преградой для разного рода могильных воров, нечистых вурдалаков и даже целых вражеских армий. Тем не менее, когда царь и его приближенные пробудятся для вечной жизни в День, Который Грядет, они смогут легко выбраться из чертога, вынув в определенной последовательности подвижные камни, а затем растворив саму дверь, укрепленную в каменных петлях.
Механизма, работающего подобным образом, Конан представить себе не мог. Зато ему был вполне понятен порядок сборки, который следом же объяснил им Мардак. Они будут продвигаться снаружи вовнутрь, потому что чем ближе к Чертогу, тем раньше предстояло падать плитам гранита. Еще чертежник объяснил им главную опасность, грозившую при работе. По его словам, спусковой механизм Затвора с легкостью мог быть приведен в действие преждевременно. При этом камни не только передавят их самих, но и создадут немыслимые трудности для последующих команд, ибо одолеть Затвор снаружи, как он только что доказывал, было весьма нелегко.
Когда Мардак наконец завершил свои объяснения, команда без лишнего промедления взялась за работу. Они освободили из дощатой опалубки каменные блоки, обработанные особым образом (больше всего те напоминали ломти дыни размером с сундук), и начали устанавливать их на место. На Конана при этом ложилась особенная ответственность. Пока дюжина рук поднимала очередной камень, киммерийцу приходилось в одиночку удерживать предыдущий с помощью деревянного рычага.
В других случаях он, обдираясь, лез в какие-то узкие колодцы и разгребал в них заторы. Потом потел наравне с шемитами, ставя временные деревянные крепи. Тем не менее его новые товарищи как будто продолжали дуться на него неизвестно за что. Он присмотрелся и понял, что они и друг с другом держались совершенно так же. Однако в целом команда работала слаженно и без лишнего трепа. Мардак никому не давал спуску и несколько часов подряд не позволял передышки. Пока наконец одному из рабочих не отдавило камнем ногу – оплошность, вызванная непомерной усталостью.
Стонущего калеку унесли прочь двое стражников, Мардак наконец понял, что задал слишком высокий темп, и расстроился до слез.
– Отдыхайте! – велел он команде. – Мы с вами сегодня хорошо потрудились. Там, наверху, давно уже стемнело. Нам, однако, запрещено выходить наружу, пока не будет закончена наша работа. А посему эту ночь мы проведем в тоннеле...
Им принесли корзины с хлебом и финиками и вино в глиняных кувшинах (эти кувшины, опорожнив, затем приспособили в качестве ночных сосудов). Рабочие ужинали молча, поглядывая, как сменяются стражники в конце коридора. Постелями им послужила солома, вытащенная из большого тюка. Наконец-то представилась возможность лечь, вытянуться и расслабить усталые члены! Светильники по стенам притушили, так что в подземелье действительно настала ночь.
Тело Конана отдыхало, но разум не ведал успокоения. В конце концов молодой варвар поднялся и проковылял туда, где под затененной лампой устроился Мардак. Чертежник сидел скрестив ноги и, потягивая вино, писал что-то на вощеной дощечке. Конан остановился подле него, и Мардак удивленно вскинул глаза.
– Отличный запор ты изобрел, Мардак, – сказал киммериец. – Жду не дождусь посмотреть, как он сработает! – И он уселся рядом на корточки. – Все-таки позволь задать тебе вопрос: ты что, так уверен, что он и вправду отопрется, когда наступит этот ваш День? Нам-то, смертным, почем знать, а, Мардак?
Мардак выглядел усталым и, видимо, еще горевал по поводу несчастного случая. Однако он улыбнулся Конану.
– Я сделал деревянную модель, – сказал он, – и показал самому советнику Хораспесу, как она работает. Мы запирали и отпирали Чертог множество раз, а потом сожгли модель, чтобы она не попала в чужие руки. Я же пользуюсь доверием Хораспеса, и этого мне достаточно.
Конан кивнул, обдумывая его слова.
– И ты думаешь, что он доверит тебе хранить столь важный секрет, когда строительство будет закончено?.. С какой стати ему доверять хоть кому-то из нас, знающих, каким образом будут укрыты от грабителей царские сокровища?
Мардак поднял бровь.
– Как только, – сказал он, – гробницу запечатают, ни мы, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать извне, секрет там или не секрет. – Он улыбнулся и покачал головой. – Не бойся ничего, Конан. Советник Хораспес дал мне священную клятву, что по окончании работ я буду отпущен и соответствующим образом вознагражден. А если меня отпустят и наградят, почему с вами должны поступить по-другому?.. Что же до того, сможет ли мое устройство безукоризненно сработать в грядущий День, – тут он огляделся и слегка понизил голос, – неужели через тысячу лет это будет иметь какое-то значение для кучки высохших, безжизненных мумий?..
Конан опять поразмыслил над его словами, потом сказал:
– Так, значит, ты не особенно веришь в воскрешение мертвых для вечной последующей жизни, как учит Хораспес?
Мардак пожал плечами:
– Может, в этом что-то и есть... в некотором нематериальном, сверхъестественном смысле. Но человек с моим образованием не станет принимать что-либо на веру без доказательств, просто потому, что жрецы так сказали.
Конан нахмурился:
– Тогда чего ради ты рискуешь жизнью, участвуя в строительстве пирамиды?
– А почему бы и нет? Это выгодно... – Чертежник отхлебнул из кружки большой глоток и вновь поставил ее на каменный пол. – Важно то, что простой народ верит, а царь платит денежки. Строительство развивает торговлю и дает таким, как ты или я, немалые возможности... – Он снова доверительно посмотрел на Конана. – То реально, во что все верят: это как со стоимостью денег. Если уж так-то задуматься, что особо хорошего и полезного в золоте или драгоценных камнях? Их нельзя съесть, скроить из них платье или выстроить дом! Так почему бы и не запереть их здесь, глубоко под землей? Кому от этого будет плохо?.. – Чертежник вновь огляделся, убедился, что никто не подслушивал, и продолжал по-прежнему тихо: – Дело не в моей жадности, как ты понимаешь. Я пошел на этот риск, потому что у меня большая семья, а кормильцев – один я. Если я действительно заработаю денег, мой младший брат сможет пойти в школу жрецов, у сестер будет приданое, а старым родителям никогда больше не будет грозить нищета... – Он вновь покачал головой и улыбнулся. – Но что это я впустую болтаю о таких вещах, которые тебя навряд ли заинтересуют... Ты устал и должен как следует выспаться... – Он протянул руку и стиснул плечо молчаливого слушателя. – Спокойной ночи, Конан.
Киммериец покинул его и вернулся на свое ложе, но сон, как и прежде, не шел. Приподнявшись на локте, он заглянул в лицо ближайшему соседу и убедился, что тот тоже не спал. Этот сосед был одним из старших в команде – худой, лысый мужчина, которого явно уважали остальные шемиты.
– Больно мрачные тут у всех рожи, Эсфахан, – шепотом обратился к нему Конан. – А раз так, я полагаю, должна быть и причина! Чего вы опасаетесь? Что кладбищенские стражи нас всех потом... утихомирят?
Было слышно, как Эсфахан презрительно хмыкнул при этих словах. Глаза-бусинки сверкнули в неверном отблеске лампы.
– У вас там, на севере, как я посмотрю, растят одних дураков!.. Не знаю, отчего это так, но, если ты воображаешь, будто хоть кто-то из нас выберется отсюда живым, иначе как дураком тебя не назовешь!..
Конан шепотом выругался, потом сказал:
– Пусть замышляют против нас что угодно, – лично я пропадать за здорово живешь не намерен! Мою жизнь они так легко не получат!
Ответа не последовало. У Эсфахана явно не было больше охоты с ним разговаривать. Пожилой шемит повернулся к варвару спиной и больше не двигался. Спустя некоторое время Конан тоже забылся беспокойным сном...
Глава одиннадцатаяГлубже могил
Подземное «утро» ознаменовалось сменой стражи. Проглотив порцию холодной каши с козьим молоком и инжиром, команда вновь взялась за работу под придирчивым наблюдением Мардака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31