И Тосе просто грех было не воспользоваться таким удобным случаем, и она добросовестно запрокинула голову кверху.— Гвоздей давай! — требовательно закричал Илья с чердака.— И чего разорался? — проворчала Тося: она хоть и не забывала про свою любовь к Илье, но видела насквозь все его недостатки и совсем не собиралась прощать ему барских замашек.Сашка остановился, озираясь вокруг и прикидывая, кому поручить отнести гвозди Илье. Солнечный зайчик заплясал на Тосином сердитом лице.— Вера Ивановна, отнеси Илье вон тот ящик, — распорядился Сашка. — Тось, помоги!— А сам он не может? Руки у него отсохли? — озлилась Тося, закрываясь рукой от въедливого зайчика.Пока она воевала с солнечным зайчиком, Вера взялась за один конец ящика, приподняла его и вопросительно глянула на замешкавшуюся Тосю. Чтобы подруга не надрывалась, Тося подошла к ящику и неохотно взялась за другой конец.Они втащили ящик с гвоздями по шатким сходням на чердак. Вера тут же сбежала вниз. И Тося заторопилась было за ней, но хлястик ее ватника зацепился вдруг за конец толстой проволоки, свисающей с крыши. Тося замерла на месте, думая, что это Илья держит ее.— Пусти… — тихо сказала Тося. — И чего вытво-ряешь?Она шагнула вперед, но хлястик натянулся и не пускал.— Пусти, кому говорят! — прошипела Тося, все еще не оборачиваясь к Илье, чтобы не видеть подлого человека, который ловко заманил ее на чердак, а теперь издевается над ней.Она опять рванулась вперед, но ее крепко держали за хлястик и не давали сойти с места.— Пусти, ирод! — выпалила Тося, схватила обрезок горбыля и гневно обернулась.Илья стоял спиной к ней и возился с досками, прилаживая их к поперечинам. Тося разочарованно отбросила свой горбыль, медленно отцепила хлястик от проволоки. Она шагнула уже к сходням, собираясь сбежать вниз вслед за Верой, но как раз в эту секунду Илья наконец-то приладил доску и, не глядя на Тосю, требовательно протянул руку в ее сторону.Тося сначала не поняла, чего он от нее хочет, и отшатнулась, но тут же догадалась, немного помедлила, вытащила из ящика гвоздь и подала Илье — для пользы дела, чтобы поскорей закончить постройку дома, в котором Наде с Ксан Ксанычем обещали комнату. Илья забил гвоздь и снова протянул руку. Тося снова подала ему гвоздь, стала поудобней и заблаговременно приготовила следующий: растяпой она не была и работать умела.Над стройкой опять поплыл неторопливый размеренный стук:— Бум… Бум… Бум…Повернувшись спиной к Тосе, Илья работал как автомат: одним ударом топора заколачивал гвоздь, протягивал назад руку, в которую Тося совала новый гвоздь, и тут же заколачивал его. Нельзя было даже понять, знает он, кто подает ему гвозди, или нет. Тося насупилась и самолюбиво закусила губу.Илья протянул руку за очередным гвоздем и, не находя его, нетерпеливо пошевелил пальцами.— Ну где ты там?— Нашел себе подсобницу! Вот тебе, держи! — с ненавистью выпалила Тося, схватила ящик с гвоздями, понатужилась, подняла его и швырнула к ногам Ильи.Ящик всей своей тяжестью пришелся на носок Илю-хиного сапога. Илья охнул и запрыгал на одной ноге, морщась от боли.Неведомая Тосе властная сила сорвала ее с места и кинула к Илье. Снизу вверх заглядывая ему в лицо и страдая больше его самого, она спросила виновато и покаянно:— Илюшка, больно тебе?Илья попытался улыбнуться Тосе, но тут же скривился от боли.— Ничего… — выдавил он из себя. — Терпеть… можно!От конторы лесопункта к новостройке, разбрызгивая первые весенние лужи, бежал не разбирая дороги счастливый Ксан Ксаныч.— Дали, Надюша, дали!.. — кричал он, размахивая узенькой бумажкой. — Ту самую, окно на юг!..Лесорубы шумной гурьбой окружили Ксан Ксаныча с Надей.— Ксан Ксаныч, с тебя приходится! — Новоселье не зажимать!— Ребятки! — растроганно пообещал Ксан Ксаныч, весь какой-то взъерошенный от счастья. — Все будет, дайте только нам с Надюшей на квартиру перебраться. И свадьба будет, и новоселье!— Горько! — дурашливо крикнул Филя.— Ну, а это уж ни к чему… — обиделся Ксан Ксаныч. Все вокруг разом вскинули головы. Над стройкой и поселком несся радостный и ликующий стук топора:— Бум!.. Бум!.. Бум!..И лесное эхо отвечало вдали — старательно и приру-ченно, как верная домашняя собачонка:— Пуф!.. Пуф!.. Пуф!..Вера понимающе улыбнулась. А Филя с Длинномером тревожно переглянулись и бегом потащили доски на чердак.Чуркин вмазал чугунную плиту в кладку.— Шабаш!Комендант горделиво обошел вокруг первой в жизни печки, сложенной при помощи и его рук.— Ну как, будет она греть?— А кто ж его знает? — осторожно отозвался Чуркин. Распахнулась дверь — и Ксан Ксаныч торжественно ввел Надю в комнату. Он снисходительно показал коменданту узкий листок бумажки, непостижимым образом вместивший в себя все радости будущей его семейной жизни.— Бывает, — сказал комендант.А Чуркин почесал мизинцем в затылке, развел руками и повторил свое любимое:— Администрация!..Они помыли руки и ушли. Напоследок Чуркин многозначительно подмигнул Ксан Ксанычу, напоминая ему о недавнем его обещании.— Дождались, Надюша! — сказал Ксан Ксаныч. Ему вдруг показалось, что комната их стала меньше, чем была три недели назад, когда они с Надей ночной порой держали совет, как получше расставить мебель. Ксан Ксаныч озабоченно перемерил комнату шагами и убедился, что все отвоеванные им у судьбы четырнадцать квадратных метров жиплощади остались в целости и сохранности и терпеливо ждут, чтобы принять их с Надей на свои просторы.Ксан Ксаныч кинулся растапливать печь, а Надя стала мыть пол. В комнате запахло распаренной глиной. Печь пошла сухими пятнами и поначалу отчаянно дымила.— Ничего! — бодро сказал Ксан Ксаныч. — Свой дым глаза не выест!Он обследовал все свои владения, подергал ручку двери, повертел шпингалеты на окне и пообещал:— Все метизы, Надюша, мы сменим!Надя не узнала его голоса и удивленно посмотрела на жениха. В Ксан Ксаныче появилось что-то новое, незнакомое ей. Он будто вырос на целую голову, и во всех повадках стало проступать что-то самоуверенное, немного даже кичливое. Поистине, долгожданная собственная комната творила с Ксан Ксанычем чудеса и вытащила на божий свет все спрятанное до времени. Надя вдруг подумала, что она не так уж хорошо знает своего жениха.Он приложил ухо к печной трубе и пригласил Надю:— Иди послушай!С тряпкой в руке Надя подошла к трубе и стала рядом с Ксан Ксанычем. Касаясь друг друга плечами, они слушали, как гудит в трубе теплый воздух.— Строго гудит! — одобрительно сказал счастливый Ксан Ксаныч. — Видать, с характером печка… А в общежитии, Надюша, совсем не тот коленкор. Там у печки одна забота: температуру давай. А тут она уют создает. Хоть и бессловесный предмет, а понимает, что требуется для семейной жизни!Надя закивала головой, соглашаясь с Ксан Ксанычем, и ушла домывать пол.Стало смеркаться. Сашка постучал топорами, обух по обуху, возвещая конец субботника. И когда все лесорубы покинули уже новостройку и шум вокруг затих, мимо пожилому запотевшего окна в комнате Ксан Ксаныча прошествовали Илья с Тосей.Тося шагала чуть впереди, а Илья по-адъютантски почтительно сопровождал ее.— Тось? — робко окликнул он нетвердым голосом человека, до конца еще не уверенного в том, что все беды его миновали.— Молчи! — суеверно шикнула Тося. — А то опять поругаемся…Илья послушно замолк. Они шли рядышком, искоса поглядывая друг на друга. По стародавней своей привычке Тося вскоре вырвалась вперед. Илья набрался смелости и попридержал ее за локоток. Тося виновато глянула на Илью и укоротила свою прыть. Они ступали теперь нога в ногу и дружно молчали…Печь нагрелась и перестала дымить. Ксан Ксаныч принес с улицы чурбан и уселся посреди комнаты.— Иди посиди со мной, — позвал он Надю. — Успеется!— Бот домою, тогда уж… — отозвалась Надя.Ей стало почему-то неловко оставаться с Ксан Ксанычем наедине, словно что-то недосказанное выросло вдруг между ними.— Игнат Васильич сразу согласился эту комнату дать, — припомнил Ксан Ксаныч. — Он тебя очень уважает, Надюша!— И тебя… — отозвалась из темного угла Надя. Кажется, она пыталась хоть такой малостью отплатить Ксан Ксанычу за все его добрые чувства к ней.— Тебя больше, — правдолюбиво сказал Ксан Ксаныч. — И ребятки тоже молодцы, гуртом навалились, досрочно дом закончили. Все не везло нам, не везло, а под конец подул ветер и в нашу сторону…В дверь постучали. ,— Входи, открыто! — по-хозяйски крикнул Ксан Ксаныч.Дверь распахнулась, и на пороге показались маленький тракторист Семечкин и его невеста — тихая девушка, работающая на шпалорезке.— Значит, вы тут? — спросил Семечкин, ревнивыми глазами оглядывая жилище Ксан Ксаныча и Нади.— Тут… — счастливо ответил Ксан Ксаныч и пошлепал рукой по подсыхающему боку печки.— А мы рядом… — Семечкин повел головой в сторону.— Что ж, соседями будем. Добро пожаловать! — гостеприимно сказал Ксан Ксаныч и торжественно пожал руку маленькому трактористу.Надя вымыла пол, долго и тщательно вытирала его чистой тряпкой. Кажется, она больше всего боялась сейчас остаться без дела. А Ксан Ксаныч вдруг не на шутку встревожился:— Кончай, Надюша… Перебраться надо сегодня же, верней так-то будет! А то мало ли чего: начальство ненароком передумает или вселится нахрапом какой-нибудь проныра, попробуй потом его выселить…Он набил печь дровами, запер комнату и спрятал ключ в самый дальний и надежный карман.— Я побегу за раскладушкой, а ты иди собирай вещи. Сама не надрывайся, я зайду… Сегодня как-нибудь переночуем, а завтра в загс!Помолодевший от счастья Ксан Ксаныч сорвался с места и пропал в сизых апрельских сумерках. Зараженная его нетерпеньем, Надя быстро пошла по пустынной улице. Но чем ближе к общежитию подходила она, тем короче и нерешительней становился ее шаг, точно сильный встречный ветер мешал ей идти.Спрямляя дорогу, Надя пересекла пустырь позади Камчатки и вдруг отпрянула назад, спряталась за поленницу дров.— А северного сияния я так и не видела… — пожаловался голос Тоси.— Ничего, — пообещал голос Ильи, — на будущий год увидишь!Ветер раскачивал фонарь на углу улицы, и зыбкое пятно света бежало по грязному апрельскому снегу, выискивая что-то среди осевших сугробов. Вот любопытный пятачок вскарабкался на глухую стену общежития, скользнул вдоль старых почерневших бревен, беспощад» ным прожекторным лучом выхватил на миг из темноты Илью с Тосей, тесно сидящих на заветной завалинке. Тося зажмурилась от яркого света, стала совсем некрасивой и показалась Наде самозванкой, захватившей чье-то чужое место. А Илья смирно сидел рядом с Тосей и так преданно любовался сморщенным ее лицом, будто она была бог весть какой красавицей.Пятачок побежал вспять — и темнота спрятала от Надиных глаз счастливую парочку.В этот день в поселке переломилась весна: вечерний морозец попробовал было потягаться с теплым юго-западным ветром, но не совладал с ним и отступил. С крыши общежития падали последние сосульки, апрель бессонно точил сугробы, и если прислушаться, можно было разобрать, как оседал снег — с шорохом и стариковским кряхтеньем. А редкая капель еще не умела тенькать. Капли пулями впивались в ноздреватые сугробы и шуршали там юркими мышатами, разыскивая и пока еще не находя друг дружку.Тося поймала на лету мокрую сосульку, откусила кончик и протянула Илье:— Попробуй, сладкая!Илья послушно захрустел пресной льдинкой.— Сидим прямо как взрослые! — со смехом сказала Тося.Ей было так непривычно хорошо сейчас, что невольно хотелось как-то снизить свою радость, чтобы та не слепила ее.— А мы и есть взрослые, — немного обиженно отозвался Илья. — Хочешь, пойдем завтра и поженимся — и никто нам слова поперек не скажет.— Ну и семейка получится: Илюшка —¦ муж, Тоська — жена… Умереть со смеху можно!— Глупая ты еще… — нежно сказал Илья.— Вот моду взяли: как что не по-ихнему — так дурочкой обзывают. И мама-Вера, и ты… Поищи себе умную!— Да я ж любя… С тобой все время как на экзамене. Ох и трудная ты!. — Пойди легкую поищи!— А мне как раз такая, как ты, и нужна.— Тогда терпи! — посоветовала Тося.Илья попытался обнять ее. Она ужом выскользнула из его рук.— Ишь моду взял! Руки!— То-ось?..— Сиди смирно и любуйся моей красотой! Тося хмыкнула, торжествуя полную свою победу. Илья вновь попробовал поцеловать ее.— Ох и агрессор ты, Илюшка! — сказала Тося, высвобождаясь из его объятий,— Ну хоть так-то можно? — с великой надеждой в голосе спросил Илья и неуверенно положил руку на Тосино плечо..Тося подумала-подумала и милостиво разрешила:— Так можно…Затаив дыхание слушала Надя их горячий шепот и веселую возню.Ближний сугроб напитался полой водой, и капли стали тенькать. Сначала каждая капля звенела в свой колокольчик и не догадывалась слиться с соседней каплей. А потом в толще сугроба чисто и певуче пропела струйка, и в соседнем сугробе ей сейчас же отозвалась другая. Они послушали друг дружку, примолкли, и вдруг под спудом снега, пробуя голос, на милом детском языке несмело залопотал первый ручеек. Он тут же замер, придавленный осевшим сугробом, но через минуту зажурчал уже чуть погромче. И снова затих.Казалось, молодая, только что рожденная из талого снега вода все силилась и никак не могла припомнить, как вела она себя в прежних жидких своих существованиях, еще до того, как стать снегом, когда она низвергалась с заоблачной выси в ливнях, кипела в родниках, пересчитывала камни на перекатах, лениво струилась в степных реках, клокотала в турбинах электростанций, сонно плескалась в озерах, поила потрескавшуюся от засухи землю в оросительных каналах, ревела в морских Ураганах, винтом вздымалась к нему в смерчах и тайфунах, тяжко била в далекий коралловый берег крутой океанской волной…— Тоже мне, любовь называется! — разочарованно сказал Илья. — Ребята уже невесть что про нас болтают, а я тебя и не целовал ни разу… Узнают — засмеют!— Чихала я на твоих ребят, — отозвалась Тося.— И на меня?— Снова начинаешь, да? — пристыдила Тося. — Ох уж эти мне мужики! Неужели ты без этого самого поцелуя никак не можешь обойтись? Так-таки не можешь? Ты только не притворяйся!— Чудачка ты! — удивился Илья. — А зачем обходиться?Тося замялась:— Все вокруг целуются — так и мы давай наперегонки! Так, что ли, по-твоему?— Ну конечно! — обрадовался Илья. — А как же иначе? Что-то я тебя не пойму…— А мы вот давай… не будем, — нетвердо предложила Тося, сама не зная, чего она хочет.— Придумала!.. — разочарованно буркнул Илья.— Так ведь страшно же! — доверчиво призналась Тося. — Были чужие, а теперь ни с того ни с сего…Илья молча снял руку с Тосиного плеча и отодвинулся от нее.— Уже обиделся? Ох и личность ты!.. Ну ладно, так и быть…Тося повернулась боком к Илье, зажмурилась и ткнула себя пальцем в щеку, показывая, куда целовать. Илья осторожно коснулся губами ее щеки и вопросительно посмотрел на Тосю. Она все еще сидела с закрытыми глазами: то ли переживала первый свой поцелуй, то ли ждала еще чего-то. Илья решительно обнял Тосю, крепко поцеловал ее в губы и тут же предусмотрительно отшатнулся, предвидя неминуемый нагоняй.А Тося вдруг засмеялась. Всего ожидал от нее Илья, но лишь не этого смеха, обидного для мужского его самолюбия.— Чего ты? — хмуро спросил он. Тося замотала головой.— Не скажу… Никогда не скажу! И не упрашивай. Илья придвинулся к ней:— Ну, Тось?— Да стыдно про такое говорить…— Так ведь мне же, не кому-нибудь.— Знаешь… я раньше все думала: и как это люди целуются, ведь носы должны мешать… А теперь вижу: ничуть они не мешают!— Вот детсад! — изумился Илья.Ему и смешно было немного, что Тося, при всей своей бойкости, на проверку оказалась такой зеленой, и мужскому самолюбию его льстило, что он у нее самый первый, первей некуда, и в то же время Илья как бы укор себе почувствовал в этом Тосином признании. Его кольнула вдруг непривычная, совсем еще не обжитая им зависть к Тосе, к тому, что она только-только начинает взрослую свою жизнь, а он уже поколесил, поколобродил в этой жизни больше, чем надо. Собственная опытность, которой раньше он всегда гордился, обернулась теперь для Ильи грязной своей стороной.Илья вдруг остро пожалел, что ничего в прошлом нельзя переделать и никогда уже не вычеркнуть ему из своей жизни ни горемычной Анфисы, ни других девчат — лишних, случайных, ничуть ему, если толком разобраться, не нужных. И с Тосей все было бы у него совсем по-другому, если б встретился он с ней в позапрошлом году, когда только что вернулся из армии и местные девчата еще не вешались ему на шею.Но долго горевать о чем-либо, а тем более о том, чего нельзя уже было исправить, Илья не умел.— Иди сюда, замерзла небось? — позвал он Тосю строже, чем сам хотел, невольно пряча от нее покаянные мысли.Он расстегнул свое пальто, полой прикрыл Тосю и снова поцеловал ее, чтобы она поскорей к нему привыкла.— Ну как, не мешают носы?— Не мешают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30